XI (1/1)

?Люди так многих теряют на этой войне. Это происходит так незаметно. Кто-то просто выстрелил, выполняя свой приказ, а на другом конце оборвалась целая жизнь. Жизнь того, кого ждали и любили дома. Того, кто был огромной частью чьей-то жизни. Ты никогда не заметишь этого в условиях, когда смерть – уже конвейер, но если на одно мгновение остановиться… Как это чудовищно…?В жарких, набитых людьми кибитках грузовиков, в отвратительно пахнущих грузовых вагонах Элизе сотни раз кляла себя за это согласие. Она ещё не до конца поняла, как это произошло. Но как только в чистом небе в щели между досок вагона появлялся самолёт, все сомнения тут же пропадали. Это было верным решением. Деро безусловно был прав.Её и Алису ждали долгие часы в поездах, еще более долгие часы бессмысленных стоянок на станциях. В вагонах было очень душно, воздух был будто спрессован и перемешан с частицами людского пота. Он казался таким густым и горячим, что порой можно было ощутить, как он давит на кожу. Вагоны были под завязку набиты людьми, было сложно представить, как такое количество тел, может поместиться на столь маленькой площади. Вместо сидячих мест были трехэтажные нары, наскоро сколоченные из необработанных досок. В таких условиях терялись те немногие привилегии, которыми обладала мать Дэро.

Но к этим условиям она поразительно быстро адаптировалась. Сперва сумасшедшая жара, толкотня и вонь повергли её в шок, но женщина взяла себя в руки. Часто ей встречались немецкие солдаты, добиравшиеся до места назначения таким же способом, и это скрашивало её разочарование. Как и многие патриотичные немки, она испытывала трепетную нежность и восторг к героям нации, коих, разумеется, видела в лице каждого юноши в немецком мундире. То, что её сын один из этих героев, еще больше растило эти чувства.

В погоне за целью это женщина умела закрывать глаза на все трудности. Вот и сейчас, как и неделю назад, фрау утончённых немецких кровей тряслась в поезде бок о бок с солдатами и ранеными.

Элизе отличалась от фрау фон Рихтгофн и проклинала весь мир.Проклинала, хотя после каждой бомбёжки или стрельбы она была готова бежать изо всех ног. Неважно было куда, но лишь бы в то место, где будет безопасно и тихо. И всё же это истерическое чувство быстро отпускало француженку, как только стихал вой канонады. Опасность казалась ей снова почти нереальной и вымышленной, слишком далекой, чтобы тронуть её и её ребенка. Приключения совершенно не прельщали её сейчас, как думала она сама.Сквозь стены вагона, пробивались лучи солнца. Только по ним можно было понять время суток. В затхлом помещении ночная прохлада была непостижимой роскошью. Жара и духотане спадали ни на минуту.Чем дальше они уезжали от России, тем более свежим казался воздух. Здесь в Европе тоже был заметен след войны: разрушенные здания и дороги, пыльные улицы и исхудалые люди, толпы военных. Но пока неслышно было стрельбы и взрывов это всё казалось уже только лишь эхом, последствиями уже отдалённых событий.

После жизни в России разномастная, многоязычная европейская речь казалась странной для Элизе. Она уже успела забыть, как это знать одновременно несколько языков и быстро манипулировать ими по мере надобности. Ей было сложно воспринимать на слух тягучие и быстрые французские перепалки, не смотря на то, что это был её родной язык. Она отвыкла его слышать.

Ближе к Германии поезда стали комфортнее. Запыленные, длинные и всё такие же шумные пассажирские вагоны стали попадаться на станциях чаще. В них было многолюдно и душно, но в них были лавки и окна. А в некоторых даже плацкартные спальные койки, на которых могло сидеть до шести человек.Здания в грязных окнах становились всё более вычурными. Многие из них были частично разрушены и покрыт трещинами, но их внешний вид разительно отличался от советских зданий.

Когда-то русские кирпичные коробки казались француженке удивительно лаконичными и оригинальными. Теперь ей было так же странно видеть точёные пряничные домики и готические костёлы.

Алиса внимала всему: зданиям, людям, их разной речи и новым запахам. Всего этого она никогда не видела, и знала об этом только из материнских рассказов. Теперь картинки из воображения оживали на её глазах. Она никогда раньше и не могла подумать, что когда-нибудь сможет увидеть это вживую. Девочка всегда мечтала побывать в этих удивительно красивых местах, но война не давала прорасти её мечтам во что-то большее.

Берлин оказался совсем другим, абсолютно не похожим на город, в котором Элизе жила последние несколько лет в России. Выхоленные улицы Берлина, казалось, были совсем не тронуты войной, не было ни одного разрушенного здания. Люди были совершенно спокойными. Этот город будто существовал в другом мире, надёжно защищённом от военных действий.

И они вдвоём с дочерью внезапно оказались в этом другом мире. Среди этих чужих людей, которых они видели впервые. Среди врагов мира, говоривших на грубом, по-военному строгом языке, она не чувствовала себя абсолютно чужой.

Но косвенная связь с Россией сделала бы её моментально здесь чужой и поставила бы жизнь под угрозу. Здесь, никому не было дела, пока она французская эмигрантка, нанятая на работу уважаемой Фрау. Безусловно к ней не питали особого уважения, но и не относились так плохо, как могли бы. Но это лишь до тех пор, пока она была только француженкой.

Фрау Марта выделила Элизе с Алисой небольшую комнату в особняке, предназначенную для прислуги. Это была простая и тёмная комната, окна закрывал дикий виноград.

Плоды на нём уже понемногу наливался темным цветом, но не созрели до конца. Густые раскидистые зелёные плети придавали комнате уюта. Того самого европейского романтизма, который любят описывать в книгах.

Окна комнаты, хотя из них было почти ничего не видно, выходили в сад. Это был картинный старый немецкий особняк, с толстыми каменными стенами, большим садом и высокими окнами. Сейчас он обрел легкий налёт неряшливости, но не утратил своей красоты.Фрау Марта была пожилая женщина, на несколько лет старше матери Деро и они приходились хорошими подругами. Эта женщина была похожа на многих немецких старушек того времени: худая, всегда одетая опрятно, но неброско, с поседевшими, белыми волнистыми волосами. Она говорила не слишком громко, но очень вкрадчиво, чётко проговаривая слова. Её безупречная артикуляция, казалась Элизе сейчас огромным счастьем. Когда-то давно она хорошо знала разговорный немецкий, как многие европейцы, но сейчас этот навык почти полностью потерялся.

Двигалась женщина так же плавно, как и говорила. Аристократическое начало проглядывало в её движениях. Она была всегда любезна, но достаточно холодна со всеми. Даже в её общении с фрау Ангет ощущалась некая строгость. Но эта черта была характерна и самой фрау Агнет.

По приезду mutter тут же написала недлинное письмо Деро, в котором повествовала о том, что все добрались до места назначения благополучно, все здоровы и целы. ?Мадемуазель Элизе обживается на месте, фрау Марте они с Алисой понравились. Думаю, что всё будет в порядке, - писала она, - Уже скучаем по тебе, милый.?У фрау Марты тоже был сын, и он, как и многие из молодых немецких мужчин, был сейчас на фронте. Он, насколько было известно, не имел высокого звания. Списывались они с матерью редко, а в последнее время письма от него и вовсе перестали приходить. Фрау Марта искренне не хотела верить, что это знак самого худшего. Она очень горячо любила своего сына.

Большой каменный дворец фрау Марты Вагнер всегда казался очень пустынным. Из семьи фрау осталась одна. Последнее время ей составляла компанию фрау Агнет, и кроме неё в доме проживало ещё шесть человек прислуги вместе с Элизе, и Алёна, которая часто стремилась помогать домашним в будничных заботах.Девочка любила помогать поварихе на кухне. Она мыла овощи и фрукты, посуду, подметала или вытирала рабочие столы. Часто она помогала Элизе вытирать пыль на полках. Ей очень нравилось переставлять различные предметы интерьера, стоящие на полках. Иногда фрау Марта отправляла её в сад, чтобы Алёна нарвала немного цветов для вазы на обеденном столе. Пожилая немка очень трепетно следовала этой традиции, которая казалась совершенно необязательной, но между тем, создавала в доме уют.

За внешней вежливостью и приветливостью скрывалась сильная тоска фрау Вагнер по сыну. Несколько лет назад её муж скончался, и сын остался последним близким человеком для неё. В мелочах, подобных свежему букету на столе, она видела некоторое утешение. Садсильно зарос, поскольку садовник тоже ушёл на войну, и цветы и кустарники выглядели уже не так пышно, как мог ли бы, но на обеденном столе всегда были цветы.

Элизе было жаль эту женщину. Она всегда представляла себе, как бы она себя чувствовала, окажись на её месте.Почтовая связь сейчас была очень медленной, поэтому ответ Дэро на письмо матери пришёл лишь спустя несколько месяцев. К этому моменту жизнь в доме фрау Вагнер успела войти в налаженное русло. Элизе и Алёна окончательно обжились на месте, и затея с переездом из России в Германию уже давно не казалась француженке столь безумной и бессмысленной.

Ответное письмо состояло из двух листков бумаги, исписанных тонкими чёрными буквами. Один из этих листков был адресован Элизе и отдельно запечатан.