Часть 1 (1/1)

И снова, и снова, послушай,Мы дышим большими глотками,Мы сломанные игрушкиВ руках великана,В руках великана.И снова, и снова, послушай, ага. Через полчаса – звонок в дверь и сразу же нетерпеливый стук. Леша, разглядывая лежащие перед ним таблетки, потерял счет времени. Он поднимается и выходит в коридор. Ноги ватные, плохо держат. Снаружи колотят. Леша откидывает ?собачку? и проворачивает ключ в замке. Через секунду в квартиру вваливается Зинченко. Взъерошенный, небритый. Непривычно видеть его не в кителе, а в серой футболке и синей легкой куртке. Глаза, и без того всегда суровые, сейчас горят каким-то отчаяньем. -Что ты сделал? – рявкает с порога Зинченко. Хватает Лешу за безвольно брошенные вдоль тела руки, разглядывает запястья, сгибы локтей. -Леонид Саввич, - Леша тянется к нему, но Зинченко уже заглянул в спальню и теперь оказывается на кухне. Подскакивает к столу, читает название на пустой баночке, пересчитывает бегло разбросанные таблетки. Леша смотрит на него и улыбается. Живой. Зинченко хватает Гущина за грудки, с яростью заглядывая ему в глаза. -Сколько ты принял? Отвечай, сколько ты принял?! -Леонид Савв… - Леша не успевает продолжить, его лицо обжигает пощечина. -Сколько. Ты. Принял? -Сегодня – ни одной. Я только хотел… хотел… уснуть. Зинченко смотрит зверем, не верит. Перехватывает Лешу за запястье, подносит к глазам свои часы на правой руке. Губы шевелятся, подсчитывая пульс. Потом выпускает его руку. -Точно? -Ни одной. Потому что я не уверен, что девятнадцать штук убьют меня наверняка. Меня так многое уже не смогло убить… Зинченко смотрит тяжело, исподлобья. -Что с тобой происходит, Гущин? Леша обхватывает себя за плечи. У него дрожит подбородок. -Я не могу спать. Каждую ночь мне снятся кошмары… уже два месяца, с самого нашего возвращения… каждую ночь… я пью снотворное, три-четыре таблетки за раз, только тогда я могу забыться. Но я не смогу летать под таблетками, я больше никогда не смогу летать… Зинченко молчит. Леша поднимает на него красные, воспаленные глаза. -Леонид Саввич, я не знаю, где реальность. Я закрываю глаза – и я снова в небе, снова теряю людей, теряю вас… -Ты пилот от Бога, мать твою, - Зинченко говорит зло, лающе. – Если бы не ты, все бы погибли. И я тоже. Ты спас всех нас. -Не всех!! – Леша срывается на истерический крик. Зинченко качает головой. -Ты сделал больше, чем смог бы кто-либо на твоем месте. Даже я. Но сейчас тебе нужно отдохнуть, Леша. Гущин моргает удивленно, услышав такое редкое от командира обращение по имени. -А вы… Леонид Саввич, вы можете побыть со мной?.. Я боюсь оставаться один. -Ладно, - после короткого, но все-таки колебания, отзывается Зинченко. Он проходит вслед за Лешей в спальню и, пока стажер расправляет сбитые простыни и укладывается в постель, Зинченко открывает окна, чтобы впустить в спальню свежий воздух. Потом присаживается на край кровати. -Все, спи. -А если снова… -Я разбужу тебя. Леша смотрит на Зинченко. -Спасибо, Леонид Саввич. Зинченко выключает свет и занимает свой пост на краю постели на страже сна Гущина. Дверь не открывается из-за разницы давления. Пятеро мужчин, и я в их числе, пытаемся преодолеть законы физики. Минуты уходят. Возвращаюсь в кабину, принимаю управление, надеваю наушники. -Леонид Саввич, взорвал бы эту дверь… не получается… В голосе дрожат слезы. Смотрю во все глаза на хвост грузового самолета перед собой. В наушниках молчание. -Леонид Саввич, вы слышите меня?! Я не могу!! Пожалуйста, скажите, что мне делать?! Как мне вас спасти?! Я не могу открыть дверь, не могу!! Молчание. Он там, он слышит меня, я знаю. -Леонид Саввич!! – кричу в микрофон. Слезы текут по лицу, застилают обзор. За плечи хватают руки, трясут. -Леонид Саввич!! Исхожу на крик, когда грузовой самолет теряет высоту и скрывается за низкими облаками. Его больше нет, больше нет… я не смог… -Гущин! Гущин!!Зинченко оседлал ноги разметавшегося в бреду стажера и лупит его по щекам, трясет за плечи. Стажер плачет во сне и кричит имя командира. Еще несколько ударов по лицу – и Леша распахивает глаза. Зинченко навис над ним, с ужасом заглядывая стажеру в лицо. -Леонид Саввич, - всхлипывает Леша и, порывисто сев, обхватывает командира за шею. – Вы здесь, вы живы… Скажите, что это был сон, пожалуйста, умоляю, скажите, что это был сон… Зинченко неловко поглаживает стажера по спине. -Это сон, Леша. Это был сон. -Я каждую ночь с этим живу, я уже не могу, Леонид Саввич, не могу… Леша плачет, его трясет. Зинченко, освободившись от неловких объятий, укладывает Лешу и ложится рядом, вытягиваясь на узкой кровати. Леша жмется к нему, уткнувшись лбом в плечо командира. -Это только сон. Все плохое позади. Постарайся думать о чем-нибудь хорошем. -О чем? – все еще вздрагивая, спрашивает Леша. -О безоблачном небе. О полетах. Ты же любишь летать, у тебя вместо рук крылья…Дыхание Леши выравнивается. Он даже пытается улыбнуться, а потом осторожно кладет левую руку на грудь Зинченко. Тот умолкает. Леша чувствует, как поднимается и опадает грудь Зинченко при каждом вздохе. Он тут, он рядом, он живой. Зинченко лежит, боясь пошевелиться. Леша снова провалился в сон. Но через несколько минут спокойствия рука Леши, покоящаяся у него на груди, начинает беспокойно вздрагивать. Зинченко накрывает его руку своей, и это прикосновение дает Леше еще несколько минут спокойного сна. Зинченко с трудом может бороться с дремотой и наконец засыпает сам… На взлетном поле ни одной живой души. Я выбрался из пекла, вывел людей, в том числе Валерку Зинченко – а они улетели. ОН улетел. Оставил здесь меня, сына, живых людей… бросил меня. Бросил меня. Бросил меня… в этом аду. -Тише, тише, мальчик мой… все в порядке… Леша балансирует на грани реальности – и чувствует горячую руку, сжимающую его ладонь. В полусне он вздыхает тревожно, подается вперед, укладывается на жестком плече. -Спи, я буду рядом. Леша открывает глаза и видит щетинистый подбородок совсем рядом. Он приподнимается на локте и, склонившись к лицу Зинченко, целует его в приоткрывшиеся от удивления губы. Отстранившись, он смотрит командиру в глаза. Распахнутые от удивления, холодные, непонимающие и не принимающие. Леша поспешно отстраняется, поворачиваясь к Зинченко спиной, и закрывает лицо руками. Ему стыдно. Леонид Саввич лежит на спине, глядя в потолок, и тяжело дышит. Мысли путаются. Наконец он садится на кровати. -Мне нужно вернуться домой, стажер. Леша не отвечает. Зинченко выходит из спальни торопливо, спасаясь бегством. Леша вздрагивает всем телом, когда в прихожей захлопывается входная дверь. Гущин медленно поднимается с кровати. Желание заснуть после выброса в кровь адреналина отступило. Осталось только жгущее изнутри одиночество. Бросил, снова бросил, ничего не сказал и оставил одного… одного… в аду… На столе в кухне осталось только три таблетки снотворного – остальные, видимо, Зинченко забрал перед уходом. Но Леше приходит в голову другая идея. Он достает домашнюю аптечку и после недолгих поисков вытаскивает нужный блистер с таблетками. Теперь это нитроглицерин. Затем Леша достает бутылку водки. Хорошо бы все закончилось быстро. В правой руке уже лежит горсть таблеток, в левой – стакан с водкой, когда Леша вспоминает про записку. Если выяснится, что Зинченко приезжал к нему этой ночью, у командира могут быть проблемы… Леша находит бумагу и ручку. Через десять минут записка готова. Леша оставляет ее на виду, под бутылкой водки. Снова берет таблетки. Руки дрожат, кровь шумит в ушах. Он выбирался из ада, чтобы умереть вот так?.. Но разве можно и дальше выносить такую жизнь?.. -Гущин!! Зинченко, возникший из ниоткуда, перехватывает Лешу за запястье, и таблетки с дробным стуком рассыпаются по столу из дрогнувшей руки. Зинченко вздергивает Лешу со стула, заглядывает свирепо ему в глаза. -Что ты творишь, сукин сын, что ты творишь?! Зинченко выпускает Лешу, оборачивается к столу. Быстро читает название лекарства на выпотрошенном блистере, выдергивает из-под бутылки водки записку, пробегает по ней глазами, зло сминает в комок. Оборачивается к Леше. Тот сидит на полу, прислонившись к стене, и плачет навзрыд, закрыв лицо руками. Зинченко опускается рядом с ним, сгребает стажера в объятия. -Боже, что ты творишь, мальчик мой, зачем… зачем… -Вы вернулись… Зинченко перехватывает Лешу за запястья, заглядывает ему в глаза. Командир тяжело дышит, слова, на которые он всегда скупился, теперь теснятся в горле, не получая выхода. А может, это слезы подступили, непрошенные, нежеланные… -Никогда так больше не делай, Леша, слышишь?! Если бы я не успел… -Вы вернулись… Зинченко с болью смотрит на уставшее, изможденное лицо своего стажера. -Я и в Канву тебя бросил только потому, что верил в тебя. Леша всхлипывает и фокусирует удивленный взгляд на командире. Тот еле слышно ругается сквозь стиснутые зубы, а потом подается вперед. Губы Леши соленые от слез. Зинченко целует их неловко, неумело, едва ли не с отвращением, но Леше все равно. Он с предельным доверием отдается рукам и губам Зинченко. Лишь когда поцелуй разрывается, Леша открывает глаза. Зинченко смотрит на него с каким-то невероятным ужасом, нескрываемым удивлением. Его глаза сверкают, так же как и влажные от слюны приоткрытые губы. Он тяжело дышит. Потом медленно подносит ко рту руку и вытирает тыльной стороной ладони губы. Леша вспыхивает. Так противно?! Зачем же он тогда… -Все. Хватит. Зинченко тяжело поднимается на ноги. -Вы уходите? Снова? -Да. И ты идешь со мной. Собирайся… поехали. -Куда? – жалобно спрашивает Леша, глядя в спину уходящему в прихожую командиру. Зинченко оборачивается через плечо и тяжелым взглядом смотрит на стажера. -Доверься. И Леша верит. Торопливо одевает джинсы вместо домашних штанов, затягивает шнуровку кроссовок, хватает куртку. Зинченко ждет нетерпеливо в прихожей. На лестнице Леша перехватывает его за руку. -Леонид Саввич?..Он отдергивает руку и молча качает головой. У подъезда припаркована машина Зинченко – видавшая виды серебристая ?ауди?. Гущин садится рядом с командиром, привычно пристегивается. -Управление справа? – с робкой улыбкой шутит он, но получает в ответ только свирепый взгляд. Зинченко выезжает со двора, и Гущин ни о чем его не спрашивает. В предрассветные часы пробок на дорогах почти нет, и от скорости и мерной вибрации мотора Лешу начинает клонить в сон. К радости Зинченко, Леша спит всю дорогу – около сорока минут – без кошмаров. Он просыпается от тишины – Зинченко заглушил мотор – и видит небо. Парковка аэропорта. Небо так близко, что можно коснуться рукой. Чистое, тронутое высокими облаками, розовеющее на востоке. Летная погода. -Леонид Саввич… - Леша смотрит на командира. Тот смотрит в небо. – Зачем вы меня сюда привезли? Командир молчит долго, так долго, что Леша отчаивается получить хоть слово в ответ. -Расскажи мне. Гущин вздрагивает. -Что? -Мы ведь так и не поговорили толком с тех пор. Расскажи мне. Леша смотрит в чистое небо, нахмурившись. -Вы ведь и сами все знаете… я не раз писал рапорты и давал показания. -Да, я знаю, что ты делал. Расскажи теперь, как ты это пережил. -Зачем? Какое вам дело… - Леша не договаривает, его обрывает пылающий взгляд Зинченко, брошенный в его сторону. -Ты можешь сказать мне все, что захочешь. Я слушаю тебя, Леша. Теперь настал черед молчать Гущину. Собравшись с мыслями, он начинает говорить. -Я впервые смерти испугался, когда в Канву на летном поле один остался. До этого как-то не было времени бояться. Подземные толчки, автобусы на склоне застряли, вниз спускались наперегонки с лавой… Думал – сейчас все закончится. Вы возьмете штурвал и что-нибудь придумаете. А вас там уже не было… -Я не мог ждать дольше, - глухо произносит Зинченко. -Знаю. Но я никогда прежде не ощущал себя таким беспомощным… они смотрели на меня – мужчины, женщины, дети… Спрашивали, как будем взлетать, если взлетной полосы нет? Кто будет управлять самолетом? Кто командир? А у меня ответов не было. Я знал, что если ничего не придумаю, мы сгорим заживо. Я не был уверен, удалось ли вам взлететь или вы рухнули в океан… я таким одиноким себя чувствовал только когда мама умерла, а папа со мной из-за своего горя несколько недель не разговаривал. Леша поворачивается к командиру и улыбается так беззащитно и по-детски, что у Зинченко комок подкатывает к горлу. -Они все хотели, чтобы я их спас. Сделал чудо. А я думать мог только о том, что вы меня предали. -Не говори так. -Ладно меня, я вам никто… но вы ведь и Валерку предали, отказались от него. Я до сих пор не пойму, как можно было сына бросить?.. Зинченко стискивает кулаки, играет скулами. -Да, - наконец с усилием выталкивает он из себя. – Да, я бросил Валеру. И Андрея. И еще тридцать выживших. Поверь, это было одно из самых тяжелых решений в моей жизни. Но я их бросил только потому, что доверял тебе. Я тебе жизнь своего ребенка доверил, ты понимаешь? Пожалуйста, Леша, никогда больше не говори, что я тебя предал. Я тебя не предавал. Я в тебя поверил. Леша смотрит на командира удивленно, словно впервые его видит. -Я… я не думал… -Конечно, не думал. Тебе это вообще не свойственно, - сварливо отзывается Зинченко, раздраженный на себя самого за откровенность. Леша молчит, зябко зажав ладони между коленей. -Я потом решил, что должен справиться. Раз вы брос… раз вы улетели без нас, значит, я теперь командир. Но быть командиром так тяжело. Я больше за других боялся… и за вас. Но страшнее всего было садиться в Петропавловске. Все самое ужасное было позади, столько всего в небе пережито, а погибнуть на земле… подвести всех… -Мне тоже было страшно, - тихо вздыхает Зинченко. – Но я знал, что ты справишься. -Да не справился я, не справился… скольких мы потеряли?! У меня каждую ночь перед глазами лица погибших в Канву, падающие из корзины фигурки… Вы понимаете, были люди – и уже нет. И еще этот пилот из Канву, который вместе с вами по тросу полез… -Виктор Николаевич. -Когда он сорвался… черт побери, да, я обрадовался. Когда увидел, что это он погиб, а не вы. Я обрадовался… Зинченко потирает переносицу. -Ты ходишь к психологу? -Нет. Пару раз со мной общался психолог, еще в больнице, сразу после возвращения… А потом я сам не захотел. -Почему? Тебе бы помогли. -Снотворное я и сам купить могу. А из авиакомпании все равно уволили, так что никому теперь не важно, поехала у меня крыша или нет пока. -Ты общался с отцом после возвращения? -Да. Но домой не вернулся… мне лучше быть одному. -Глушить таблетки пачками и кричать ночами, да?! – вскидывается вдруг Зинченко. Леша передергивает плечами. -Я выживаю как могу, ясно?! Я не могу как вы, как ни в чем ни бывало!! Зинченко стискивает руль. -Да что б ты знал, щенок… -Так расскажите мне!! Зинченко выпускает руль и нервно барабанит по нему пальцами. -Мы с женой разводимся. Ирина мне простить не может, что я Валерку на Канву бросил… Валерке-то все с гуся вода, молодой, психика гибкая… а она… -Мне жаль, - тихо произносит Леша. -А, не жалей, стажер… я теперь новую жизнь начинаю. А ты что же? С Кузьминой общаешься? -Нет. -Почему? -Я ее не люблю. -Разлюбил? Вы же были вместе… -Не любил. Я после всех событий это понял. Но это ведь не плохо, Леонид Саввич?.. -Ты волен любить кого хочешь. -Даже вас? – одними губами спрашивает Леша. Зинченко не реагирует, только плотнее сжимает губы. Леша опускает взгляд. -Леонид Саввич, вы же сами меня поцеловали… я подумал… Зинченко суетливо проворачивает ключ в замке зажигания. -Ладно, поехали, отвезу тебя домой, Гущин. Мозги проветрились, может, заснешь. -Да что ж вы все бежите-то?! Вы ж не от меня бежите, вы от себя бежите!! – выкрикивает Леша. Зинченко упирается ладонями в руль. Леша отстегивает ремень безопасности. -Езжайте домой. И не надо было приезжать ко мне среди ночи! Я вас об этом не просил!! -И что бы ты без меня сделал? Убил бы себя?! -А вам не все ли равно?! -Нет, не все равно!! – рявкает Зинченко. – Закрой сейчас же дверь!! Леша вздрагивает и захлопывает открытую было дверь со своей стороны. В салоне становится тихо. Зинченко глушит мотор, и некоторое время оба в тишине смотрят, как розовеет небо на востоке. Уже почти совсем рассвело. Зинченко поворачивается к стажеру, чтобы предложить отвезти его домой и замирает, улыбнувшись. Гущин спит. Всю дорогу до дома Зинченко старается держать ровную скорость, избегать тряски и резких торможений, но, кажется, напрасно – Леша спит крепко и спокойно. Во двор Лешиного дома Зинченко заезжает уже засветло, и долго сидит в машине, глядя на спящего стажера. Потом, вздохнув, откидывается на спинку водительского кресла и закрывает глаза. Гущина не стоит сейчас будить. Обоим нужно немного поспать… -Леонид Саввич!.. Зинченко морщится, отмахивается. Ему снится что-то неуловимо-хорошее. Полет. -Леонид Саввич! Наконец, командир открывает глаза. Его тормошит за плечо стажер. У него сверкают глаза, он улыбается недоверчиво, так по-детски. -Леонид Саввич! -Чего тебе? А, проснулся… -Посмотрите на время! Десять часов! Сейчас десять часов утра!! – Леша едва ли не дрожит от внутреннего возбуждения. -Да, и что с того? -Мы ведь были в аэропорту около пяти утра! -Да, на рассвете. -Леонид Саввич, я ведь спал!! Я проспал часов пять, подряд, без таблеток!! Понимаете?! Понимаете?! -И что тебе снилось? – безразличным тоном спрашивает Зинченко, но он блефует. На самом деле он рад не меньше Алексея. -Ничего… что-то хорошее… небо?.. – Леша жмурится, силясь припомнить. -Небо – это замечательно, - без особого энтузиазма отзывается Зинченко. – Но раз ты чудесно выспался, не пора ли тебе вернуться домой и заняться чем-нибудь полезным? У меня, знаешь ли, тоже были дела на сегодня. Леша тушуется. -Да, извините… простите меня… вы бы разбудили меня, не надо было ждать… -Разбуди тебя… да ты всю душу вытрясешь, прежде чем уснешь нормально. Леша вспыхивает, мрачнеет. -Простите меня, - коротко произносит он и вылезает из машины. Зинченко, оставшись в салоне один, сквозь стиснутые зубы ругает себя за несдержанность.