Глава I. Альберт и Артур (1/1)

Дело было сделано, семена, значительные семена были посеяны. Но в действительности это было лишь начало: он вместе с Фрэнком Дайсоном* смог доказать состоятельность теории Эйнштейна. Общая теория относительности захватила вечно ищущее творческое сознание Эддингтона, словно мысль о том, что наша Вселенная устроена гораздо сложнее, чем казалось, давала ему примирение с собой. Но нет, не примирение научного знания со своей верой (ведь место для Бога было и раньше, ведь сам Ньютон понимал, что без Его присутствия наш мир был бы голым механизмом), не доказательство победы или поражения немецкой науки искал он. Истина влекла его, подчиняла все умственные и душевные силы, какие только сжимались в нём белой раскалённой пружиной. Он чувствовал в себе этот внутренний свет**, позволяющий ему бороться и идти непроторенным путём, он был уверен, что вот она – общность с Богом, ощущение, что ты сам становишься творцом или, во всяком случае, искателем замысла единственного настоящего Творца.***Артур вспомнил разговор, произошедший вскоре после долгожданной встречи с Альбертом Эйнштейном. Оба учёных наконец-то могли общаться вживую, не на шифрованном языке математических формул, а на том языке, что понимают и непосвящённые. Хотя Эйнштейн на первых порах едва сдерживал улыбку, вслушиваясь в свободный, но тяжело обританенный немецкий Эддингтона. Однако ещё радостнее было оставить этих непосвящённых джентльменов за длинным столом, а самим в тихой обстановке рабочего кабинета Артура без лишних стеснений и приличий говорить о важном. Или о не важном. Как там твердил Червонный король на суде? ?Важно – неважно?. Главное, что они по доброй воле покинули свой суд присяжных, составленный цветом (не цветником ли, в котором розы и фиалки говорили?) английской физической науки. Эйнштейна, как понял Артур после всего-то часа в обществе своего заграничного коллеги, не то что тяготило, а коренным образом не устраивало и раздражало сборище этих настоящих британцев, предвзятых германофобов и антисемитов, зашитых в свои отутюженные строгие мешки, с лицами никогда не смеющихся святых аскетов.- Я думал, Эддингтон, что вы и сам такой. А знаете, как иногда приятно осознавать собственные ошибки! Когда вы сошли, нет, снизошли ко мне с лестницы, я уж был разочарован. ?Вот он, с рыбьей костью поперёк горла – вот он и есть мой невидимый собеседник, толкающий меня к мысли уже пятый год! Как?!? Ведь формулы, формулы в письмах, спасибо Ситтеру***, доказывали ваш поэтический ум. Говоря ?поэтический? я, конечно, подразумеваю вашу удивительную способность вникать в суть, и выстраивать полную жизнеспособную модель, и задавать нужные вопросы к месту. Вопросы – это самое главное. Если бы я не спрашивал постоянно из любопытства, в жизни не додумался бы ни до чего.Тогда Артур лишь улыбнулся смущённо и неловко, не как должен улыбаться самый толковый астрофизик Британии, услышав профессиональный комплимент, а как улыбается школьник, которого похвалили перед всем классом за великолепное эссе по Шекспиру, но – слава небесам! – не стали зачитывать его вслух.- А потом вы вот так же улыбнулись и пожали мне руку.- Сперва пожал, а потом улыбнулся, - продолжая сверкать двумя рядами зубов, возразил Артур. Во всём нужен порядок, структура и система – разве нет?- Как угодно! Вы были искренни, это заметно, как и то, что вы трезвенник.- Я… я всего лишь предпочитаю отказ от некоторых излишеств. На мою долю и так довольно развлечений****.Эйнштейн потряс вздыбленной копной своих непослушных чёрных волос, в них кое-где местами уже начинала проглядывать первая серебряная седина. На днях Уинни помогала Артуру чистить пиджак и заметила, погладив младшего брата по голове, что и у него пробиваются побелевшие волосинки среди привычных тёмно-русых. ?Ты слишком много трудишься, Артур. Ночами сидишь за вычислениями, днём грызёшься с учёными мужами… Тебе надо отдохнуть. Надо побыть в покое. Наедине с Ним?.- Хотя вы правы, мне надо отдохнуть. Но я не пью, - звучит, как суровое предупреждение, заявленное с растерянным пожатием плечами. Ему нравится Альберт. Не хочется ударить в грязь лицом перед этим странным, чудаковатым и бесконечно гениальным человеком. А разве он, Артур, сам не чудак для остальных?- Дело ваше. А трубку курите? Когда куришь трубку, я вам скажу, то судишь обо всём спокойно и объективно. Тут даже не сам табак, а…Не досказав, что же такого необычайного содержит в себе курительная трубка, Эйнштейн извлёк одну такую из кармана и закурил.- А как же мундштук? - вдруг удивился Артур. Мундштук был вправду вставлен не до конца. – Так, должно быть, неудобно курить…- А вы сами попробуйте, - озорно ответил Эйнштейн. Можно подумать, что он знал какой-то секрет.И Артур попробовал. Он встал, подошёл к письменному столу и достал из ящика, из-под кипы бумаг, свою трубку. Ту, что он даже от Уинни поначалу стыдливо прятал, пока не застал сестру однажды за тем, как тщательно особым ёршиком она вычищала небрежно забытую на подоконнике трубку. Мягкий, ничуть не осуждающий взгляд говорил: ?Я всё знаю. Я знаю, что тебе тоже хочется развеяться. Пока твой дух не колеблется, пока не впадает в сомнение, нет греха в том, чтобы иногда пробовать табак, пиво или шампанское. Но, Артур, не заходи слишком далеко?.Пока что Артур зашёл настолько далеко, что сидел, курил и многозначительно-робко переглядывался с человеком, окончательно перевернувшим его представления о мире. Эддингтону не хотелось нарушать этот мир. Он ведь всегда ратовал за мир и знал, что Эйнштейн разделяет его взгляды. А он, он обязательно должен разъяснить всем идею этого одарённейшего учёного, он посвятит год, два, пять лет, десять, сколько ему ещё будет написано на роду – посвятит распространению и разъяснению новой теории всем людям.- Я не разбираюсь в ваших английских конфессиях, но вы, кажется, верите в Бога?- Да, - неожиданность вопроса вырвала Эддингтона из задумчивого оцепенения. – Я верю. Моя сестра неустанно напоминает мне о том, что мы должны всей душой стремиться к Его свету… Это всегда давало мне поддержку.- Всегда?- Особенно в тот день, когда наши снимки подтвердили вашу мысль: пространство искривлено. Как никогда… я смог почувствовать присутствие Бога во всём.- Я охотно верю, что есть нечто разумное, скрепляющее Вселенную должным образом, устанавливающее её собственные внутренние законы. Можно, конечно, называть это Богом – сами понимаете, не тем Богом, что в заоблачных высях следит за тем, как живёт Альберт Эйнштейн в своей берлинской квартирке, молится ли он перед обедом, причёсывается ли, когда надо, и почему это он ни разу не зашёл ни в кирху, ни в синагогу. Только не смотрите на меня, как на преступника.Артур вовсе не смотрел на него, как на преступника, он просто-напросто снял очки и растерянно жмурился. Обычно он бы твёрдо и ясно заявил о своей вере – и уверенности! – но сейчас что-то его останавливало и сковывало язык, как воду на морозе. Он лишь пробормотал:- Да… Без такого устройства мир невозможно было бы представить. И постичь человеческим умом. Но в каждом из нас есть отпечаток Всевышнего. В вас, во мне, в…- Нет, нет. Во мне – только детская пытливость. Про вас не берусь утверждать, - Альберт глядел без осуждения или желания спорить, с затаённой улыбкой в уголках глаз. Он помедлил и добавил: - Но ваша пацифистская приверженность меня впечатляет. К чёрту ура-патриотизм, когда эта война, никому не нужная, кроме кучки политиков и промышленников, затоптала столько жизней и заставила даже умных людей ополчиться на других – лишь из-за их национальности.Рука Артура беспомощно опустилась в карман пиджака, пальцы провели по гладкой и прохладной поверхности часов. Ему стало больно. Если бы не эта обжигающая прохлада, мерный и точный ход стрелок, тихое тиканье, когда держишь часы раскрытыми на ладони, – неужели он бы забыл? Неужели одухотворённость верой и упоение открытиями убивали в нём память об Уильяме?***Если рассуждать здраво и строго, он поторопился с выводами. Он был одержим идеей, одержимо хотел доказать, что релятивистская теория верна. Когда бессмысленная, тупая, злая война отняла у него Уильяма, он не мог верить в справедливость того, что творится на Земле волей Божьей. Даже если бы Уильям не погиб, как тысячи других ни в чём не повинных людей, уродливость и ненавистность войны заставили бы его сердце сжиматься в гневе и неверии. Но чтобы снять эту болезненность, чтобы снова наполнить лёгкие кислородом, ему надо было вложить всю свою любовь, не только любовь учёного к истине, но и человеческую любовь к Уильяму, в поиски доказательства.Используемые приборы плохо подходили для поставленной задачи, фотопластинки, проявленные на Принсипи и в Англии, были низкого качества, он с Дайсоном забраковал большинство из них, а сверял изображения без точных измерений, на глаз, как будто для особой чистоты эксперимента, но на самом деле… Это была надежда. Как в ту минуту, когда дождевые облака на небе рассеялись, являя взору Дайсона лунный диск, окружённый светящейся короной. Как в ту минуту, когда в присутствии многих учёных знатоков он решительно сравнил два изображения и пришёл к выводу: гравитация изгибает луч света, проходящий рядом с массивной звездой, следовательно, общая теория относительности верна.Такая же надежда, как в ту минуту, когда Уильям посмотрел на него, взволнованного и смущённого, лишившегося на миг дара речи, и сам прошептал: ?Я знаю, что ты хотел сказать?.------------* Фрэнк Уотсон Дайсон – английский астроном, друг Эддингтона, выступивший в его защиту, когда того обвиняли в симпатии к немцам, пацифизме и уклонении от военной службы. Вместе с Эддингтоном совершил две научных экспедиции в 1919 году: в Бразилию и на остров Принсипи.** Так называемый ?Внутренний Свет? – у квакеров представление о том, что в абсолютно каждом человеке есть часть божественной природы. С помощью неё и постигается истина, божественное откровение.*** Виллем де Ситтер – нидерландский астроном, помогавший Эддингтону и Эйнштейну осуществлять передачу корреспонденции во время Первой мировой войны, когда любые связи между британскими и немецкими учёными были прекращены.**** Один из главных квакерских принципов – стремление к простоте. Излишеством и роскошью считается не только богатство, но и яркая одежда, публичные развлечения вроде театра и кино, курение, употребление спиртного и т.п.