Часть 4 (1/1)
Я тут подумала что пишу слишком много сиропа…Решила внести побольше ярких красок в мой фик!)Ваш автор-Холодно-то как… — пробормотал Дания, кутаясь в плащ.По улицам Копенгагена, где он сейчас шёл, стелился туман. Стук каблуков его сапог громко отдавался эхом от стен домов уснувшего города. Хенрик зябко поёжился – жидкий, сырой холод забирался под плащ.Из рюкзака, и так до отвала забитого, выпала какая-то книга. Резво обернувшись, Хенрик со вздохом принялся осторожно вытаскивать её из лужи – благо, она была неглубокая… Это оказалась книга сказок Андерсена – он купил её по дороге в бедном букинистическом магазине – ему понравилось её изящное и лаконичное оформление, старый, и уже почти нигде не встречающийся шрифт, интересные иллюстрации… И, конечно же, сами волшебные истории, собранные в книге, — Андерсен всё-таки любимый датский сказочник. Туман… Он поглотил город, оставив от него лишь пустую, призрачную деревушку высотой не более одного этажа.На улицах стало совсем тихо. Хенрик замедлил шаг и постарался идти как можно тише. Так, на всякий случай. Впередипоказались очертания тонкого – тоньше нитей паутины, моста, опоры которого уходили в белую бездну. Страха не было – Дания не чувствовал опасности в белёсой, всепоглощающей темноте. ( Хабуб 8D) Ступив на скрипучий деревянный мост, Хенрик сделал несколько неуверенных шагов к середине моста. И замер у края перил.Каналы в Дании – одна из милых достопримечательностей и маленькая отрада жителей. Глубокие, но всегда умиротворённые – тихие, они проходили сквозь весь город, гармонично вплетаясь в перепутья дорог. Хенрик безмолвно стоял, облокотившись на перила. Глубокая, густая, словно масло чёрная вода бесшумно текла под ним. Словно омут, тёмная бездна под мостом. Хенрик ловил себя на том, что всё больше и больше наклоняется вниз, всматриваясь в глубину. Словно серебряная рыбка, выскользнул ключ, и перевернувшись в воздухе, замер, покачиваясь. Судорожно вздохнув, Хенрик отпрянул от края моста и нервно спрятал ключ под плащ – повезло, выдержала старая цепочка. Кровь прилила к щекам,Хенрик осторожно спустился вниз, к маленькой, гранитной пристани. Видимо, вдохновение сказочник искал не только в древних легендах ироссказнях стариков. Что-то неизвестное, непонятное было там, внизу.Дания встал на колени и склонил голову над водой, замерев, затаив дыхание. Напряжение дошло до предела. Не отводя глаз, один на один с темнотой, он ждал. Волшебные рыбы?.. Русалки?.. Андерсен много о ком писал в своих ?сказках?… Уже чувствуя приближение, одновременно с тем, как на водной глади начали появляться бледные, неясные черты, Хенрик внезапно понял, —— Утопленницы!.. Пытаясь дотянуться до него посиневшими руками, девушка и не пыталась ничего сказать – на её полураскрытых губах сверкали пузырьки воздуха. Длинные, чёрные волосы, ставшие едиными с водой, слабо колыхались вслед её движениям. Склонившись над самым краем, Хенрик не отрываясь смотрел в глаза утопленницы. В каждом её жесте, наклоне, чувствовалась немая мольба, укор… Поддавшись какому-то неведомому веянию, Хенрик медленно протянул ладонь к поверхности воды. Прищурив глаза и внутренне сосредоточившись, он коснулся ледяной воды. И в один миг – стая белых лебедей разбивая крыльями воздух, ринулась вверх. Слепящие, ярко-белые, с длинными, грациозными шеями, закружили его в снежном вихре, оглушили и в едином порыве взмыли в воздух, растворяясь в вечерних облаках.Туман почти совсем исчез, начинало темнеть. На улицы вновь опустилась будничная вечерняя суета.Ладонь Хенрика всё ещё сохраняла холод границы двух миров. Дания усмехнулся, вспоминая о любви к хэппи-эндам милого датского сказочника.Было написано в тягомотную летнюю жару.З.ы. раскатала сей вялотекущий процесс, извиняюсь.Халладору на протяжении повествования где-то 11-12.Нор устало рухнул в большое, пахнущее старостью кресло. За окном собирались тучи, с моря доносился рокот моря – от сильного ветра дом скрипел и шатался. В комнате стало совсем темно, размыто проступали контуры предметов, приобретая слабый, почти металлический оттенок. Нор лениво взглянул на холодный камин и отсыревшие в нём чёрные головёшки. На душе стало паршиво. Он встал, и сбросив плащ, собрался было разжечь огонь, как услышал в соседней комнате тихий плач. Стараясь неслышно идти по старым, просоленным и поэтому скрипящим половицам, он бесшумно отворил дверь комнаты. В этой гостевой комнате, почти в самом углу, вдали от окна сидели двое. В одном из них Кетиль узнал брата – тот сидел на коленях, понуро опустив голову, другим оказался Силенд – сидя на корточках, он упёрся лбом в плечо Исландии, и хныкая, вздрагивал всем телом. Нор вздохнул. — Что случилось? Поссорились? – спросил он подходя ближе. Халладор поднял на него тяжёлый и какой-то извиняющийся взгляд.Кетиль присел рядом с ними и всмотревшись в тёмный угол, вздохнув, обнял скандинавов. Чуть дальше полоски света, в тени комодалежал их молодой норвежский котёнок. Глаза – две чёрные полоски, были закрыты, лапки сиротливо сложены перед ним. Он не шевелился – не видно было даже малейших колыханий шерсти отего дыхания. Пару минут они молча сидели, понимая и разделяя горе друг друга.Но наконец Кетиль взъерошив волосы брата, сухо произнёс поднимаясь: — Надо его всё-таки похоронить, а то оставлять так… Силенд поднял голову и шмыгнув носом, немного гнусаво ответил, глядя в сторону: — Я его не понесу. Норвегия пожал плечами и вышел из комнаты. Следом за ним поднялся и Халл. — Ты куда? – Силенд поднял покрасневшие глаза на Исландию. — За лопатой. Надо же ведь… — он кивнул на котёнка, и отвернувшись, вышел. Питер ещё раз всхлипнул и тоже встав, вышел последним.*** Небольшую тёмно-зелёную тканевую салфетку Кетиль взял из кухонного шкафа, и придя в комнату, завернул в неё труп животного. Легче не стало. Смерть животного – дурной знак. Конечно, больших бед ожидать не стоит, но всё-таки…*** Почему когда кого-то хоронят, идёт дождь? Говорят, что это небо плачет по умершим… А каково тем, кого хоронят в ясный, солнечный день?Вокруг жизнь – звенят птичьи трели, о чём-то говорят люди… Душа открывается навстречу этому летнему дню, и тут… Взгляд упирается в процессию людей, следующих за чёрным гробом. Горло начинает жгуче болеть, все светлые мысли скукоживаются и чернеют, горе вновь захлёстывает искренне любящего человека… Дожди у норвежского побережья – не редкость. Скорее наоборот – природа этих мест сурова и пасмурна. Потоки воды стекали по камням, размывая дорогу. По чавкающей грязи шли трое. Возглавлял шествие Нор, неся под плащом чуть тёплого, маленького кота. Следом шёл, со вздохом поправляя тяжёлую лопату, Халладор, а в конце плёлся понурый Питер, таща небольшой камень. … Они остановились у границы леса. Халладор встряхнул капюшон, избавляясь от скопившейся там воды. Силенд опустил на землю камень и присел на корточки рядом с Норвегией. Халладор мерно и однообразно вбивал лопату в сырую землю, шум дождя давил на уши. Слёзы стекали за воротник щекоча кожу. Халладор со слабым удивлением утёр их, не отрываясь от работы. Кетиль с сожалением посмотрел на него. Говорить сейчас не хотелось никому. Особенно утешать. Лопата периодически натыкалась на камни, и тогда Халл сгибался над ямой и перекладывал их в противоположную сторону от образовавшейся кучи земли. Пришлось рыть глубоко – чтобы не разрыли звери и не размыло водой. Но Халладор не останавливаясь, продолжал копать. Наконец, он отложил лопату и встал с одного края, Нор подошёл к нему и вынув из-под плаща тело животного, опустил его в сырую, с пропитанными водой краями, яму. — Теперь я. – он взял у брата лопату и принялся засыпать землёй свежую могилу. Исландия медленно согнувшись, сел рядом с Силендом. Дождь смазывал очертания, размывал мысли, не давая им обрести ясные формы. Не хотелось знать, сколько прошло времени, пока они сидели вот так – вдвоём. Прислонившись друг к другу и чувствуя собственное тепло. К ним подошёл Норвегия, и что-то сказав, двинулся в сторону дома. Но они так и остались неподвижны, обречённо смотря в одну точку. Неизвестно сколько они бы ещё просидели там, но сквозь тонкую куртку Халл почувствовал дрожь Питера. — Идём, — произнёс он, вставая и беря мальчика за руку. Тот послушно поднялся на ноги и не отпуская Исландию, пошёл по скользкой дороге. ***Кетиль бросил охапку дров в камин и устало рухнул в кресло. Неудачно начавшийся день сейчас полностью оформился в отвратительный. Скрипнула входная дверь, в пустой дом молча зашли Халл и Питер.?Больше никогда не буду заводить животных? — хмуро подумал Кетиль, щелчком пальцев разжигая огонь.
ХолодКолючая, неприятная дрожь волнами проходит по всему телу. Коченеют руки – синеют, покрываясь гусиной кожей. Пар, облаками вырывающийся изо рта кажется уходящим, покидающим тело теплом. Мысли замёрзли. Глаза слезятся от кристально-чистого воздуха, а ноги будто намертво вмерзают в покрытую снегом землю.Лежать на колких и холодных ветвях – сравнимо, быть может, лишь с пребыванием в погребальном костре. Ледяные всполохи разливаются с краёв, захватывая всё больше, подчиняя. Финляндия безмолвен – прищуренные глаза бесцельно изучают ледяной узор их временного жилища. Дыхание, слишком тихое чтобы его увидеть, было почти незаметно. Финн похож на маленькую птицу – синицу, или воробья, закоченевшего на холоде. Глаза нежно-сиреневого цвета не выражают ничего. Похожее на мрамор, белое лицо словно вылеплено из снега – уже неживое.
Бервальд ложится рядом, совсем близко. Бережно укутывая покрывалом, а затем и собственным плащом, уже под тканью он расстегивает застёжки на его одежде, и приникая ближе, делится своим теплом. Кожа шведа холодная — только пока. Тино не чувствует запахов – даже руки Бервальда, ласково скользящие по его лицу пахнут водой. Почему-то сейчас его глаза становятся ещё ярче, хотя… ведь с наступлением темноты всё должно было быть наоборот?... Сильный, тёплый… Понимание того, что рядом лежит возможно, самая суровая страна уже не вызывает ужаса. Все эмоции замёрзли, покрылись слоем инея. А ведь он здесь, совсем рядом. Охраняет его всю дорогу, греет… подпускает к себе – а другим перегрызёт горло. — медведь… — тихо шепчет Финляндия. Тепло наконец начало растекаться по жилам – вскоре разум прояснится, взойдёт луна и он вновь и вновь будет корить себя за слабость и стыд.А пока… лишь дрожь по всему телу, начинающаяся лихорадка заставляет его сильнее прижаться к своему защитнику, чувствуя как крепнет кольцо сильных рук, обнимающих, укрывающих его. Что для нас метания души, если есть прямая и ясная цель?Надежда – слабое, ветреное чувство, несвойственное северным народам. Даже в маленьком и слабомсердце всегда горит вера – упрямая ли, напрасная…
В общем, композиция произведения и раньше была отвратительна, а сейчас вообще всё криво пошло. Но не пугайтесь, конец я уже написала, так что осталось только связать его с существующим бредом)А, да, и кто поставит минус – умоляю, отпишитесь в комментах почему. Клянусь, что выслушаю с чистой совестью и скажу спасибо. Если хотите продолжения – отпишитесь тоже, чтобы у меня наконец появится цель продолжать писать это…Спасибо за внимание)