Знающий наверняка (1/1)

Нора хмыкает, глухо, почти болезненно. Тряпичной куклой откидывается на спинку потёртого кресла, давно уже не мягкую и ощутимо искривлённую. Жадно обхватывает припухлыми губами округлое горлышко винной бутылки, сильно зажмуривается, когда прохладная, обволакивающая язык жидкость заполняет рот. Глотает, но с усилием. Морщится от обжигающего чувства, змеёй ползущего вниз по пищеводу.?Скоро мне станет лучше?, — с маниакальной, вызванной беспрестанным самовнушением уверенностью повторяет себе Мартинес, выдёргивая трясущимися пальцами из белой картонной пачки сигарету.Неумело и неловко прикуривает, с животным остервенением до отказа наполняет лёгкие едким дымом, но резко давится и начинает громко, надсадно кашлять. Стремительно багровеет лицом от натуги, ярко чувствует, как слизистая горла перестаёт выдерживать незаслуженное надругательство и покрывается сетью микроскопических трещин, начинающих мерзко и неприятно саднить. С отчаянием утопающего прикладывается к рубиновому алкоголю и делает несколько крупных, беспрерывных глотков.— Зачем ты это делаешь?От неожиданности Нора вздрагивает, едва не роняет бутылку, но в последний момент справляется с замерзшими, а оттого едва подвижными пальцами и осторожно ставит её на журнальный стол перед собой. Виновато, чуть ли не по-детски склоняет голову, боясь встретиться с молочно-серыми глазами, не отображающими ничего, кроме пугающей пустоты.— Я… не знаю…— Глупый ответ, — сухо отзывается Куинлан, бесшумно и быстро сходит вниз по деревянной лестнице. — И глупые действия. — Не думала, что именно ты будешь меня отчитывать, — Мартинес некрасиво кривит губы, что-то безнадёжное, окончательно решённое проступает в мягких чертах её лица.— Я ещё не отчитывал, — его голос раздаётся где-то за спиной.Нора изумлённо приподнимает брови, хочет встать и обернуться, но Куинлан не позволяет ей. Быстро, но мягко сжимает тонкими, чуть тёплыми пальцами плечи, медленно, едва ли не угрожающе наклоняется к уху:— Если отчитывал, не ограничился бы словами.— Ясно, — испуганно шепчет Мартинес, с ужасом понимая, что в тайном подвале Абрахама Сетрокяна она с ним наедине.— Ты не ответила на мой вопрос, — он равнодушно отстраняется.— Хочешь знать, что у меня внутри? — истерично спрашивает Нора, находя в себе силы порывисто встать.Мгновенно натыкается на внимательный, но непроницаемый взгляд дампира, испуганно замирает, боясь последствий своего эмоционального всплеска. Инстинктивно делает шаг назад.— Травить своё тело ядами, ты не боишься, — чуть криво усмехается Куинлан, очевидно, скрывая горечь, но не до конца.Мартинес ошарашенно улавливает её в неестественном искривлении губ, в секундном, едва заметном выражении глаз. Стыдливо краснеет, осознавая откровенную глупость своего поведения. Обречённо опускает плечи, расслабляется, всем существом стараясь показать, что больше не испытывает настороженности и страха.— Прости, я… не должна была кричать на тебя. Извини, — она расстроенно качает головой. — Я сейчас всё уберу. Я… просто сегодня не мой день, наверное… Вот и всё.Нора быстро улыбается, словно бы для галочки, кидает истлевший сигаретный окурок в пепельницу, тянется к бутылке, но неловко замирает под твёрдым, обличительным взглядом молочно-серых глаз.— Если хочешь, чтобы полегчало — выговорись.— Не думаю, что ты хочешь это слушать, — ровно отвечает Мартинес.Куинлан вдруг ухмыляется, насмешливо, широко, даже немного весело, медленно и бесшумно подходит:— Тогда почему я до сих пор здесь?— По… каким-то своим причинам? — с наигранной надеждой предполагает Нора.— Не без этого. Я ещё раз повторять не буду, — он произносит это уже с нажимом, отчётливо ставя ментальную точку.— Ну хорошо, — Мартинес глубоко вдыхает: — мне больно от того, что мной пользуются, а я… позволяю это делать. Больно, что не могу ничего изменить… Больно, что… до сих пор… люблю его… Я хотела забыться… — она виновато косится на вино и сигареты, — хоть ненадолго… Но ты прав. Это глупо.— Забыться? — Куинлан хмыкает, но как-то безрадостно, почти мрачно. — Я могу это устроить.— Долбанёшь меня лампой по башке? — криво улыбаясь, шутит Мартинес.— Я у тебя ассоциируюсь исключительно с насилием? — флегматично уточняет дампир.— Извини, — Нора стыдливо отводит глаза в сторону. — Нет, совсем нет. Просто это у меня в голове сейчас… полный бардак. Не понимаю, что несу.— Посмотри мне в глаза, — вдруг просит Куинлан.Мартинес хмурится, но послушно заглядывает в молочно-серые омуты, растерянно моргает, чувствуя, как изображение собеседника кривится, складывается в какую-то замысловатую спираль, и обессиленно падает, теряя от некачественного алкоголя сознание.Куинлан осторожно, чуть изумлённо подхватывает её на руки, не позволяя упасть, относит на небольшой, потрёпанный диван.— Мой способ, конечно, не так хорош, как твой, — едва слышно хмыкает он, легко встаёт, забирает три полные обоймы патронов, за которыми приходил, и уходит.***— О-о-о… — стонет Нора, приходя в себя, — моя голова…— Знаешь, нажираться в зюзю палёным грузинским вином в подвале у армянина — это жесть. Чёрт, — Гудвэзэр на пробу отпивает немного алкоголя, страшно морщится и, подойдя к раковине, равнодушно выливает рубиновую жидкость, — да ты даже меня переплюнула. А что был за повод?— Кажется… — Мартинес странно, почти что взволнованно хмурится, — я не помню…— Ещё бы ты помнила, — насмешливо хмыкает Эф. — Я после такого вообще бы всё забыл.— Вот и я… — тихо, без интонации произносит Нора, осторожно принимая сидячее положение, — кажется, всё забыла…— Эй, — Гудвэзэр не на шутку пугается, быстро подходит к дивану, хладнокровным взглядом дипломированного специалиста осматривает напарницу, но не находит в её облике ничего подозрительного, — ты помнишь, кто я?— Ещё глупее вопроса ты не мог задать? — подло хихикает Мартинес, но тут же болезненно хватается за голову.Её опьяняет чувство какой-то странной, иррациональной лёгкости, свободы. Она не справляется с собой и широко улыбается, ещё больше изумляя Гудвэзэра. Тот растерянно хлопает глазами, но потом встаёт, бросает на неё странный, ничего не понимающий взгляд:— Поднимайся наверх, как придёшь в себя. Там наш старик очередной план по спасению мира придумал.Нора кивает, не имея возможности говорить. Она счастлива от того, что, наконец, освободилась от бремени воспоминаний и готова жить дальше.