I (1/1)

Скрытый под масками солнца сын,Кончилась сказка, и ты один,Тебе просто стало так много лет…Чувствуешь дерево кожей рук?Вот она?— дверь?— замыкает кругМежду жизнью и нежизнью твоей на Земле.***Когда ты падаешь в вечность, становится не так уж важно, насколько сильно хочется пить или есть, беден ты или богат, волосат, вонюч, и вспороты ли у тебя кишки. Имеет значение только одно?— найдется ли под рукой ром. На худой конец, грог.Алкоголь помогает забыть о гнетущем шепоте бесконечности вокруг, он убаюкивает, ласкает, заглушает неумолчные вопли, стоящие в ушах.Десятки голосов. То стихающие, то набирающие громкость; они шепчут, укоряют, бормочут, мурлычут и ненавидят. Вздыхают в томной, тёмной страсти, клятые голоса, клятые, клятые, кля…—?Тые! —Капитан?Джек Воробей вскочил, бешено вращая глазами. Рома не было. Не было вообще ничего, кроме самого Капитана, иссушенного солончака вокруг и пустой Жемчужины. Фантасмагорической в своей оторванности от моря. Джек не знал, находится здесь неделю, месяц или всю жизнь.Больше всего хотелось пить. Но даже сквозь жажду прорывались голоса, летающие вокруг вместе с порывами горячего ветерка.Уилл, Гиббс, папаша Тиг. Дэйви, сукин кот, Джонс. Прихлоп Билл. Гектор.Элизабет.Джек почти осязал бессильное чувство горечи, связанное с ней, но не мог припомнить, из-за чего оно появилось. Нежное воркование цыпочки чередовалось в голове с её обвинениями. И он отгонял их, потому что знал?— прислушаться было всё равно что пережить горечь снова. Воробей такое совсем не жаловал.—?Здесь нет воды, и у тебя черти пляшут в башке, Джеки,?— произнёс он, подражая глубокому баритону капитана Тига.За эту мысль ниточка меж ушей, что заменяла ему мозги в последнее время, ещё способна была уцепиться. И Джек счастлив был впустить в голову хоть что-то, не связанное с… Нет! Отставить.—?Я не могу уйти от Жемчужины,?— запротестовал Воробей. Уткнулся взглядом в посеревший от жары киль своего корабля, беспомощно распластанного на брюхе.—?Если ты подохнешь от жажды, некому будет вытащить её отсюда,?— резонно возразил папаша и замолк. Джеку пришлось скрепя сердце признать, что он прав.Вокруг, насколько хватало глаз, расстилалась совершенно пустая равнина.—?Сухо, как у старухи под юбкой,?— в который раз резюмировал Капитан.Хлестнув себя по спине плетьми гривы, он развернулся на каблуках. Решил, что ?направо от Жемчужины??— курс не лучший и не худший, чем другие, и качко двинулся по нему. К вящему сожалению Воробья, голоса полетели рядом.Он постарался думать о роме или, чёрт с ней, воде. По странной почве вился рябящий узор трещин, и Джек сосредоточился на его переплетениях. Сколько-то это работало. Воробей слушал своё дыхание, слегка посвистывающее и тяжёлое. Чего-чего, а пыли вокруг имелось в достатке, и она забивалась везде. В носу от неё было гадко.Через некоторое время Джек остановился. Захотелось обернуться назад, на Жемчужину, увидеть, что гигантский галеон за спиной превратился уже в маленькую черную точку на границе зрения. Чтобы затем и вовсе исчезнуть. А ведь Жемчужина была чем-то, что отличалось от монотонного, премерзкого пейзажа. Чем-то единственным.Джек крепко зажмурился. Скорее почувствовал, чем услышал, как к хору подвываний, воплей и шепотков присоединился теперь ещё и зов Жемчужины. Она рыдала о своём отчалившем капитане. Он не был к этому готов.За правое ухо, сладкий, тягуче уцепился голос Тиа Дальмы:?Д’жеек… Ты же знаешь, поддаться ей?— означает вновь с ней соединиться?,?— в воспоминаниях Воробья мелькнула чёрная, медовая, скорая на страсть улыбка ведьмы. Он и без того чуял?— оборачиваться нельзя. Как чуял и то, что от корабля сейчас важно уйти.Словно в ответ на эти мысли, слух взорвался оглушительно-грудным стоном брошенной Жемчужины. Треском ломающегося впополам грота, у которого Джек стоял, когда…—?Нет! —?собственный панический возглас заставил Воробья распахнуть глаза. Он вспомнил, что прекратил двигаться. В мозгу нарастал бессильный хлоп оторванных брамселей. Джек дёрнул себя за бороду, чтобы не посмотреть ненароком, как они взлетают ввысь диковинными чёрными птицами.?Оставь корабль?— оставь надежду?,?— подмигнул выпрыгнувший из ниоткуда старпом и отчего-то разинул рот в безумном хохоте.—?Ваши изречения, мистер Гиббс, так же пусты, как дупла в ваших зубах,?— поморщился Воробей, делая неподъёмно-тяжёлый шаг,?— и душок от них точь-в-точь.?Ты искал Жемчужину,?— встрял Уилл,?— вот она. С тобой, но ты бросаешь даже её. Что тогда стоит твоё слово, если даже себе ты изменил??Джек закатил глаза. Меньше всего, здесь и сейчас, он желал снова признаваться самому себе, что морали Уильяма Тёрнера его хоть сколько-нибудь трогают. Ещё пара ярдов растрескавшейся почвы легла под сапоги.?Мы с тобой ещё можем быть вместе?.Любовницы и любовники редко беседовали с Капитаном среди бесконечности. И неожиданно оказалось услышать непривычно тихую и печальную Анжелику?— лучшую из всех. Нестерпимо-ярко вспомнилась пылкая карибская ночь на борту родного галеона. Звавшегося тогда ещё не грозной ?Чёрной Жемчужиной?, а задорной, ласковой ?Распутной Девкой?. Запах рома, хорошего и небавленного, алое пятно гибискуса в густых женских волосах.?Помнишь, как было тогда? Ты многое мог бы отдать, чтобы те часы повторились, как и я. Разве не глупо противиться, когда можно просто прекратить очередной твой бессмысленный рейд и стать счастливыми, вдвоём и навсегда?..?—?Извини, крошка,?— Джек почти осязаемо провёл пальцами по её тонкой скуле,?— женщины, пусть и самой моей на свете, не должно быть много. Кому как не тебе знать, что со временем и лучший десерт бьёт оскомину во рту. И дыры, как у Гиббса, появляются… Хотя врать не стану?— твой персик мне хотелось кусать немного чаще других.Черты Анжелики знакомо исказились. Затухающий в небесах поток испанской брани вызвал у Джека слабый смешок. Усилием воли Воробей заставил себя не задумываться о том, какое расстояние удалось прошагать за время этой приятной беседы.Некоторое время всё было тихо. Джека это приободрило, и он порадовался, что оставил на борту ?Жемчужины? всю эту команду тупоголовых псов, норовящих поднять бунт. И совершенно ни к чёрту вооружавших корабль.При мысли о матросе Воробье, которого пришлось застрелить, Джек досадливо дёрнул губой.Тем временем, жажда стала невыносимой. Хотелось бросить эту глупую затею, вернуться к Жемчужине и найти на ней лом. Ведь, в конце концов, можно попробовать поискать воду и около корабля…—?Заткнись. Некуда возвращаться.Джек почему-то вспомнил, что не всегда и не везде земля такая, как у него под ногами. Что она бывает зелёной и яркой от живущих на ней растений. Может также быть податливо-чёрной, прохладной и влажной… Влажной. Он вспомнил, но засомневался в том, что это правда.Истина, которую Джек Воробей знал сейчас, представляла собой серую пустыню, палящее солнце в небе и завалившийся набок галеон. Давно, когда Джек ещё не упал в вечность, он и помыслить не мог, что бывают такие унылые места. Когда он ещё не упал, или, если точнее, не прыгнул……Голос Элизабет настиг Джека внезапно и с такой мощью презрения, будто сама она, живая и во плоти, изо всех сил пихнула его в грудь. Воробей пошатнулся и, потеряв равновесие, шлёпнулся на раскалённую землю.?Я видела, как ты собирался сбежать! Твою шлюпку, когда ты, жалкий и перепуганный, хотел бросить нас погибать! Я видела, Джек. И, право слово, лучше бы ты так и сделал. Хотел показать мне, какой ты хороший, вернулся из тщеславия. И я бы поверила, если б не знала одного?— тебе плевать на всё, кроме сиюминутных желаний. Ты не стал бы спасать команду. Коттона? Марти? Нееет! Гиббса или Раджетти? Нет, нет и нет!?—?Элизабет…?И Уилла ты бы спасать не стал. Иначе как ты объяснишь то, что готов был променять его дружбу на близость со мной?!?Её слова крепли, приобретали форму и мощь, заполняли собой всё пространство вокруг. Джеку нестерпимо захотелось скрыться от них, забиться к себе в каюту и не покидать её до конца бесконечности. Он вспоминал всё?— горящие остатки бочек на палубе, стонущие под остатками снастей стеньги и липкий ужас. Вперемешку с осознанием предательства Элизабет.Само столкновение с Кракеном помнилось плохо и отдалённо?— быть может, потому, что Капитан готовился умереть, а не застрять в вечности.—?Я в рундуке Дэйви Джонса,?— Воробей потрясённо поднял глаза на силуэт Элизабет, всемогущий, нависающий над ним. Проговорил не ей?— себе. На миг так остро почувствовав своё ничтожество, что вес собственного тела в сознании начал таять и легчать. Но на смену страху и жалости пришёл гнев. Вот так просто исчезнуть? Так глупо? Ну уж баста!—?Это ты упрятала меня сюда.Спокойные слова. После них холодящее чувство истончения отступило и затаилось, как куснувшая из-под забора шавка.?Я?! —?Элизабет, казалось, задохнулась от возмущения,?— нет, Джек. Ты сам это сделал. Ты вернулся потому…?—?Я вернулся, цыпа, чтобы спасти вас всех. И пожалуй, знай я, что не подохну, а окажусь в этом препоганом местечке…Шестидесятифутовое щупальце из воспоминаний вклинилось в его речь, обхватило фок-мачту и сломало её, как сухую тростинку. Но Джек не дал себе сбиться:—?Я бы прихватил с собой сюда хотя бы того болтливого попугая. Не говоря уже о возможности забрать тебя, которая, в отсутствие Уильяма, балансировала на самой грани вольности в отношениях со мной, мерзким пиратом.Он слегка улыбнулся, продолжая глядеть на притихшую Суонн:—?Ты аппетитный пирожок, дорогая. Но пирожки отдельно, а отдельно ром. Я вернулся за всеми вами в тот день. Ну, а ты… смогла удачно состряпать дельце, избавив себя от неудобных сердечных терзаний в пользу Уилла, который так некстати оказался живым.На секунду показалось, что Элизабет вот-вот расплачется. Джек понял, что угодил в больное, но раскаяния не почувствовал. Как и торжества, впрочем.?Ты предал его. Ты заманил его на Голландец обманом, ты лгал мне, чтобы только спасти свою шкуру. Как ни крути, Джек. Ты подлец, трус и предатель?.Не сказала?— выплюнула.—?За это сейчас и расплачиваюсь, лапа,?— Воробей поднялся с земли и охлопал свой филей, выбив из штанов пыль,?— но, как бы то ни было, я поплыл обратно, к Жемчужине, в тот раз. И считаю свою вину перед вами несоразмерной свалившемуся на меня,?— он посмаковал слово на языке и раздвинул губы в медоточивой улыбке,?— пиздецу.Образ Элизабет растаял, когда Джек прошествовал сквозь него, величественно махнув рукой и растрепав остатки призрачного рукава по воздуху. Стал умолкать тихий, но неотвязный ропот Жемчужины. Глаза Воробья сощурились, а затем сверкнули?— на горизонте, далеко-далеко впереди, замаячило крошечное пятнышко. Первый куст живой зелёной растительности в его личном и, кажется, полупройденном, чистилище.