Пролог (1/1)

Стены, стены, стены… кругом одни стены, пол и потолок. Ни окон, ни возможности куда-то спрятаться, выйти из этой комфортабельной темницы.Стены.Они давили на Люсинду со всех сторон.Первый месяц она держалась, небрежно фыркала, когда прислуга приносила завтрак или обед, отворачивалась от маячивших за дверью гвардейцев, вооруженных так, словно они с Джеком — самые опасные преступники в королевстве.На второй стало сложнее.Люсинда скорее ждала, когда скрипнет дверь и наконец кто-то покажется, хоть кто-то, кроме угрюмого опостылевшего принца. Но гордость не позволяла хоть кому-то продемонстрировать свой социальный голод, и Люсинда уходила в ванную, запиралась там, включала душ и просто сидела, тихо напевая, чтобы не слышать, не слушать позвякивание тележки, чужие шаги, не ждать тихого ?приятного аппетита, Ваше Высочество? и сочувствующего взгляда.На третий месяц даже дверь ванной не помогала. Люсинду бесило в Джеке всё. Его небрежность в общении, снисхождение к ней, словно не из-за него они заперты непонятно на сколько в душных комнатах. Звон столовых приборов, когда он ест. Его тонкие пальцы, которые хотелось раздавить дверью. Понимание во взгляде и полная холодность в отношениях.Люсинда была умной девочкой, по крайней мере, себя таковой считала. Она не рассчитывала на любовь до гроба. Всё же вера в сказки закончилась вместе с детством, а это только там принц влюбляется с первого взгляда и навсегда. На деле же принц перетрахал всех шалав Шайло. И это, скорее всего, не обо всех ещё известно. Надежды, что он угомонится, не было абсолютно. Джек Бенджамин был открыт ко всем и ни к кому одновременно.На четвёртый месяц Люсинда его возненавидела.Джек же с трудом удерживал себя в рамках вежливости. Он не понимал, за что и почему наказан. Отец исчез, страна осталась без правителя — разве так можно? Он, Джек — наследник, прямой преемник. Он не чувствовал себя виноватым. Привычно сделал вид, чтобы смягчить отцовский гнев, и поначалу верил, что оказался в заключении ненадолго, понарошку. Не может же Сайлас в самом деле ждать от него внука? Не настолько же он средневековый! Наверняка это Томасина нагнала страху. Да и мать не может не заступиться.Но время шло, и ничего не менялось. Им приносили еду и чистую одежду, раз в неделю приходили две горничные, чтобы убрать в комнатах, и четыре охранника. Джек игнорировал их. Поначалу он пытался о чём-то общаться с Люсиндой — её было жалко, девчонка влетела ни за что. Но кругозор у мисс Вулфсон оказался как у хомячка: тряпки, косметика, фитнес, развлечения. Она даже женских романов не читала, как выяснилось, а школьную программу забыла сразу и напрочь.Джек потрахивал её, не собираясь завязывать узлом. Но Люсинда не беременела. А Джека чем дальше, тем более раздражал чужой человек на его территории. Он не привык жить с кем-то. Не привык делить постель, ванную, каждый день есть за одним столом. Если уж он в заключении, то пусть оно будет одиночным!— Ты можешь не стучать так вилкой? — просила первое время Люсинда, вздрагивала от того, как десертная ложечка опускалась на край блюдца, зверела от скрипа кресла и сходила с ума от того, как Джек вздыхал на все её просьбы, сжимал губы, явно сдерживаясь.Градус повышался, повышался и повышался.Люсинда не терпела запаха лаванды, а постель только ею и пахла. Не выносила белое нательное белье, но её мнение никого не волновало. Не ела крольчатину, ненавидела паровые овощи и несладкие десерты с финиками. Она даже не могла решать, нужен ли ей ребенок от этого… человека. Но ни таблеток, ни презервативов у них не было.— Ненавижу, — шептала она в подушку.— Ненавижу, — шипела, оттирая прикосновения принца со своей кожи.— Ненавижу! — кричала, опуская тяжёлый кофейник ему на затылок.Красный цвет Люсинде нравился куда больше белого.Нападения Джек не ждал. Его развернуло от удара, и он увидел оскаленные зубы и перекошенное от ненависти лицо своей проклятой невесты. А потом на него обрушилась тьма, полная тонкого пронзительного звона. Удар. Удар. Удар. Снова удар.Успокоиться Люсинда никак не могла. Не получалось. Горло болело от собственного крика. Губы, лицо, шею усеивали яркие потёки чего-то красного. Она била, била, била, вымещая на Джеке всю свою боль, ненависть, страх, всё, что душила в себе все эти месяцы.Кофейник выпал из ослабевших пальцев, и наступила тишина. Благословенная и такая долгожданная. Люсинда поднялась, дошла до ванной, тщательно умылась, протёрла лицо дурацким тоником с запахом лаванды, нанесла тонкий слой крема, не забыв и про руки с шеей, и отправилась в спальню. Чтобы забраться под одеяло, подпихнуть под спину три из четырех подушек, опустить голову на последнюю и уснуть спокойным сном младенца.Теперь тихо. Теперь ей хорошо.