Часть 5 (2/2)
***Сколько было уже боли. Сколько…Горько. Каждый день так странно горько,Но только роли не изменишь, и только…Сколько будет ещё боли? Сколько?(с)ЁнДже не находит себеместа в общежитии. Причем снова. Поначалу достает Дэхена какими-то совершенно бессвязными вопросами, начиная рассуждать о чем-то глубоком, изрядно раздражая этим самым друга. Хотя Чон особо и не слушал, сразу отрезал на лепет Дже, что хочет побыть один и хотя бы немного потренировать свои голосовые связки, потому что время от времени это все же нужно проделывать. Да и второму это тоже не помешает. Ю на это только фыркает и уходит, решая, что лучше уж найти себе сейчас занятие. Точнее… он уже заранее знал, чего хочет, и именно это не давало покоя. Только в этот раз даже Дэ не успокоил, который, кстати, так и не начал понимать некоторых странностей друга, которые стали проявляться довольно-таки часто, из-за чего сейчас пришлось уйти.
Вокалист мотается вокруг да около чжунхоновской комнаты, так и не решаясь зайти, чтобы просто банально узнать, как у него дела, хотя сам знает, что до жути глупо будет задать этот вопрос в такой ситуации. Настолько глупо, что ЕнДже уже автоматически поругал себя в мыслях за это и, конечно, за то, что его золотой мозг группы отказывается работать нормально. Ю все равно не спокойно. Все это продолжается со дня ухода Кима. Даже мысли о нем уже не крутятся так, как сейчас об остальных, с явным сильным беспокойством. Дже все время удивляется тому, что Чжунхон никогда не просил помощи или поддержки, стараясь держать все в себе. Это-то и кажется самым мучительным и давящим, когда бросают или страдают те, с кем живешь, кто стал чем-то большим, чем обычные товарищи по группе. Только это может разрушиться слишком резко и быстро, что оправиться будет намного тяжелее, чем можно было бы.
Собирая свою волю в кулак, вокалист все же находит в себе силы зайти в комнату, где спит маннэ, глубоко и часто дыша, хватая губами воздух, как-то беспокойно, периодически хмурясь. Дже поджимает губы и спустя несколько шагов, становится на колени у кровати, под тяжелым вздохом уткнувшись лбом в ее край. Тело Ю сразу окутывает что-то такое тяжелое, обволакивающее, цепко хватающееся своими руками, медленно удушая. Обычно так бывает тогда, когда мы находимся с людьми, которые тяжело болеют. Особенно дорогие, особенно те, с кем мы живем довольно продолжительное время и хорошо знаем их запах. Но его нет, он исчезает, обрывая за собой тонкую ниточку от этой реальности, уже поглощенную вирусом и тяжким грузом, с которым просто тяжело находиться рядом. И снова ЁнДже во всем винит себя, не зная даже за что, и принимая все на себя. Только вот... Дже совершенно не замечает, как сейчас все чаще обессилено злится Дэхен, потому что его лучший друг стал забывать о нем. Потому что этот самый лучший друг далеко не лучший, далеко не друг, еще и совершенно не замечает того, что у него под носом.
***А вот ЁнГук сидит в студии, смотря куда-то в одну точку. Рядом бегает туда-сюда стафф, гоняемый куда-томенеджером, который, кстати, уже успел наорать на них с ЧонОпом зато, что те пропали минут на двадцать-тридцать. Да, если честно, лидер вообще даже не задумывался считать, он просто прокручивает воспоминания, кинолентой, как в замедленной съёмке: не упустил-ли какой-либо детали? И, вроде, кажется, не упустил.
?Все так ярко, извилисто. Все так сладко и замедленно, как тягучие капельки меда; все так сладострастно и жарко, как арабские яркие ночи, дарящие рай художникам и звездочетам. Все должно было бы быть именно так. Тогда, когда выливается все сокровенное, желанное, коротковременными порывами?.Тогда, когда ЁнГук с силой сжимает бедра танцора, на которых теперь явно останутся гематомы.
Оказывается, не было ничего светлого. Только грязное, поглощающее, убивающее. Такие же, как эти появляющиеся синяки на бедрах ЧонОпа.Просто голова отключается, когда поглощает лишь одно желание, до того тошное, что не избавишься, пока не получишь.
А Мун дрожит, будучи прижатым сильным телом, всхлипывает тихо, скуля, пытаясь все вытерпеть, с каждым разом, когда в него входят еще и еще, снова и снова. Из-за резкого и неприятного сжатия Банг тихо рычит, только делая больнее. Ведь, он захотел и он получил. Целиком и полностью.Ито, что чуть ранее было лаской и жаркими поцелуями, до конца вырубили что-то в голове.?И до тех пор, пока все не кончилось.Пока молча просто не разошлись. Ни слов, ни пересеченных взглядов. Все исчезло и не осталось ничего, потому что и не было вовсе… ?Единственное чувство сейчас у Банга – опустошение, и ничего более. Все мысли просто покинули. Ведь, правда, после этого он ни капли не чувствует. Ни любви, ни горя, ни радости или же счастья. Обычное опустошение. Хотя… нет, еще чувство, что проехались чем-то тяжелым, после чего хочется хорошенько отдохнуть и просто забыть все навалившиеся на них проблемы. Ему не нужно больше сейчас ничего, а приходится еще пытаться вслушаться в слова менеджера, который ругается, читая какую-то очередную нотацию. Вот только лидер не может разобрать ни слова нормально, когда все так резко пропало. Ничего ярким не было, и черным тоже - просто серым и не более.
Гук даже не замечает ЧонОпа, который, не обращая внимания на менеджера, как можно быстрее удаляется из студии, даже не смотря на то, что ему запретили. Он быстрее одевается и как можно быстрее удаляется. Чтобы не быть здесь, чтобы не видеть этого всего. У танцора зверски болит все тело, ноет, ломает, он судорожно кусает свои губы, потому что слишком тяжело. Не только все болит физически, но и тут, под ребрами. Что-то такое ломает. Больно и необъяснимо.
И только подъезжая к общежитию, танцор понимает, что вот так сейчас удочерит себе бессонницу. А все, что сейчас на душе, хочется просто выплакать, выдохнуть и выкинуть. Просто скомкать, как чужие простыни в пальцах, рвать их ногтями и оставлять так легко на утро.
Приезжая, тут же смывает с себя все струйками душа в их общежитии, где сейчас никто не смеется. Уже с самого ухода Химчана никто и не думал смеяться.
Пытаться оттереть с себя все следы. Каждый участок кожи саднит. Опа жутко тошнит от воспоминаний. Он просто напросто подавлен. Ведь, его что-то такое чистое, невинное, ушло в точку. Как звездочка. Чтобы за ними подглядывать в щелочку и плакать, видя происходящие. А после глотать кислоты и щелочи, отравляя себя.
А вылезая из душа, вытираясь и одеваясь, он идет в их комнату, где сейчас нет никого, кроме Чжунхона, отвернувшегося к стенке. От этого ни капли не легче. Муну тошно не только от того, что произошло не давно, и отдаётся жгучей и ноющей болью, но и от того, что ничем не может помочь другу. Ни капли. Все так безуспешно. Поджимает губы и ложится вместе с маннэ, обнимая того со спины, прижимая к себе. Шумно выдыхает тому куда-то ближе к лопаткам, зарываясь носом в пропахшую таблетками футболку. И тихо, еле слышно шепчет:-Ты же сильный. Держись.
Стоять за счастьем в длиннющей очереди. И к тридцати разучиться плакать. Всё время кого – то ждать. Любить/ненавидеть, просить /по ночам/ остаться. Мечтать кружиться листиками акаций. Ведь у тебя иногда случаетсяНочь белых танцевПоломка сердцаПрочие неприятности (с)---P.S. Автор поздравляет всех читателей с Новым Годом *^*