Глава пятая (1/1)
Жар разлился по пустыне, солнце стояло в зените. Повозка, вздрагивая на колдобинах, бежала вперед, и ворота Гоморры и ее сторожевые башни уже были видны. Песок постепенно расступался перед путниками, отдавая место редкой растительности и каменистым склонам, по которым дул суховей; лошадь зацокала копытами по проложенной дороге. - Мы успели как раз ко времени, - радостно сказала Аканта. - Рыба не успеет испортиться! Надо бы нам все же поторопиться, чтобы поставить повозку перед тем, как закроется рынок. Впереди шел торговец с двумя верблюдами, нагруженными финиками. Следом тянули повозку волы, но товар был покрыт полотном. - Я не буду говорить с солдатами, - глухо бормотнул Мемнон. - Лучше ты. Вдруг они узнают меня. - Ты был таким известным воином? - удивленно вскинула брови девушка. Но царь - вернее, прежний царь - предпочел оставить вопрос без ответа. Он стегнул лошадь и плотнее запахнулся плащом. Чем быстрее повозка приближалась к воротам, тем больше нервничал Мемнон. Может, зря он затеял все это? Его узнают. Непременно узнают. Но сердце внезапно замерло, когда он увидел за воротами города каменные обломки. Это же статуя! Та самая статуя, которую вытесывали из гранита перед его дворцом! Мемнон вдруг ясно понял: его прошлой жизни конец. Нет больше никакого Мемнона. Есть только хозяин, явившийся на порог собственного дома, нежданный и незваный. - Никтей, пригни голову, - и Аканта пересела к нему на козлы, поправляя платье, раздувающееся от ветра. Стражи на воротах привычно скользнули взглядами по повозке. - Какова цель вашего визита? - спросили они грубовато. Им уже надоело стоять в этаком пекле весь день. - Продажа рыбы, - покорно ответила Аканта. - У меня есть бумаги, разрешающие торговать. И с этими словами девушка нырнула в холщовую сумку за тонким кусочком пергамента, на котором действительно было начертано разрешение. - Проезжай, - разрешили стражи. Мемнон легонько стегнул лошадь. За эти дни Гоморра, естественно, нисколько не изменилась. Только развороченную статую вытащили наружу да бросили кусками нелепого камня. На рынке продолжали бойкую торговлю, и Аканта сошла с повозки, подойдя к свободному месту среди лотков. - Обычно я встаю здесь, - сказала она. - Никтей. Распряги лошадь и задай ей корма. ***День близился к сумеркам, и небо тронул закатный пурпур, когда Аканта, довольная заработками, сказала: - Может быть, на сегодня нам будет достаточно денег. Отдадим остальное за бесценок, а завтра купим все необходимое и тронемся в обратный путь. Но Мемнон был далек от ее слов и планов. В его голове сформировался свой собственный план: он страстно хотел проникнуть в свой старый замок и отомстить врагу. Он усмехнулся, представив себе лицо аркадийца. Поди, тот даже не ожидает увидеть Мемнона живым! Задумавшись об этом и погрузившись в приятные мысли о мести, Мемнон поднялся с насиженного места - и тут же охнул, почувствовав сильную боль в боку. Он подозревал, что ушиб, который он получил при падении, не пройдет так скоро, как проходят другие раны - даже та, что он получил от стрелы. - Никтей, все хорошо? Она заботливо приобняла раненого и помогла ему дойти до каменной стены дома. Прислонившись там, в тени, и смахивая пот и пыль с загорелого лба, Мемнон чувствовал бессильную ярость. Он не смог бы, конечно, пробраться в замок, даже если бы на то была его воля. - Каково ему там, - и он прищурился, глядя на башни. Аканта машинально проследила за его взглядом. - Верно, хорошо, как иначе. - Сказала она, особо не задумываясь. - Что ты думаешь о царях? Думай лучше о том, как ты доберешься до ночлега. У тебя может открыться рана. Мемнон отмахнулся: он был в еще более худшем положении, да и раны получал посерьезнее этой. Но, верно, он больше храбрился, чем думал начистоту, а потому к концу дня совершенно устал, и ему едва хватило сил, чтобы убрать пустые лотки и отвести лошадь к поилке. Но случилось небывалое - то, о чем Мемнон уже и не мечтал. Когда небо стало темным, и показались первые звезды, дубовые ворота замка распахнулись, и из них выехала легкая кавалерия. В горле у воина перехватило дыхание, когда он увидел в окружении всадников ту, кого так хотел встретить. Конечно, она не изменилась - за месяцы люди не меняются. Пока Мемнон лежал в горячечном бреду, не помня себя, и оправлялся от болезни, угрюмо отвернувшись к стене шатра и размышляя о своем поражении, Кассандра была полноправной царицей, расцветая, подобно прекрасной орхидее. Она одарила подданных ласковой улыбкой, какой обычно мать награждает детей, и легким галопом двинулась вверх по узкой улице. Всадники были ее живым щитом, но Мемнон не смотрел на них: его взор был обращен только к ней. Все чувства смешались в нем: ненависть и любовь бились друг с другом. Он застыл на дороге у всадников, крепко держа под уздцы коня Аканты, и, как завороженный, смотрел на девушку с бронзовым лицом, которая прежде всегда была возле него. - Дорогу! - рявкнул один из всадников и резко остановил лошадь. Та взбрыкнула, сердито кусая удила. Всадники смешались; ход лошадей замедлился, и Кассандра обратила внимание на хромого человека, который держал в поводу худого длинноногого коня. Конь уныло смотрел на другую сторону улицы, туда, где была поилка. - Что за спешка у нас? - мелодично отозвалась Кассандра. - Этот человек хром, и он не может идти быстрее, чем движется сейчас. Простим ему это и переждем. Замешкавшись с мгновение, Мемнон склонил голову как можно ниже. Он переборол в себе желание снять капюшон с головы - видно, Аканта почуяла это и подлетела к нему. - Никтей! Будто извиняясь за него, она жалобно улыбнулась и склонила спину перед всадниками. - Господин мой, - пролепетала она, обращаясь к первому из кавалерии. - Простите его, он нерасторопен. Никтей, скорей, уберем лошадь, господа торопятся. Мемнон выпрямил спину и шею. Он исподлобья взглянул на Кассандру, не слушая, что лопочет Аканта - и дернул за поводья лошадь, нервно мотнувшую головой. Дорога освободилась, и всадники тронули коней - но Кассандра не торопилась. - Как зовут тебя? - спросила она у девушки, которая смущенно мялась возле своего лотка. Аканта тихонько назвала свое имя, и Кассандра улыбнулась. - Ты молодец. Очень храбрая. Больше она ничего не сказала - тронув пятками коня, помчалась навстречу свободе и пустыне. Мемнон, оторопев, будто повстречал привидение, буравил взглядом удаляющиеся точки, до тех пор, пока ворота не замкнулись за ними. - Как она красива, - выдохнула Аканта. - Провидица теперь еще и наша царица. Этому я очень рада. Ведь у нее мудрое и доброе сердце. Мемнон ничего не сказал - только мрачно пожал плечами и повел коня к поилке. Он и впрямь сильно хромал: это замедляло его шаг. - Вот я и увидел тебя, - прошептал он глухо, думая о колдунье. ***Ночлег уже ждал торговцев. Аканта собрала остатки своего товара и сложила все в повозку. Мемнон стреножил и привязал коня. Стоило Аканте завернуть за угол, как она оказывалась в крошечном проулке. Мемнон впервые был здесь. Он и не знал, что в Гоморре есть эта улочка, где кишит своя жизнь. - Нас приютят вот здесь, - и Аканта кивнула на узкую дверку. Мемнон поднял глаза на дом. - Клоповник. - Прости, не дворец, - раздраженно хмыкнула Аканта. - Можешь спать в повозке рядом с лошадью, только учти, что на улице все же холодает. Мемнон беспрекословно кивнул и двинулся следом за девушкой, которая распахнула дверь и вошла внутрь. Внутри был такой же клоповник, как и снаружи - но того и следовало ожидать. Здесь водилось много всякого сброду: Мемнон брезгливо поморщился, но смолчал. В конце концов, он никогда не был особенным неженкой. - Одну комнату, - попросила у полной смуглой женщины в золотых украшениях Аканта. Та быстро скользнула глазами по ней и по мужчине в плаще. - Одна будешь спать или с ним? - бесцеремонно поинтересовалась она. - С ним. Тогда Аканта и условилась с ценой. Мемнон вскинул брови, но снова промолчал. Было понятно, что Аканта взяла одну комнату, чтобы сберечь деньги. Из винной комнаты, где усталые торговцы и менялы пили и ели, он поднялся на второй этаж, с трудом передвигая ноги. - Вот и наш ночлег, - сказала Аканта, толкнув тяжелую дверь. На полу лежал тюфяк, на который было наброшено тонкое покрывало. Собственно, больше в комнате ничего, помимо этого тюфяка, да еще сосуда с водой и медной чаши, не было. - Ложись и отдыхай, но прежде сними-ка рубаху. Промоем твои раны. Усталость сомкнула глаза Мемнона, но он послушался. Аканта несколько раз бегала за водой, вымачивая бурые от высохшей крови тряпки, которыми были покрыты раны Мемнона - но он, казалось, все равно утомился больше нее. Ему показалось, что его тело чувствует все гораздо острее: и шершавый тюфяк, и прикосновение холодящего ветерочка... - До утра, - сказала тихо Аканта и задула свечу.