Глава 1. Встреча — расставание с душой (1/2)

Меня зовут Саша, Александр Анатольевич Стах. Правда, Александром меня никто, кроме брата, не зовет. Учусь в девятом классе.Свое повествование я начну с появления брата — поворотного события моей жизни. До него у меня была только мама. Отец, Анатолий Степанович, был птицей залетной, разъезжая на своей фуре по всей стране, и я никогда не воспринимал его частью своей семьи. Он был человеком, которого я практически не видел, потому что во время его появления у нас дома меня отсылали в мою комнату или гулять на улицу. На меня он даже не смотрел, а мама говорила не лезть к нему. Вот так и получилось, что с родным отцом за всю жизнь я не имел ни одного разговора, довольствуясь его приветствием и прощанием. Когда же мне исполнилось семь, он исчез — уехал работать в Финляндию и больше к нам не возвращался. Можно сказать, что на этом гражданский брак моих родителей распался.О том, что у меня есть брат, которого зовут Андреев Никита Андреевич, я узнал полгода назад. Когда от туберкулеза умерла мама. На тот момент родственников в стране у меня не оказалось, и я временно попал в приют для сирот, пока всякие службы искали моих родственников. Я говорил им, что не хочу туда, но меня не слушали. Меня никогда не слушают.Это был ад! Озлобленные, жестокие дети. Они все были одинаковыми, обзывались... «неженка» и «слабак» было самым распространенным обращением. Я им не нравился. Наверное, это был для меня шок. Я до сих пор смутно помню тот период, видимо, сработал инстинкт самосохранения, и сознание отвергло травмоопасные воспоминания. Конечно, ничего такого уж страшного со мной не произошло, я же несовершеннолетний и закон должен меня охранять. Но та неделя навсегда останется моим кошмаром. Чем часто пользуется эта скотина, мой брат!Он появился под стягом спасителя, в непрошибаемой броне самодовольства и самоуверенности, с паршиво воняющим клинком его справедливости и власти. Этот ублюдок имел наглость осведомиться, каково мне приходится, он не собирался меня оттуда вытаскивать, чем меня теперь каждый день попрекает! Я просто не выдержал тогда. Мне было всё равно, что я его никогда не знал, что он был неприветлив и что смотрел на меня с плохо скрываемым пренебрежением и злостью. Я хотел, чтобы меня забрали. Неважно, кто и куда. Мне казалось, любое место будет лучше, чем приют.Тогда-то я и узнал, что у мамы до нас с отцом была другая семья. До моего появления в ее жизни был другой сын — Никита и другой муж — Андрей Сергеевич Андреев. Она родила рано, в шестнадцать лет. И со слов Никиты материнский инстинкт у нее отсутствовал напрочь. Впрочем, его злые слова по отношению к маме не сильно меня задели, потому что со мной она вела себя так же, а именно: снабжала всем необходимым и предоставляла самому себе, не особенно вникая в мои дела, типа оценок, поведения и наличия друзей-приятелей. Я чаще был с ровесниками и их родителями, чем со своей семьей. А у Никиты был любящий отец, который мог о нем позаботиться.

Моя мама и папа Никиты жили бедно, родственники были против столь раннего брака и поддержку молодой семье не оказали. Помогала им только бабушка Андрея Сергеевича, но маму она не любила. Все это тянулось на протяжении десяти лет, пока в один прекрасный день мама не сбежала с моим отцом. Мыльная опера? Для меня так оно и было. Все это произошло до меня и, следовательно, никаких эмоций у меня не вызывало. Зато мой вновь приобретенный брат все это видел и прочувствовал на своей, тогда еще детской, психике. Понятное дело, что внезапно объявившийся блудный брат в моем лице — сын беглянки, его, мягко говоря, не обрадовал.После пережитого в приюте квартира Никиты была для меня раем. И даже этот злыдень не мог испортить только начавшую налаживаться жизнь. Пришлось переехать в другой город, сменить круг общения и поначалу меня это только радовало. Но постепенно… жизнь бок о бок с Никитой становилась всё невыносимей и невыносимей. А теперь я даже видеть его не могу!Впрочем, надо отдать ему должное, дома он бывает нечасто. Зато когда бывает, мы ссоримся в пух и прах! Наверное, он меня просто ненавидит. А когда я вижу его осуждающий взгляд, полный презрения, будто обвиняющий в самом факте моего существования… я срываюсь.Ну, в чём я виноват? Почему не могу молча сносить его присутствие? Я даже понимаю, что во многом не прав. Что если бы придержал язык за зубами, мы бы не так часто ссорились. И я бы даже смолчал… С любым другим. Но не с ним.* * *

Очередная командировка брата растянулась на неделю. Вы думаете, я скучал? Ничуть! А даже если такие мысли и мелькали в моем сознании, стоило только вспомнить его вечно недовольную физиономию, как они испарялись. И вот он вернулся.Я ждал. Но всё равно вздрогнул, когда ключ врезался в замочную скважину. Меня била нервная дрожь, успокоиться никак не получалось.— Здравствуй, Александр, — взгляд серых глаз даже не задержался на мне, скользя по комнате в поисках кресла, в которое Никита незамедлительно упал, ослабляя галстук и расстёгивая верхние пуговицы рубашки.Ненавижу, когда меня так называют! Но спорить бесполезно. Пробовал. И это всегда приводило к ссорам, потому что он упертый баран!— Хаюшки! — поздоровался и я.— Судя по тому, как ты трясёшься, в дневнике порядочно замечаний, — лёгкая усмешка появилась на четко очерченных губах, но взгляда он так и не поднял.Интересно, это вопрос, утверждение или издёвка? Чего он ждёт? Что я опять буду оправдываться, спорить, или что сразу полезу на рожон? Нет! Молчать. Надо молчать. Спор он все равно повернет в свою пользу.— Я устал. Неси дневник, — заявил Никита.Дневник был уже приготовлен к экзекуции вместе с ручкой. А то, что он устал, мне по барабану. Думает, я из-за этого молчать буду? Держи карман шире!Однако, наученный горьким опытом, я предпочел не нарываться и просто отдал ему дневник. Никита быстро просмотрел его, а потом расписался везде и, что самое странное, тоже молча, вернул.— А... ты разве ничего не скажешь? — я был очень удивлён. Потому и не сдержался, хоть и обещал себе слова ему не говорить.Он соизволил поднять на меня взгляд… И я сразу почувствовал, что не могу пошевелиться. Будто меня придавило к полу роялем.— Разве мои слова что-то изменят?— Нет, конечно. Просто, странно, что ты это только сейчас понял, — я что, опять что-то ляпнул? Чёрт! Надо молчать!— Полагаю, в ближайшие лет двадцать ты так и останешься грубым, невоспитанным мальчишкой.

Грубым, невоспитанным? Да он шутит! На него никакой воспитанности не хватит. Мальчишкой! Но прежде чем я успел что-то сказать…— Всё. На этом дискуссия окончена. Марш спать, — распорядился Никита.Против его строгого тона и прямого взгляда я ничего не мог. Потому, нахмурившись, поплёлся в постель. Но был так зол, что заснуть никак не получалось.

Вспомнилось, что в таких случаях помогало тёплое молоко. Я встал и пошел на кухню. Включил свет и резко зажмурился. М-да, время было полтретьего, уже сегодня в школу, а это значит, что я точно не высплюсь.

Добравшись до холодильника, я достал молоко и стал пить большими глотками. Ну и что, что оно не тёплое? Главное — моральный эффект.— Молоко из холодильника, да ещё большими глотками — верный способ простудиться. Решил школу прогулять? Думаешь, это тебя спасёт? — неожиданно раздался голос Никиты.

Я выронил упаковку и очутился посреди молочной лужи. Правда, это прошло мимо меня. Вид полуголого брата перетянул все внимание на себя. Он что, спит без пижамы? Никогда не задумывался, в чём он может спать, прочно ассоциируя его с деловым костюмом. Я его даже в джинсах, если подумать, ни разу не видел. Но эти мысли были где-то на периферии сознания. Взгляд застопорило на голом торсе, в голове все плыло, сердце по ощущениям застучало где-то в горле, а ноги почему-то подкашивались… Последним, что врезалось в память, была быстро приближающаяся лужа молока.* * *

Очнулся я уже в своей постели. Нагишом, укрытый только одеялом. Сел, отчего меня противно замутило. Открылась дверь, зашёл Никита в пижаме.— А вот об обмороках меня никто не предупредил, — кажется, он был сильно раздражён.— Я что, в обморок упал? — не поверил я, ведь раньше за мной такого не водилось.— Ну, а как ты, по-твоему, в постели оказался? — вот же дурацкая привычка отвечать вопросом на вопрос. — Как ты себя чувствуешь?— Хм… неплохо. Думаю, теперь я засну, — меня такая слабость взяла, что глаза сами собой закрывались.— Так вся эта история из-за бессонницы, — похоже, что он уже обдумывал, как меня прибить понадежнее. — Ладно, надевай пижаму и ложись.Я понял, что до пижамы сам ни за что не доберусь. Кажется, до Никиты это тоже дошло. Он достал из шкафа пижаму и трусы. Подошёл к кровати и наклонился надо мной. Достигший меня запах был очень приятным, хотелось уткнуться в его источник носом и вдыхать в полную силу лёгких… Резким движением Никита сдернул одеяло, в которое я был укутан, и схватил меня за ногу. Казалось, от его прикосновения дёрнуло током — тряхнуло, так, что сердце на мгновение остановилось, а в голове сразу прояснилось.— К-какого?.. — задыхаясь, я испуганно уставился на него.

Никита нахмурился.— Тогда одевайся сам, — он швырнул мне пижаму, вместе с трусами и вышел из комнаты.Спать снова расхотелось. Сердце билось, как сумасшедшее, и я тупо пялился в темноту.* * *

Зазвонил будильник. Зараза, как же хотелось спать! Пока собирался, думал, что лучше бы меня пристрелили.

— Доброе утро! — за столом уже восседал довольный жизнью Никита. Сволочь. Как он смел быть таким свежим и бодрым?!«Чтоб ты провалился!» — подумал я и плюхнулся за стол. Как и всегда, когда брат был дома, завтрак больше напоминал пир в миниатюре. После еды стало немного лучше, но что-то определённо было не так.

— А как насчёт благодарности? — долетел до меня голос Никиты при попытке вывалиться из-за стола.Собака! Какая благодарность с утра пораньше? В общем, я уже был готов высказать всё, что думаю относительно «доброго утра» и «милого братца». Но не тут-то было… Открыв рот и задействовав голосовые связки, я наконец-то понял, что меня беспокоило всё утро. Разумеется, не считая того, что я не выспался. У меня не было голоса, а горло от напряжения заболело так, что на глаза навернулись слёзы.

— Та-ак… Молоко, — с лица Никиты мигом слетело самодовольное выражение, брови грозно сошлись на переносице.Уже через полчаса приехала скорая. Никита орал сначала на меня, потом на кого-то по телефону — этому кому-то досталось больше, чем мне. Но хуже всего пришлось врачам скорой помощи, потому что, по мнению «его величества», они опоздали. Из-за всей этой суеты и шумихи можно было подумать, что я как минимум при смерти. Однако врач видно сталкивался с такими тиранами и попытался поставить разошедшегося брата на место… Но он не рассчитал, с кем связался, и вскоре был вынужден согласиться с тем, что виновен во всех смертных грехах. После чего, наконец, Никита позволил ему меня осмотреть под своим неусыпным надзором — как будто меня бы съели, если бы он отвернулся хоть на минуту.

Сначала было горло. Довольно болезненно, но терпимо. Затем врач велел снять рубашку. И тут я завис. Странно, но рубашку снимать не хотелось, как последнюю. Отчего-то зачастило сердце, а ещё стало нестерпимо жарко…

Так я опять валялся на кровати в своей комнате и лицезрел недовольное лицо Никиты и обеспокоенное — врача, который что-то говорил брату, а тот, что удивительно, молча слушал! Хотя обычно Никита не упускал случая наговорить гадостей в ответ на любое слово.— Я на пару минут выйду, а ты не вставай с постели, — уже после ухода врачей сказал Никита в своей обычной манере, не глядя на меня. Только на этот раз без самодовольства, что меня почему-то совсем не обрадовало.

Я всегда думал, что буду несказанно рад посмотреть на него слабого и беспомощного. Но даже потеря его выставленного на всеобщее обозрение самолюбия заставила меня не радоваться, а напрячься от беспокойства.