8 (1/1)

— А откуда ты знаешь, что я его знаю? —?задал я логичный вопрос, выхватив из чужих рук тетрадь. Лицо её аж позеленело.?— Ошиблась?! Быть того не может, Алёна Сергевна не ошибается!?— Алёна? Это она тебе сказала, что ли? —?мне вспомнился наш разговор в ДК, и всё встало на свои места. Девчонка положительно затрясла головой. —?Ладно, отнесу. Адрес давай. Девчонка продиктовала мне адрес, а я быстро записал его на руке, после чего та скрылась вприпрыжку. Странная особа, но довольно вовремя появившаяся. Сердцу не было покоя: жив, жив, жив! А я смогу извиниться. Ощущение вселенской радости вылилось мне за шиворот ледяною водою, что только больше будоражило. Всё внутри меня так трепыхалось от этой новости, что казалось, будто я готов выплюнуть все свои органы один за другим, а сердце моё стоит в горле поперёк, стоит только кашлянуть?— вылетит на пол ещё бьющееся, живое. Мне даже стало дурно, голова пошла кругом, и я опёрся задницей на парту, только бы не потерять пол из-под ног и не свалиться на него тучным грузом. Я наконец подуспокоился и осмотрел тетрадь, которую мне принесла эта мелочь: обычная, зелёная, чистая, не мятая… Просто тетрадь, самая обыкновенная. Я даже с другой стороны посмотрел, там всё точно так же. Не знаю, чего я ожидал, но разочарование отчего-то потекло вниз по горлу. И тут я додумался открыть тетрадку. Не думаю, что там, в ней, есть что-то сверхличное, но всё же… Я колебался. Смотрел по сторонам, выжидая, что никого так и не появится. Ушедшая в учительскую Лариса Николаевна должна была вернуться только к звонку, а до него было ещё минут семь. И я решился; правда, с такой тяжестью, будто предаю собственную Родину. Раскрыл, наконец, и стал вглядываться, словно читаю личный дневник с непомерной кладезью интимных секретов и прямо сейчас увижу что-то шокирующее. Но сколько бы ни листал, ничего экстраординарнее обычных классных и домашних работ я не увидел. Записи аккуратные, почерк действительно невероятный, словно с принтера или печатного станка… Все буквы ровные, тонкие, одной высоты, только… Какие-то пятна бордово-чёрные разного размера, я сначала их за чернила принял, но когда капли стали вызывать во мне сомнения в своём происхождении, я поскоблил по одной из них ногтем, затем принюхался, и до меня донёсся едва уловимый металлический запах. Меня скривило в тот же миг настолько, будто насильно влили в глотку целое ведро свежевыжатого лимонного сока. Это была кровь. На страницах его тетради яркими крапинками красовалась самая настоящая кровь. Я тут же захлопнул тетрадь и заткнул свой рот ладонью. Само осознание того, что это были не чернила, вызвало прокатившийся слабой дрожью рвотный позыв. И судя по тому, что в этой тетради нет ни одной страницы без пятен, Аркадий истекал кровью непозволительно часто. Наверное, от напряжения она шла носом, но всё же… Это только больше бьёт в его и без того хрупкое состояние, высасывает из его хлипкого тела последние силы. Сколько же у него ещё этих подводных камней, которые он таит в себе? В кабинете показалась учительница, и я быстро покинул его, чувствуя нарастающую тревогу. Что же за чувства вызывает во мне этот Аркадий, что меня так коробит со всего с ним связанного? А что связывает нас теперь? Общая тайна его состояния? Хотя он вряд ли знает, что мне о нём известно, а я и виду подавать не буду. Так, наверное, лучше. Я медленно спускался с крыльца. Морозный воздух жёг легкие, но отрезвлял мысли и успокаивал разгоревшийся во мне огонь сострадания к Аркадию. Снег хрустел под ногами, я глядел на него и свои ботинки, изредка сверяясь с домами вокруг, чтобы не потеряться. Я понял, что мне нужно покурить. Так давно не делал этого и совсем не чувствовал нужды, а сейчас аж горло дерёт. Остановившись, я запустил руку в карман и выудил оттуда пачку сигарет. ?Премьер??— гласило название, и в голове моей раздался чужой и такой знакомый голос: ?Премьер. Моя роль ведущего называется премьер?. Сразу вспомнилась наша с Аркадием первая встреча в школе, когда я выудил его из столовой, а он слепо повиновался и даже думал, что я его побью. Глупый. Маленький. Как котёнок. Я уже не раз ловил себя на мысли, что сравниваю его именно с этим животным. Отчего?— не знаю, но он и вправду похож на исхудавшего и оголодавшего дворового котёнка, которого бросила мать. Зажигалка долго не поддавалась. Только искры?— огня не было, и мои охладевшие руки заныли онемением. От нежелания замёрзнуть я даже начал пританцовывать, про себя матеря эту треклятую зажигалку, что так и не желала наконец выплюнуть хоть слабый огонёк. Попытки казались мне тщетными, и я уже было хотел идти просить помощи у мимо идущих, как та поддалась мне, будто чувствуя намерения прикурить с другой зажигалки. Огонь быстро пожирал бумагу и табак, а я тем временем затянулся. Дымное спокойствие проникло внутрь меня; я поднял глаза в застланную полупрозрачными облаками высь и выпустил струю горького дыма. Во мне сейчас, думается, взыграла не столько никотиновая зависимость, сколько уверенность и привычность в том, что после выкуренной сигареты мне обязательно станет легче. Сейчас мне уж особенно этого хотелось, ибо свалилось совершенно всё: учёба, девушка изменяет мне за спиной, сговор с Гогой, Аркадий… Но последнее из этого не чувствовалось столь весомой тяжестью, оно даже… грело. За последнее время я переосмыслил многое и понял, что Аркадий с первого же нашего зрительного контакта ментально теплится на моей груди. Мысли о нём разгоняют все собравшиеся над головой тучи, а я чувствую вселенскую ответственность перед эфемерным кем-то за него. Словно он мой младший нерадивый братец, что так и норовит постоянно влезть в передрягу, или чёртов сын. Медленно куря, я продолжил дорогу. И всё, что только приходило мне в голову, было об Аркадии. Я чувствовал к нему что-то доселе мне неизвестное, что ещё не созрело, но уже бурно и ярко цветёт самыми блестящими и ясными красками. Это чувство очень терпкое и сердобольное; оно отчасти милосердное и не просящее чего-то взамен. Оно полупрозрачное и кристально чистое, такое, что видно всю его подноготную, но понять пока не дано. Это сродни вселенской загадке, которую не разгадать даже самым отличившимся умам человечества. Только понять бы хоть её природу… Может, тогда бы и легче стало. Перед глазами наконец вырос дом Аркадия. Это была маленькая пятиэтажка с покоцанными стенами и осыпавшейся краской. Таких у нас в Залещинске пруд пруди, но эта уж особенно старой выглядит. Да и район криминальным слывёт в определённых кругах. Но мне кажется, что нагоняют и краски сгущают, чтобы сюда никто не совался, а значит, мутят дичь какую-нибудь. Но мне до этого вообще никакого дела нет, зато до другого?— есть. Я быстро забежал в открытый подъезд и поднялся на третий этаж. Пахло сыростью и затхлостью, словно тут никто и не живёт давно. Но это предположение быстро разрушили шумы за дверями и запахи еды. А я ничего и не ел сегодня. Всё время как на иголках, кусок вообще не лез, даже подташнивало бывало. Мама за меня очень волновалась. Думала дома оставить, а я всё равно пошёл, потому что Аркадия надеялся увидеть. И не зря пошёл?— я его увижу. Я остановился около двери в его квартиру и забыл, как пользоваться своим телом. Глубоко выдохнул. Мандраж вдарил под дых, и меня чуть тряхнуло. Но на звонок я всё же нажал. Кроткий и визжащий писк глухо раздался из-за двери, а спустя пару мгновений на пороге показался весь белый, покрытый испариной и с рвотой в уголках губ Аркадий. Заспанные и больные глаза стали похожи на блюдца, а сам он вмиг зарделся и тут же захлопнул дверь прямо перед моим носом. Я отреагировал заторможенно, а потому не успел схватиться за ручку. Он на меня обижен? Всё настолько плохо, что даже видеть не хочет? Я уткнулся лбом в дверь и обречённо вздохнул. Аркадий выглядел так, словно минутами ранее и блевал, и рыдал. От этого мне стало только хуже?— он действительно серьёзно болен, и болезнь эта только осложняет его другие болячки. Я спустил рюкзак на одно плечо и полез за тетрадью. Если не могу отдать лично, то хотя бы под дверью положу, увидит как-нибудь. Отойдя чуть назад, я ещё раз поглядел на дверь и выудил наконец тетрадь из рюкзака, после чего нагнулся, чтобы положить её на пол, как скрип раздался прямо передо мной, а спустя мгновение открывшаяся опять дверь вдарила мне по лбу. С громким вскриком я отлетел к двери напротив и поднял ошалелый взгляд на вышедшего Аркадия.?— Боже… —?он заткнул рот двумя ладонями. —?Вы в порядке? —?и вышел на лестничную клетку, подходя совсем вплотную ко мне. Уселся рядом, уже румяный и даже улыбчивый, и лица наши оказались совсем близко. Мне захотелось его обнять, и я поддался этому порыву, вмиг сомкнув руки за его спиной. Аркадий сдавленно взвизгнул, но брыкаться не стал. Я просто был счастлив, что он живой и сейчас находится рядом со мной. Тепло его тела давало мне повод улыбаться, и я совсем забыл о саднящем лбе. Я не знаю, сколько мы просидели в обнимку, но мне не хотелось отпускать его, даже если бы мы просидели так целый час. Эта удивительная сладость заполнила мои органы, отчего возвышенность собственного состояния делала меня самым радостным человеком на планете. Размеренное дыхание Аркадия, уткнувшегося мне в плечо, вызывало табуны мурашек, и эйфория пустила корни в самое сердце. Но всё же я отпустил его. Протянул тетрадь.?— Это тебе одноклассница передала. Сказала: важно. Аркадий прижал к себе тетрадь и стал подниматься с пола.?— Спасибо.?— И что, даже на чай не пригласишь? —?вдруг обронил я, улыбнувшись заговорщически и с чертовщинкой. Аркадий заулыбался в ответ.?— Я думал, что Вы чай не захотите, я же Вас… Ну… —?и ткнул пальцем себе в лоб. Я поднялся на ноги и махнул рукой.?— Не болит уже, пошли. Мы прошли в квартиру. Она была действительно маленькая, как и сам дом, но не намного меньше моей квартиры. Всё уставлено было со вкусом и знанием дела, вещи выглядели антикварными и важными; пыли не было нигде, приятный запах старины шлейфом плыл под носом. Я снял с себя обувь, не зная, куда деться, пока Аркадий быстро прошмыгнул в комнату впереди, а я прошёл за ним. Взору моему предстала уютная комната с выходом на балкон; у стены стоял диван, напротив него?— небольшая тумба с телевизором на ней; под окном находился стол, заваленный какими-то бумагами и фотографиями, а у стены напротив?— шкаф с кучей книг. Остановив свой взор на столе и чуть приглядевшись, мне удалось выловить среди кипы непонятных фото своё лицо, и, удивлённый этому, я шагнул ближе, чтобы получше рассмотреть. Аркадий, заприметивший меня позади, резко развернулся и схватил стул за спинку, поворачивая ножки в мою сторону. Я замер.?— Двинетесь?— я Вас трахну! —?выпалил он скоро и злобно. Я чуть не осел на пол то ли от смеха, то ли от страха. Аркадий, тут же понявший по лицу моему тот факт, что фраза прозвучала не совсем так, как ему хотелось, скривился. —?В смысле, стулом по голове! И пока он краснел, я смог преодолеть расстояние меж нами и выхватить у него не только стул, но и фотографию со своим лицом. Аркадий кинулся в противоположный угол комнаты, к шкафу, с таким лицом, словно я его сейчас сам этим стулом трахну.?— И нахуя она тебе? —?выгнув бровь, поинтересовался я и тряхнул фотографией. —?Моего лица мало??— Ну… —?и после этого он промямлил что-то совсем неразборчивое, надеясь, что такой ответ меня устроит. Но он не устраивал и я насупился. —?Если Вы вдруг нападёте на меня в переулке и я выживу, у меня будет Ваше фото, чтобы не задерживать составление заявления на фотороботе… Хотя, память у меня отличная, так что может и не пригодиться, но на всякий случай фото должно быть. Я застыл в ступоре, и Аркадий в точности повторил мой же ход, вырвав фото из моих рук. Я покосился на него, убиравшего ещё чьи-то фото в папку.?— Чего-то бред несёшь какой-то… —?сдавленно пробурчал я, зная, что Аркадий никогда бы не решился рассказать кому бы то ни было о том, что его избили. —?И откуда оно у тебя??— Алёна Сергеевна дала. Уметь упрашивать надо.?— А много ли на кого ещё заявление писать готовишься? Аркадий неудовлетворённо поднял на меня глаза и прищурился. Я посмотрел на него взглядом ?Ну??, и он закатил глаза в пренебрежении.?— Только на Геннадия Викторовича и его знакомых. Больше врагов у меня нет.?— Ебать, у Гоги, оказывается, отчество есть… —?удивлённо произнёс я. —?И вообще, пошли уже чай пить. Где у тебя тут ванная? Руки же помыть надо.?— Как из комнаты выйдете?— прямо, чуть направо, там дверь. А как из ванной выйдете?— там налево сразу и кухня будет, я пока чайник поставлю. Я кивнул и вышел из комнаты. Аркадий совсем не выглядел больным простудой или гриппом, он выглядел изнурённым своим основным недугом. Но при мне держится спокойно и даже улыбается. Это радует. Может, он по-настоящему рад видеть меня? Это радует вдвойне, если я и вправду вызываю в нём такие чувства. Ибо он вызывает во мне целый сахарный ураган, от которого даже зубы ноют… Я прошёл в узкую ванную, пропахшую хлоркой до желания чихнуть. Слабый жёлтый свет лениво и ритмично мигал, и я всё же чихнул. Громкий звук эхом отскочил от голубых кафельных стен с витиеватым рисунком, в котором можно было разглядеть разные вещи. Но углубляться в поиск каждой я не спешил, ибо Аркадий ждёт меня на кухне. Я опёрся руками на раковину и посмотрелся в зеркало. Воспоминания о том самом дне снова всплыли откуда-то из глубины моего сознания, и мигающий свет тому только потворствовал. Мне почудились даже те самые хлюпающие рыки… Меня передёрнуло, и я поспешил наконец умыться, после чего вышел из ванной и прошёл в кухню. Аркадий сидел за столом, уставленным едой: бутерброды, печенье, конфеты, мёд, мармелад и что-то ещё. Я сел на свободный стул и придвинул к себе горячую чашку, сделал опрометчиво большой глоток и тут же зашипел, ошпарив язык.?— Аккуратнее! —?испуганно вскрикнул Аркадий и зачем-то вскочил со стула. Подбежал к холодильнику и открыл морозилку, а затем вытащил из неё форму для льда и протянул мне один кубик. —?Держите, поможет. Я охотно принял, то ли удивляясь, то ли умиляясь его заботе и хлопотливости. Запихнул льдинку в рот и увёл взгляд, чувствуя, как становится легче, а Аркадий тем временем вернулся на место и принялся, тихо сёрбая, пить чай. Мы сидели в полной тишине минут двадцать, и за это время он ни разу не притронулся к еде. Не знай я о его болезни, наверняка бы вопросил об этом, чем вызвал бы у него не лучшее настроение. Слава Богу, что я о ней знаю… Но лучше бы этой болезни в принципе не было. Аркадий сидел спокойно и впервые не наблюдал за каждым моим движением так, будто я его побить пришёл, но пока не собираюсь. Он начал доверять мне? Зря, ох зря… Я ведь могу прямо сейчас обо всём ему рассказать, но поймёт ли он меня? С другой стороны, я могу провернуть всё так, чтобы ему сильно не досталось. Надо только придумать, где и как его опозорить, а затем уже убрать его оттуда.?— Ты на меня не сердишься? —?вдруг вспомнил я об одной из целей визита. Аркадий поднял на меня взгляд, спрятанный в зеркальной глади чая, оставшегося на дне чашки.?— С чего бы мне на Вас злиться??— Ну… —?и всё же, решил эту тему не поднимать. —?И правда. Не с чего. Чай очень вкусный, кстати, спасибо.?— Не за что,?— улыбнулся Аркадий. —?Всегда приятно выпить чай в хорошей компании. Даже если чай отвратительный, в Вашей компании он стал бы слезами Господними,?— мечтательно произнёс он и, явно задумавшись, увёл взгляд ввысь. Я посмотрел туда же, куда и он, и там заметил маленькую икону. Странный, но логичный троп.?— Эм… Спасибо. Мне тоже очень приятно с тобой находиться… —?мне просто хотелось говорить с ним, а тем почему-то не находилось. От этого только пуще цвела неловкость, но я всё же придумал, что спросить. —?А ты один живёшь? Где родители? Гениально.?— Маменька на работе, она в больнице трудится,?— ничуть ни смутившись, ответил Аркадий,?— а отец… Как это у вас говорится?.. Вышел за сигаретами и не вернулся? Я улыбнулся, но тут же понял, что ему очень трудно говорить об этом, и поэтому он предпочёл отшутиться. Бедный малый. Ещё и без отца растёт.*** Я возвращался домой, когда мой телефон завибрировал. Я вытащил его из кармана и включил. Новое сообщение. Сердце забилось быстрее, в горле пересохло. Неужели? Я в одно мгновение открыл сообщение и пробежался глазами: Я у тебя циркуль брал, хочу вернуть. Жду на Красноармейской. НД.