Глава 1. Чёрная полоса. (1/1)

— Сашуня, котик, привет, зайка, — ласково проворковал в телефоне Никин голос, — я больше на тебя не сержусь.Вот радость-то. Не сердится она. А кто закатил истерику прямо в институте? И главное из-за чего — из-за того, что я, гад такой бесчувственный, отказался сопровождать её к Миле, пардон, Милане. У них там какое-то очередное ?богемное? собрание намечается. Н-да. Вот только, что я там забыл, спрашивается? Они ж там все такие из себя гламурные и ещё, как же там… ах да, понтовые, оригинальные и неформатные. Всё сплошь непризнанные гении да будущие светские львицы-тигрицы. Может я, конечно, чего-то в этой жизни не понимаю, но, по моему глубокому убеждению, всему этому гениальному зверинцу до богемы далеко…— Сашуууунь, ты меня слышишь? — капризно протянула Ника.— Слышу, — нехотя отозвался я.— Ну не дуйся. Я ведь не виновата, что ты такой бука. И чем тебе так Милана не угодила?— Тебе по пунктам перечислить?На самом деле тут и перечислять особо нечего, не того масштаба личность. Разумеется, блондинка и, само собой, гламурная. Этакая Барби с куриными мозгами и огромным творческим потенциалом, правда, непонятно пока, в какой области. Но хуже всего то, что с недавних пор она ещё и лучшая Никина подруга.— Фи, какой ты грубый. Но, так и быть, если не хочешь — можешь не ходить, раз уж ты совсем ничего не понимаешь.— Нет, как-то не понимаю, — пришлось честно признаться мне, — поэтому ты лучше как-нибудь без меня, ладно? А то мне от одного только вида этого вашего будущего великого художника эстетический шок светит.— Его зовут Эдуард, и это его способ самовыражаться, — возмутилась Ника.— Самовыражения.— Чего?— Ничего, просто правильно говорить ?способ самовыражения?. И что же, интересно, выражают его драная майка и набедренная повязка из туалетной бумаги?— Протест, — уверенно бухнула Ника.— Против чего? — рискнул уточнить я.— Против общества, анархии и заурядности. Разве непонятно? Ты вообще какой-то отсталый у меня. А ещё на филфаке учишься. Стыдно. Мне и Ден то же самое сказал.Всё. Теперь всю ночь спать не буду, потому что будущий гениальный поэт, который за всю свою жизнь и пяти книг не прочитал, считает меня отсталым. Напугала, дорогая, до икоты.— Он, между прочим, давно уже ко мне клинья подбивает, — с гордостью сообщила Ника.— И что?— Как что?! Тебе что?! Всё равно, что ли?!— Конечно, мне не всё равно, просто я тебе полностью доверяю.Ну, вот не ревнивый я, что с меня взять? Как-то даже в голову такая ерунда никогда не приходила. Ника — девушка, безусловно, красивая и многим нравится, так что? Паранджу на неё теперь нацепить?— Слушай, а ты вообще сейчас где? Там у тебя шумит что-то, — вдруг спросила Ника.— В машине, — ответил я.— Как в машине! Ты ведь сегодня никуда не собирался! Сказал, что дома будешь сидеть!— У меня комп полетел. Пришлось к Ваньке его везти. Вот отвёз, сейчас как раз домой возвращаюсь.Мне вообще нынче не везло. Я никогда не верил в чёрную полосу, но сегодня неприятности разной степени тяжести валились на меня как из рога изобилия. Всего за один день я умудрился проспать первую пару, на которой проводился промежуточный зачётный тест, заляпать краской любимые джинсы, поссориться с Никой и потерять флешку. Весело, правда? Ещё как. Вот и развлекаюсь, остановиться не могу. А пора бы уже!Вообще-то, вести длительные беседы за рулём неудобно, к тому же дождь льёт, не переставая, но и отключаться просто так нельзя. Радует только, что уже глубокий вечер — если верить моим часам, половина одиннадцатого — да, к тому же, пятница. Машин мало, людей тоже.— Значит, на какого-то Ваньку у тебя время есть, а на меня нет?! — тем временем вовсю возмущалась Ника.— Да нет же, — раздражённо возразил я, — мне без компа никак нельзя, сама знаешь, а я в технике не разбираюсь.— Уверена, это твоя очередная отговорка. И вообще, как ты можешь общаться с подобным… с подобным сбродом?! Ты же из другого круга! Ты же — наш! Вот и Ден мне сказал, что…— Так, Ник, притормози. Во-первых, я не ваш — картины не пишу, стихи не сочиняю, басом не пою и против заурядности в туалетной бумаге не бунтую. Во-вторых, свой круг я определяю сам. И, в-третьих, я от твоей Миланы тоже отнюдь не в восторге, но общаться с ней тебе не запрещаю.— Ты, как всегда, думаешь только о себе, — прошипела Ника и бросила трубку.Н-да, вот что гламур и богемная жизнь с людьми делают. Оставалось надеяться только на то, что скоро Ника этим переболеет и вернётся в нормальное состояние. Хорошо хоть учёбу не забросила, а то ведь из их компании добрая половина в свободные художники подалась. А что? Очень даже неплохо. Только если родители спонсируют, а то до того, как гением признают, ещё далеко, а кушать хочется.Впрочем, Ника в курсе, что её родители подобного не одобрят, а с меня — двадцатилетнего студента — много не возьмёшь. Вот отец маленькую однокомнатную квартирку подарил, как только мне восемнадцать стукнуло. Это чтобы я у него под ногами не путался, да счастливой семейной жизни с новой женой, которая меня всего года на три старше, не мешал. Старший брат свою старую иномарку отдал. Ну, деньгами помогают, пока учусь. Сам вот подрабатываю. Так всё равно, как-то не шибко круто получается.Я даже однажды, в шутку, поинтересовался у Ники, отчего же она меня не бросит, если я такой обычный и небогатый. ?Красивый ты, Сашка, — лукаво улыбаясь, ответила она, — а ещё надёжный и самостоятельный. Мне даже Милана завидует. Эдуард у неё, конечно, гений, но у него вся физиономия в прыщах, ещё и бабник к тому же?. Красивый… ну, лично я ничего такого особенного в себе не замечал. Волосы тёмные, глаза карие, ресницы девчачьи — густые, длинные и чёрные — от чего (как мне услужливо поведал однажды Ванька) может показаться, будто я их специально подвожу, губы узкие, нос прямой, телосложение среднее. Вот, собственно, и всё. В целом — ничего особенного. А по поводу надёжности и самостоятельности, так это дело наживное — уже два года наживаю.Так, размышляя о всякой ерунде, и пытаясь рассеять остатки раздражения, я повернул за угол, и тут что-то врезалось в мою машину. Вернее… это я, кажется, в кого-то врезался. Так и есть, в свете фар на дороге лежал какой-то мужик. Совершенно точно. Более того, я отчётливо разглядел белые полосы зебры. То есть, получается, я сбил человека на пешеходном переходе. Замечательно. И до дома-то оставалось всего ничего. Секунд тридцать я сидел, не зная, на что решиться. Людей поблизости не наблюдалось, жертва ДТП без сознания, так что вполне можно было бы просто взять и уехать, и, скорее всего, это было бы самым лучшим выходом из сложившейся ситуации, но я не смог. Совестливый я, что поделаешь.Поминая добрым словом всех и вся, я выбрался из тёплого салона прямо под дождь и направился к пострадавшему. Тот уже успел очнуться и даже сесть, но встать не пробовал.— Эй, приятель, ты как? — не придумав ничего лучшего, спросил я.Он ничего не ответил, только поднял голову и уставился на меня. Молодой, примерно мой ровесник.— Ты встать-то можешь? Тебе в больницу нужно.— Нет, я в порядке. Мне ничего не надо, — наконец выговорил он.Ага, не надо ему. Встать не может, весь промок в своей лёгонькой ветровочке, и глаза, вон, какие мутные. Хотя переломов, вроде, никаких нет, кровотечений тоже, и головой он приложился не так уж сильно. Всё-таки я, прежде чем повернуть, скорость сбросил, а то если бы… нет, даже думать об этом не хочу.— Ладно, приятель, обопрись на меня. Ко мне поедем, раны твои зализывать.Он окинул меня каким-то странным нечитаемым взглядом, но послушно протянул руку.До меня мы добрались быстро, после чего я, не теряя времени даром, аккуратно вытряхнул своего пострадавшего из мокрой одежды и придирчиво осмотрел. Мама у меня врачом-травматологом была, так что кое-какие навыки оказания первой помощи у меня есть. Однако парень оказался редкостным везунчиком — отделался только парой синяков да лёгким испугом. Успокоившись, я завернул его в свой махровый халат и отправился на кухню заваривать чай. Почему-то отпускать его, на ночь глядя, мне совсем не хотелось. Всё-таки не нравилось мне его состояние — худой, бледный, и трясётся весь, а вдруг ему, чего доброго, хуже станет?Когда я вернулся, он сидел на диване. В мокрой куче его одежды незнакомой мелодией надрывался мобильник.— Не хочешь ответить? — поинтересовался я.— Нет, — не глядя на меня, бросил он и взял свою чашку.— А как тебя хоть звать-то?— А это важно?— Ну, вообще-то, учитывая обстоятельства…— Давай, не будем.— Чего не будем? — даже несколько растерялся я.— Называть имён. Я всё равно совру, а твоё имя меня не интересует.Просто театр абсурда какой-то. Такого денёчка у меня ещё не было. Одно радует — скоро это всё закончится. Новый день — новая полоса, ну или что-то типа того. Мне ведь не трудно потерпеть немного. Вот отвезу завтра эту жертву ДТП, куда скажет, и вздохну спокойно.Мы просидели в колючем неуютном молчании ещё минут двадцать, и примерно столько же раз звонил его телефон. Может, он с девушкой своей поругался? Или с родителями во взглядах не сошёлся? А иначе, с чего бы кому-то так упорно названивать? На двадцать первой минуте терпение моё всё-таки закончилось.— Слушай, если ты так отвечать не хочешь, то хотя бы звук выключи.— Если тебя это так нервирует, выключи сам, — равнодушно ответил он.Ах ты… а ладно, разрешение получено — воспользуемся. Заодно и одежду его сушиться повесим.Телефон оказался в кармане джинсов. Я без всяких угрызений совести его вытащил и выключил. Теперь можно было заняться одеждой. Я уже почти закончил пристраивать её на батарею, когда неожиданно выключился свет. Хорошо хоть фонари на улице горели достаточно ярко, всё не так темно.Я выпрямился, обернулся и тут же оказался в плотном кольце чужих рук.— Эй, ты чего? — удивился я.— Мне надо… понимаешь… пожалуйста, — сбивчиво зашептал он, — пожалуйста… мне очень… не могу… совсем не могу… пожалуйста…Я почувствовал, как ледяные руки пробираются под мою футболку, как холодные губы прижимаются к шее. Он весь дрожал, стаскивал с меня одежду и льнул ко мне, не отпуская. Не знаю в чём причина, но всё это почему-то дико возбуждало. Я и сам не заметил, как начал отвечать ему. Цепляясь друг за друга, мы кое-как добрались до кровати.Я не знал, что делать дальше. Я никогда раньше не спал с парнями, я вообще, кроме Ники, ни с кем не спал. Всё, что происходило сейчас, было чудовищно и совершенно неправильно, но от этого только ещё больше сносило крышу. Мой безымянный любовник раздвинул ноги и потянул меня на себя.— Не думай ни о чём, просто вставь его в меня, — этот сдавленный шёпот прокатился волной мурашек по моему телу и я подчинился.Он оказался очень узким и тесным. Двигаться было тяжело, но сдерживаться — практически невозможно. Я входил в него снова и снова, пока не услышал приглушенный всхлип. Этот тихий звук несколько отрезвил меня. С неимоверным трудом я всё-таки смог заставить себя остановиться и внимательно вгляделся в его лицо. Он плакал. Ему было больно, но он терпел, будто этой болью наказывал себя за что-то. Я вдруг почувствовал себя насильником. Мерзкое ощущение, надо признать. По крайней мере, для меня.Повинуясь интуиции, я просунул руку между нашими телами, нащупал его член, обхватил, сжал и слегка надавил на головку. Он резко выгнулся и зашипел сквозь зубы:— Не-не надо...Нет, уж, милый мой, надо. Я по-другому не могу.Я продолжал ласкать его до тех пор, пока он не начинал нетерпеливо ёрзать подо мной, и только тогда, наконец, отпустил себя. И на этот раз всё было правильно. Не знаю, сколько всё это длилось, но в какой-то момент он весь резко сжался и задрожал, кончая. Ещё несколько сильных глубоких толчков, и меня тоже накрыло оргазмом.Практически сразу после этого я заснул, а, когда проснулся, его рядом уже не было.Он ушел, ушел вместе с одним из самых неудачных дней в моей жизни. И он был прав — действительно хорошо, что я так и не узнал его имени. Мне совершенно незачем знать, что толкнуло его в мою постель или за что он наказывал себя таким странным, диким способом. Лучше всего просто забыть, забыть всё это, как нелепый сон. Я решил так и поступить, искренне надеясь, что мы никогда больше не встретимся.