3. Забытье (1/1)

– Послушай… я знаю, что ты собирался спать сегодня, но… можно мне остаться в комнате? Я не буду тебе мешать, обещаю. Мне просто… жутко, когда я одна. Не могу объяснить. Я просто… знаешь, такое чувство, когда кажется, что начинаешь захлебываться? Тяжело вздохнув, Доктор притянул ее к себе. Утешение, извинение? Он не знал. Она прислонилась к его груди нерешительно, выставив между ними скрещенные руки, и спрятала лицо у него на плече. Она была идеальной, безукоризненной – именно такой, какой он помнил. В совершенстве воссозданная из его воспоминаний, она даже пахла, как Роуз – как когда ее рука задерживалась в его дольше обычного, как когда они оказывались непозволительно близко, настолько, что он почти готов был переступить панический страх привязаться к ней слишком крепко – это все равно не помогло, – как когда она внезапно, секунду назад смеясь, краснела и прятала взгляд. Иногда он чувствовал ее запах на коже и пиджаке еще долго после того, как она скрывалась за дверьми своей комнаты в ТАРДИС. – Мне жаль, что так вышло, – сказал Доктор: они уже выяснили, что так называемые ?гости? неспособны были оставаться вдали от доноров своей памяти надолго. Ей не нужно было ни спать, ни есть. Она могла – даже делала это для приличия и из засевшей в голове привычки, – но то было, скорей, символически и чтобы оставить ему хоть пару часов в одиночестве. Иногда ей снились сны. По большей части – кошмары, что-нибудь из их общей истории с Роуз. Возможно – его эгоистичные, жестокие и влюбленные фантазии о том, как ей живется там, одной, в параллельной вселенной. – Доктор… – она замялась и натянула края рукавов на пальцы. – А может быть такое, что я копия с нее, а не с твоих воспоминаний? Ну, это странный океан, и здесь ТАРДИС, может быть, как-нибудь…Она прервалась, сама зная ответ, и он медленно покачал головой. Постоянный мониторинг – он больше не знал, зачем делал это – показывал растущую мозговую активность. Слепок с его памяти, с каждым днем она обретала все больше независимости и сознания. На ее физическую структуру это не влияло: тело ее на восемьдесят процентов состояло из стабилизированных искусственным магнитным полем нейтрино. Если он будет думать достаточно усердно, то, возможно, сможет поменять ее форму. Что-нибудь болезненное, мучительное из его прошлого – там достаточно. Думай, думай, тащи наружу весь мрак! Все, что годами прятал, все, что она сама помогла пережить. Не она дрожащими пальцами взяла его за руку – чувствовала, как он терзает себя. Конечно, она же прямиком из его головы!?А может, подарок это, а не проклятие?, – говорил ему Гибарян.Она забывала, что не Роуз. Иногда – забывал он сам. Вынужденное заточение на планете Доктор решил потратить с пользой: может, хоть ему, пришельцу, видавшему такое, что у соляристов не укладывалось в голове, удастся разгадать загадку мистического океана, язык которого, если такой существовал, ТАРДИС перевести не могла.– А говорил, что не попадешься... – хмыкнул Снаут в один из дней. От смерти Гибаряна он почти оправился. От бутылки – оторвался не совсем, но запасы спирта на базе были ограничены, а он с математикой проблем не имел. – В каком смысле? – переспросил Доктор. – Мне кажется, я, вопреки твоим ожиданиям, вполне в своем рассудке. Я же говорил, ?гости? тут совсем ни при чем, они лишь физическое воплощение того, что находится у нас в голове. С ума себя сводим мы сами, и я не уверен, что это то, чего добивается океан. Снаут махнул рукой.– Да ты еще хуже увяз, чем мы. Слушай, там... это. Я с Сарториусом говорил. Он работает над устройством одним, дестабилизатором магнитного поля. Думает, он сможет разбить нейтрино. – Все еще изобретаете способы их убить? Это новая, ранее неизвестная и уникальная форма жизни, а у вас с первого дня одна мысль о том, как их уничтожить.– Они все равно помрут, как только мы свалим отсюда. Это паразитизм, а не симбиоз, что бы тебе ни казалось. – У них есть свое сознание, и оно крепнет с каждым днем. Возможно, через какое-то время они смогут стать независимы. – И что дальше? Откроем на станции приют? Построим им колонию на мимоиде? С собой их забрать попытаемся? Ты понимаешь, что ее океан удерживает от распада? Где она сейчас?– Она спит. – Да нет... – раздраженно пробормотал Снаут. – Она где? Жива хоть?Доктор дернулся: тот застал его врасплох. – Да. Жива и в безопасности со своей семьей. – Ты ее сплавил или сама сбежала? Ладно, ладно, не мое дело, не смотри на меня так. Ты, главное, это... не заигрывайся. Когда Доктор вернулся, она сидела на кровати, прижав к себе ноги, белая, как полотно, и губы у нее дрожали. – Ты не спишь? – бросил он: старался не смотреть ей в глаза.– Нет. Не могу заснуть. Решила подождать, пока ты придешь. Не хотела идти за собой. Как ТАРДИС?– Восстанавливается, – бесцветно ответил Доктор. – Она потратила много сил. Должна быть в порядке через несколько дней. – Угу, – хмыкнула она и больше ничего не говорила. Держалась неподалеку, подавала ему инструменты, порой заглядывала через плечо и не задавала вопросов. Он почти ненавидел ее за похожесть, за эту проклятую жертвенность, за стремление не навязываться, терпеть, что бы ей там ни приходилось терпеть, чтобы не мозолить ему глаза, за то, как она увядала. Как губ Роуз не касалась улыбка, какой неправильной, хрупкой, несчастной она была. Возможно, где-то далеко, за границами мира, куда нет дороги, ей было так же плохо, как и ему. Эта мысль не должна утешать, вообще не должна появляться, но повелители времени, на самом деле, ничуть не совершенней людей. Она вскинула голову, напуганная, как загнанный зверь, тонкая, измученная, совсем как когда он в последний раз ее видел. – Роуз, – шепнул он: не знал, как еще ее называть. Ее лицо, обрамленное его пальцами, кожа – пылающая, гораздо теплее, чем у него самого, отпечатки губ на закрытых веках, и если Доктор действительно ненавидел кого-то за солоноватый привкус на них, то только себя. – Все хорошо. Мы улетим отсюда. Как только ТАРДИС нас впустит, я придумаю что-нибудь, построю прибор, который будет поддерживать магнитное поле. Все будет в порядке, я обещаю.– Ты правда не оставишь меня здесь? – ломко спросила она: давно смирилась с ролью сувенира от не в меру гостеприимного океана. – Нет. Конечно же, нет. Мы еще столько с тобой не посмотрели. У нас впереди целая жизнь. Быть может, если очень повезет и если он попросит мироздание достаточно хорошо, ей даже не придется умирать так скоро. Возможности безграничны: все, в чем он отказывал себе, было прямо там, перед ним. Мягкая, отзывчивая его рукам, желающая его так же сильно, как желал ее он; плавные, округлые линии, дополнявшие его угловатость: это тело было создано для нее, вылеплено под ее губы, ладони, совпадало с ней идеально – внутри и снаружи. Самые сокровенные, до последнего всхлипа продуманные фантазии, меркли перед реальностью. – Роуз… Моя Роуз… Ей достаточно имени, в забытье слетевшего с его губ, Доктору – ее голоса, обернувшегося вокруг звуков, о которых он стыдился даже мечтать. Блаженство – не думать, не делать, как правильно, не отсылать ее, потому что там мама, не оставлять, потому что прорваться к ней грозило бы катастрофой. Не заботиться вообще ни о чем. За девять сотен лет он это заслужил. – Как думаешь… – тихонько спросила она чуть позже: волосы щекотали ему под подбородком, кончиками пальцев он рассеянно возил у нее по плечу. – Зачем он делает это? Океан? – Не знаю, Роуз, – пробормотал Доктор. – Мне все равно.