70182. 75. 689 — Онанисты (цикл "БСС ?Гондох?", NC-17) (1/1)

— Знаешь, мы еще никогда не были так близки к настоящему партнерству, как сейчас, — вздохнул Рудольф.— У этой колымаги чуть не отлетели опоры, у меня выговор, Пусье не долил мне вчера компот, а тебе из следующей зарплаты вычтут пени за нарушения корабельного распорядка или поведения на борту. Если это твое представление о настоящем партнерстве, белобрысый, то я не хочу быть твоим партнером.— А как же “В горе и радости, болезни и здравии”?— Ты путаешь с кредитными обязательствами.— Мне еще за овертайм не заплатят, — пробормотал механик, глядя в потолок. В темноте Йонге не мог разглядеть его лица, но на синхроне отчетливо ощущались раскаяние, обида и боль в жопе от уязвленного самолюбия.— Пожалуйся в партком, — отрезал Йонге. В конечном счете, это был хреновый план, и они сами виноваты, что он провалился. Нечего на дюзы пенять, коли жижа не горит.— Эй, — пихнул его плечом Рудольф. — Злишься, что ли?Йонге резко выдохнул, помял подушку и ударился в нее щекой.— Как ты думаешь?Рудольф немного помолчал.— Ну, теперь как будто бы злишься.Йонге закатил глаза и отвернулся к стене. Спать не хотелось, хотелось вертеться и страдать от последствий своей глупости. Странно, что их так и не выселили из этой кладовки, видимо, уровень отчаяния на общем фоне был настолько силен, что Болт взвесил возможность рецидива и благоразумно оставил все как есть. Надо признать, что Йонге поступил бы так же. Кто знает, на что способен человек, если разлучить его с товарищем по тупым затеям. Товарищем, который меж тем сопел за спиной и еле ощутимо ерзал, видимо, пытаясь устроиться в удобной позе на койке, в один момент ставшей слишком тесной.Йонге закрыл глаза, сделал глубокий вдох, затем медленный выдох и только сейчас заметил, что все это время у него ныли от напряжения плечи. Еле расслабив деревянные мышцы, он согнул левую ногу и задрал ее чуть ли не до груди, натянул одеяло до самых ушей и приготовился еще как минимум три часа вспоминать о былых провалах, но его внушительным планам было не суждено сбыться.Сзади помимо подозрительных вращений и шуршания очень скоро раздались звуки, которые одинокий космоплаватель без личной жизни, но с парой-тройкой соседей по каюте, не спутает ни с чем на свете.— Дрочишь, — упадническим тоном констатировал Йонге и невольно принюхался, ища подтверждение своей догадке.Как пах Рудольф, он знал очень хорошо, от этой мысли у него даже предательски потеплели щеки, и налился напряжением низ живота, вот только разобрать какой никакой запах ему так и не удалось, все перебивала химозно выведенная затхлость отбеленной наволочки, долго хранившейся в боксе. Хотелось повернуться обратно и сунуться лицом прямо в розовое ухо. Знакомое, теплое, успокаивающее легким ароматом всяких технических жидкостей и топлива.Рудольф вздохнул и тихо ответил:— Мгм.— И не стыдно тебе? — еще раз попробовал Йонге.— Неа, — не желал устыжаться Рудольф.Подумав, Йонге пришел к выводу, что в их ситуации дрочка показана как минимум дважды в день. Для общего тонуса и профилактики тупых затей.К неуловимому запаху горячей кожи и наволочки добавились зрительные галюны, теперь Йонге казалось, что он, даже глядя в стену перед собой, видит ровный, ладный член в чужой, натруженной руке. Крупный, с яркой головкой. Видит венки, оплетающие довольно широкий ствол, такой, что уголки губ еще какое-то время будут саднить после отсоса. Видит, как другая, не менее натруженная рука оттягивает безволосую мошонку.— Schlie?e dich mir an, — раздалось слишком близко.Йонге вздрогнул и обернулся. Рудольф лежал на спине, его правая рука двигалась между разведенных бедер под одеялом. В кромешной темноте тесной, пригодной исключительно для стремной дрочки каюте тускло горела входная панель у створа, подсвечивая идеальный берлинский профиль, приоткрытые губы, стремящийся вдаль и навстречу тысяче других тупых затей подбородок.Потом Рудольф повернул голову, и Йонге натурально прочувствовал сжавшейся задницей, как чернота вместо глаз напарника смотрит ему прямо в душу, прямо туда, где тихо и стыдливо затаилось желание отдрочить в унисон, синхронно, касаясь коленями, столкнувшись лбами, носами и дыша одним воздухом. Облизываясь и ненароком касаясь чужих холодных, мокрых губ.Член в трусах запульсировал от возбуждения. Йонге так сильно стиснул челюсти, что свело скулы. Он услышал влажный, хлюпающий звук. Рудольф резко всосал воздух и толкнулся бедрами вверх. Их недокровать скрипнула, и Йонге на секунду захотелось, чтобы хлипкие консоли оторвались к синим шускам вместе с этой гребаной койкой, и они свалились на пол. Может, тогда, ударившись о металлическую решетку в полу, его извилины снова скукожатся до подобающей кривизны, потому что сейчас он чувствовал, что мозг его схож разве что с безволосой мошонкой: гладкой, розовой и мягкой.Иначе какого хрена он залез рукой под одеяло, стянул трусы и принялся яростно отдрачивать свой член, пыхтя и упиваясь тихими стонами напарника, который тут же подкатился ближе?— Йонге, — прошептал Рудольф, касаясь его щеки восхитительно мокрыми губами, точно такими, как он представлял.Темнота сжирала сладкие образы, те даже не успевали появиться на свет, Йонге мог только гадать, каким было лицо Рудольфа, когда тот привалился к нему горячим боком и принялся бормотать, как сильно он хочет развернуть его к стене, прижать собой и сунуть член между бедер. Трахать, пока не кончится терпение, а затем щедро смазать хер маслом цвира из аптечки и медленно, сантиметр за сантиметром, вставить Йонге в зад, по самые яйца, пока он не начнет дергаться и ныть, пытаясь сняться с твердого, горячего ствола.Оргазм был настолько близок и одновременно так недосягаем. Удовольствие, как качели, то усиливалось, то ослабевало, заставляло сжимать член так остервенело, будто Болт поставил целью его открутить.Йонге отчаянно выругался, чувствуя, что напряжение в яйцах, такое нужное сейчас, снова куда-то стремительно исчезает, и дернулся из дремы.Рудольф прижимал его ладонью к матрасу и нависал сверху еще более глубокой чернотой, чем чернота их каюты.— Очнись, Далине, — недовольно позвал он. — Я ему тут душу изливаю, а он храпит.— Дрочишь, что ли? — спросонья просипел Йонге и, не разлепляя глаз, повернулся на другой бок. — Спать надо. Изливает он.Рудольф долго молчал, но потом беззвучно рассмеялся, пошатал кровать и угомонился.