1.7 Слёзы матери (1/1)

Всё, что я когда-либо хотел, Всё, в чём я когда-либо нуждался, Здесь, в моих руках. Слова совершенно не нужны, Они могут только навредить. Enjoy the Silence — Depeche Mode Боль — это, пожалуй, единственное, что остаётся у него на данный момент. Данте камнем летит вниз, спиной разрезая воздух. В ушах свистит ветер, а в голове путаница из ничего: мысли обрываются, так и не успев зародиться. Нефилим пытается перевернуться на живот, чтобы видеть неминуемо приближающуюся землю, но все попытки оказываются тщетны — скорость падения слишком высока. И Данте остаётся только смотреть на красное небо, что тянется везде, где проходит взор. Перед глазами мелькают тёмные обрывочные силуэты: ангел с крыльями, два маленьких мальчика, человек в цепях, стоящая на коленях девушка — нефилим пытается ухватиться за них, но силуэты прошлого скользят сквозь пальцы. Данте закрывает глаза, и удар сотрясает землю. Из лёгких вместе с болью выбивает воздух, нефилим инстинктивно прижимает руку к ране — кровь не вытекает. Призванный Мятежник служит опорой, пока Данте поднимается на ноги. Он чувствует: что-то не так, но осознать не может. Нефилим вновь прикладывает руку к груди и понимает — сердце не бьётся. Не бьётся то, чему он приписывал все свои человечные поступки. Когда поднятая ударной волной пыль оседает, Данте видит длинную дорогу, вымощенную до металлических ворот с надписью: ?Рай?, за которыми стоит семейный дом — старый кирпич пошёл трещинами, а плющ затянул здание до второго этажа. — Данте. Нефилим вскидывает голову, озираясь, но источника женского голоса не видит. Кругом только плавающие над водой в воздухе куски земли с редкими деревьями, и дорога пролегает по этим самым кускам. Данте трансформирует Мятежник в ангельский крюк и цепляется за ближайший к нему выступ дороги. Рана не болит, поэтому не мешает двигаться и перебираться ближе к воротам. Нефилим старается не думать о небьющемся сердце. Старые ворота скрипят, когда Данте пытается их отворить — раньше такого не было: отец всегда сам смазывал петли. Нефилим сжимает челюсть до боли, эти мысли ни к чему. Он редко возвращался к тому, что происходило давно — он просто жил сегодняшним днём. Возможно, именно отсутствие зацикливания на прошедшем помогало двигаться вперёд. Данте мысленно одёргивает себя, нет, не двигаться, лишь держаться на плаву. Поднятый шум привлекает его демонов, что вылазят из-под куска земли. Они вырывают когтями земляную породу, пока взбираются наверх, нефилим посылает в них Аквилы. Гневы. Красные, белые и чёрные твари лезут к Данте наверх, щёлкая зубами в предвкушении крови. Первый демон, оттолкнувшись мощными задними лапами, прыгает со спины, замахнувшись когтистой лапой, но нефилим оказывается быстрее: в воздухе мелькает Озирис, и разрубленная пополам тварь падает, заливая кровью дорогу. Гневы берут Данте в плотное кольцо, но не нападают, шипят, поднимая на загривке острые иглы, и бешено вращают красными глазами. Нефилим не намерен ждать, пока твари соизволят атаковать, поэтому Аквилы режут им морды, оставляя за собой глубокие раны. Гневы пытаются наскочить, но оружие поднимается выше, перерезая им горло. Данте смотрит на залитую кровью землю и на трупы, сваленные кучами кругом. У некоторых тварей ещё дёргаются задние лапы, но большинство уже мертво и растаскано по небольшому островку. Нефилим вытирает заляпанные руки о джинсы. Данте сворачивает с дороги, направляясь вглубь парка за домом, туда, где они детьми с Вергилием часто играли. До этого он как-то не задумывался об их неумелых драках на мечах, но что-то вело его на поляну, скрытую от глаз родителей деревьями. Тут с Вергилием они получали первые боевые шрамы, тогда об ускоренной регенерации не шло и речи, поэтому один брат всегда помогал другому дойти до матери, чтобы та обработала и замотала рану, заодно пожалев. Данте горько усмехается. Что стало с его жизнью? На поляне бегают две тени, размахивая мечами: мальчишки совершенно идентичны. На расплывчатом лице невозможно различить ни эмоций, ни черт, но нефилим знает, кто перед ним. Между деревьев слышится затерявшийся в годах звенящий детский смех. Данте хочется зажать уши. Внезапно один из мальчиков подсекает другого и замахивается мечом, тень пытается сдержать удар, зажав клинок меж ладоней, но оказывается недостаточно сильной для этого, и оружие протыкает грудь ребёнка. Вторая тень смеётся, вдавливая меч глубже, расшатывая лезвие, — за её спиной мечутся блёклые чёрные языки огня. Справа раздаётся треск — от основания дома, разрушая все преграды, ползёт трещина, она разбивает стёкла на осколки, что блестящим дождём осыпаются вниз. Доски скрипят, а кирпич с бульканьем падает в воду — здание разламывается на две половины и, потеряв опору со связью, начинает медленно скатываться с куска земли. Данте смотрит, как с плеском дом его детства исчезает в воде, исчезает в небытие, потеряв целостность, расколовшись на две части; не мигая, смотрит, как со дна поднимаются пузыри воздуха. Небо над головой проясняется, наливаясь бирюзовым цветом. Данте ощущает, что в душе всплывает нечто так давно забытое, стёртое.— И как твоя защита мира? — произносит рядом голос Вергилия. Нефилим поворачивает голову влево, смотря на тень брата, из груди которой вырывается чёрный огонь. Вергилий стоит, выпрямив спину, и опирается на Ямато как на трость, наблюдая за пузырями, поднимающимися со дна. Его серо-голубые глаза сияют на бледно-чёрном прозрачном лице. Данте видит сквозь брата линию горизонта. — Хуёво, если честно. — Ты умудрился разрушить всё, — ровно говорит Вергилий, — глупец. Нефилим передёргивает плечами, ему хочется вдарить брату за такие слова, но толку от этого не будет: кулак проскочит насквозь, ибо Вергилия тут нет — лишь часть внутри Данте. Рухнувший дом открыл вид на город, Лимбо-Сити, судя по очертаниям, который горит — пламя достаёт до самых высоких построек, а дым клубами скользит к облакам, накрывая всё тенью. Нефилим слышит, как там кричат люди, видит, как смерть настигает их от огня, от голода, от демонов, что в собственной жажде крови уничтожают абсолютно всех. — Ты хотел править, как Мундус, — отвечает Данте. Вергилий усмехается и качает головой, перебирая рукоять Ямато. — Неужели ты так и не понял, что? я имел в виду, когда сказал ?править?? Вижу, что нет, но, к сожалению, разъяснить тебе я ничего не могу, пока ты сам не поймёшь. — Почему? Вергилий снова усмехается и произносит: — Я — лишь часть. Я — твоё сомнение в правильности твоих глупых решений. Я — то, что ты можешь, но не хочешь понять. Можешь назвать меня своим здравым смыслом. — Да какая к чёрту разница? — злится Данте. — Разница? — Вергилий отрывает ладонь от навершия и вскидывает руку, указывая на горящий город. — Разница в этом. Разница в жизни людей. До острова с Лимбо-Сити не меньше мили, но нефилим отчётливо видит на нём Кэт. Она стоит у самого края, закутавшись в его плащ, асфальт под её ногами срывается вниз и падает в воду, но медиум этого не замечает. Сзади к ней подходят гневы, прижимаясь к земле, как кошки перед нападением, шипы на их загривках дрожат. Кэт вскрикивает, когда острые когти демона распарывают плащ Данте, а вместе с ним и кожу на спине, оставляя в мясе глубокие борозды. Медиум падает на землю. Нефилим кричит и желает сделать шаг, но земля под ногами осыпается, а ангельскому крюку до Кэт не достать. И он смотрит, схватившись руками за голову, как гневы, жадно урча, впиваются в медиума зубами. На их мордах уже не различить красных глаз, до того твари вымазались в крови, растащив куски тела по земле. — Ты этого хочешь для всего человечества, Данте? — продолжает Вергилий. — Твоё бездействие влечёт смерть, и она умрёт вместе со всеми, ибо она тоже человек. Пора взглянуть в лицо своим демонам, Данте. Он хмурится и выхватывает Мятежник из-за спины — пальцы сжимают резную рукоять. Лезвие меча блестит в ярком солнечном свете, лучи скользят между разводами грязи и крови, между прилипшими кусками шерсти и плоти гневов. — Убирайся! — злится нефилим и замахивается Мятежником. Острие с глухим звуком втыкается в сырую землю в то место, где стоит тающая тень. Данте вытаскивает меч, смотря на серьёзное лицо Вергилия, пока оно окончательно не сливается с линией горизонта. Нефилим оборачивается к городу под серым небом, которое медленно плывёт в его сторону, накрывая всё тенью; дым уплотняется, и чернота настолько сильная, что Данте уже не видит тело Кэт — только силуэты крыш многоэтажных домов. Он смотрит себе под ноги, ждёт, когда тьма накроет его, но она останавливается на середине пути, расплываясь ровной линией. Нефилим роется в кармане и достаёт сигареты, но вот зажигалки у него нет, та осталась у Кэт. — Сын мой. Данте замирает, и верный Мятежник выпадает из ослабших пальцев, ударяясь о землю. Он боится повернуться лицом к обладательнице голоса, боится, что это вновь лишь отголоски его памяти. Сердце в груди стучит как бешеное, словно желает проскочить в горло, разворотив рёбра. Данте закрывает глаза и сосредотачивается на своём сбитом дыхании, которое чересчур громкое для такого тихого места. Ладонь мягко касается его напряжённого плеча, и нефилим оборачивается. Она прекрасна, как ни одна земная женщина: в её алых волосах отражается солнце, глаза светлые, чистые, её образ — ангельский. Данте даже не мигает, она тепло улыбается, нефилим, сглотнув, прогоняет ком из горла и, совладав с голосом, одними губами шепчет: — Ева. Ноги не держат Данте — он падает на колени, обхватывает мать руками, крепко сцепляя их за её спиной, и утыкается носом в мягкий живот. Она гладит его по коротко остриженным волосам и что-то успокаивающе шепчет. Данте не может поверить в происходящее: спустя столько лет он вновь чувствует её тепло — ему кажется, что тело горит заживо. И нефилим понимает: он хочет провести вечность здесь. Если уж душа покинула бренное тело, то до свободы, до вечного рая рукой подать. Рай Данте — уже пред ним. Так далеко назад. Ему семь лет. Он и Вергилий снова сидят подле ног Евы на полу, а она рассказывает сказки о бесконечном полёте, о том, что душа живёт в сердцах вечно и о том, как сильна вера. Пол холодный, но братья не замечают этого — их обволакивает голос матери, которая изредка смеётся и машет белыми крыльями, создавая лёгкий поток ветра. Они счастливы. Данте проводит рукой по спине Евы, но не находит стыка тела и крыльев. Пусто. Только шелковая ткань белых одежд скользит под грубыми пальцами, но нефилим ощущает тонкие рубцы на гладкой коже. Дыхание Данте учащается, и сил держаться уже почти нет. — Где твои крылья? — спрашивает он, замечая, как голос предательски дрожит. — Встань, Данте, — улыбается Ева и обхватывает его лицо ладонями. — Я хочу взглянуть на тебя. Нефилим поднимается на ноги, вытягиваясь во весь рост, и смотрит на мать. Та, спешно стирая с лица слёзы, расправляет складки на его прожженной борцовке и касается амулета на груди. На белом платье Евы остались отпечатки пальцев Данте — он смотрит на свои руки: все в крови и пыли с забившейся под ногти грязью. Нефилим не понимает, как он, убийца, погрязший во грехах, в чужой крови, может быть сыном этой женщины — ангела. Ева накрывает его руки своими и сжимает их, а Данте просто не хватает духу посмотреть в её серо-голубые глаза. — Ты так вырос, — с улыбкой произносит она и ловит мимолётный взгляд сына, направленный за спину. — Мне многим пришлось пожертвовать ради вас, моих мальчиков, и крылья — это самое малое, что я отдала. — Жизнь? — Горло Данте всё сильнее сжимают тиски чувств. — Жизнь мимолётна. Я отдала возможность быть с вами, мои мальчики, быть с любимым мужем. Я отдала душу, разделила её на две равные половины, чтобы никогда с вами не расставаться. Я ни о чём не жалею, Данте. Я исполнила свой главный долг — я спасла вас, своих сыновей, чтобы вы однажды спасли всех остальных. Я горжусь вами обоими. И всегда буду гордиться, какими бы вы ни были, потому что я помню, как носила вас под сердцем. Ева вновь улыбается, вытирает слёзы, подступившие к глазам и поправляет складки на белоснежном платье. У Данте в голове проносится миллион вопросов, он бы и рад их все задать, но язык будто прилип к нёбу. Он сжимает руки в кулаки до побелевших костяшек и отворачивает голову. Он слаб, он подвёл её — Вергилия больше нет. — Верни Вергилия, Данте, — шепчет она, вторя его мыслям. — Ты сбивался с пути, поднимался и шёл дальше, но Вергилию не справиться одному, точно так же как и тебе. Он твой брат, и он любит тебя. Вергилий столько усилий приложил, чтобы найти тебя. Теперь ты найди его. — Я не желаю возвращаться назад, мам. И внутри всё рушится. В горло будто кидают битого стекла и сжимают, мешая вдохнуть. Данте трёт переносицу, закрывая глаза, и сжимает челюсть так, что на скулах ходят желваки. Ева притягивает его к себе, поглаживая по трясущимся плечам, убирает ладонь Данте от лица, заставляя смотреть себе в глаза. Нефилим стирает с щёк слёзы, размазав грязь, кровь демонов, и ухмыляется. Ева осуждающе качает головой и гладит сына по волосам. В детстве она всегда так утешала проигравшего в бою с братом сына. Взъерошивала волосы, утирала глаза краем платья, целовала в лоб — и обида, злость, ненависть уходили, открывая иную сторону души. Она их мать. Она — их Ангел. — Этим ты похож на отца, — обняв, шепчет она на ухо Данте. — Он тоже держался до конца. Нефилим сжимает белое шёлковое платье на спине матери, оставляя грязные следы пальцев, и сдавленно рычит, но голос его срывается, и Данте вновь чувствует себя проигравшим ребёнком. Битое стекло в горле мешает говорить да и молчать тоже; мелкие порезы на лице жжёт от соли, и нефилиму кажется, что кожа желает сползти с лица. Человеческие слёзы. Данте утыкается в плечо матери, и та гладит его по спине. Он отчаянно сдерживает крик, рвущийся из самого сердца, но в этом месте все преграды падают. Нефилим закидывает голову назад и кричит. Ева отпускает его, и Данте взмывает вверх. Тело охватывает синее пламя, становится невыносимо жарко, и будто это выбеливает волосы и кожу, изрезая лицо синими венами. Ева закрывается от нахлынувшего потока ветра с пылью, её платье развевается в стороны, и Данте сквозь голубую пелену видит за спиной матери крылья. Когда нефилим приземляется на траву, его штормит, и он медленно опускается на колени. Данте прикладывает руку к груди — сердце бьётся ровно. Ева садится рядом, обхватывает тёплыми ладонями его лицо, и нефилим невольно закрывает глаза. Вечность с матерью, возможно, им даже удастся создать иллюзию прошлого, где у него ещё была семья и дом. Главное — он не позволит больше Еве оставаться одной. — Данте, у нас мало времени. — Она оборачивается на вновь пришедшую в движение тьму. — Ты должен вернуться, слышишь? Там та девушка, Кэт, которую ты обязался защищать, там твой брат и твой мир. Я всегда была рядом и буду оставаться с вами вечно. Данте невольно касается амулета, но Ева отрицательно качает головой и прижимает тёплую руку к пропитавшейся кровью майке, туда, где бьётся его сильное сердце. Нефилим оборачивается и видит, как всё кругом начинает бешено трястись. Ева краем платья стирает с лица сына грязь, а после целует теплыми губами в лоб. Данте снова тяжело держаться — стекло расцарапало всё, что можно. — Будь сильным, сын мой. Я люблю тебя...