Поднебесного цвета глаза. (1/1)
Боже мой! Ты и твои женщины,Я и мое сумасшествие –Да что у нас общего?Немного нервно. ?Ты и твои женщины?.С приходом утра обещанный самоанализ отодвинулся куда-то на задворки сознания. Самые-самые темные задворки. Тино, спавший в одежде, чувствовал себя разбитым и совершенно не выспавшимся. А головная боль и неприятные ощущения в теле не очень-то располагают к философским размышлениям. По дороге в институт – финн всегда добирался сам, Бервальд даже не пытался предложить подвезти, зная, что получит отказ – Тино мыслями былдалеко от серого городского асфальта и не менее серых городских будней, наслаждаясь музыкой. На парах было не до этого, а после он был занят почти до самого вечера вместе со своим другом с пятого курса. Причем об этом судачил почти весь институт.
И вот почему.Кетиль Сиггурдсон – тот самый друг – имел репутацию человека неординарного, с истинно скандинавским характером. Всегда ровный, молчаливый, чуть отстраненный, с глазами цвета синего норвежского льда, глядящими на мир с равнодушием и спокойной уверенностью в своих силах. Так суровыйфьорд смотрит на беспокойное море.
Он никогда не подпускал к себе ближе, чем этого требовала вежливость. И никто не стремился к сближению: острый на язык, Кетиль отталкивал людей своими словами – в них было слишком много правды.
Тино стал первым, кто мог общаться с похожим на гранитную скалу норвежцем дольше пяти минут и не ощущать при этом неприязни. Он нисколько не менялся в присутствии финна, но именно Тино никогда не становился предметом для сарказма. Каким-то чудом они нашли общий язык, и их внешне странное товарищество стало предметом всеобщих обсуждений.Ясному, как солнечный луч, и настолько же любопытному Тино всегда был непонятен характер Кетиля.
Однажды юноша просто спросил, почему Сигурдссон такой... равнодушный. В ответ на это он получил вымученную, даже жутковатуюулыбку и негромкое: ?Мою душу забрали русалки?.
Если оставить за скобками все эти пространные рассуждения и описания и сказать по существу, Тино откладывал самоанализ каждый день, снова и снова.
Так продолжалось около месяца. Суета, неотложные студенческие дела, наполненный тишиной дом...в котором ничего не менялось. И это, кажется, даже перестало волновать Тино.
...Но однажды вечно собранный Бервальд, уйдя в ванную, оставил на кухне свой телефон. Тино сидел там жев глубокой задумчивости над эссе, которое им задали написать в институте. Лежащий на столе телефон внезапно зазвонил, и финн, подскочив от неожиданности, машинально взял трубку.- Бервальд! – раздался довольно приятный женский голос. – Я сегодня тебя жду, ты помнишь?
Все это было произнесено с таким кокетством, что Тино даже как-то не сразу уловил подтекст. Все мысли об эссе куда-то исчезли. Финн еще некоторое время молчал, сжимая трубку и пытаясь понять, что такое с ним происходит.- Бервальд? – повторил голос с некоторым беспокойством.- А это не Бервальд, – тихо отозвался молодой человек.Теперь замолчали на том конце провода, несколько мгновений спустя раздались короткие гудки, видимо, звонившая догадалась, кто ей ответил. Тино медленно отложил телефон и довольное время просидел, не двигаясь и глядя в одну точку. Из этого состояния его не вывел даже муж, вернувшийся из душа. Финн все так же медленно поднял на него глаза и тут же опустил. Почему-то не хотелось на него смотреть.- Тино, – неожиданно произнес швед, и от звуков его низкого, глубокого голоса тотвздрогнул всем телом. – Ты бледен. Что случилось?Что случилось? И правда – что случилось? В сущности, ничего такого, кроме того, что молодой человек теперь убедился в истинном наличии любовницы, существование которой до этого лишь предполагал. Он был к этому готов, но... почему так больно?- Ничего, – едва слышно прошептал Тино, поднимаясь на ноги, чтобы пойти в комнату.Ханатамаго вскочила и со звонким лаем побежала за ним следом. Швед тоже двинулся с кухни.- У меня операция, – произнес он в пустоту, подразумевалось, что слова эти адресованы финну. – Не жди меня.Ответом послужила только закрывшаяся за супругом и его питомицей дверь.
Тино долго не мог уснуть, пытаясь понять... Мысли неслись быстро, лихорадочно, наскакивая, словно морские волны, одна на другую и так же неуловимо ускользая. Из всего этого хаоса финн смог вычленить только одну разумную мысль: ему больно знать, что у мужа есть кто-то на стороне.
Задыхаясь в полумраке комнаты, юноша соскочил с кровати и распахнул окно. Ветер коснулся прохладными пальцами разгоряченных щек, взлохматил светлые волосы, и Тино закрыл глаза, сжимая футболку у себя на груди. Что-то внутри него сорвалось с положенного места и теперь болезненно ныло.
Отвлечь не могла даже музыка – да, она играла в наушниках, но финн попросту ее не слышал. Звонившая вечером женщина занимала все мысли, и Тино бродил по комнате из угла в угол, натыкаясь на предметы мебели, но совершенного не замечая этого. Он был уверен, что это не первая и не последняя измена мужа.
...Из всех этих размышлений следовал один простой вывод: Тино Вяйнямейнен перестал быть равнодушным к своему супругу.
Бервальд пришел – Тино слышал – уже за полночь, тихо хлопнул входной дверью, старясь не шуметь, пробрался по коридору. И только когда так же тихо хлопнула дверь в его комнате, то самое, что так царапало финна изнутри, вдруг отпустило. Вымотанный непонятно куда ведущими мыслями, он бросился на постель и мгновенно уснул.Весь следующий день в институте Тино присутствовал только физически, мысли его были далеко. Он даже не слышал лектора, пытаясь доискаться причины, по которой его панцирь равнодушной вежливости внезапно дал трещину. И на лекции по всемирной истории финна внезапно осенило. Глядя в окно на безоблачное, пронзительно-голубое небо, он подумал о том, что у Бервальда глаза именно такого цвета – пронзительного, поднебесного… Однажды Тино увидел в них одиночество. Одиночество не столько из- за отсутствия друзей, сколько из - за отсутствия одного-единственного человека, способного понять…
Карандаш финна с тихим щелчком переломился.И как он только мог забыть? Как?.. После этого ход мыслей Тино несколько поменял направление, но задумчивость осталась столь же глубокой. В этот день он, сказавшись не вполне здоровым, попросил Кетиля перенести занятие, на что тот согласился. Занятый своими мыслями, юноша не заметил странного – голодного, горящего – взгляда, которым друг проводил его. Молодого человека сейчас занимала лишь одна мысль: кажется, он знал, что теперь нужно сделать.