Структура (Армитаж Хакс/Лея Органа) PG-13, фемдом (1/1)

?Это женщина, просто женщина?, — сказал себе генерал Хакс и глубоко вздохнул. Покосился на стоящего рядом офицера — не углядел ли он в начальственных вздохах чего-то неподобающего.Но офицер глядел ровно, старательно тараща в пустоту глаза, из которых он убрал все осмысленное. Хакс снова легко вздохнул — на этот раз не из-за пленницы, а из-за того, что вот эти попытки казаться перед начальством глупее, чем есть, пронизывали, казалось, уже весь Первый Орден. Это была форма мимикрии: меня не заметят, я не попаду под бессмысленную раздачу. Верховный лидер страдал приступами жестокости, а Рен — вспышками гнева, и атмосфера потрескивала, как грозовое облако, чем дальше, тем громче. Хакс делал что мог, но на фоне безумия двух остальных руководителей его старания проходили почти бесследно. Он иногда думал, что, может быть, дело в Силе? Вдруг она, как магнитное поле, колеблется и вызывает эти приступы?От Силы его мысли перекинулись к женщине, которая ждала его в допросной — она ведь тоже Одаренная, пусть и плохо обученная…Хакс прикусил губу, уже чувствуя в воздухе бесконечные проблемы от этих допросов, лучше бы поручили Рену. Но Рен отказался, и Хакс его понимал.Дверь открылась, и он вошёл в камеру. За скучным серым столом сидела, переплетя пальцы, невысокая немолодая женщина.— Генерал Хакс.— Генерал Органа.Он прошёл несколько шагов и сел напротив, внимательно изучая ее лицо. Он оказался неприятно поражён тем фактом, что она была невероятно похожа на сына. Вернее, Рен был похож на неё. Записи и фотографии этого не передавали, но чёрные глаза, блестящие, как новая броня, упрямый, несколько злой подбородок, даже манера поджимать губы — все говорило о Рене, и Хакс невольно оглянулся, осмотрел помещение, поддавшись дурацкому предположению, что эта женщина — всего лишь отражение магистра рыцарей Рен.Но генерал Органа была сама по себе. И, несколько приглядевшись, Хакс заметил отличие: где-то возле верхней губы, где у сына жила чувственность и сомнение, воспаленная мнительность, у матери сверкала холодная цельность.Ему так даже больше нравилось.Хакс вздрогнул от своих мыслей, а Лея неожиданно ожила:— Нет, и вы должны это понимать. Пропустим обязательную часть, с вашего позволения. Я в жизни вела слишком много ненужных бесед.Хакс пригляделся к ней: дело оборачивалось намного интереснее, чем он мог предположить. Вчера ночью после известия, что удалось ее захватить, живой и в сознании, он перелопатил гору информации по ней, читал конспекты ее речей, смотрел выступления в Сенате и агитки сначала Восстания, потом Сопротивления — гадал, кто на самом деле писал тексты, гадал, сколько же за символом — человека.— О чем же вы хотите поговорить, если не о Сопротивлении? — с любопытством спросил он, приглядываясь, примеряясь, подсчитывая что-то в уме.Он дослужился до поста генерала и умел выживать с безумными Одаренными потому, что умел внимательно слушать и проникновенно молчать.Лея же взяла быка за рога, но, в отличие от Сноука или Рена, не потянула ткань беседы на себя, на свои перспективы или проблемы — не стала говорить о своей судьбе, словно относилась к ней с полным пренебрежением.— О вас.— Обо мне? — спросил он с любопытством.— А о чем еще? О Сопротивлении ничего не скажу вам я. О Первом Ордене, Верховном лидере и Бене ничего не скажете вы.Имя резануло слух: Хакс, хотя и знал, но забыл, что при рождении у Рена было другое имя и другая фамилия. Хакс иногда думал, что ему тоже стоило сменить свою, отделаться от надоедливого призрака отца, иногда встающего перед ним во снах, — человека, общим с которым были только кровь, фамилия и преступление, в котором один был жертвой, а другой — убийцей.— Вот нам ничего и не остается, кроме нас самих. Вот вы здесь, а я — по другую сторону баррикад. Только вам здесь не найти того, чего вы хотите найти.Спорить? Угрожать? Запугивать? Нет, не с такой, как она. Хакс мучительно перебирал варианты взаимодействия и выбрал наконец один, манящий иллюзиями, — поддаться. Сделать вид, что поддается.— Почему же это? — спросил он.— Потому что вы хотите структуры, — беспощадно сказала она, — вы думаете, что попали в идеальный строй, в ровную военную машину. Но спешу огорчить вас: вы — не винтик в идеально отлаженной системе. Под внешним лоском здесь скрывается первородный хаос. Вся верхушка Ордена охвачена страстями, как пожаром. Вы — при дворе вождя кочевников, дикого, жестокого и недальновидного. Вы думаете, что нашли место в строю? Но строя нет — только бестолковая, жадная орда. Подумайте о Верховном лидере. Разве таким должен быть правитель? Он же даже не знает сам, чего на самом деле хочет. Как он может вести куда-то людей?— Вы сами правили когда-то. Что, привели людей к всеобщему счастью?— Правила, — согласилась она. — Нет. Идеал по-прежнему недостижим.— Если бы знали тогда, к чему все это приведет, — сладким лисьим голосом спросил Хакс, — все бы изменили, наверно?— Вы думаете, если бы я знала заранее, что все закончится именно так, то я свергла бы демократию, воцарилась бы как новая императрица и правила бы при поддержке своего брата? Сжимая галактику в бархатной перчатке, под которой таится сталь?Глаза у неё затуманились, подернулись золотистой дымкой, и Хакс выдохнул: ему вдруг показалось, что у нее бы это получилось.— Нет, — сказала Лея тяжело. — Нет. У каждого свое испытание — у брата, у меня, у Бена… Но предать свои идеалы значит утратить собственную силу. Я бы так же ушла с поста лидера Новой Республики, прослужив два срока. История циклична. Я могла надеяться только, что Новой Республике выпадет длинный цикл, но выпал короткий.— А ваш сын? — спросил Хакс, но Лея, лицо которой мимолетно потемнело, быстро его перебила:— Поговорим лучше о вас. Расстегните верхнюю пуговицу кителя.— Что? — воскликнул он, почти забыв важную информацию о том, что, кажется, генерал Органа все еще любит своего сына.— Расстегните. Это прилично, многие так ходят. У меня есть предчувствие — а такого рода предчувствия меня никогда не обманывают, — что скоро вы будете страдать от недостатка кислорода. С верхней расстегнутой пуговицей вам будет легче.Хакс сглотнул и понял, слишком поздно, свою ошибку: притворившись, что поддается ей, он сам впустил ее на свою территорию, на которую она зашла легко, играючи, как королева, и настолько же — милостиво.— Вы мне угрожаете?— Ни в коем случае. Право, неужели вы боитесь пожилой женщины?Хакс пригляделся: ему показалось странным, что она говорит о себе как о пожилой. Нет, все было при ней: морщины, косы, щедро политые сединой, тяжелое тело. Но, странное дело, он словно не видел всего этого, пока разговаривал с нею. И сейчас она будто сбросила морок, который сама же и наводила. Хакс почувствовал, что ему не хватает времени, что ему нужно все осмыслить, но она напирала, и он подозревал, что она может проговориться, высказать что-то очень важное, и поэтому он слегка ослабил свой контроль.— Вас? — переспросил Хакс и, слегка польстив, сказал столь привычную устам полуправду: — Я думаю, что вас надо бояться. Но китель, с вашего позволения, я оставлю в таком виде.— Как хотите. Вам за ним не спрятаться. Как не скрыться за законами и постановлениями, вам не ограничить ими свою жизнь. Жизнь все равно придет, настигнет вас, и вам не прикрыться словами про то, что вы только исполняли приказ. Вы можете попробовать, но, генерал… — она доверительно понизила голос, — рано или поздно все равно придется действовать самому.Она вела войну, когда его еще не было на свете. Эта простая мысль вдруг поразила, и он снова не нашелся, что ей ответить.— Эта форма, — она подняла тонкий палец и сделала круговой жест, как будто обрисовывала фигуру Хакса в воздухе, — вы считаете, что она дает вам… что? Защиту? Опору? Где же собственный ваш позвоночник, генерал? Или у вас вместо него студень?— Мы с вами еще не закончили, — сказал Хакс, тяжело дыша.Каким образом эта женщина — пленница, мятежница — упорно опрокидывала все его попытки вести разговор, перехватывала инициативу, легко, вдохновенно, блестяще, не отпираясь, но словно ускользая, как верткий угорь.— Мы с вами даже еще не начинали, — почему-то радостно сказала она.Она находилась в застенках Первого Ордена и при этом — улыбалась? Он многого ждал от королевы Альдераана, но ее поведение сбивало с толку. Он долго читал ее биографию, мысленно проигрывал диалоги, думал, на что ее можно купить, чем уязвить, но все его вчерашние заготовки оказались непригодными.— Вы до сих пор не сказали мне ничего про Сопротивление.— И не скажу, — весело сказала она. — Когда мне было девятнадцать, меня допрашивал Вейдер. Я ничего ему не сказала. Вы полагаете, что вы страшнее Вейдера?— Есть пытки, — сказал Хакс хрипло.Он никогда никого не пытал сам. Он даже не мог на это смотреть: его рвало — судорожно, безостановочно, желчью — при одной мысли о намеренном причинении боли, о боли ради боли. Ее он мог бы, наверно, поручить другим? Но приказ Сноука… А еще есть Рен; ведь это его мать — любой, кто будет пытать ее, автоматически подпишет себе смертный приговор; хоть на словах Кайло всячески поддерживал допросы, Хакс слишком хорошо его знал. Магистр рыцарей Рен мог как угодно относиться к своей матери, но у всех этих чертовых Скайуокеров срабатывал какой-то базовый инстинкт — они могли любить или убивать друг друга, но это право передавалось только с их черной тягучей кровью, и любой чужак, встрявший в их конфликт, был обречен заранее.— Пытки… — задумчиво сказала Лея. — Вы знаете, что я усилием воли могу остановить себе сердце? Брат научил меня. После второго раза, когда меня допрашивал Вейдер. Древнее знание джедаев, знаете ли.Блефует или нет?— Рен не рассказывал о таком.— Бен не умеет, — махнула она рукой, — мы растили его в ином мире. В надежде, что такое знание никогда ему не пригодится. Но я — могу.— Вы готовы умереть за свои убеждения? — вырвалось у Хакса.Она подняла голову — посмотрела, не мигая, прямо ему в глаза. Потом, содрогаясь, он долго вспоминал и пытался осознать ее взгляд, но не мог, настолько он был темен и яростен.Она вдруг встала, со скрипом отодвинув стул, тяжело оперлась на стол вытянутыми ладонями, словно зверь, готовящийся к прыжку.В этот момент Хакс в первый раз по-настоящему понял, что женщина, стоящая перед ним, — дочь Дарта Вейдера. И что она — одна из всех людей в галактике — по-настоящему дитя не только его крови, но его неукротимого, мятежного духа.— Этот вопрос оскорбляет вас, генерал, — сказала она, становясь выше и выше ростом. — Вы не имеете права иметь убеждения, если вы боитесь за них умереть. Вы не имеете права жить, любить, дышать, если не можете по единому слову отдать свою жизнь за то, за что вы боретесь.Черные глаза жгли, распинали, пылали, и Хакс приподнял дрожащую руку, чтобы спрятаться от ее невыносимого взгляда. Все поплыло, в ушах зазвенело, и шум собственных шагов отдавался колокольным звоном.Хакс сам не понял, как оказался в коридоре. Форменный воротник впивался в горло, как удавка. Хакс коснулся непослушными пальцами ткани, потратил некоторое время на то, чтобы его ослабить.Он осторожно огляделся кругом, надеясь, что поблизости нет штурмовиков или офицеров, которые могли бы донести. Никого не было, и тогда он прошипел с чувством:— Ведьма. Чертова ведьма.Нужно было вернуться к камере, проверить, запер ли он ее, показать персоналу, что все нормально, что не случилось ничего странного или пугающего.Это Сила. Наверняка просто Сила, помноженная на природную властность. От Рена иногда тоже исходило подобное, но эффект всегда был слабее, а действие его — короче.Глаза у них похожи. У нее и у Рена. Блядские глаза, так и манят, так и обещают, зазеваешься — надвое перекусят, косточками не подавятся.Блядские глаза.Чертовы Скайуокеры.Хакс снял китель, сапоги, штаны — остался в одном белье. Когда он был рангом ниже, грубое белье приносило ему много дискомфорта: нежная, как у всех рыжих, кожа вспенивалась мозолями и потертостями. Он страдал — молча и злобно, ненавидел майки, обязательные под рубашками, однотипные серые трусы, носки с колючими нитками. Он никогда не смотрел на себя в зеркало, когда переодевался ко сну, — такое было правило. Ему казалось, что если он увидит себя без формы или еще не одетым в глухой пижамный костюм, то словно сам себя обесценит. Увидит мальчика-растрепу, а не подтянутого генерала. Нежное тело мидии, лишенное защитной раковины.Он аккуратно расправил форму на вешалке, выставил сапоги к шкафу, чтобы дроид-денщик их натер, прошел к своей узкой кровати, лег на спину, как покойник, беспокойно расправил одеяло и плотно закрыл глаза.Он очутился вдруг в роскошной спальне с огромными окнами во всю стену, которые открывали вид на безбрежный океан, разноцветный в лучах заходящего солнца. Хакс, завороженный, зачарованный, встал с кровати, сделал несколько шагов по направлению к окнам. Оказалось, что помещение, в котором он находился, располагалось довольно высоко над уровнем моря. Красота природы ошеломляла, манила, и все-таки в ней было что-то невозможно грозное, как будто кто-то предлагал ему шагнуть в океан этого пылающего золота и крови, разбиться об эту неспокойную воду. Хакс сглотнул, прикрыл растревоженные глаза и услышал позади себя мелодичный девичий смех.— Нравится? — спросила маленькая тонкая девушка с длинными темными косами, уложенными вокруг головы, будто змеи. — Это королевский дворец Альдераана. Он сгорел больше тридцати лет назад.— Нравится, — тихо сказал Хакс, — но здесь жить нельзя. Нельзя смотреть в эту стихию, никакой разум не выдержит.— Я выросла здесь, — задумчиво сказала она, поправляя серебряный пояс на снежно-белом платье.Хакс вдруг подумал, что любой другой цвет был бы слишком вульгарен, слишком груб здесь. Любой, кроме белого, ибо белый вбирал в себя все цвета разом.— Я выросла здесь, — повторила она, — я видела океанские штормы под своими ногами. Я видела, как валит снег, как тает, касаясь воды. Я видела рассветы и закаты, все краски мира, перемешанные воедино. Ты думаешь, наверно, королям Альдераана следовало выбрать другое место для своего дворца? Я тоже так иногда думала. Крепкую, надежную, незыблемую равнину. Но потом я поняла — нет. Все правильно. Смотри на бесконечно изменяющийся мир, подчиняй его себе, подчиняйся, адаптируйся, живи, не прячься за стенами. Они все равно не выдержат. Седлай стихию, будь стихией сам — пади в бездну, стань бездной.Она шагнула к нему и вдруг протянула белую узкую ладонь к его кителю, расстегнула верхнюю пуговицу и сказала дружелюбно:— Вот так. Я же тебе сказала, что надо расстегнуть. Будет легче, если расстегнуть.И только в этот момент он узнал ее. Он часто видел ее изображения — на плакатах Восстания, на записях сессий Сената. Всегда в белом, всегда прекрасная — именно потому, что была почти полностью равнодушна к своей красоте. Что-то поднялось к горлу, какой-то ком, он хотел сказать ?генерал Органа? — и не смог; почти против воли у него вырвалось:— Принцесса…— Можешь звать меня Леей, — мягко сказала она и сделала неглубокий, шуточный книксен.Он вздрогнул, потому что ее пальцы побежали ниже, и она коснулась второй пуговицы его глухого черного кителя.— Право, если расстегнуть и эту, будет еще легче, — сказала она. Потом нахмурилась, глядя на его лицо — левая скула его чуть дернулась, выдавая внутренние страсти. — Ну что же ты? — почти капризно спросила принцесса. — Так и будешь стоять столбом? Прятаться от жизни в раковину? Вечно бояться всего, даже собственной тени?Он перехватил ее руку, сжал в своих ладонях, прильнул языком к ладони — жадно, исступленно. Словно эта ладонь была одновременно той ладонью, что заносит над ним кнут, и одновременно той ладонью, что держит щит, защищающий от кнута. Он прошел губами по перламутровым круглым ногтям, по всем бугоркам и впадинам, как будто исследовал неизвестную планету.Она легко отряхнула со своей ладони его губы, и тогда он поднял свои руки и положил ей их на плечи. Белое платье сползло с нее само, будто только этого и ждало.Разноцветные краски океанского заката бросали отблески на ее белое тело, и она казалась живым и манящим воплощением стихии воды. Хакс нагнулся к ней — она была очень маленькой, ему пришлось сильно сгорбиться. Он поднял ее на руки, ее тело горело и полыхало, океанские цвета переползали с ее кожи на его белые руки, на его черный китель, разъедали его одеяние, его броню, как кислота.Хакс сделал несколько шагов, осторожно уложил ее на кровать. Но она сама с неожиданной яростью острыми ногтями вцепилась в его шею, притянула к себе, оттолкнулась ногой, опрокинула на кровать, впечаталась в него.И он держался поначалу, плотно сомкнув обескровленные губы, останавливая свои слишком резкие движения. Но принцесса — словно наделенная божественной властью — делала с ним все, что хотела, все, чего он сам хотел, но никогда бы не признался, и он сначала тихо застонал, а после, практически зарычав от страсти, впился белыми зубами в ее плечо, а из его глаз брызнули слезы — стыда, наслаждения, освобождения.Он очнулся посреди ночи один, в своей комнате, на своей узкой армейской кровати, весь потный, взведенный, оглушенный. Все белье насквозь промокло от его пота.Хакс принял душ, быстро оделся, раздраженно походил по своей комнате, понял, что не уснет больше. Видение мучило его, все не проходило, и он, оттянув воротник, позвонил на пост тюремных камер, велев приготовить допросную.Генерала Органу ввели в наручниках, согласно протоколу, потом тюремщики их сняли, вышли с поклоном, и женщина тяжело опустилась на стул напротив Хакса.— Ну что вы за сволочь, генерал, — вздохнула она и сладко зевнула, — поспать не даете.— Расположение баз Сопротивления! — крикнул он. — Коды доступа!— Их сменили в течение получаса после того, как я попала в плен, — прошипела она. — Таков протокол. Но даже старые я вам не скажу.— Какова воздушная сила Сопротивления?— Понятия не имею! Я идейный вдохновитель. К тому же… Сколько я у вас, три дня? За это время мой верный По мог сагитировать целый флот и с таким же успехом целый флот потерять. Он очень шустрый молодой человек. Но вам, кажется, это известно?Хакс скрипнул зубами.— Должна же быть от вас какая-то польза! А то один вред.— Почему вы не спите, генерал? — спросила она вкрадчиво.— Это были вы? Вы специально? — неожиданно высоким голосом спросил Хакс, выдавая вое волнение.Лея присмотрелась к нему внимательнее, и он к ней — тоже. Из-за того, что она мало спала, тени залегли под ее глазами, и она казалась даже старше своего реального возраста. Но у Хакса перед глазами намертво повисла иная картина, и, сколько бы он ни тряс головой, две Леи — молодая и старая — слились для него воедино, сидели напротив, глядели воспаленными и огненными глазами. Хаксу вдруг показалось, что он здесь — олень, а она волк. Должно было быть наоборот, обязательно наоборот, ведь это она в его власти…— Ах, вот в чем дело! Вас преследуют видения? — сказала она задумчиво. — Нет, я не специально.— Вы знали? — озадаченно переспросил Хакс, багровея при мысли о том, что она тожебыла в этом сне, что она помнит, как властно седлала его бедра, как он кричал и стонал от страсти.— Предполагала. Вы не первый, генерал. Знаете, сколько это неприятностей мне в молодости доставляло? Кто-то с ума по мне сходит натуральным образом, а я даже и не в курсе. Это Сила так проявляется.— Сила?— Ну да. Я не училась. Это мой врожденный дар. Знали бы вы, как в свое время мой брат… — она замерла на мгновение, но потом подобрала слова, — намучился со мной. Ему казалось, что это слишком близко к Темной Стороне. Очаровывать, соблазнять, манить за собой. Если человек проводит со мной много времени, его начинает ко мне тянуть… Видения, там, всякие, сны эротические, грезы наяву. Как думаете, почему ни у Восстания, ни у Сопротивления никогда не было недостатка в деньгах? Правильно, меня отправляли на переговоры. И в людях… Вы знаете, генерал, ведь на самом деле мне достаточно выйти на площадь и позвать за собой. И пойдут, многие пойдут. Я не знаю, как это работает, я даже не хочу разбираться. Мне кажется, Сила уважает меня за выбор. За то, что я отказалась от того могущества, которое она может предложить. И это — ее прощальный подарок.— Рен не говорил об этом, — внимательно глядя на нее, сказал Хакс.— Вы росли без матери? — вдруг спросила она. — Какой же мальчик признает, что видит влечение других мужчин, направленное на его мать? Даже близких — отца, например. Или дяди. Бен предпочитал не замечать. Слишком травматично.— Вы так охотно отвечаете на мои вопросы, — сказал Хакс.Лея кивнула головой, увенчанной тяжелыми косами.— Меж тем, это преимущество… Зачем раскрывать военные тайны?— Наш разговор, он пишется? — спросила Лея, глядя куда-то в пол.— Нет, — прошептал Хакс, неожиданно пораженный тем, что сам велел отвести ее в допросный бокс номер восемь, не оборудованный устройствами слежки.Он боялся? Он что-то предполагал?Просто он боялся того, что она может ему сказать по поводу его сна.— Подумайте, — неожиданно мягко сказала Лея, и вдруг, протянув руку, сильно сжала его ладонь, и страстно зашептала, сверкая своими невыносимыми черными глазами. — Вы же умный человек, генерал, вы видите, куда это все катится. В лучшем случае вы совершите ошибку, наказание за которую будет чрезмерным, в худшем — просто попадетесь под горячую руку одного из двух безумцев. Вы живете в ожидании удара кнутом, при малейшем свисте — вздрагиваете. Вы пытаетесь что-то предпринять, но все ваши усилия бессмысленны, заранее обречены на провал.Хакс попытался выдернуть руку, но ее ладонь оказалась неожиданно сильной, как в его сне, когда этой же белой ладонью она сжимала его…— Вам нужна опора, — лихорадочно продолжала она, — я стану этой опорой. На меня многие опираются, и я от этого не шатаюсь, генерал. Я правлю по закону и справедливости, Армитаж. Вы найдете покой, если встанете плечом к плечу со мной.— Да что вы говорите! — вскрикнул он, вырываясь из ее стальной хватки. — Вы предлагаете мне изменить присяге! Примкнуть к шайке оборванцев! Мне, генералу Первого Ордена! В допросных казематах!Лея поморщилась, словно его слова вызвали у нее зубную боль. Хакс демонстративно достал кружевной белый платок, одним движением расправил его и тщательно вытер руку, которой касалась ее рука, сожалея, что не может так же просто стереть из памяти то пылающее пламя наслаждения и свободы, которое охватывало его во сне.— Присоединитесь ко мне, — зовуще прошептала она, но глаза ее смеялись, — мы же с вами горы свернем, мы будем галактикой править!— Вы опаснее, чем я думал, — сказал он хрипло, — впредь часовые у вашей двери будут сменяться каждые три часа. И допрашивать вас будет лично Верховный лидер.— Замечательно, — сказала Лея, — давно хотела плюнуть этой образине в лицо. За моего мальчика.— Посмотрим, как вы сможете противостоять Силовому допросу, — сквозь зубы бросил Хакс, отбросил замаранный платок и пошел к дверям.Лея проводила его взглядом.— Ах да: извольте больше мне не сниться.— В этом я не вольна, — сказала она почти весело. — Неконтролируемо, помните?Он очень аккуратно закрыл дверь.Силового допроса не получилось.Вообще, больше никакого допроса не получилось.Сопротивление предприняло отчаянную контратаку, которая, в лучших традициях этой самоубийственной смелости, оказалась на редкость удачной.Настолько, что генерал Хакс даже забыл о генерале Органе. После того как диверсионная группа во главе со штурмовиком-предателем вытащила Лею из тюремного блока, она отстреливалась и бегала по коридорам базы, как молодая. С резвостью, почти невозможной в ее возрасте.Но Хаксу было не до того.Девушка-джедайка убила Верховного лидера. Оглушила Рена. Перебила преторианскую гвардию. Вся эта история была какой-то мутной, отдавала каким-то гротеском, и Хаксу в нее не верилось, но Рен очень быстро свернул расследование.Намного быстрее, чем должен был бы расследовать гибель своего предшественника.Опасаясь способности Одаренных чувствовать намерения и читать мысли, Хакс старался не думать об этом в присутствии Рена.И о Лее тоже.Генерал боялся, но Кайло, несмотря на некоторые срывы, оказался неплохим управленцем. Он начал полагаться больше на здравый смысл, нежели на туманные предчувствия, и, как ни странно, прислушивался к мнению Хакса. Как будто что-то, что довлело над ним долгие годы, рассеялось, и Хаксу начало казаться, что он иногда видит настоящего Рена — осторожного, умного, недоброго.Хакс один раз заикнулся Рену о генерале Органе, о ее способностях, иносказательно, ненавидя самого себя за путаные формулировки. Сказал, почему ее нужно обязательно поймать.Рен поднял одну бровь, и Хакс замолчал.Потом, на собрании Малого Совета высшего командного состава Первого Ордена, Рен долго распинался о том, что приоритетной задачей является поимка молодой джедайки.Хакс сравнил свою речь о Лее, речь Рена о Рей и больше никогда не заговаривал о королеве Альдераана. Это далось проще, чем он думал. Наверно, она действительно говорила правду: влечение вспыхивало вблизи, но гасло на расстоянии. В памяти осталась властная и умная женщина, а пылкая девушка в белом платье растаяла, как сон.Белому, нежному, страстному не было места здесь, среди хромированной стали и воинской дисциплины.Армитаж думал иногда, каким блестящим союзником была бы Лея, если бы понимала очевидные вещи. Про то, что таким сбродом, каким является галактика, нужно управлять стальной рукой. ?Миловать будем потом, — думал он про себя. — Когда наведем порядок?.Генерал Хакс находил в Рене все больше ее черт: они были очень похожи, мать и сын. Только направляли свои умения и силы на разные вещи. Хакс иногда думал, что Лея не оставила сыну выбора: будучи на одной стороне, они разнесли бы галактику в клочья, а так получался баланс.Баланс в итоге и вышел.Через три года после гибели Сноука представители Первого Ордена и Сопротивления сели за стол переговоров. Переговоры проходили на нейтральной территории.Все это было в итоге ровно так, как пессимистично предполагал Хакс. Долго, нудно, показательно, с постоянными перерывами для корректировки стратегий, с практически непрерывным обновлением информации, с психологическим давлением на соперников. (По левую руку от Леи сидела девушка-джедайка, одетая в белую робу, хорошенькая и, видно, за последние годы изрядно натаскавшаяся в этикете. Рен косил на нее взглядом.)Хакс оттянул воротничок кителя. От духоты и напряженной работы у него заболела голова. Ему все показалось фантасмагоричным, фарсом, вдруг пригрезилось, что лет через пятьдесят галактикой будет править третье поколение Скайуокеров — от Рена и молоденькой джедайки. Потом опять что-нибудь не поделят…Хакс вздохнул чуть громче, чем следовало, и велеречивый золотистый дроид, приставленный следить за временем, объявил перерыв.Хакс вышел из комнаты. Он был измотан и счастлив одновременно: он редко встречал таких соперников. В Первом Ордене мало кто мог бросить вызов его безупречной логике, которая особенно хорошо проявлялась в запутанных юридических случаях.Он прошел по коридору, желая немного проветрить голову, зашел в первую попавшуюся комнату, подошел к окну.Дверь прошелестела, открываясь, и в комнату медленной походкой вошла невысокая женщина в длинном платье. Они замерли, глядя друг на друга.— Нет, — сказал он, улыбнувшись.— Что — нет?— Вы хотели сказать, что нашли меня случайно. Так вот, я этому не верю.Лея вдруг улыбнулась, отзеркалила его улыбку и почему-то ничего не ответила. Прошла мимо, опустилась на кресло рядом с ним. Хакс продолжал стоять, глядя в окно, потом, словно нехотя, через силу, сказал:— Что же… Давайте тогда поговорим о вас.— Обо мне?— О козырях и слабостях Первого Ордена не скажу вам я. О Республике ничего не скажете вы. Спорить — уже наспорились до хрипоты и ещё наговоримся. Вот только и остаётся что о вас.— Знаете, я вас вспоминала, — неожиданно сказала она, — оба эти года. Все думала, что было бы, если бы у меня был когда-то такой, как вы. Я бы многих ошибок избежала. Я ведь не поняла сначала. Вам форма для другого нужна. Не чтобы устоять во время бури. А чтобы отряхнуться. Грязь отчистить. Любую. Ведь это так верно, генерал… Я сама-то была дура по молодости, в белоснежных платьях щеголяла. А вы сразу все поняли. Вот я и подумала, если бы у меня был такой…— Любовник, — резко сказал Хакс.— Сын, — мягко поправила она. Потом, поразмыслив, добавила: — Или любовник, да. Тогда все сложилось бы иначе.— А вам это зачем? — спросил генерал, опускаясь на соседнее кресло. — Вся эта вечная война, кровь, бой, страдания? Покоя не хотелось?— Видите ли, — задумчиво сказала Лея, — я действительно верю в то, о чем говорю. В торжество демократии и равенство, к которому нужно стремиться. И еще — мне хотелось, чтобы мой бедный сын вернулся ко мне.— Еще есть причина, — сказал генерал Хакс, откидывая затылок на подголовник кресла. — Я хорошо вас изучил. Вам просто нравится. Сражаться, терять, побеждать, страдать.— Я так чувствую себя живой, — сказала она и усмехнулась.— Вы адреналиновая наркоманка, — пробормотал Хакс, устало закрывая глаза.Они опять замолчали. Планетарный день клонился к закату, солнечные лучи заполняли комнату, делали ее мягкой и домашней. Внезапно Лея хмыкнула:— Забавно. Помните, в нашу последнюю встречу я вам предлагала галактикой править? Все почти так и вышло.— Это мне напомнило кое о чем… Я в прошлый раз не успел сделать одну вещь.Он резво вскочил с кресла, подошел к ней поближе, и сказал:— Генерал Органа…— Можно просто Лея, — сказала она и улыбнулась так, как улыбалась в его сне.— Лея, — согласился он, склонился над ней, взял в руки ее белую крепкую руку. — Вы позволите?И, глядя на то, как она царственно кивает головой, прильнул к ладони поцелуем.