Часть V. (2/2)

Град горящих головешек осыпался на черепичные дома, и звонкий смех сменился пронзительными криками. Люди в панике неслись прочь с площади, стараясь как можно быстрее оказаться вне зоны досягаемости, но, так как таких желающих было много, образовывалась жестокая давка. Где-то кричали затоптанные люди, плакали дети, и шум сотен ног, бегущих прочь от падающего символа праздника, превратившегося в кошмар, эхом отдавался в моей голове. Вторя этой адской какофонии, трещало и хрустело чучело, своей черной тенью преследовавшее испуганных людей. Воздух пропитался страхом, обволакивая каждого и благосклонно даря каждому маленькую частичку паники.

Я не хотела получать столь великодушный подарок, но ядовитое зерно страха поселилось и в моей груди. Я также бежала с площади, с единственным отличием – я не предавалась панике. Я не оборачивалась, не думала, что будет, если я не успею, не смотрела за перемещением огромной тени. В голове билась единственная мысль: выбраться. Взлетев на столешницу чьей-то брошенной в спехе лавки, я прыгнула, вцепившись в край черепичной крыши. Руки обожгло холодным материалом, а пальцы заскользили под тающим на глазах снегом. С усилием подтянувшись, я забралась на крышу, рассудив, что если приму участие в той толпе, то явно никогда не выберусь. Домики стояли близко друг к другу, поэтому я беспрепятственно пробежала по крышам приличное расстояние, чувствуя, как подошвы скользят, пугая меня скорейшим переломом ноги.

И вот здесь я прокляла все и всех – как назло, мне попался пролет. Дома располагались слишком далеко друг от друга, а между ними,к ужасу моему, не было ни зачуханной лачужки, ни дерева, ни даже бельевой веревки, ничего. Только расстояние, на которое у меня не было времени: грозный треск раздавался над самым ухом. Разбежавшись, я вытянула руки вперед, спрыгивая со злосчастной крыши. Но, видимо, судьба решила показать мне неприличный жест, и я приложилась о холодный пласт крыши грудью, охая от потери дыхания. Я мигом соскользнула вниз, повиснув на одних руках. До земли было добрых два этажа, и никакого сугроба там не предвиделось, лишь голый камень дорожки. Грудь жгло огнем, а я потихоньку заново училась дышать, вместо того, чтобы спасать свою жизнь. Я попыталась подтянуться, но руки не слушались, а внутри все взрывалось болью от каждого движения. Типичный пример человека, явно родившегося под счастливой звездой.

Сухой хруст оглушил громовым раскатом, и я разжала пальцы, чувствуя, как меня осыпает градом горящих головешек: какая-то часть чучела приземлилась как раз туда, где проходил мой путь, примяв часть крыши и своротив трубу. Разрушенные пласты покатились вслед за мной, но я уже не чувствовала, как они задевают меня – в тот же момент я с силой приложилась о каменную дорожку чьего-то сада. Охнув, я почувствовала, как жгучая боль острыми иглами обрушивается на мое тело. Меня будто подбросило от этой адской волны, и я лежала в полузабытье, в абсолютной темноте, под градом осколков выбитых окон и крошек черепков, судорожно ловя ртом воздух. В глазах плясали разноцветные чертики, и я бессильно водила руками по холодной поверхности дорожки, вороша последствия разрушений.

В таком положении я провела какое-то время. Может минуту, а может всю ночь – время потеряло свою материальную основу. Меня обожгло жаром, и я распахнула глаза, смотря, как языки пламени ласкают деревянные основы дома, с которого я грохнулась, и зловеще подбираются ко мне. То ли страх сгореть заживо, то ли черт пойми что еще, но я обнаружила, что могу беспрепятственно водить руками. Кое-как сев и поморщившись от тупой боли, я поняла, что чудом смогла ничего сломать. Это придало мне кое-каких сил, и я с трудом поднялась на ноги, чувствуя неприятное уханье внутри от каждого шага. Огонь подбирался все ближе, и я, растрепанная, наверняка, вся в саже и соломинах, настолько быстро, насколько быстро могла с прихрамывающей ногой, двинулась по переулкам, горящим в огне, который должен был ознаменовывать начало нового года. Должен был.

Дышать становилось тяжело, а глаза слезились. Я прятала лицо в рукаве, но это мало помогало, и я взахлеб кашляла от дыма, пытаясь хоть что-то рассмотреть сквозь эту дымку, в которой мелькали фигуры таких же, как и я, попавших в ловушку. Я уже отчаивалась выбраться отсюда, вслепую идя куда-то, не зная, куда толком. Единственное, что поддерживало меня, это мысль, что с Кеей и Рысью все в порядке – стойло моей лошадки было слишком далеко. В голову вдруг закралась мысль, а не пыталась ли моя колдунья предупредить меня о том, что могло бы случиться? «Не надо туда ехать», - так она сказала. Действительно, не надо.

Когда слезы от дыма заполонили глаза, а дыхание постоянно сбивалось кашлем, я вдруг почувствовала, как меня хватают за руку, обнимая за плечо и ведя куда-то. Я покорно подчинилась, повиснув на неизвестном, и хромая навстречу чему-то яркому. Свет множества факелов ослепил меня, и все, что я чувствовала, это очень много свежего воздуха, а еще одеяло, накинутое на мои плечи. Понадобилось немного времени, чтобы отдышаться, протереть глаза и понять, в чем тут дело. Что меня радовало, это сплоченность местных жителей. Как только громкий треск ознаменовал начало катастрофы, они быстро скомпоновались в отряды, помогая паникующим выбраться из зоны досягаемости, а когда чучело упало на деревню – помогая им выбраться из горящего ада. Вот и мне повезло быть спасенной. Низкий им поклон, честное слово.

Мы были недалеко от окраины деревни – уж больно близко высились шумящие сосны. Дотлевающее чучело лежало на разрушенных крышах домов, как огромный убитый зверь. Откуда-то из-под него все еще слышался грозный треск резвящегося пламени, который будет являться в ночных кошмарах всем выжившим. И мне, наверное, тоже. Голоса у людей были срывающимися, кто-то плакал, кто-то кричал, кто-то с воплями кидался обратно в дым к друзьям и близкими, а кто-то, как я, все еще пребывал в относительно шоковом состоянии. Из дымки, окутавшей территорию разрушений, то и дело выбегали люди, кто с сопровождающим, кто в одиночку, кто целой группой. Все черные, пыльные, у некоторых горела одежда, и им сразу же оказывали помощь.

Сбоку раздался пронзительный детский крик. Я вздрогнула, и следом за криком оглушительный треск поставил нас в известность о том, что какое-то из зданий рухнуло. Мысль о том, что невинного беззащитного ребенка придавит каменной кладкой, заставила меня скинуть одеяло на пару с тяжелой курткой, схватить мокрое полотенце и кинуться прямиком в обрывки серого дыма, из объятий которого меня только что спасли. Метаморфоз был потрясающим – стоило мне попасть в это огненное царство, как все внешние звуки, помимо грозного рева пламени, перестали существовать. Глаза вновь заполнились слезами, и я прижала полотенце ко рту и носу, дыша сквозь него и пытаясь хоть что-то разглядеть в этой дымной толще. Как я смогла разглядеть, едва не лишившись зрения, мать вашу, я была в узком переулке, и прямо передо мной горел обрушившийся дом. Не размышляя, я кинулась к скоплению обломков, замечая какое-то движение. Мне могло показаться в этом дыме, но я пошла на страх и риск. Не ошиблась. Жалобный детский голос, перебиваемый кашлем, отчаянно позвал:- Помогите!..Я упала на колени перед ребенком, тянущим ко мне руки. Маленькое тело мальчика лет пяти-шести было придавлено бревном, не слишком тяжелым, чтобы я не могла его сдвинуть. Отдав мальчишке полотенце и приказав дышать сквозь него, я изо всех сил уперлась в горячее шершавое полено, перекладывая его так, чтобы мальчик смог вылезти из-под него. Поднявшись на ноги, мальчишка уставился на меня, а я закашлялась, хватая его за руку и убегая от горящей развалины. Он всхлипывал сквозь полотенце, а я вслепую вела его обратно к выходу. Всего лишь немного, и мы спасены, на свежем воздухе, под чистым небом. Но не тут-то было.Прямо перед нами вздыбилась огненная пыль, обдавая нас волной обжигающего воздуха и мелких горячих колючек. Ударивший по ушам грохот ясно дал понять, что дом, возвышавшийся по правую сторону от нас, только что рухнул. И не просто рухнул, черт возьми, а прямо перед нами, создавая гору обломков, шипящих и потрескивающих под взбесившимся пламенем. Огонь окружил нас кольцом, и его языки, как змеи, кидались вперед, стараясь своим ядом лизнуть пойманную жертву. Душный воздух разрывал раскалившуюся грудь, а сердце стучало о ставшую невероятно тяжелой грудную клетку. Пламя бушевало, не давая нам ни малейшего шанса: мы оказались в воронке, чьи края были завоеваны опасной стихией.

Мальчишка, всхлипывая, прижался ко мне, пытаясь протянуть мне полотенце, на что я махнула рукой, показывая, чтобы он немедленно прекратил. Он понятливо уткнулся в закопченную тряпку, а я закашлялась, утыкаясь носом в грязный рукав свитера. Спину обожгло дыханием пламени, и я отшатнулась, совсем теряясь среди этого удушающего дыма, пляшущего огняи горящих обломков. Я уже не могла с точностью сказать, откуда я вытащила мальчишку, и куда надо идти. Все внутри смешалось, а грудь разрывалась захлебывающим кашлем. Мальчик жался ко мне, и я приобняла его одной рукой, горько усмехаясь: умирать в компании не так страшно.

И вдруг все успокоилось. Нас обволокло холодным горным воздухом, ледяные порывы которого ласково потрепали нас по грязным разгоряченным щекам, и я не поверила своим глазам. Вздыбившись еще раз, пламя вдруг резко погасло, маленькими костерками догорая на трещащих обломках. Не было и разрывающего глотку дыма, и лишь свежие потоки пронизывали насквозь, позволяя дышать полной грудью. И где-то сбоку задребезжал свет спасающих факелов. Мальчик от удивления и неверия даже полотенце из рук уронил, а я схватила его на руки, решив не выяснять, что случилось. Я перелезла через разом покрывшиеся инеем обломки с ребенком на руках, чуть ли не кубарем скатываясь на сожженную землю, и устремилась к выходу из смертельного переулка, туда, где нам махали руками.

Почти перед самым выходом из внезапно замерзшего ада я наткнулась на высокую заплаканную женщину, простирающие к нам руки. Мальчонка крикнул: «Мама!», - и я отпустила его, смотря, как он кидается в ее объятия, обвивая свои маленькие ручки вокруг ее тонкой шеи. Оба черные от сажи, растрепанные и пыльные, они выглядели бы до жути забавными, если бы не ситуация, в которой мы все находились. Положив руку женщине на плечо, я подтолкнула ее к выходу как раз в тот момент, когда сзади нас взревело очнувшееся пламя. Обжигающая стена горячего воздуха толкнула нас в спину, и, закрывая мать с сыном, я упала на колени, крича им, чтобы они убегали. Женщина кинула на меня благодарно-отчаянный взгляд, схватила сына крепче и бегом двинулась от догоняющих их щупалец дымового зарева.

Меня вновь окутало дымом, забирающимся через нос, рот и глаза внутрь, наполняя легкие и заставляя захлебываться кашлем. Я мигом поднялась на ноги, чувствуя, как спину обжигает горячая волна. В ушах заревел взбесившийся огонь, завоевывая свою нагло забранную территорию, и я, не медля больше, рывком кинулась вперед, туда, куда щупальца дыма не могли достать. На мгновение едкая дымка забилась в рот и застелила глаза, и я вслепую выбежала из узкого царства огненной смерти, с разбега попадая в чьи-то крепкие объятия, созданные чьими-то холодными тонкими руками, только что пульсировавших той самой магией, которая спасла нас от огненных укусов.

Я почувствовала еле заметную вибрацию, и по телу прошла волна приятной дрожи, как при легком возбуждении, и меня будто бросило в толщу свежей воды, пронизывающей меня насквозь, наполняющей каждую клеточку моего тела. Лица касались чьи-то мягкие пальцы, и под их давлением я расслаблялась все больше и больше, забывая о только что пережитых страхах. В ушах не звенела даже тишина, а внутри все будто расцветало сочными цветами, и я запоздало поняла, что со мной происходит. Чувственные пальцы, искрящиеся магией, перестали гладить мои щеки, размашистым движением огладив плечи и сжав мои руки в районе локтей, и я открыла глаза, резким ударом по щеке возвращаясь на землю.Кея опустила руку, которой только что отвесила мне приличную оплеуху, и схватила меня за ворот порванного свитера, жгучим злым взглядом почерневших глаз прожигая меня насквозь. Я будто смотрела прямиком в грозовое небо, разве что молний не видела, зато еще как чувствовала, и среди черных туч в глазах моей колдуньи, за пеленой злости, плескался чистый, сверкающий разрядами страх. Он закручивался воронкой, заставляя ее глаза рисовать мрачные образы горящих заживо людей, трупов, с пробитыми черепами, раздавленных деревянными подпорками домов жертв, тянущих руки к меркнущему свету, задыхающихся плачущих потерпевших. Ее страх, переплетающийся со злостью, отпечатком лег на меня, заставляя понять, почему она так злилась, чего она боялась, отчего хотела разорвать меня собственными руками. Она боялась не найти меня живой. Боялась прийти и увидеть меня обгоревшую и окровавленную, с остекленевшими глазами. Боялась не успеть. Боялась меня потерять, в конце концов.- Ты!.. Ты… - она кусала губы, пытаясь одним словом передать свое состояние и мое опрометчивое поведение, но такого слова не находилось, и она бессильно стреляла перепуганными глазами по сторонам. Я рывком притянула ее к себе, одной рукой подхватывая под спину, второй зарываясь в черные, мокрые от растаявших в них снежинок, волосы. Кея с силой ударила меня кулаками в плечи, заставляя охнуть, и вся сжалась, прижимаясь ко мне. Плечи ее мелко подрагивали, и она пыталась скрыть эту опрометчивость, но я мягко погладила ее по хрупким рукам, целуя в мокрый висок. Рысь за ее спиной тихо фыркнула, смотря на меня глазами, полными радостного облегчения от того, что со мной все в порядке, что я мало того, что живая, так еще и руки-ноги-позвоночники целы. Лошадка тряхнула передними копытами, низко опуская голову, и я кивнула ей в ответ.

- Когда ты приехала? – спросила я, прислоняясь губами к девичьему уху, говоря тихо и вкрадчиво. Она вздрогнула от моего голоса, пытаясь отстраниться, чтобы осмотреть меня на предмет повреждений, но я лишь крепче сжала ее в руках, говоря тем самым, что со мной все в порядке, и не стоит так беспокоиться.

- Перед тем, как ты снова бросилась в огонь, - в отличие от тела, ее голос не дрожал, а звенел арктическим холодом, подстегнутым еле заметной ноткой волнения: Боже, я не представляю, сколько сил ей понадобилось, чтобы взять себя в руки и не распечь меня прямо здесь, на спасительном пяточке, куда все прибывали и прибывали пострадавшие люди. – Это Рысь. Она прибежала ко мне взволнованная, с порванными поводьями, и мне не стоило долгих размышлений, чтобы понять, что случилось. Их крики и треск этого огненного чудовища был слышен даже сквозь шум деревьев.

- Прости меня, - я почувствовала, как она уперлась ладонями в мои плечи, и я даже не успела поцеловать ее в висок, как она оттолкнула меня, сжимая кулаки и смотря злыми глазами на мою скромную потрепанную персону. Ее глаза скользили от сбитых в кровь ног до перепачканного сажей лица, и мне показалось, что она даже покраснела от злости, бессильно опуская руки и обнимая себя за плечи.- Когда ты приехала ко мне с расцарапанным глазом и пробитой рукой, ты беззаботно смеялась и не придавала этому особого значения. Я тоже закрыла на это глаза, предпочитая забыть все, что с тобой случилось, как страшный сон, - ее голос звучал ровно и прямо, но на меня она не смотрела, предпочитая скользить взглядом по горящим домикам. – Ты была со мной, ты была жива и осталась той же, и мне больше ничего не надо было. Это было лучшим, что у меня было, что у меня есть и что у меня будет. Но если ты продолжишь подвергать себя опасности, вот так обесценивать свою жизнь я не смогу с собой справиться. Если ты решишь в конец угробить себя, я ничего не смогу сделать.

Она говорила совершенно серьезно, без малейшего намека на подтекст или издевку, и я слушала ее чуть ли не с квадратными глазами. Я любила Кею, а она любила меня, любила как-то по своему, но любила, и никогда об этом не говорила. Вообще тема наших отношений никогда не поднималась и была чуть ли не под строжайшим запретом: она знала, что я где-то у нее под боком, а мне хватало одного ее присутствия где-то рядом и возможности к ней прикасаться, и мы не вешали друг на друга таблички. Мы просто знали, и почти никогда не говорили вслух, лишь иногда она позволяла себе прошептать это в порыве страсти, или я лезла к ней с поцелуями, используя все эти нежности как аргументы. И поэтому я в глубоко ошарашенном состоянии слушала ее исповедь.

- Я люблю тебя, и не хочу, чтобы ты так легко переступала через себя. Ты не одна, помни об этом. Ты сама говорила, что влюбленные люди, как две части одного целого. И разве ты не можешь представить, что будет с целым, если одна его часть погибнет? Если тебя не станет, что… - о, Небеса, как я ее любила. Конечно, я не дала ей договорить. Просто сгребла в охапку, прерывая нежеланный для нее и для меня вопрос поцелуем. Кея что-то промычала в мои губы, мягко и одновременно жадно сминающие ее, и неуверенно приобняла меня за шею, чувствуя, как я крепче сжимаю ее в объятиях. Рысь за ее спиной укоризненно фыркнула, мол, неприлично лобызаться на людях, на что я отмахнулась, вкладывая в поцелуй одну простую истину: несмотря ни на что, я всегда буду рядом.