Часть IV (1/2)
Зима дышала утренними морозами и ночными холодами, смотрела на город льдом на лужах и изморосью на окнах. Она готовилась к уходу осени, слегка задержавшейся в природе.Горожане с неохотой встречали хмурое серое небо и серые бесцветные улицы, теряющиеся под бесконечным дождем, считали дни до Рождества и нехотя осознавали тот факт, что снега им увидеть не получится. Тоска по солнцу множилась, стоило только увидеть огромный плакат на улице с предложением махнуть в вечно-теплую Испанию на уик-энд.Саске не мог поверить в то, что Итачи с легкостью наладил дела компании, сместил его с должности директора и занял ее сам. Сам!Наглость брата поражала младшего Учиху, но против его авторитета идти было безрассудно. Ни капли благодарности Саске не чувствовал, только глубокое раздражение и желание ввинтить в Итачи обойму девятимиллиметровых. Усугубляло дело повсеместное восхищение старшим Учихой, чуть ли не возведением его в ранга святоши.Неужели целью его прилета было раздавить Саске и выставить его перед лицом публики последним пьяницей, не способным оправиться даже со смертью жены?Саске его ненавидел.
Ненавистью, граничащей с полубезумным желанием публично распять старшего брата, кровь его – каплю за каплей – испить. Сойти с ума. Плакать. И, наконец, дать земле забрать себя. Каждое слово об Итачи разрядом тока било по мышцам, нервам – Саске хотелось рычать, дико и остервенело рвать того, кто смелится при нем упоминать имя того, от проклятья которого он не мог сбежать.Последнюю неделю Саске жил у себя в квартире: нанял домработницу, в два часа прибравшую все комнаты и приготовившую некое подобие ужина; послушно проветривал помещение, купил пару новых картин взамен старым, принадлежавшим Сакуре, сменил мебель, номер телефона…И все равно не мог найти покоя. Постоянно просыпался по ночам и не смыкал глаз до самого рассвета, провожал дни в каком-то тревожном ожидании беды, вечерами бесцельно смотрел на вмонтированный в стену камин и вспоминал, вспоминал, вспоминал…Краешком сознания понимал, что не имеет права так поступать, но все равно дышал тем, что ушло без надежды на возврат. Каждым движением тянулся к прошлому, буквально жил им.Жил тем, что было задолго до Сакуры, что связывало намертво его и его брата. Единственного, наверное, человека, способного до сих пор пробуждать в нем чувства – противоречивые, сложные, больные. И каждое из них отражалось в выплясывающем румбу огне маленького застекленного камина. Чем дальше он уходил, тем быстрее приходил к старту и начинал все сначала: с тех самых пор, как погибли родители.
Круг замкнулся, и он остался в самом его центре, огражденный от близких ему глухой стеной непонимания и глупой злости.
Он был один, пока в один осенний вечер к нему в окно не постучался забытый и оставленный в прошлом неприятным воспоминанием и тупой болью в основании сердца Итачи. Любимый и ненавистный Итачи, отбирающий все, унижающий, уничтожающий, но родной и единственный в этом мире.Саске молча слушал свое сердце и не мог до конца простить себе глупой привязанности к старшему брату, по волею судьбы убившему своих и Саске родителей. Маму и папу. И поэтому каждое воспоминание и покорно опущенной голове, о тихом голосе у самого уха по ночам судорогами сжимало все нутро, будто рвало на части.
Саске ненавидел этого безумного человека! Жертву собственной глупости, виновника тупой печали с выдержкой в пятнадцать лет. Он ненавидел Учиху Итачи.***Саске и предположить не мог, что судьба нагло столкнет их лицом к лицу в маленьком лифте. Были только они вдвоем, но площади в полтора квадратных метра явно не хватало для той ярости и ненависти, которая сочилась из младшего Учихи. Да что там, всей Вселенной не хватило, чтобы вместить в себе той едкой примеси чувств, которые он носил в своем сердце.
Итачи держал в руках недельный отчет от Карин и думал, что может сделать, чтобы вернуть старых инвесторов или хотя бы привлечь новых. Он совсем не заметил вошедшего в лифт Саске и первую минуту даже не обратил на него внимания.Еще утром Неджи – один из совета директоров – предложил Саске исправить ситуацию и немедленно приехать в офис, чтобы подробно изучить проделанную Итачи работу, найти в ней прорехи и на совещании, которое должно было состояться этим же днем в восемь вечера, подвергнуть резкой критике работу старшего Учихи. Двенадцати часов вполне хватило, чтобы отыскать пробелы в деятельности Итачи и вернуть себе директорское кресло с высокой спинкой, обитое мятой черной кожей. И вот теперь гениальный план лопнул мыльным пузырем и насмешливо швырнул в лицо Саске мелкие влажные капли – Итачи решил навестить офис в то же время, что и он!Саске тихо выругался и все же нажал кнопку нужного этажа, сжал спрятанные в карманах руки и попытался абстрагироваться – мысленно перенестись на жаркий пляж в Майами, где три года назад они отдыхали с Сакурой. Солнце, теплый песок под ногами, на коже – соленые поцелуи моря, и совсем рядом его жена, ее яркий и задорный смех…Лифт тряхнуло, будто при землетрясении. Потом заморгала флуоресцентная лампа на потолке, а потом кабинка вовсе остановилась.
Приехали.
Итачи оторвался от документа и к своему удивлению обнаружил рядом с собой недовольного и очень злого Саске. Видимо, сама судьба их свела здесь, в душных квадратах уснувшего между восьмым и девятым этажом лифта. Утро понедельника должно было стать началом новой истории их семьи.
- Дерьмо! – Саске раздраженно стукнул кулаком по панели и зло зашипел от боли, ободрав кожу о металлические кнопки.
Потом пришел в себя ичерез диспетчера вызвал лифтеров. Подумал о том, что было бы неплохо с размаху въехать в красивое и надменное лицо Итачи, но отпустил эту мысль, как только приступ дикой клаустрофобии схватил его за горло, парализовал всего целиком и страхом задрожал в желудке. О да, больше Итачи Саске ненавидел закрытые пространства.Спокойно, Саске, все не так паршиво, как ты думаешь, так бы сказал психотерапевт с тренинга, на который умудрился затащить его встревоженный Наруто, лифт не сорвался и не шлепнулся в шахту с пятнадцатого этажа, ты не лежишь под обломками собственных костей и не шаришь по разрухам переломанными руками в поисках переломанных ног. В целом – все хорошо.
Только с самого вечера ему было неспокойно – в такт разозлившемуся ветру, он беспокойно мерил комнатумаленькими шагами, вглядывался в далекие и близкие огни города и ждал, когда же ему в окно постучится сон. Ему все казалось, что в тихом подъезде раздаются необычайно громкие и знакомые шаги, что где-то за спиной слышен шепот родного голоса. Итачи просачивался в его квартиру со сквозным ветром, беспокойно теребящим тюлевые занавески на кухне, окна которой он забыл закрыть. Саске в своем одиноком ожидании был не один. В соседней комнате, у точно таких же темных штор стояла тень Итачи как слепое напоминание о том, что Саске никуда не убежать и никуда не деться от пронизывающих насквозь огромных черных зрачков брата. Только вокруг абсолютной черноты переливалась дорогим виски темная радужка.
Глаза дьявола.
Первородного греха.И – его родного брата, его крови. Его ДНК.В охваченную клаустрофобией минуту он не хотел думать о том, что причина его тревог дышит тем же воздухом, что и он, смотрит на него – испытующе – своими жуткими огромными, как у наркомана по амфетаминами, зрачками, похожими на черные дыры с нечеловеческой силой притяжения.
Но рядом, в двух шагах от него стоял Итачи, на руках которого когда-то умирали его родители и в которых сейчас он держал всю компанию, которыми он сдавил ему горло и лишил воздуха.
И совсем-совсем далеко – Сакура, оставившая его в одиночестве одним холодным осенним вечером.
И тогда он понял, что выходить из лифта причин у него больше нет. Что найдет он, выйдя из ловушки лифта? К кому пойдет? Что скажет миру завтра, если не сорвется и не выльет в себя литры виски? Кому он нужен?!Саске нужны были причины. И да – причина одиночества стояла рядом с ним.
… В тот момент Саске уже не помнил себя – он выхватил из рук Итачи документы, в клочья разорвал все контракты и отчеты, выплюнул ему в лицо пару гадких слов и кричал, кричал как сумасшедший, слетевший с катушек псих. Страх четырех рядом поставленных стен и слишком, слишком низкого потолка, грозившегося рухнуть на плечи, толкнул Саске в мир сумасшествия. Ненависть свою он множил собственными силами, выбрасывал ее наружу, бросал в брата, травил его ядовитыми словами, кажется, руками проникал в его сердце и когтями раздирал огрубевшие, вроде бы зажившие раны.Пораженные нервы снова воспалились, и Итачи мог только прятать обиду и боль за ширмой равнодушия.
Итачи молчал и устало прикрывал глаза, когда младший брат слишком близко подходил к нему, слишком рвано и хрипло дышал ему в лицо – он так давно не видел в нем ничего теплого, что растворялся в воспоминаниях, когда Саске был еще совсем ребенком и по-девчачьи дулся, даже плакал, когда он обманывал, не приходил за ним после занятий по каратэ, не читал с ним книг, не смотрел взятых напрокат фильмов. Саске был для него ускользающей сквозь пальцы атласной лентой, которую очень трудно удержать и очень сложно не испортить. И чтобы не осквернить то, что он любил и любит больше жизни – он отпустил.Впервые после смерти родителей Саске позволил злым слезам задребезжать в голосе и надломить его, туго перехватить гортань.Закончить полную яда и ненависти тираду не дал точный удар кулаком в челюсть. Хрустнул сустав – по лицу и шее разожглась дикая боль, от которой внутри все скрутилось и сжалось.
Саске ошалелло смотрел на спокойного Итачи, потирающего отбитую правую руку. Он был удивлен настолько, что даже не обратил внимание на жар внутри себя от переполнившего кровь адреналина. Он даже не был уверен, ударил ли его Итачи, или стресс довел его до абсолютной шизофрении.
Саске прищурился.
Дотронулся до челюсти и вздрогнул от острого укола боли во рту. Лицо горело, будто по нему водили разожженными факелами.
…Хотел с разбега вернуть удар, но с ноги и прямо в нос, но не успел- Итачи перехватил его руки, скрутил кисти и, надавив на болевую точку, опустил Саске на колени. Унизил.Саске сам не понял, как, согнувшись под упором острого колена в самый хребет, грудиной пребольно столкнулся с металлическим и очень холодным полом, в попытке резко встать глотнул пыльный воздух и астматически закашлялся.
- Я тебе не враг, Саске.Итачи говорил тихо и спокойно, концентрируя силу на руках, удерживающих брыкающегося и лягающегося Саске.
- Я здесь, чтобы тебе помочь.
Саске, понятное дело, брата послал – далеко. Ему, в общем-то, было все равно на прилипшую к белой рубашке пыль, на пиджак, смявшийся под ладонями Итачи, на бумажные клочья, от которых, возможно, зависело будущее компании; сейчас он мог только ненавидеть.Потом старший Учиха отпустил Саске, медленно, проверяя его, младший дернул руками, рывком встал на ноги, оттряхнулся и даже не посмотрел в сторону брата – злоба затопила его разум, но он держал себя, как мог.
Итачи посмотрел на дисплей телефона – конечно, связь отсутствовала, а часы показывали всего половину девятого. Полчаса, прошло каких-то тридцать минут, а они уже успели вдребезги разбить друг другу сердца. Но этому кошмару пришел конец еще через четверть часа – двери лифта разъехались в стороны, и в широком проеме показалась вытянутая стройная фигура взволнованной и не на шутку перепуганной Карин; когда она увидела сидевшего на полу Саске, в дорогом и помятом костюме и рядом стоявшего Итачи, прислонившегося спиной к стене, глаза ее – темно-карие, отливавшие багровым вином, - расширились от страха и удивления.