5. Мория: В больнице (1/1)

Мягкий свет, отражаясь от светлых стен, заполняет небольшой холл клиники, ещё больше выбеливая его. Серебристо-серый кафель рисует на полу геометрические узоры. Я уже рассмотрел их все, потому что сижу здесь не один час. Жду результатов. Как только Генма усыпил Рюсея-сама, мы погрузили его в машину и привезли сюда, в клинику. Здесь работает знакомый врач Генмы, который любезно согласился осмотреть Рюсея-сама. Отдав его на попечение врачам, сам Генма уехал, а я остался ждать. И жду уже несколько часов. — Извините, может, вы хотите отдохнуть? — звучит робкий голос, и надо мной склоняется медсестричка. Молоденькая совсем, невысокая, аккуратная. Она заискивающе улыбается мне, а я смотрю на неё и всё жду, чтобы она сказала что-нибудь про Рюсея-сама. Но кажется, она совсем про другое.— У нас есть буфет, — снова начинает она. — Вы можете пройти туда и отдохнуть. Буфет? О чём она? Зачем мне буфет?Впрочем, да. Неподвижно сидящий несколько часов человек наверняка привлекает внимание. — Нет, спасибо, — качаю головой я. Девушка мнётся. Видимо хочет продолжить разговор, но я своим коротким ответом не даю ей никакого шанса. И не собираюсь давать. — Если что-то понадобится, обращайтесь. Мы всегда поможем, — наконец выговаривает она. И получив мой сухой кивок, девушка спешно уходит. Да когда же выйдут врачи и хоть что-нибудь скажут? Рюсей-сама, что с вами?Рюсей-сама...Как такое могло произойти? Как он мог потерять память? Неужели он совсем ничего не помнит? Как Хими? Я отлично помню эту жуткую историю, когда Хими, защищая Генму от вероломного удара ножом, не выдержал и обратился в хакуши, в изначальную форму всех ками-сама — в маленькую бумажную куклу. Обезумевший Генма потребовал от Ваки, чтобы тот вернул ему Хими, и Кукольник, поломавшись, всё же сделал это. Он полностью воссоздал образ прошлого Хими, но когда он открыл глаза, то ровным счётом ничего не помнил о прошлом. Это был совершенно новый Хими. Чистый лист. Неужели и с человеком такое может случится? С Рюсеем-сама? И теперь все воспоминания о себе, о нас, обо всём, что он когда-либо делал, стёрты? Вместо них чистый лист? — Ну что тут у тебя? — вырывает меня из мыслей резкий голос. Это Генма. Он опускается рядом на бежевый диван. Хмурится. — Пока без изменений, — отвечаю я. — Что-то они долго возятся, — ворчит он. — Я уже успел дела порешать. Напрягаюсь. Потому что догадываюсь, что за дела. И если я не ошибаюсь, то Генма и правда быстро управился. — Спасибо за подробное описание машины, — продолжает Генма, достаёт сигарету, оглядывается по сторонам и сминает её. — Нашли ублюдка. Да, всё верно. Ещё ночью я дал описание машины, которая задавила Рюсея-сама, и Генма прямо тут же позвонил своему знакомому в полиции. И вот они уже нашли. — Кто? — спрашиваю я. — Наши любимые конкуренты — Kyuden, — буквально выплёвывает он. — Они наняли тех двух ублюдков, чтобы обшарить офис. Я застал их за взломом двери, когда случайно вернулся, вытряс из них информацию и отправил придурков к праотцам. Потом позвонил вам, чтобы мусор убрали. А их, оказывается, не двое было, а трое. Третий на машине должен был их забрать. И он видел, как Рюсей грузил тела в машину. И поехал мстить. Непроизвольно сжимаю кулаки. — Спокойно, Мория. Его уже нет в живых. Из него я выжал всё, что можно. Теперь я точно знаю, что ни к какой группировке они не относились. Просто три вольнонаёмных дебила, которых никто не хватится. Но самое главное, что Kyuden теперь у меня на крючке. Уж я с ними разберусь по-свойски за такие финтиля. В порошок сотру. Генма зол. Нет, он не просто зол, он в ярости. И ярость эта будет пострашнее бешено-огненного гнева, с которым он когда-то ворвался к Ваки, требуя вернуть Хими. Эта ярость холодная, расчётливая, не сулящая ничего хорошего даже если бы Генма был обычным человеком. Но он на беду Kyuden мастер котодама. И при этом один из сильнейших. Так что конкурентов можно смело уже закапывать. Я незаметно улыбаюсь. Как бы Генма не стращал, как бы не орал на Рюсея-сама, но всё ж таки искренне переживает за него. Как за младшего брата. Иначе бы не трясло его так, не распирало бы гневом. Волнуется Генма за него. Волнуется. И я волнуюсь. Да когда же эти врачи уже закончат?И будто бы подслушав мои мысли, в холл выходит невысокий, крепкий мужчина с проницательными глазами — доктор Маэда. Пока мы везли Рюсея-сама сюда, Генма обмолвился, что доктор Маэда один из лучших неврологов и что надёжнее его и найти нельзя. Мне остаётся только полагаться на его выбор и надеяться, что этот доктор справится с проблемой. — Добрый вечер, господа, — говорит Маэда-сэнсэй, после наших приветствий. — Сделали мы МРТ и КТ мозга вашему работнику, Генма-сан. Компьютерная томография не показала никаких специфических уплотнений, магнитно-резонансная томография не выявила паталогических очагов. Чуть позже сделаем ещё электроэнцефалографию, чтобы посмотреть биоэлектрическую активность отделов мозга. В общем, на лицо картина ретроградной амнезии.— Ретроградной? — переспрашивает Генма.Для меня эти слова тоже ни о чём не говорят. — Да, такая амнезия очень характерна для ударов головой. Она не связана именно с травмой мозга, а является следствием потери сознания, шока. Не связана с травмой... Это хорошо. Это более чем хорошо, но что с памятью? — Его память... она восстановится? — спрашивает Генма. — Со временем да, — кивает доктор. — Пару недель, месяц, два, — тут сложно прогнозировать. — И всё это время он будет в больнице? — Нет, зачем же? Семь-десять дней, не больше. Дальше домашняя обстановка, комфорт, отдых, общение с близкими и родными — и память восстановится. — А увидеть его сейчас можно? — вступаю в разговор я. — Да, конечно. Он в своей палате. Пойдёмте я вас провожу. Доктор Маэда ведёт нас по коридорам и через несколько минут мы с Генмой заходим в небольшую светлую палату. Шкаф, стол, пара стульев и кровать, на которой сидит Рюсей-сама в больничной одежде. Сидит и смотрит на нас. Генма в своей привычной манере интересуется о самочувствии, Рюсей-сама отвечает, а я всё всматриваюсь в его лицо, в глаза, пытаясь поймать хотя бы тень узнавания, хоть призрачный отголосок. Но ничего. Ровным счётом ничего. Не узнаёт. Не помнит. Не знает. Чистый лист. Каково ему сейчас? Каково смотреть на нас и понимать, что не помнишь? Каково осознавать, что вся жизнь враз рухнула в забвение? Наверное, это тяжело. Наверняка. Но он держится. Вон даже усмехается, прощаясь с Генмой. — Мория, я пошёл. Ты ещё останешься? — Да, — киваю я.Генма покидает палату, и мы остаёмся одни. Рюсей-сама с любопытством и некоторой настороженностью смотрит на меня. От такого взгляда становится больно, неуютно, но я понимаю, что я для него сейчас неизведанное существо, непонятное и незнакомое. Глупо на это обижаться. Рюсей-сама не виноват в том, что ничего не помнит. — Я принёс вам сигареты и ещё кое-какие вещи, — говорю и подаю пакет.Благодарно кивнув, Рюсей-сама тут же запускает руку в пакет и вытаскивает пачку сигарет. Затем коситься на датчик дыма и со вздохом сожаления кладёт её на кровать. Принимается изучать остальные вещи. Там нет ничего особенного: зубная щётка, паста, сменное бельё, футболка, бритва, расчёска. Всё это я купил здесь. На всякий случай.— Завтра привезу ваши вещи, — я аккуратно присаживаюсь на кровать. — Захвачу тёплый свитер. Тут недалеко я видел открытую лоджию, там можно будет курить. — Ты такой заботливый, Мория, прям, как мамочка, — усмехается Рюсей-сама, запуская пальцы в волосы и откидывая их со лба. Это его жест. Его привычка так откидывать волосы. То есть тело не забыло. Оно всё помнит... Быть может, и мои прикосновения оно тоже помнит? Незаметно сжимаю кулаки, унимая волнение. О чём я только думаю? — Слушай, — продолжает он. — А как насчёт моих родных и близких? Они сейчас где? Рюсей-сама хочет снова усмехнуться, но не получается. Усмешка выходит такая жалостливая, растерянная, что я едва подавляю порыв придвинуться и обнять его. — Друзей у вас много, — спокойно отвечаю я. — Завтра позвоню им. Они наверняка захотят вас навестить. А вот что касается родителей... Ваша мать умерла, когда вы поступили в старшую школу. А отца — мастера котодама из побочной ветви клана Мито — вы никогда не видели. Сейчас, насколько мне известно, его тоже нет в живых. Рюсей-сама откладывает пакет в сторону и тихо вздыхает. — Котодама... — шепчет он. — Вы же с дикобра... э-э... кхе... Генмой не шутили, когда говорили про этих ваших котодам. Верно? Рюсей-сама поднимает на меня глаза, и взгляд у него острый, внимательный, напряжённый. Сейчас очень многое зависит от того, как я подам эту информацию. — Верно, — киваю я. — Ни я, ни Генма-сан не шутили с этим. — И ты реально сделан из бумаги? Блин, да как это вообще?— Магия Кукольника — это тайна, — пожимаю плечами. — Только он делает ками-сама для мастеров котодама, соединяя человеческую душу с бумажной куклой. Я не обманываю вас. Мне не зачем это делать. Вы же видели, что у меня нет крови, и что порезы на мне затягиваются моментально. — Да видел я, видел. Просто сложно это сразу принять. Рюсей-сама отводит глаза и запустив обе ладони в волосы, пятернями взлохмачивает их. А я смотрю и чуть заметно улыбаюсь. Потому что это тоже его привычка. Он делает так, когда стесняется чего-то или не уверен. Он повторяет жесты неосознанно, но все эти привычки крепко сидят в нём. Он не чистый лист. Нет. Он просто пока не помнит ничего, но это пройдёт. — А Генма? Он, значит, мастер котодама? — после паузы продолжает разговор Рюсей-сама. — И это он меня вырубил, да? Усыпил? Я слышал, прежде чем отрубиться. — Генма-сан один из сильнейших мастеров котодама на сегодняшний день. И да, он усыпил вас. Рюсей-сама хмыкает, а потом косится на меня хитроватыми глазами.— Слушай, ещё один вопрос: он поковырял в носу или нет? Я едва сдерживаю улыбку. Это мой Рюсей-сама. Даже несмотря на потерю памяти, он продолжает быть собой. Настоящим. Единственным. — Почти, — улыбаюсь я. — Вам почти удалось его заставить. Рюсей-сама вздёргивает удивлённо бровь, а потом болезненно морщится. — Что-то случилось? Где болит? — тут же собираюсь я.— Да всё в порядке, — отмахивается Рюсей-сама. — Голова. Доктор Маэда предупреждал, что такое может быть. — Я могу снять боль, — настойчиво говорю я, придвигаясь ближе. — Да ну, не стоит. Это терпимо. — Зачем терпеть, если я могу избавить вас от боли? Рюсей-сама хлопает глазами в растерянности, а я жму напором: — Просто расслабьтесь и приоткройте рот. Я придвигаюсь к нему совсем вплотную, касаюсь ладонью его щеки, фиксируя голову. Рюсей-сама смотрит на меня во все глаза, но рот всё же открывает. Совсем чуть-чуть. Смотрю ему в глаза и начинаю скользить кончиком языка по его губам, дразня и вынуждая раздвинуть их сильнее. И когда Рюсей-сама поддаётся, только тогда проникаю в его рот. Чувствую короткий укол боли, ощущаю, как Рюсей-сама вздрагивает, слышу его судорожный вдох, и продолжаю проникать в него. Медленно, уверенно, властно. Я играю с его языком, вовлекаю в совместные ласки, и Рюсей-сама откликается. Его проворный язычок принимает игру, увлекается поцелуем, и я слышу тихий протяжный стон удовольствия. Ещё. Боже, как я хочу ещё. Хочу уложить его сейчас на постель, задрать больничную рубашку и ласкать, ласкать это идеальное тело, такое жаркое, такое отзывчивое, такое невообразимо притягательное...Но нельзя. Нельзя пугать его. Не сейчас. Ему нужно окрепнуть. Он должен привыкнуть. Нужно набраться терпения. Пересиливая себя, я разрываю поцелуй. Отстраняюсь, внимательно разглядывая Рюсея-сама. На его лице разгоревшееся вожделение сменяется красками удивления, досады, а затем лёгкого стыда, к которому примешалась горечь разочарования. — Ни хрена же себе лечение... — шепчет он.А я улыбаюсь. У тела своя память. Её не стереть, не вышибить ударом по голове. Оно с охотой отзывается на мои ласки, оно не забыло меня. Его тело помнит всё. И я очень постараюсь, чтобы оно помнило меня всегда.