Тень Дракона. Часть III. Накануне. Валахия.Тырговиште - Османсая империя. Эдирне.. Конец 1456 года (1/1)

Мой зеркальный враг мне верен до концаИ на ветру дрожат воздушные своды.Как трудно сделать шаг.Еще сложнее?— два.Дорога наугад.Я выбрал свободу...БИ-2. Держаться за воздух.Валахия. Тырговиште.—?Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, Иже везде сый и вся исполняяй, Сокровище благих и жизни Подателю, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша…Молящийся прервался и всмотрелся в строгий, по древнему канону, лик Спасителя. Словно говоривший ему, ничтожному и грешному, пытливо испрашивая: ?Обнажи сердце свое, человече! Доброе ли замыслил ты? Худое ли?..?Доброе, Сын человеческий. Освобождение Валахии, а самое главное?— ее молодой крови, и в конечном счете и ее финансов, от ига проклятых, небесных Османов. [1] И первый шаг уже сделан. И совсем скоро о нем будет известно давнему сопернику Мехмеду, которого теперь все зовут не иначе как Великим турком, Фатихом и новым ромейским Императором… Быстро договорив: ?Благослови, Господи, и помоги мне совершить начинаемое мною дело, во славу Твою?, Владислав, сын Дракона, Господарь Валахии, сверкнул зеленым взглядом, осенил себя знамением, встал с колен и огляделся.Свитки на скромном дубовом столе без украшений, в которых он вел скрупулезный подсчет доходов своего скудного княжества, лежащий рядом, всегда готовый к бою меч, письма друга Матиаша и присланный им же латинский молитвенник как свидетели его впервые столь открыто заявленной воли и непослушания. Не только Мехмеду, но и покорном тому Патриарху и собственным продажным боярам?— предателям и виновникам в смерти отца и старшего брата. Ведь никогда ему не забыть того дня, когда он припал к ногам единственного османа, которому однажды покорился, чтобы выслушать, что ни Старшего Дракона, ни Мирчи Молодого больше нет. И что он, Владислав, теперь Господарь. Если, конечно, сумеет отстоять данные ему по рождению права. [2]?Что ж… Время пришло, мальчик, и сейчас твои претензии поддержат мои войска,?— говорил ему султан Мурад, подняв его лицо за подбородок и с вниманием заглядывая в горящие жаждой мщения и ненавистью глаза, которым так и не суждено было затуманиться слезами. —?Но там, в Валахии, где ты будешь совсем одинок, тебе потребуется поддержка того, кому ты смог бы всецело довериться. Твоего брата. Раду… Не возражай! Я знаю, что вы не ладите. И что твой брат сам предпочел компанию моего своевольного сына. Но это ничего не значит, Владислав. Как ничего не значит то, что их сейчас связывает. Потому что у тебя теперь нет никого ближе, чем он. Да?..?Да.Тогда он, кажется, хоть и с сомнением, но кивнул выбранному им самим наставнику. Как кивнул сейчас без всяких сомнений себе самому, признавая, что покойный Мурад был прав. И что все было бы много проще, будь Раду рядом.Чувствуя за спиной безусловную поддержку преданного ему младшего, он сумел бы скорее завершить то, на что в отсутствие оной потребовались годы непрерывной работы: разобраться с собственной не покорившейся ему, Господарю, высшей знатью и сосредоточить власть в своих руках. Чтобы наконец пойти дальше?— к независимости его родной Валахии.?Корыстные бешеные псы,?— думал Владислав, перемещаясь взбудораженными мыслями от Раду, чья преданность, увы, так и не стала ему принадлежать, к тем в своей стране, кто до сих пор оказывал противодействие, возражая против его дружбы с обещавшем поддержку католиком Матиашем. —?Евреи продали Христа за тридцать серебренников. Любопытно: а за сколько и кому они продут меня, если я дам слабину?..?—?…твоему брату, Господарь,?— бухнуло в унисон с мыслями. Владислав задохнулся от неожиданности, быстрым движением выхватил меч из ножен, и резко развернулся, выбрасывая руку вперед.Стоявший за его спиной единственный доверенный?— приближенный еще Влада-старшего по имени Корнелиу, который не имел своей целью напугать, а пришел к нему, спеша поделиться последними новостями, попятился к дверям.—?Господарь мой… —?пробормотал старый слуга. —?Я… Я лишь хотел сказать, что Патриарх отправил твоему брату послание…—?Не бойся, Корнелиу. Подойди. —?Владислав облегченно выдохнул, досадуя на свой порыв, и, отложив меч, поманил его ближе.Дождавшись, когда встревоженный Корнелиу опуститься к его ногам, он вгляделся в его простое, скуластое лицо, и вновь заговорил:—?Не бойся, Корнелиу. Кому, как не тебе знать, что мой клинок был направлен не на тебя, а на того, кто мог бы попытаться воспользоваться минутой моей нежданной слабости… Но… Но отчего ты так смотришь, Корнелиу?Тот горестно вздохнул.—?Тебя жалею, Господарь мой,?— ответил он, преданно глядя на своего Господаря, коего знал еще младенцем в короткой рубахе. —?Лета твои в полном цветении зрелости. Жену твою юную и чадо малое. И то, мой Господарь, что ты, подобно твоему отцу, не нашел отклика в сердцах своего боярства. И что бьешься ты теперь в одиночестве… И что Раду,?— наш молодой княжич Раду! —?который должен был бы тебя поддержать, предпочел поддерживать не тебя, а своего любовника?— османского султана. И что вынужден ты сейчас искать поддержки в стане проклятых католиков…—?Но разве… —?Владислав не заметил, как положил руку Корнелиу на плечо и на словах ?предпочел поддерживать не тебя, а своего любовника? что есть силы вцепился в него, словно когтями. —?Но разве, Корнелиу, Господу нашему Христу есть дело, на каком языке ему возносят молитвы?— на латыни ли, или?..—?Но… Но Господарь!..Корнелиу дернулся и попытался отшатнуться от столь неприкрытой ереси, но Владислав его удержал.—?Послушай ты!.. Послушай и подумай сам, Корнелиу!.. Ведь это именно войска проклятых католиков остановили Мехмеда и весь османский султанат под стенами Белграда. И выходит… Выходит, что Ему на самом деле нет никакого дела… [3]Корнелиу опустил голову.—?Может быть и так, мой Господарь. Но своей дружбой с католиком, а через него?— с папским Римом, ты потерял доверие у тех, кто когда-то хотел и мог тебя поддержать. Я… Я не вправе судить тебя, мой Господарь! Только вот думаю, не стал бы ты искать дружбы католика Корвина, если бы…Сверкнув глазами, Владислав вдруг злобно фыркнул.—?Договаривай!.. Ну же!.. Ты хотел сказать: если бы Раду был со мной заодно? Но он?— не заодно. И теперь, как я полагаю, Раду?— мой враг.—?Господарь…—?Думаешь, я не догадываюсь, что там, в послании Патриарха, который не в грош не ставит православного Господаря? —?в припадке все чаще настигающей его в последнее время, совершенно неконтролируемой ярости, зашипел Владислав, опуская лицо к испуганному лицу Корнелиу. —?Небось, благословение мальчишке обещает, если тот не обосрется со страха и рискнет посягнуть на данную мне Богом власть…—?Господарь! Господарь мой!—?Что?.. —?кривая ухмылка. —?Разве не прав я, Корнелиу?—?Прав, Господарь,?— обессилено произнес Корнелиу. —?Но вряд ли Раду, каким мы с тобой видели его в Анатолии, станет… [4]—?С чего бы нет? В Анатолии мальчишка выглядел абсолютно не заинтересованным в возвращении, но это ничего не значит. Потому что если не сам он, то рано или поздно его принудят объявить мне войну, особливо напирая на нашу святую православную веру. А после проявленного мной неповиновения его носатый полюбовничек с радостью поддержит его всей мощью своего оружия, уже явленного всем под стенами Константинополя, да и сейчас?— в Сербии. Стало быть…Влад прервался.—?Что, мой Господарь?Чувствуя, как железная хватка цепких пальцев на его плече разжалась, Корнелиу наконец перевел дыхание и посмотрел на отошедшего к столу Господаря.Тот задумчиво молчал некоторое время, но потом решительно повернулся.—?Стало быть, правильно все, Корнелиу. Иди сюда… Садись. В свете последних известий будем, мой единственный друг, составлять письмо Матиашу Корвину.?Deus nos protegat!..? [5]***?И да поможет нам Бог!? снова грохнуло тем же вечером.Закончив с молитвой, Корнелиу отчего-то снова вспомнил их с Господарем давнюю поездку в Бурсу, ко двору молодого османского султана. ?Есть две вещи, которых я больше всего сейчас хочу,?— тогда, дорогой, говорил ему Владислав, по случаю, и ради соблюдения собственного высокого положения даже в полыхавшем жаром воздухе Анатолии кутаясь в длинный в пол кафтан на густом лисьем меху. —?Первая?— увидеть брата и убедить его вернуться со мной в Валахию… любыми способами. А вторая?— это побывать на его могиле, потому что…?(Тут, кажется, Владислав прервался и помедлил. Глядя на него, неожиданно странно забывшегося, мечтательного даже, Корнелиу тоже молчал…)?Потому что кроме тебя, Корнелиу, покойный Мурад был единственным, кому, полагаю, я был когда-либо дорог, и кто не раз меня поддерживал,?— там, в воспоминании, Владислав вдруг улыбнулся так, как не улыбался еще никогда?— открыто, с какой-то дерзкой, мальчишеской искренностью:?— Хотя поначалу я его не любил. Да что там?— поначалу я просто его ненавидел! Но потом…?(Что случилось потом, Корнелиу так и не услышал из-за множества причин, главной из которых было накрывшее их тогда молчание и явное нежелание продолжать самого Владислава. Но что произошло дальше, уже в окрестностях Бурсы, он еще помнил. И помнил очень хорошо…)… —?Покарауль! Не хочу, чтобы нас увидели и прервали.—?Да, мой Господарь,?— сквозь полуденное солнце он смотрел, как Владислав спешивается, как подходит к осадившему коня белокурому всаднику. Которого в первое мгновение он, Корнелиу, просто не узнал.—?Раду!.. Брат…—?Владислав?.. Господарь…К пятнадцати годам младший сын Дракона сильно изменился. Отступивший к коновязи Корнелиу был поражен не только его внешней сверкающей красоте, но и той спокойной уверенной сдержанности, с которой он сошел с коня. С которой передал повод следовавшему за ним телохранителю. С которой повернулся и замер перед подступившим к нему Владиславом.Тот оглядел его высокую статную фигуру. Удивленно фыркнул: ?Ишь ты! Взрослый… А я, как погляжу, уже не брат тебе, а только Господарь?, потом увлек Раду к самому краю походного лагеря, где в этот час не было ни души. И где им уж точно никто не мог сейчас помешать.Солнце по прежнему слепило; в густом горячем воздухе Анатолии Корнелиу опустился прямо на землю, вспоминая совсем еще маленького мальчика, замкнувшегося в себе и очень одинокого. Незаконнорожденного, отобранного Старым Драконом у матери, красавицы Снежаны. Коего, с его странной для княжеского сына любовью к книгам и знаниям в новой семье никто не понимал. А потому?— не любил.[6]—?Корнелиу! —?он усилием воли отогнал волну памяти, чтобы спустя примерно час вскочить на ноги и преданно склониться перед вернувшимся к нему Господарем.Как оказалось, Раду уже успел уехать. Следом за ним в сторону окружавших походный лагерь маковых полей убрался и его узкоглазый телохранитель. Владислав посмотрел на их спины. И неожиданно для Корнелиу со всего размаха саданул кулаком по деревянной перекладине коновязи.—?Союза не будет!.. Мой брат… Раду сказал, что никогда?— слышишь, Корнелиу! —?никогда не вернется в Валахию!И что же теперь?..—?И что же теперь, Господарь?—?Поспешим в союзники к Мехмеду.Что ж… Понимая и с явной неохотой признавая неизбежность подобного решения, Владислав постепенно успокаивался. Хотя в его глазах еще долго продолжал бушевать зеленый огонь своенравия.—?Пока не наведу порядок в Валахии, будет так. А там посмотрим… Чего еще хотел спросить, Корнелиу?..Тот бросил взгляд на дорогу, где до сих пор остался отпечаток копыт прекрасного белого жеребца. День скатился к середине; щедрое анатолийское солнце поднялось еще выше и окончательно налилось послеполуденным жаром.—?Он… Раду… Он так сильно его любит?Владислав понятливо хмыкнул.—?Кого? Мехмеда?.. Любит, Корнелиу. Несмотря на то, что я рассказал ему о привычках султанов Османа… Невзирая на то, что его полюбовник отдал приказ об убийстве малолетнего брата и самолично отрубил голову надоевшему ему наложнику. Что само по себе есть уже даже не любовь…—?Не любовь? А что же тогда, мой Господарь?—?Преданность,?— просто и горько припечатал Владислав, вскидывая голову в осыпавшейся вместе с лепестками последних маков череде воспоминаний. —?И в этой своей безусловной преданности Мехмеду Раду когда-нибудь будет мой…?Враг…Сейчас и здесь, в засыпанным снегом княжеском тереме Тырговиште собиравшийся в Трансильванию Корнелиу не мог не признавать правоту своего Господаря.Сам по себе Раду угрозы пока не представлял. Взрослея и мужая, к удивлению Владислава становясь не кабинетным ученым с их толстыми толмудами и никому не понятными словесами, а закалившимся в боях воином, он жил своей жизнью где-то там, в самом сердце Османской империи. Но такой?— мужчина и воин, в самом жизненном расцвете, на виду у всех преклоняющий колени перед православными образами, он вполне мог стать знаменем для тех, кто был недоволен диктатом, что проводил сейчас нынешний валашский Господарь.?Ты ошибся только в одном, мой Господарь. Не султан Мехмед насадит нам Раду. Хотя и он тоже. Но первыми станут все-таки сомнения почему-то сильно расположенного в твоему брату Патриарха?,?— думал Корнелиу, укладывая в дорожную суму недавно написанное послание и оглядываясь посмотреть, не забыл ли чего. Но нет?— он ничего не забыл.Вскоре он уже стоял в заметенном снегом дворе, где его ожидали двое доверенных порученцев, приставленных к нему сопровождения и охраны ради лично Господарем.—?Куда мы, домнул Корнелиу? —?спросил один, дыша на озябшие на морозе пальцы. [7]Второй как раз вывел из конюшни и подвел к нему коня. Корнелиу крякнул, тяжело забрался в седло и, слегка развернувшись, бросил своим сопровождающим:—?В Трансильванию, ко двору Матиаша Корвина. Поехали, хлопчики… Наш Господарь и так слишком долго ждал, чтобы его подержали в его неповиновении османам. А молодой Хунъяди как никто другой готов его поддержать. [8]***Османская империя. Эдирне—?Твоя мудрая валиде права... Я слишком долго этого ждал,?— шепнул Раду. —?Тебя…В полутьме осенней ночи, постепенно укрывающей принявшие их в себя комнаты?на мужской половине?— строгую кабинетную для занятий молодого наставника с его учениками, и освещенную светильниками спальню,?— прекрасное нагое тело прильнувшего к нему Раду отливало серебром. Каждая четкая линия, каждый совершенно-скульптурный изгиб,?— высокая точеная шея, окончательно развернувшиеся и окрепшие плечи, тонкая талия и узкие бедра, смутно темнеющая, налившаяся соками плоть,?— все было залито чистым, серебристо-лунным светом. И вместе с его душой по-прежнему открыто единственному взору?— взору любящего.—?Она права, потому что знает, что ты… очень нужен мне, Раду,?— водя запылавшими вмиг ладонями по всему рельефу доступной только ему наготы, шептал ему Мехмед. —?И я тоже…?…слишком долго ждал, слишком замерз среди снегов Сербии и до безумия тебя хочу? утонуло в общем поцелуе.Когда его пожар утих, Раду приподнялся над Мехмедом на локтях. Выдохнул: ?Я тоже тебя хочу?, и без сомнений двинулся ласками ниже. Крепкая смуглая грудь, впалый живот, плоть, зажатая в тонкой светлой руке?— по затаенным стонам было заметно, что он тоже наслаждается откровенной нежностью прикосновений. Мехмед еще долго наблюдал за игрой света на безбородом лице и прекрасном теле. Но как только следом за руками двинулись губы, обнял Раду и закрыл глаза.—?Что-то не так, мое Солнце? —?шепнул любимый голос.—?Нет,?— Мехмед мотнул головой. —?Все так. Раду… Ты…—?Тшш. Ни о чем не думай… Разреши мне… просто любить тебя.Огонек последнего светильника неожиданно погас. И теперь лишь свет далекой луны озарял шелк белых волос, упавших на смуглые бедра, и волнительную гармонию жарких чувственных движений. Плоть Мехмеда все еще была зажата в тонкой светлой руке; но сейчас по бархату сокровенного, по выступившим венам, по жестким паховым завиткам, и снова?— по бархату горячей кожи,?— уверенно скользили не только сжимающим ласковым касанием: вверх-вниз, то замедляясь, то ускоряясь… Но и поцелуем?— влажным, долгим и сладостным, опрокинувшем, наконец, Мехмеда за самую грань бытия.—?Ты сумасшедший, мое сердце! Ты же знаешь, что когда ты так ко мне прикасаешься, я не могу себя сдержать,?— прошептал Мехмед, возвращаясь в сознание.—?Но я не хотел, чтобы ты себя сдерживал, Солнце мира,?— ответил Раду, поднимаясь поцелуями к его губам.Луна ушла вместе с впечатлением от первых минут под сенью Перекрестка Двух Лун. ?Это твои комнаты, Серебряный принц,?— сказал тогда вернувшийся из гарема Мехмед, в мягкой тишине осеннего вечера садясь рядом с возлюбленным за накрытую Хуршидом и Юсуфом позднюю трапезу. —?И сегодня ты принял и разместил меня у себя, тем самым открыто и всем заявив, что теперь ты?— со мной. И навсегда?.?Но ведь твоих комнат у тебя в Перекрестке Двух Лун просто нет, мое Солнце,?— возразил Раду, осторожно, чтобы не заметили прислуживающие за трапезой телохранители, касаясь его руки. —?К тому же все и так знают, что я с тобой. И?— навсегда…?—?О чем ты думаешь, Мехмед?Кабинетная со множеством книг и маленькая спальня погрузились в полумрак. Но даже зыбкой полоски света, что лился через окна со двора от разожженных там дозорными факелов Мехмеду хватило, чтобы увидеть, что приникший к его груди Раду до сих пор охвачен пламенем неутоленного желания.Увы, из-за ранения и вынужденной малоподвижности ответить возлюбленному нежнейшей из ласк Мехмед пока не мог. Все, что он смог сейчас дать, были тихие слова: ?О тебе, совершенная Белая Роза. О том, что я не могу быть рядом с тобой и тебя не хотеть?, пылкие страстные поцелуи по изящной линии шеи, и быстрые обжигающие прикосновения, заставившие Раду громко вскрикнуть и наконец-то расслабиться.Потом они долго лежали в свете вновь разожженного светильника. Мехмед на спине, заложив руки за голову. Раду?— опустившись на его здоровое бедро, осторожно водя пальцем вдоль края ужасной раны.—?Ее вид не отвращает тебя, Серебряный принц?—?Разве тебя отвращают мои шрамы? —?подняв голову, ответил Раду вопросом на вопрос. —?Нет, мое Солнце. В тебе меня ничто и никогда не сможет отвратить. Потому что ты…Мехмед улыбнулся.—?О чем ты, Раду?—?О том, что только ты для меня единственный и желанный, мое Солнце. Так было. И так будет. Что бы с нами ни случилось,?— шепнул Раду, возвращаясь в распахнутые для него объятия и после последнего поцелуя устраивая голову у него на плече.Через некоторое время, после разговоров об ошибках при штурме белградского замка, стоивших Мехмеду здоровья, и о ходе двухлетней сербской кампании, а затем и о насущном?— об обучении юных шехзаде и их постоянном соперничестве,?— сон окончательно сморил и Раду, и Мехмеда… А за окнами их покоев плыла осенняя ночь?— союзница зрелых влюбленных. И переговаривались дозорные, только что отворившие ворота въехавшему во двор Перекрестка Двух Лун всаднику.—?Откуда?—?Из Эдирне,?— бойко отозвался молоденький светловолосый гонец из ближнего окружения Великого Визиря Махмуда-паши, спрыгивая на землю. —?У меня послания для нашего Султана от его эмиссаров из Валахии, и для Раду-бея лично от Патриарха Константинова Града.***Пояснения к главе[1] Небесные Османы?— это удивительно, но ?османы? действительно переводятся как ?небесные?[2] Старый Дракон, Мирча Молодой?— Дракул переводится как ?дракон?. Прозвище Влада-старшего было ?Старый Дракон?.Мирча Молодой?— старший сын Влада и его наследникИстория их убийства жуткая и страшная. По слухам, они были заживо закопаны в землю боярской верхушкой, где и задохнулись. Именно смерть Старшего и его наследника сделала Владислава претендентом на валашский престол. Но вступить на этот престол он смог только при поддержке османских войск султана Мурада, успешно отбивших для Влада притязания соседних правителей и высшей валашской знати[3] …проклятые католики остановили весь османский султанат под стенами Белграда?— именно войска Яноша Хунъяди и его католическая венгерская армия нанесли поражение армии Мехмеда, тем самым остановив османское продвижение в Восточную Европу[4] Анатолия?— Анадол. Главы Анатолии в Розе назывались ?Маки Анадола?[5] Deus nos protegat?— слова католической молитвы ?И да поможет нам Бог? намекают, что Владислав все-таки читал латинский молитвенник, присланные ему Матиашем Корвином.[6] Красавица Снежана?— к сожалению, сколько не копала, большего, чем имя матери Раду и то, что она была боярской дочерью, ничего достоверного раскопать я не смогла. Только слухи о необыкновенной красоте и имя?— Снежана (даже не уверена, что действительно с одним ?н?, а не с двумя)[7] Домнул Корнелиу?— в переводе с румынского означает ?господин Корнелиу?[8]…в Трансильванию, ко двору Матиаша Корвина?— настоящие имя Матиаша?— Матиаш Хунъяди. Он был сыном того самого Яноша Хунъяди, который разгромил под Белгардом ведомые Мехмедом Фатихом османские войска. Корвин (ворон)?— только прозвище