III (1/1)

IДва письмаКарло, брат мой,я должен сообщить тебе о главном событии в моей жиз-ни, о том, что на свет появился мой сын?— Карло Броски. Произошло это 25 августа на рассвете. Мария чувствует себя хорошо, но не могу сказать, что все прошло без излишних волнений, для меня эта ночь стала одной из самых тяжелых, что я мог когда-либо испытать. Но, благодарение богу, все самое страшное осталось позади.Дорогой мой брат, стоит ли говорить сейчас о том, как больно мне думать о тебе, о нашей с тобой разлуке, мое сердце сжимается, и я не могу сдержать слез. Карло, сейчас, когда я взял на руки своего ребенка, он напом-нил мне то время, когда я баюкал тебя. Взглянув на не-го, я сразу назвал его Карло. Он так похож на тебя! У него светлая кожа, черные волосы и пока еще голубые глаза, но у тебя были такие же, когда ты родился. Глядя на него, я не могу не думать о тебе, не могу не вспоми-нать тебя и то время, когда мы были вместе, мы были неразлучны столько лет… Карло, брат, я ищу тебя в своем сыне, но кто мне заменит тебя? Маленький Карло лишь лечит мою сердечную рану, которую ты невольно нанес мне. Я знаю, знаю, так не могло продолжаться бесконечно, у тебя своя жизнь, а я должен был строить свою. Без тебя.Я забываюсь в семейных заботах, в обычных житейских мелочах, вроде обустройства дома или управления хо-зяйством, но, черт возьми! —?как мне горько, когда я ду-маю о нашем с тобой прошлом, ты даже не представля-ешь. Или представляешь? Ты, тот, кого я нянчил, баю-кал, кому я пел колыбельную, кого спасал от детских страхов, кого кормил и одевал, кому покупал игрушки, хотя я помню?— тебе не нужны были лошадки и шпаги, ты требовал скрипку. Нашу первую с тобой скрипку, купленную на рынке в Неаполе за какие-то гроши, ка-завшиеся тогда просто огромными деньгами. Первый твой успех, Карло?— я вижу тебя маленького, с дрожа-щими коленками, перед еще молодым маэстро. Учитель прослезился, когда услышал твой голос, да! Он плакал, Карло! Как и я, твой брат. Как твой отец, которого мы лишились так рано! Он бы гордился тобой. И я гордился тем, что я твой брат, я не уставал кричать об этом на каждом углу.Карло, я знаю, ты помнишь обо мне, ты пишешь мне, рассказываешь о своей жизни в Италии, о своем доме, о своих учениках и своей церкви. О своей, Карло! Мог ли я подумать тогда, держа тебя маленького на руках, что придет время, когда у тебя будет все свое. Мне больно думать о том, что теперь это время настало, и у нас нет с тобой ничего общего, кроме того, что мы братья, мы дети одного отца, завещавшего нам быть всегда вместе. Я плачу, Карло, я не стыжусь своих слез, потому что я люблю тебя, как свою часть, как часть своего тела: ко-гда у тебя есть рука, ты не замечаешь ее, а когда ее от-нимают?— это меняет все. Без тебя я неполноценен. Без тебя нет смысла в моей жизни. Может быть, поэтому я смотрю с такой надеждой на своего сына, на своего Карло, который теперь со мной, который так нуждается в моей заботе, как ты когда-то. Но каждый раз, загляды-вая в его личико, я вижу тебя и ничего не могу с собой поделать.Карло, я потерян, моя жизнь пуста и ничтожна, возмож-но, заботы о сыне придадут ей хоть немного смысла, я горячо надеюсь на это. Но пока, я живу, словно овощ, словно растение на грядке, день проходит, наступает другой, а что дальше? Я не хочу, я не могу так жить! Боже, не дай никому испытать такие чувства?— пустоты и безысходности своего существования. Ты поймешь меня, простишь мои слова, я знаю, у тебя ведь доброе сердце и ты всегда умел прощать. Я не могу излить свою боль другому?— священнику в церкви или другу?— у меня нет друзей и нет желания идти на исповедь, у меня есть только ты, мой родной брат, в тебе течет моя кровь, и только ты сможешь понять меня.Ты обижался, ты кричал, ты рвал мои ноты, ты ненави-дел меня, я помню, я не могу забыть наше прошлое. Ты был забавный малыш?— капризный, избалованный мною, публикой, золотом и королевскими милостями. Я готов был простить тебе все твои выходки за то, что ты творил с моей музыкой?— ты вдыхал в нее жизнь! Сам того не понимая, ты превращал эти мертвые закорючки на нотной бумаге, что возникали в моей голове, в му-зыку. Все эти ноты, без тебя они были мертвы и ник-чемны. А теперь и я без тебя мертв и никчемен.Вот так я и живу, если это можно назвать жизнью?— пустое существование, не больше. Приехав в Испанию, я надеялся на многое. Вначале мне нужно было просто быть от тебя подальше, когда я понял, что я стал тебе не нужен. Не нужен, Карло… Я, тот, который жил для тебя и ради тебя больше двадцати лет. Что мне было делать, когда ты выбросил меня, словно старую ненужную вещь? Я не обижаюсь на тебя, ты не думай, я прошу те-бя понять мои чувства. Я стал не нужен, я оказался, как и ты, перед дверью в новую жизнь, где не было места для брата. У тебя это место заняла Роксана. Это хорошо, я знал, что ты в надежных и любящих руках, я мог не беспокоиться. А у меня взамен никого, пустота. Спустя некоторое время я нашел подходящую женщину, уча-сток земли, построил дом, стал посещать службы в ме-стном храме и ярмарочные гуляния, в общем, вел жизнь такую, какую ведет большинство. Потом понял, что я стал терять себя. Моя муза умерла в этой сельской глу-ши, ее затоптали копыта грязных коров и овец, что па-сутся у меня на пастбищах. Карло, я же был композито-ром! Ты должен помнить?— я писал музыку, она звучала на сцене лучших театров Европы, в высочайших покоях и блестящих салонах! И я это помнил, брат, я ложился спать, и в моей голове звучала музыка, какофония из нот, я ворочался, стонал во сне, вскакивал среди ночи, зажигая все свечи вокруг, пугая жену, я бросался к бу-маге, чтобы избавиться от этого шума, наполнявшего мой мозг, он доводил меня до мигрени, до ужасного со-стояния, до безумства. Я писал, потом бросил это дело?— кому теперь это было нужно? Ведь тебя уже не было. Я понял, что правы были те, кто с пренебрежением отзы-вались обо мне, как о композиторе, который пишет для своего брата. Может быть, моя музыка была посредст-венна, и только ты, мой гениальный брат, придавал ей красоту и мощь своим голосом, я сознаюсь, что не сразу мог допустить такие мысли, да, я считал тебя лишь сво-им инструментом, а теперь вижу, что все было наобо-рот. Это я был всего-навсего машиной по производству нот. Не знаю, смог бы я теперь сочинить маломальскую пьеску, у меня нет вдохновения, я разучился работать, я не слышу больше моей музыки. Я ничего не слышу, Карло! Я пуст, я больше не композитор, а кто я тогда?— шевалье дон Риккардо Броски? Тот, кто с детства посвя-тил всего себя музыке, играл на нескольких инструмен-тах, ставил спектакли, писал оперы для самого Фари-нелли, теперь вынужден пасти стада и выращивать пшеницу. Я не могу, это выше моих сил, я рожден не для этого, все мое существо сопротивляется! Без тебя меня нет. Неужели я для тебя ничего не значу? Ты на-шел себя? Чем ты заполнил пустоту, образовавшуюся после нашего расставания?Я всегда считал тебя своим маленьким Карло, младшим братом, теперь вижу, как я ошибался?— ты оказался сильнее и мудрее меня. Из твоих писем я вижу, что ты счастлив, тебя окружают любовью и вниманием, это радует меня, я благодарю за это бога. Но где-то глубоко в душе мне больно осознавать, что меня нет в твоей жизни, и ты этого даже не замечаешь. Может, я не прав? Могу ли я надеяться на то, что ты все еще любишь меня, вспоминаешь меня? Помнишь, ты боялся учителя? Прежде, чем войти в класс, ты долго не мог решиться. Ты был такой маленький, одетый в костюмчик, словно взрослый, как и положено настоящему музыканту, ты носил галстук, манжеты и туфли с пряжками. У тебя дрожали руки, потому я старался сам расставлять ноты, чтобы Порпора ничего не заметил. Когда он кричал на тебя, я готов был пришлепнуть его, как таракана, готов был броситься на любого, кто косо посмотрит на тебя. Ты любил меня, как отца, ты доверял мне, ты не мог уснуть без меня, помнишь ли ты это? Как я был с тобой каждую минуту твоей жизни, как разделял с тобой твой успех и твои неудачи, как мы делили на двоих мысли, желания, чувства, ужины, подарки, славу, вино, женщин, оперы, комнаты и кареты?— всю жизнь на двоих.И вот я остался один. У меня теперь ничего нет, кроме сына, моего Карло. Я держу его на руках и думаю о те-бе. Увижу ли я тебя, прижму ли я тебя к своему сердцу? Наверное, да. Но никогда уже ты не споешь для меня мою музыку, никогда, Карло, никогда! Какое это страшное слово. Оно означает, что я никогда не буду счастлив, я никогда не смогу испытать того, что дарила нам наша музыка. Может быть, я еще увижу тебя на сцене, увижу твое лицо, которое светится изнутри, огонь в твоих глазах, когда ты подавляешь все вокруг своей силой и красотой. Это будет самый лучший день, о котором я не устаю молить бога последнее время. До-рогой мой брат, как я несчастен. Чем мне жить? Я пере-брал все, но, увы, эти поиски каждый раз оказывались тщетными. Зачем, кляну я себя, пишу эти строки, зная тебя и твою чувствительную натуру? но все же рискую излить перед тобой свою душу. Карло, пожалей меня, я?— инвалид, я ущербный человек. Пожалуйста, дай мне надежду увидеть тебя. Приезжай, прошу! Если не ради меня, то хотя бы ради того малыша, который станет на-шим с тобой продолжением. Я люблю тебя. До встречи.Твой брат Риккардо Броски, сентябрь, Испания, Мад-рид?Ближе к обеду, когда мутное осеннее солнце стояло в зените, согревая своими слабыми лучами поникшую растительность в саду, а неугомонные птахи еще щебе-тали на полуобнаженных ветвях деревьев, Роксана впорхнула в комнату, подобно пестрой бабочке, вся?— воплощение радости, юности, красоты. Только так мо-жет выглядеть женщина, которая любит сама и любима в ответ.Но на пороге она в нерешительности остановилась, ее рука, весело размахивающая веером из цветных перы-шек, замерла в воздухе, лицо преобразилось, с него ис-чезло выражение безграничного счастья, сменившееся немым удивлением. Меж изящно выгнутых дугой бро-вей пролегла тревожная морщинка, а уголки губ по-ползли вниз, как только она увидела своего супруга.Карло стоял у окна, держа в руках исписанные листки бумаги. И хотя он стоял спиной к ней, по неуловимому выражению в его позе, по развороту плеч и головы было понятно, что стряслось что-то нехорошее.—?Карло,?— она позвала супруга, осторожно входя в ком-нату.Холодный липкий страх быстро заполнил все ее суще-ство. Мысленно перебрав все возможные неприятности, Роксана уткнулась носом в спину неподвижного Карло и стала шептать что-то, уговаривать поделиться пере-живаниями, но он прятал свое лицо, настойчиво делая вид, что вглядывается в унылый пейзаж за окном.—?Карло, ради бога, что случилось? Это письмо? От ко-го? Что в нем?Наконец, совладав с собой, он глубоко вздохнул, быст-рым движением вытер глаза и крепко сжал жену в объя-тиях, спрятавшись лицом в ее распущенных волосах. Задыхаясь от нежности, в ответ она обвила его руками, испытывая ни с чем не сравнимое чувство единения с любимым.—?Ты расстроен, но кто посмел тебя расстроить? Скажи, я пойду и заколю его своей шпагой!—?У тебя нет шпаги.Девушка чувствовала, что он силится улыбнуться.—?Это не проблема, я одолжу ее у Метастазио.—?В таком случае я тебе скажу. Это Риккардо.Она вскинула глаза?— Карло смотрел с непонятной смесью горечи и счастья, на его глазах еще читались следы недавних слез. И это странное сочетание выбило Роксану из колеи?— она не знала, что и подумать, стоило ли начинать беспокоиться за любимого. Но, похоже, что он уже справился с переживаниями, и теперь смотрел с улыбкой на красивых губах.—?Что с ним не так? —?девушке было немного странно, что Карло не давал ей прочитать письмо, как это было всегда. Неизменно он давал читать всю корреспонден-цию, от кого бы она ни была, тем более, если это были письма брата. Сейчас он сжал листы в ладони и, не вы-пуская супруги из крепких объятий, не хотел делиться содержанием этого письма.—?У него родился сын.Роксана онемела, с минуту не могла ничего произнести, лишь таращилась в черные глаза, растерянные и счаст-ливые.—?Родился сын… когда?—?Не более месяца назад.—?Это прекрасно. Риккардо должно быть счастлив? —?она сделала ударение на последнем слове, интуитивно чувствуя, что именно где-то здесь кроется подвох.—?Он назвал его Карло.—?Значит, … Карло Броски?Теперь настало время и Роксане растерянно моргать ресницами, борясь с подступившими слезами: она не знала, радоваться или огорчаться.И почему, с какой стати, Риккардо забирал у брата его имя? Спрятав свое лицо на груди любимого, вдыхая родной запах, девушка искала ответы на неразрешимые вопросы, которые сопровождали их на протяжении всей совместной жизни. Руки Карло переместились с ее плеч на голову, и длинные пальцы стали перебирать пряди волос, доставляя сладкое наслаждение своими нежными ласками.—?А почему ты расстроился? Не отпирайся?— я все вижу.—?Потому что,?— Карло нервно вздохнул,?— он несчастен.—?Как это он несчастен? —?это было совсем уж непонят-но.—?И я чувствую свою вину перед ним.—?Что?! Ты-то тут причем? —?Карло удивлял ее все больше с каждым произнесенным им словом.—?Я не знаю, как это тебе объяснить, я бросил его…—?Что значит ?бросил?? Это он нас с тобой бросил, даже не попрощался по-человечески, уехал тайно, подложив записку.—?Да, и перстень.—?И перстень,?— художница вытянула руку и залюбова-лась красивейшим кольцом, которое Риккардо оставил ей, уезжая в Испанию навсегда. Почти прозрачный, не-бесного цвета голубой топаз искрился в солнечных лу-чах, играя и переливаясь расплавленным в нем небес-ным светом. —?Иногда мне кажется, что этот перстень его завещание. Оставляя его мне, он надеялся, что я смогу заменить для тебя его. Но это невозможно. Я ни-когда не смогла бы заменить тебе твоего брата, поэтому ты грустишь… Когда мы встретимся, я обязательно верну Риккардо его перстень, и вы вновь будете вместе!—?Я должен ехать к нему. Я ему нужен!—?Любовь моя, совсем скоро мы поедем в Мадрид! Ос-тались считанные дни, и ты увидишь своего Риккардо, нам бы только добраться туда без приключений.Перед отъездом необходимо было заняться неотложны-ми делами, одно из длинного списка которых было вполне приятным?— надо было заказать дорожный кос-тюм и пару новых платьев, так как предстояло появить-ся при королевском дворе. Мурлыча себе под нос весе-лую мелодию, Роксана стала собираться в город к моди-стке-швее, Катрин должна была сопровождать ее в этом маленьком путешествии, и хозяйка решила про себя, что непременно закажет и ей все, что она не пожелает. Девушки уже садились в карету, как Роксана заметила у парадного входа худенькую фигурку.—?Эмилио! Пойди сюда!Мальчик мгновенно навострил уши и бросился на зов.Роксану осенило?— ведь он тоже поедет в Испанию, а что у него есть? Ей непременно захотелось нарядить его, как пажа, или как маленького музыканта, или как… своего маленького сына.—?Забирайся, ты поедешь с нами.—?Синьора, я должен сказаться учителю, у нас назначен урок, я не могу,?— Эмилио смущенно покраснел. Ему хотелось одновременно угодить и ей, и Карло. Интересно, кого он предпочтет? Ну конечно, кого же еще! —?мальчик сделал шаг по направлению к дому.—?Эмилио, если ты сейчас откажешься ехать, то оста-нешься без подарков и нового костюма, так что выби-рай! —?она прищурила глаза и хитро посмотрела на не-го, а Эмилио в это время решал неразрешимую задачу, ему хотелось и того и другого. Наконец, судя по его ра-достным искрам в глазах, он решился. —?Синьора, я ми-гом, я только отпрошусь, вы подождете меня? Я быстро! —?и он уже мчался по дорожке к дому, на ходу выкри-кивая что-то.Волна теплого чувства охватила Роксану, что это?— что-то новое, незнакомое? Она радовалась оттого, что радовался этот мальчик, и это было настолько приятно, что хотелось плясать и петь или обнять весь мир. Каких-то пара мгновений, и не успела девушка вернуться из своих сладких ощущений в реальность, Эмилио запрыгнул в карету, сияя от радости.Когда экипаж выезжал на большую дорогу, минуя вил-лу, она отодвинула занавеску и увидела в окно, как Кар-ло, стоя на балконе, смотрит на карету и машет рукой. Всю дорогу до города Роксану не отпускали мысли о любви к нему и о том счастье, которым он ее наградил.?Люблю, люблю, люблю тебя?,?— повторяла она про себя, вызывая в сознании образ своего любимого мужа. Закрыв глаза, отдавшись дороге, подпрыгиванию кареты на ухабах и опасных поворотах, девушка представляла нежное лицо, обрамленное шапкой черных кудрей, мягкие губы, глаза, отливающие на солнце черным ча-ем, изысканные длинные пальцы, каждый сустав кото-рых был создан для того, чтобы извлекать музыку из инструмента?— клавесина или скрипки. Потом ее вооб-ражение разыгралось, и чтобы вовремя остановиться, она встряхнула головой, прогоняя назойливое желание физически ощутить под своими ладонями драгоцен-ность?— ее Карло.Модистка все утро провела в ожидании приезда гостей. И лишь они показались на пороге, она сразу же провела их в большую гостиную, налила чай в красивые чашки и выставила огромную вазу с разными печеньями и сла-достями.Забавно было наблюдать со стороны, как Эмилио стес-няется?— он не вымолвил ни слова за все то время, пока ехали в карете, и сейчас ему сделалось скучно и явно хотелось угощений, но все свои муки он сносил покор-но. Пора уже было пожалеть его, все-таки он?— мужчи-на! А какой мужчина будет слушать бесконечные дам-ские диалоги о моде, о фасонах платьев и плащей, о шляпках и перчатках.—?Эмилио, садись за стол, поухаживай за дамами! —?и, глядя, как он наливает чай, протягивает блюдечки с пас-тилой, как держит спину, Роксана поняла, что мальчик вырастет в прекрасного юношу, достойного самого высшего света.Стоило только посмотреть на его красивые руки, такие же тонкие и музыкальные, как и у его любимого учите-ля. Роксана невольно залюбовалась мальчиком: ворот белой рубашки был раскрыт, обнажая длинную шею и гордую посадку головы, как у римских статуй, запястья были тонкие и красивые, кожа смуглая, но ровная, по-крытая идеальным загаром цвета поджаренного хлеба, волосы свободно падали на лоб и плечи черными завит-ками, по-видимому, он все делал для того, чтобы похо-дить на своего кумира?— учителя, а глаза сверкали от солнечных бликов, как агаты.Увидев пристальный взгляд на себе, он разволновался, спрятал под стол руки, словно спрашивая, ?что я сделал не так??, Роксана поспешила одобрительно кивнуть ему головой и улыбнуться.—?Синьора Терезия, у меня к вам будет небольшая просьба!—?Все что изволите, синьора Роксана.—?Оденьте вот этого молодого человека так, чтобы все придворные фрейлины упали в обморок при его появле-нии при Испанском дворе!Модистка понимающе подмигнула в ответ:—?Будет сделано! Синьор Эмилио, пойдите ко мне, я сниму с вас мерки.Надо было видеть его лицо, дамы чуть не прыснули со смеху! Покраснев, как помидор, мальчик выронил из рук печенье, и его рука с чашкой чая дернулась так, что половина пролилась на скатерть.—?Ну-ну, не бойтесь меня, молодой человек! Я же не лекарь! Я все лишь модистка.—?Да, Эмилио, как же ты собираешься стать знамени-тым артистом, если боишься швею? —?Роксана, уже не сдерживаясь, хохотала.—?Синьора, я мечтаю быть композитором.—?Вот и нашелся преемник синьору Риккардо Броски.Эмилио, отвлеченный от обряда обмеривания, забылся:—?Это брат синьора Броски? Вы можете познакомить меня с ним? —?глаза мальчика разгорелись, как угли.Синьора Терезия крутилась вокруг Эмилио с лентой в руке, обмеряя и так и эдак, но он не замечал ничего и испытующе смотрел на Роксану.—?Конечно, дорогой, мы обязательно поедем к нему, он нас очень ждет, и думаю, будет рад увидеть всех, вклю-чая тебя. Ты познакомишься с синьором Риккардо и, быть может, он даст тебе какие-нибудь полезные сове-ты. Ты знаешь, что он писал много опер и почти все они были созданы для твоего любимого учителя? Синьор Риккардо так любил голос своего брата, что не мог со-чинять для других исполнителей.—?А он больше не пишет?—?С чего ты взял?—?Потому что синьор Карло не поет больше.Вот так… как говорится, устами младенца. Девушка обняла мальчика и потрепала его по голове:—?Синьор Фаринелли скоро будет петь, и ты увидишь его во всем великолепии! Увидишь его на сцене, осве-щенного со всех сторон прожекторами, среди богатых декораций, в умопомрачительном костюме древнего воина. Он будет лучше всех, все станут смотреть только на него и будут с нетерпением ждать его выхода. А ко-гда он выйдет на сцену и встанет, гордо подняв голову, обведет глазами публику?— в зале будут кричать и па-дать в обморок от восторга! —?Роксана как будто оку-нулась в прошлое, ощутила давно забытые чувства вос-торга и трепета.Эмилио заворожено смотрел на ее лицо и губы, которые произносили пламенную речь о Фаринелли:?— Мальчик мой, ты многого не видел, можно сказать, что ты не видел ничего! Когда ты своими глазами уви-дишь Фаринелли, услышишь его голос, заполняющий весь театр, ты поймешь, что за человек занимается с тобой музыкой?— это величайший человек на свете, это гениальный исполнитель, это бесподобный артист и му-зыкант!Время в приятной компании пролетело быстро, пора было возвращаться домой. Все заказы сделаны, фасоны платьев художница нарисовала сама, не придерживаясь никаких модных условностей, памятуя лишь о том, как Карло каждый раз выходил из себя, исполняя роль ее камеристки и борясь с бесконечными пуговичками и крючочками. По дороге заехали в магазинчик за крас-ками и холстами, затем в кондитерскую, где девушка позволила Эмилио выбрать все, что его душа пожелает, а потом еще за книгами, так, что дома оказались уже в сумерках.—?Дорогой мой, чем вы тут занимались, пока нас не было? —?Роксана прильнула к супругу, отвечая на его нежный поцелуй. —?Я так соскучилась…—?Мы целый день занимались ?Антигоном?, ты не представляешь, что тут было, Пьетро и Антонио пере-ругались, маэстро был доволен их ссорой, я еле сдержи-вался, чтобы не бросить их и не отказаться от участия в этом спектакле, в общем, это было невыносимо.—?Бедный мой, представляю! Вы ужинали уже? Я ужасно проголодалась, и Эмилио надо покормить.—?Я не хочу, они лишили меня аппетита, в моей голове такой хаос?— я не знаю, как осилю эти арии, что насо-чинял Метастазио…Разговор продолжался уже за столом.—?Эмилио, ешь,?— пришлось прикрикнуть на маль-чишку, который ковырял вилкой в тарелке,?— он сего-дня посетил кондитерскую, и вот результат.—?Теперь понятно, почему молодой человек предпочел урокам поездку в город,?— Карло укоризненно глянул на своего ученика, а тот спрятался за салфеткой. —?Плохой из тебя воспитатель,?— добавил он уже на ухо жене, чтобы никто не услышал, и ей стало отчего–то стыдно.—?Сейчас твои музыканты где?—?Угомонились час назад, их одолела усталость, и, сла-ва богу, они оставили меня в покое.—?А теперь явилась я, и я вряд ли оставлю тебя в покое,?— так же шепотом она сообщила ему, чувствуя, как его волосы щекочут губы, и с удовлетворением заметив, как вспыхнул его взгляд, но в ответ услышала:—?Нет, нет, нет, cara,?— меня нет!Чуть скользнув по ее щеке губами, он попрощался и ушел. Эмилио все также водил вилкой в своей тарелке, рисуя узоры соусом.—?Что? Совсем не хочешь есть?—?Нет, синьора, позвольте мне уйти.—?Иди, дорогой, спокойной ночи.—?Спокойной ночи, синьора!Ну вот, все ушли, оставив Роксану одну в огромной сто-ловой. ?Утро вечера мудреней, или нет, не так, все что ни делается, все к лучшему, нет, совсем не то, все хо-рошо, что хорошо кончается,?— да, именно так!?,?— сказала себе художница и отправилась в мансарду, где уже через полчаса ее принял в свои объятия Морфей.Вскоре после вышеуказанных событий, Никола Порпо-ра получил письмо. Старик был немало удивлен, что кто-то помнил о нем и знал, о его местонахождении, и, держа в руках конверт с незнакомым адресом, он долго скреб себе подбородок, раздумывая, от кого бы это мог-ло быть, затем, видимо, решившись, резким жестом рас-крыл письмо и немало удивился.Письмо было от его бывшего ученика, великолепного контральтиста Уберти, прозванного Порпорино и состо-явшего на службе у германского короля Фридриха.В своем письме Уберти сообщал, что музыку Порпоры очень ценят в Берлине и что если бы учитель пожелал приехать к нему, он уверен, что добился бы постановки его новых опер. Он горячо убеждал Порпору покинуть Италию, где артисты были жертвами вечных интриг со стороны разных партий. Порпорино с большой похва-лой отозвался о просвещенном вкусе своего короля и о почетном покровительстве, которое тот оказывает му-зыкантам.?Если этот план вам улыбается,?— писал он в конце письма,?— скорее отвечайте, каковы ваши условия. Ру-чаюсь, что через месяц я добьюсь для вас положения, которое обеспечит вам, наконец, спокойное существо-вание. Что касается славы, дорогой учитель, то доста-точно будет вам написать, а мне спеть написанное вами, чтобы вас оценили, и я надеюсь, что слух об этом дойдет до самого Дрездена?.Последняя фраза заставила Порпору навострить уши, как старого боевого коня: то был намек на успех Хассе и его певцов при саксонском дворе. Мысль сравняться славой со своим соперником на севере Германии на-столько улыбалась маэстро, что он без всяких колеба-ний ответил Порпорино, поручая ему хлопотать за него в Берлине. Он сообщил ему свои требования, стараясь быть как можно скромнее, дабы не потерпеть неудачи.За столом, накрытым в мраморной столовой, маэстро сообщил о своем решении покинуть виллу Фаринелли и перебраться в поисках счастья в Германию. Не обош-лось и без старческого брюзжания и укоров, несмотря на покорное выражение лица Карло, ему пришлось пе-ренести последнюю вспышку гнева учителя:—?Порпорино?— единственный из моих учеников, кто не забыл, чем он обязан своему учителю! Порпорино никогда не стремился изменить то, что приобрел у меня?— умение петь свободно и чисто, без фиоритур, придер-живаясь разумных традиций, и это неизменно удавалось ему. А, как получалось у него адажио…—?Маэстро, а как же другие ваши ученики? —?Пьетро щурился, видя, как его близнец сидит, словно в воду опущенный. —?Не слишком ли вы жестоки к Фаринел-ли?!—?Другие ученики,?— профессор многозначительно посмотрел на Карло,?— настолько ослеплены собственными успехами, что забыли все то, чему я их учил. Согласен, что искусство, блеск и гибкость исполнения великих виртуозов производят больший эффект и вызывают больший восторг у публики, обожающей всяческие изощрения. А вот Порпорино никогда не согласится потворствовать дурным вкусам, и хотя поет всегда в одной и той же манере, его никогда не надоест слушать.—?Не зря, маэстро, я не выбрал вас в качестве компози-тора для моего ?Антигона?! —?припечатал Метастазио, возмущенный такими несправедливыми речами.—?Куда уж мне, тягаться с вами?— небожителями! —?парировал старик и, бросив скомканную салфетку, вы-скочил из-за стола, не дожидаясь окончания обеда.—?Карло, не расстраивайся так! Вздорный старик, ну что за характер! —?Пьетро подсел к другу и подлил ему вина в бокал. —?Друг, на тебя смотреть больно, ну пере-стань, ты же не думаешь, что он говорил серьезно?!—?Да зачем вообще он такое говорит всегда? Карло, по-верь, что мне никогда не надоест слушать музыку в тво-ем исполнении, ты так умеешь импровизировать и ор-наментировать, что одна и та же ария у тебя каждый раз звучит по-разному!—?И мне тоже никогда в жизни не надоест твой голос, даже если ты станешь петь одну единственную арию! —?добавил Метастазио.В конце концов удалось утешить виртуозо, ни за что ни про что обиженного стариком учителем. Роксана даже немного растерялась, когда узнала о его решении?— уе-хать в Германию, всего какой-то месяц назад они с Кар-ло думали забрать его с собой в Мадрид, и всю жизнь обеспечивать, тем самым отдавая ученический долг Фа-ринелли, и вот результат. Ну что ж… теперь надо было пережить расставание, по-видимому, последнее. Сомнительно, что они могли еще встретиться?— учитель и ученик, вот так разъезжаясь по разным странам.Уже собраны были вещи, заказана карета, загружен не-малый багаж с лучшим вином и табаком, карета набита мягкими покрывалами и подушками. Попрощались с маэстро по очереди все?— падрэ Мартини, специально приехавший из монастыря, поэт Метастазио, нагло чмокнувший старика в обе щеки, Антонио Маццони, почтительно склонившийся в прощальном поклоне, Эмилио, которого Никола Порпора потрепал по голове и вручил ему в подарок перо, выудив его из кармана камзола.Синьор Лучиано все еще обходил карету, собственно-ручно проверяя, надежно ли держатся все детали, при-шла пора, подойти и Карло, но он не торопился, дер-жась за спинами всех присутствующих.—?Подойди же, сын мой,?— произнес старик, протяги-вая ему обе руки, и тут Роксана заметила, что в глазах его появились слезы. —?Обними меня, вот так… Да, я иногда бываю резок, но не будь я таким, ты не достиг бы и половины своего триумфа. Дорогой мой, сердце подсказывает мне, что я вряд ли увижу тебя еще. Я ведь стар, и путешествия мне уже не по плечу. Я знаю, что вы хотели пригреть меня, пригласить с собой, но, изви-ни, я не могу пользоваться вашей добротой, и мне еще хочется задать этому саксонцу пороху!—?У вас получится, маэстро.—?Конечно, получится. Единственное о чем я жалею, это что не увижу ?Антигона?. Я уверен, что ты будешь блистать также как и раньше, когда мы ставили моего ?Полифема?… Нет! В тысячу раз лучше?— ты изменил-ся, ты стал взрослей, ты познал жизнь, познал любовь, а это даст тебе массу новых оттенков голоса, хотя больше чем у тебя, их ни у кого нет. Дорогой мой сын, скажу тебе по секрету?— никто другой не сравнится с тобой, никакой Порпорино, никакой Кафариэлло… Ты?— мой сын, любимый, дорогой, мой ученик. Ты идешь своим путем, от этого я иногда прихожу в ярость, но это един-ственно правильный путь любого человека?— помни, он только твой! Не позволяй никогда никому сбить себя с него. Он приведет тебя к успеху. Ну все, хватит проща-ний.Роксана, cara, дай я поцелую тебя. Я благодарю бога за то, что рядом с моим сыном такая женщина. —?Порпо-ра говорил совсем тихо, так, чтобы не слышал никто вокруг, обнимая девушку дрожащими руками. —?Не обижайся на меня за то, что я был резок с Карло?— это подстегнет его, не бойся за него?— он закален, и хорошему певцу необходимы иногда эти удары, главное, он это знает, ему пойдет на пользу. Береги себя, береги Карло, береги вашу любовь. —?Она слушала старика, обливаясь слезами. —?Впереди у вас целая жизнь, вы еще так молоды, на этом долгом пути вас будет подстерегать не только успех, слава и богатство, будут ссоры, опасности, непонимание и ревность, будут ужасные интриги и сплетни. Все можно пережить, но только вместе. Обещай мне, что не бросишь его, обещай!—?Я обещаю, синьор, я вам клянусь.—?Хорошо, дитя, я тебе верю. У меня оттаяло сердце в вашем доме, сердце давно очерствевшего человека, брошенного всеми, забытого и покинутого, стало биться по-новому, теперь я готов к работе, готов писать. Вы окутали меня заботой и лаской, и благодаря вам я по-чувствовал себя нужным и важным, хотя, от меня было мало толку. Спасибо! Карло, сын мой, подойди!И маэстро соединил в своих ладонях руки Карло и Рок-саны:—?Прощайте, дети мои, да благословит вас бог!Минуту спустя лишь дорожная пыль напоминала о при-сутствии здесь величайшего композитора современно-сти, о маэстро Никола Порпоре.IIДжулия и БроскиньоНеумолимо наступали холода, и так же неумолимо при-ближался день отъезда. Сердце мое сжималось от страха перед будущим, и ничто уже не могло успокоить мою тревогу.—?Карло, расскажи мне еще раз, что написали в том письме?—?Cara, ты читала сама.—?Я хочу услышать от тебя?— когда ты говоришь, я меньше беспокоюсь. Что нас ждет в Испании? Карло, успокой меня, скажи, что там будет пусть не так, как здесь, дома, но хотя бы сносно…—?Коломбина, там тепло, ты не будешь мерзнуть, там его величество приказал построить для нас дворец…—?Целый дворец?!—?Да, рядом с королевским дворцом, а еще он строит театр.—?Специально для тебя?!—?Специально для Фаринелли,?— Карло улыбался и выглядел более чем спокойным.—?А королевская семья? Какие они?Лицо его просияло:?— О, это самые благожелательные люди, каких я только знал! В ту пору, когда я жил у Фи-липпа, ко мне относились, как к родному человеку. И теперь, я думаю, не стоит беспокоиться.—?А я? Как я там устроюсь, что я буду там делать? Не-ужели и мне придется предстать при дворе? Больше всего меня беспокоит именно это.—?Успокойся, cara, уверяю тебя, что ты будешь укра-шением любого общества. Твоя красота, твои манеры, а самое главное?— твой ум и талант затмевают всех вы-сочайших особ любого королевства, поверь мне.—?Поверить тебе? Твоим льстивым речам? Синьор Бро-ски, вы плохо знаете меня! Я крайне скромная, трусли-вая девушка и талант мой весьма посредственный, так что надежды на эти качества мало. Придется мне пона-деяться на вашу протекцию.—?Я тебе ее устрою.Но внезапно этот разговор постепенно стал терять свой шутливый тон, когда я узнала, чего мне еще придется ожидать от новой жизни в Мадриде.—?Коломбина, я больше всего беспокоюсь о другом… Я думаю не о монаршей семье, у меня нет сомнений, что они полюбят тебя не меньше, чем меня, а о том общест-ве, что неминуемо окружает любого известного челове-ка… Не все, кто встретится тебе при дворе, и тем более среди театральной публики и прочего окружения, будут такими же чистыми, как семья королевы и наши с тобой друзья. Мне жаль, что я вынужден буду разделить с то-бой не только сладостные минуты, но и горечь моей жизни. Видит бог, как я не хотел этого!Я забралась на колени к своему мрачному гению и крепко прижалась к нему:—?Я выдержу все, лишь бы ты был рядом. Я не стану никого слушать, я не буду верить никому, кроме тебя, обещаю! Мне бы найти свое занятие там, найти, быть может, новых учителей, и еще покровителей, любителей живописи. Я не ошибусь, думая, что большую часть времени буду оставаться одна, предоставленная самой себе?—?К сожалению, скорее всего это так и будет,?— Карло стал целовать мою руку, лаская пальцы, будто извиня-ясь перед каждым из них. —?Я вынужден буду полно-стью отдать себя театру, а что это, ты, наверняка, пом-нишь.Как мне было забыть нашу жизнь в Венеции… С утра виртуозо было не добудиться, а потом, после завтрака в одиночестве, я уезжала расписывать церкви и залы в богатых палаццо. Поздний обед собирал большую компанию за одним столом?— и учитель, и брат, и хозяева дворца, и гости, кого там только не было! Весь день Карло занимался с маэстро, а к вечеру, каждый день, за исключением пятницы и воскресенья, он пропадал в театре. Видела я своего любимого лишь из ложи. Единственным плюсом было обилие свободного времени, которое я посвящала своему развитию, как художника. Вот так, театр полностью забирал у меня моего Карло, и вскоре предстояло снова отдать его публике.—?Значит, нам осталось совсем немного времени друг для друга?—?Cara, я постараюсь, чтобы ты не скучала там.—?Хорошо. А как твоя роль?—?Мы с маэстро почти всю ее прошли. Не думаю, что у меня возникнут какие-то трудности, но вот у директора театра возможно.—?Что ты имеешь в виду? С оперой что-то не так?—?С Кафариэлло! Пьетро просто безумец! Ты только представь, что стоит уговорить Кафариэлло и Гуаданьи выйти на одну сцену!—?Да еще с тобой,?— засмеялась я, млея от гордости за своего царя певцов, Фаринелли. —?Драки не будет? —?намекнула я на скандальную историю, произошедшую с Куццони и Бордони, однажды сцепившихся прямо на сцене.Гендель был единственным спокойным созерцателем этой бурной дуэли между двумя примадоннами. Сохра-няя свой хладнокровный вид, он тогда еще предложил подлить масла в огонь и подождать, пока страсти не за-тихнут сами собой.—?На драку Кафариэлло вполне способен, и помахать шпагой, проткнуть соперника?— это тоже было.—?Да ты что?! Он дрался на дуэли?—?Дрался, причем весьма неплохо,?— мне было непо-нятно, отчего Карло такой довольный, когда произносит столь ужасные вещи.—?Ты меня пугаешь! И что?— ты можешь предполо-жить, что будет, когда вы втроем соберетесь вместе?—?Шпаги, яд, кинжал в бок?— ну, все, что обычно ис-пользуют в таких случаях, это как минимум.—?А что тогда максимум? —?Карло со смехом наблю-дал за моим испуганным взглядом.—?Замяукают.—?Что?!—?Коломбина, ты такая смешная! Ты должна была слышать, как расправлялись с Генделем?— срывали афиши, пускали в ход подкуп и собирали целые толпы аббатов, которые поднимали такой шум, что ни ноты невозможно было услышать?— все средства хороши в войне театров. А примадонну могут просто замяукать?— Куццони устроили ?кошачий концерт?, когда она вышла на сцену, в партере стоял такой вой, что она бед-няжка не смогла справиться с нервами и бросилась на свою соперницу.—?Боже мой. Какой ужас.Я во все глаза таращилась на вполне спокойного и до-вольного Карло, который рассказывал мне ужасные ве-щи про театральные интриги, про обратную сторону театра, так, будто говорил о погоде.—?И ты не боишься?—?Все боятся, и я не исключение. И то, что мне еще ни разу не устраивали кошачьего концерта, наводит на мысль, что когда-нибудь это случится.—?Замяукать Фаринелли?! Шутишь? Да кто ж посмеет?! Никогда этого не будет! Ты слишком замечательный?— твой голос, он гипнотизирует толпу, ты мог бы стать властителем мира, если бы захотел, ты не представляешь, как он действует на людей!—?К великому сожалению представляю,?— Карло отче-го-то стал грустным, глаза его опустились, и на них упала тень то ли печали, то ли длинных ресниц. —?Я не говорил тебе, ты все пыталась узнать причину, почему я не хочу возвращаться. Я испугался. Да, я признаюсь те-бе, я испугался силы своего голоса, который, как ты за-метила, имеет огромную власть над людьми. Я видел, как этот голос спасал короля Филиппа, он возрождал его к жизни, он исцелял недуг, с которым не могли справиться врачи. Этот голос подарил мне тебя, мое со-кровище! Кто знает, если бы ты не услышала мое пение, держал бы я тебя вот так в своих руках, конечно, нет. А это богатство, которым осыпали меня с ног до головы?— золото, бриллианты, картины, дворцы, все это лишь из-за него. И в то же время, я знаю, какую страшную ненависть вызывает он в людях… Гендель до сих пор не может мне простить моего голоса. Кафариэлло ненави-дит его за то, что он не единственный превосходный певец в мире, а с ним еще целый сонм певцов, которые вынуждены играть вторые роли. Я видел, как люди ли-шались сознания, слыша его. О, коломбина, я до сих пор не знаю, чем я обладаю?— зло это или благо. В какой-то момент я решил покончить с этим, запереться, замол-чать. Но, вот видишь, как все обернулось…—?Все обернулось, как нельзя лучше для всех! Ты бу-дешь блистать, как раньше, публика будет носить тебя на руках, король будет счастлив, я буду счастлива, уче-ники смогут увидеть пример для подражания, масса по-ложительных вещей, всех не перечесть! И главное, что ты вновь станешь собой. Знаешь, чего бы мне еще хоте-лось? Чтобы Риккардо снова стал писать музыку. Тогда и он будет счастлив.—?Так и будет.—?А потом, когда сезон закончится, мы поедем домой, и тебе пришлют контракты из Вены, из Неаполя и Вене-ции, быть может, даже из Лондона. И ты непременно должен будешь выбрать Венецию.—?Венецию? Не Лондон?—?Нет, Венецию! И мы поселимся в каком-нибудь па-лаццо на Гранд-Канале, и каждое утро стены нашей спальни будут окрашиваться в розовый цвет, я не знаю, что там за секрет освещения, но в Венеции все розовое с утра. И гондольеры будут кричать под окнами: ?Оооээ-ээ, берегись!?, и Карнавал, площадь Сан-Марко в кон-фетти. Эмилио к тому времени поступит в консервато-рию и станет писать кантаты для церкви, по выходным будет приезжать домой, а я буду баловать его сладостя-ми и подарками.Карло вслушивался в звук ее голоса, нежный и глубо-кий, и ему казалось, что все, что она рисует, все эти картины будущего непременно исполнятся, так живо она это видела, так страстно жаждала этого. Странная девушка, живущая словно в другом мире, своем собственном, придуманном и нарисованном ею, как картина. Она сама казалась чем-то нереальным, призрачным и оттого хрупким, как мечта. К ней хотелось прикасаться, чтобы убедиться в том, что она живая, что она существует.-Карло, что ты так смотришь? —?Роксана засмеялась, и ее смех рассыпался вокруг, как звон хрустальных коло-кольчиков.-Я не могу поверить, что ты моя. Знаешь ли ты, как много ты для меня значишь?-А ты представляешь, что ты для меня? Похоже, что нет,?— Роксана протянула обе руки и стала проводить самыми кончиками пальцев по его лицу. Медленно ведя дорожку по щеке, они переместились на контур губ, брови, глаза, легко, как прикосновение ветерка. Карло зажмурился:-Cara, что ты делаешь? —?голос его опустился до шепота, ему не стало хватать воздуха, а она не унималась.-Я рисую тебя, ты?— совершенное создание, и ты не по-нимаешь этого. Ты прекрасен, ты?— воплощение красоты и гармонии. И я не устаю рисовать тебя: кистью, воображением, памятью, но твоя красота всегда ускользает. Моих сил не хватает на то, чтобы поймать ее. Когда у меня получится создать твой портрет, тогда я стану считать себя состоявшимся художником.Метастазио ворвавшись в гостиную, застыл в дверях, получив увесистый шлепок одной из створок, которая не преминула захлопнуться, прищемив ему ногу, и за-ставив ретироваться, скорчившись от боли. Но воркую-щие любовники, ничего не замечали вокруг, для них существовал только уединенный покой и их любовь. Роксана выскользнула из объятий своего супруга и раз-ворошила стопку нот лежащих на клавесине?— это была партия Деметрия.—?Карло, больше всего на свете мне жаль, что я не обу-чена музыке! Смотрю на эти ноты, и они кажутся мне иностранным языком, как бы я хотела их понимать. Как ты это делаешь?Карло уселся на бархатную скамеечку перед инструментом и пробежал быстрыми пальцами по клавишам.—?Не знаю, это то же самое, что говорить.—?И ты их читаешь, как буквы?—?Можно сказать и так.—?И ты считаешь, любого можно научить этому?—?В консерватории были такие мальчишки, которые понятия не имели куда попали, но их обучали, значит, любого, но не каждый мог выдержать бесконечных уро-ков, которые длились из года в год. Порпора заставлял петь один лист в течение шести лет, тут у любого поя-вится отвращение к музыке.—?Но только не у тебя?—?Нет, я был упорный,?— улыбнулся Карло, вспоминая ужасные годы, проведенные им в консерватории. —?Я решил?— или я или он.—?И ты победил.—?Я победил.-А меня ты можешь научить чему-нибудь? Самому простому? —?она коснулась своими пальцами клавиш.Карло усмехнулся какой-то своей мысли, пробежавшей у него в голове.—?Как-нибудь научу.Его рука скользнула вдоль ее пальцев, лежащих на кла-вишах, он наклонился к девушке, сначала поцеловал ее волосы, потом медленно повернул к себе ее лицо и по-целовал в раскрытые покорные губы.Быстро пролетало время, и оставались последние дни в Италии. Все вещи были собраны, экипажи готовы. Со-провождающие наняты. Одних солдат, которые выпол-няли роль охраны, было более десяти человек. И вся эта шумиха немного нервировала всех, кто был вынужден участвовать в этих сборах.Синьор Лучиано старался изо всех сил лишний раз не беспокоить своего хозяина, но суетливая беготня слуг так или иначе заставляла сердце Карло замирать при мысли о том, что скоро придет конец ему спокойному существованию. Роксана внешне казалась спокойной и невозмутимо наблюдала за всем, что происходило в до-ме и во дворе, из окна своей мансарды. Вещи она упако-вала давным-давно, остались лишь картины, висящие на стенах да пара громоздких этюдников и мольберт, оди-ноко стоящий посреди мастерской.Солнце уже не грело, по утрам на еще зеленую траву опускалась изморозь, а облака все чаще напоминали дождевые тучи, холодный ветер гулял в саду, срывая остатки лепестков и листья. Таким было суждено стать и последнему дню на этой прекрасной белой вилле, ко-торая превращалась в одинокий замок, брошенный хо-зяевами, и издалека походивший на белоснежный ко-рабль.Я гуляла по саду, не зная, как убить эти последние часы, чем заняться, когда даже мои мелки были запакованы в бог весть какую дальнюю корзину. И вдруг послышались шаги по тропинке, зашуршала осенняя листва под башмаками, минута, и прямо мне в колени уткнулась кудрявая головка, увенчанная косами. Девочка схватила меня за юбки так крепко, что я не могла ее оторвать от себя.—?Джулия! Ты как сюда попала?! Ты что, плачешь?Она прятала мокрое от слез лицо, еще сильнее зарыва-ясь в мою юбку. И мне пришлось опуститься на колени, чтобы успокоить ее. Джулия рыдала так, как будто на-ступил конец света. Ее слезы окончательно лишили ме-ня самообладания, и я расплакалась в ответ.—?Я узнала, что ты уедешь завтра,?— сквозь всхлипы-вания, выдавила она, уткнувшись мне в плечо. —?Я сбежала, чтобы попрощаться с тобой, отец ни за что не хотел пускать меня, но я не могла, не могла…?— и сно-ва рыдания.—?Девочка моя, как же так, не надо было этого делать, что теперь будет?—?Мне все равно, я не хочу, чтобы ты уезжала!—?Джулия, это невозможно, я не могу остаться.Она не понимала, просила вновь и вновь, чтобы я оста-лась, чтобы не покидала ее, она боялась своего отца, твердила, что он будет бить ее, и эти детские мольбы вызывали во мне мучительные чувства бессилия и жа-лости, ну что я могла поделать?! Она придумывала, как надо поступить, она спланировала всю мою жизнь на год вперед, решив, что я останусь здесь, и буду продол-жать преподавать в школе. Джулии казалось, что школу я не посмею бросить ни за что. О, как она горько оши-балась на мой счет!—?Девочка моя, я не могу! Сознаюсь, что я поступаю несправедливо по отношению к тебе и ко всем ребятам, но, что я могу поделать, лишь пообещать, что по воз-вращении наши занятия продолжатся! Самое главное, что наша школа не закроется из-за того, что мы уедем! Эй, посмотри на меня, синьор Броски дал распоряжение всем учителям, и по музыке, и по грамматике, они про-должат с вами заниматься! Падрэ Мартини никогда не оставит вас своей милостью! А я скоро вернусь, лишь пройдет зима, и вот увидишь, к лету я буду уже здесь, а ты к тому времени подрастешь и станешь совсем взрос-лой девочкой.—?А Эмилио?!—?Эмилио?.. он едет с синьором Карло,?— ох, как тя-жело мне было это говорить.Джулия забилась в рыданиях, и я могла понять ее чув-ства, получалось, что Эмилио был лучше, чем другие, ведь по-детски это выглядело именно так. Я вспомнила завистливые лица тех детей, что оставались в глухой польской деревне, когда меня сажал в карету пан Лю-бецкой.—?Джулия, у Эмилио никого нет, синьор Карло ему вместо отца, подумай сама, а у тебя есть родители,?— каким слабым мне показалось это оправдание.—?Они не любят меня! А ты любишь, я знаю,?— девоч-ка снова крепко прижалась ко мне, и только теперь я заметила, что у нее в руке зажат какой-то листок.—?Это я нарисовала для тебя, возьми на память,?— она отдала мне рисунок и отступила на два шага назад.Она сдалась.Джулия поняла, что исправить ничего уже нельзя, что все ее планы разрушились. И их разрушила только что я, та, которую она, по-видимому, искренне любила. Дрожащими руками я поднесла к глазам лист бумаги, сквозь пелену слез, силясь рассмотреть, что на нем изо-бражено. На большом и уже изрядно помятом листке светило солнце Италии, свисали виноградные гроздья и пышно буйствовала фиолетовая глициния, вдали синела полос-ка моря, а в центре была я и Карло, держащие за руки девочку и мальчика?— это были Джулия и Эмилио.Комок, подступивший к горлу, не давал мне сделать ни единого вдоха. Я была оглушена и сбита с толку. Давно мне не было так больно. Мое сердце встало и отказыва-лось стучать, лишь жгучая боль разливалась в том мес-те, где жила внутри меня душа…Как в кошмарном сне происходило потом все, что за-вертелось быстрее водоворота, увлекая за собой в страшный омут все глубже и глубже, синьор Лучиано, появившийся так внезапно, как будто свалившись с не-ба, схватил девочку на руки и попытался унести, угова-ривая и предупреждая о какой-то опасности.Я стояла, не в силах поднять руку, не в силах двинуться с места, сжимая в руке это трогательное признание Джулии. Она кричала и билась в руках Лучиано, в конце концов, ей удалось после пары ударов ногами, освободиться и броситься ко мне. Лучиано твердил о необходимости скорейшего возвращения девочки в деревню, он снова собрался оторвать ее от меня, и ему почти удалось это сделать, но Джулия вцепилась в мое платье, что было сил, и когда она вновь оказалась в руках управляющего, то в ее руках осталась лента с моего корсажа.Не дай бог никому пережить то, что выпало на долю этой девочки, да и я чувствовала себя не лучше. Мысли мои были полны стыдом за то, что привязав к себе это невинное существо, я покидала его, оставляя в этой бес-просветной глуши.И уже не в силах видеть, как эту малышку тащат прочь, чтобы отвезти в деревню, я стала умолять синьора Лу-чиано отпустить ее, позволить ей хотя бы этот вечер провести в нашем доме, чтобы по-человечески попро-щаться. ?Всего один час, синьор, прошу вас!??— умоля-ла я его, но управляющий был непреклонен, осознавая, чем это может обернуться для самой девочки.Посреди этого кошмара явился Карло.Он появился в саду, рядом с нами и быстро без лишних слов и движений, завершил эту беспокойную трагиче-скую сцену. Джулия оказавшись на его руках, крепко обвила его шею своими тонкими смуглыми ручками. Слезы еще дрожали на ее ресницах, но девочка уже не билась в истерике. Словно почувствовав себя в безопас-ности, она прижалась со всей силы к Карло, и было по-нятно, что ни к какому синьору Лучиано она больше не пойдет.Одной рукой прижимая к себе девочку, другой Карло приказал нам оставаться на месте, мы послушно замер-ли, да что и говорить, я не могла бы сделать ни шагу. Глаза Карло потемнели, он был бледен, как полотно, внутри его мгновение продолжалась борьба, ему хоте-лось утешить меня, но, помедлив немного, он бросил взгляд на управляющего и быстрым шагом скрылся за деревьями, унося от нас девочку.—?Синьора, пойдемте,?— Лучиано теребил меня за пле-чо, он по глазам научился читать указания своего гос-подина, и теперь его задачей было позаботиться обо мне. —?Прошу вас, вот так, потихоньку. Пойдемте, я провожу вас в дом, а Катрин согреет вам чай. Все будет хорошо. Не беспокойтесь за девочку, я уверен, что синьор Броски позаботится о ее безопасности. Ее отец не настолько глуп, чтобы связываться с нами, он не тро-нет девочку.Вот так, уговаривая, будто больную, он довел меня до-мой, и мне захотелось уединиться со своей бедой. Доб-равшись до кровати, я без сил опустилась на нее и с го-ловой укрылась шалью. Слезы уже высохли, лишь боль в груди напоминала о происшедшем. Незаметно опус-тилась тьма, но вставать, чтобы зажечь свечу не хоте-лось, странная апатия сжала меня в тиски так, что и двигаться не было сил.—?Любимая моя, Роксана… —?Карло обнял меня и ста-щил с моей головы шаль, под которой я прятала горев-шее лицо. —?Повернись, посмотри на меня.—?Нет, я не хочу,?— я действительно не хотела показы-вать ему свое заплаканное и распухшее лицо.—?Ну хорошо, cara, не переживай, никто не посмеет тронуть ее.—?Не в этом дело.—?Этот рисунок… я подобрал его сейчас в саду на до-рожке, ты, видимо, потеряла.Мои плечи вновь вздрогнули от накативших к горлу рыданий, но Карло лишь тихо гладил меня по спине, успокаивая, как маленькую.—?Она хорошо рисует, это твоя заслуга, ты просто мо-лодец. —?В ответ всхлипывания. —?Когда-нибудь она станет такой же замечательной художницей, как и ты.—?Как она станет? —?она даже писать не умеет!—?Научится, ведь главное?— желание.—?Ты прав, как всегда.—?Почему ты плачешь?—?Я не плачу.Даже затылком я почувствовала, что он почему-то не расстроен, как я. Мне стало обидно, и я упорно цепля-лась за край подушки, скрывая в ней лицо.—?Извини, я не буду больше, я ведь обещала тебя нико-гда не плакать. Просто я не могу,?— и опять поток слез. —?Мне жалко ее. Она любит меня, а я ее бросила.—?Ты ее не могла бросить, она всего лишь девочка из деревни, которую ты учила рисовать.Как я взвилась! Подушки полетели на пол, сама я, пута-ясь в шали, пыталась вскочить на ноги, руки мои задро-жали от возмущения: ?Как ты можешь так говорить?! Ты с ума сошел?? Но, увидев лицо моего Карло, я поня-ла, что его слова просто дразнили меня.—?Иди ко мне,?— и я оказалась в самых теплых объяти-ях, о которых можно только мечтать. —?Роксана, у нее есть родители, Джулия это не Эмилио, его отдали мне, он никому не нужен, кроме меня.—?И меня,?— обиженно прошептала я, уткнувшись но-сом в кружева его рубашки.—?Да, кроме нас. А вот с девочкой другое дело.—?Я понимаю. Просто я сержусь на себя за то, что неос-торожно подружилась с ней, и позволила приблизиться больше, чем позволяют отношения учителя с воспитан-ником, наверное, я просто нуждалась в ее любви. Тебе же необходима любовь Эмилио, а она?— девочка, она нужна мне. Как думаешь, она сможет забыть меня?—?Не уверен, cara. Кто сможет тебя забыть?!—?Знаешь, она все придумала, как я останусь здесь, а ты уедешь с Эмилио. А мы должны будем вас ждать, коротая время в мастерской, рисуя лето и солнце.—?Это невозможно. Я не смогу без тебя ни петь, ни дышать. Ты тоже нужна мне.—?Я знаю, Карло.—?А ты о чем мечтала, когда лежала тут, укрывшись от всего мира под своей шалью?—?О том, что мы едем в Испанию все вместе, вот так, как на ее рисунке, держась за руки. Но я знаю, что это глупо и невозможно. Прости меня!?— Я тебя прощу за все, если ты сейчас же успокоишься и разрешишь мне остаться с тобой. Знаешь ли, только теперь я понял преимущества маленьких комнат под крышей, здесь гораздо теплее холодной осенью! Давай я спою тебе колыбельную.—?Хорошо,?— сказала я в ответ, чувствуя себя малень-кой девочкой.—?Вытри слезы,?— Карло уложил меня рядом, укутал теплым одеялом и стал гладить по голове, от чего в носу защипало с новой силой и перехватило дыхание. —?Не смей опять заплакать, слышишь?—?Нет, не буду, только обними меня посильней.И тогда Карло обнял меня нежно и ласково, и, погру-зившись в его тепло, мне показалось, что я согреваю свою душу, жар его сердца проникал насквозь, расплы-ваясь по моим венам. Боже мой, никто меня никогда не обнимал, ни когда я была ребенком, ни потом, когда я стала юной девушкой.Я знала такое страшное одиночество, что нельзя описать словами!Лежать в слезах, уткнувшись в край подушки и молить бога о том, чтобы он послал тебе ангела с неба, а потом представлять его вымышленного рядом, как будто ты не одна.Вот он прилетает в спальню, опускается на край посте-ли, а ты просишь его: ?Возьми меня за руку?, и протя-гиваешь ему пальцы, натыкаясь на пустоту. Но и это не останавливает твое раненое одиночеством сердце, ты сжимаешь в кулаке воздух и … улыбаешься, ангел с то-бой. И он единственный твой друг и собеседник. ?Мне холодно,?— говоришь ему,?— приляг рядом, обними меня?. И вот ты снова улыбаешься, ангел ведь все слы-шит и жалеет. Так и уснешь, в руках своего ангела, а утром ночные переживания позабудутся, главное, пере-жить эти одинокие часы перед сном. Главное, не ду-мать, что ты одна во всем белом свете, что некому рас-сказать о том, как прошел день, что ты нарисовала кар-тину, а какая она, дурная или красивая, спросить не у кого. Тут не знаешь, что мучительнее: душевное или физическое одиночество, каждое приносит свою ни с чем несравнимую боль.—?Карло…?— тихо позвала я его.—?Что?—?Тебе было одиноко когда-нибудь, так, чтобы ты раз-говаривал со своим ангелом?—?А ты часто с ним говоришь? —?не ответил он, целуя меня в макушку.—?Однажды я подумала, что отдала бы все на свете, всю свою жизнь, все свои будущие годы, сколько бы их не осталось, за то, чтобы почувствовать его прикоснове-ние.Карло еще сильнее прижал меня к себе, когда я призна-лась ему в этом.—?Карло… бог услышал меня! Меня обнимает мой ан-гел! И это так чудесно! Ты только представь, мне тепло, мне больше не одиноко! Это так много, это больше то-го, что я могу осознать. Я чувствую твои руки! Это ли не чудо? Я чувствую, как близко, рядом с моим, бьется твое сердце! Правда ли все это?—?Cara, любовь моя, когда ты так говоришь, мне боль-но. Почему тебе выпало столько страданий? У тебя та-кая чуткая душа и такое большое сердце, это ты?— мой ангел. Я тоже звал тебя, поверь, не раз… Я представлял тебя, и твой дух так же проводил со мной мои ночи, а когда меня посещали страшные мысли, он останавливал меня. Я чувствовал твою любовь, твою душу, которая нашла меня раньше твоего прекрасного тела. Но, слу-шая тебя, я понимаю, как малодушен был я, не испы-тавший и половины твоих страданий, о мое бедное ди-тя… Забудь все, что было, оно никогда уже не вернется! Я никогда не позволю твоим пальчикам мерзнуть, нико-гда твои красивые глаза не будут плакать, я живу для тебя, моя царица! Приказывай мне, все, что хочешь, я исполню любые твои желания, чего бы мне это ни стои-ло. Я люблю тебя!—?Я тебя люблю, мой Карло, мне почему-то так грустно в эти последние дни, сама не знаю почему. Я думаю о будущем, меня страшит неизвестность. Но это пройдет, ведь я рождена странствовать! И в Мадриде я еще ни разу не была. Карло, поцелуй меня. Хорошо… А теперь колыбельную,?— я устало закрыла глаза и вздохнула.—?Я спою тебе колыбельную, которую сочинил мне брат. После смерти отца я заболел, и Риккардо был со мной каждую минуту, на ночь он всегда мне пел ее. А теперь я спою ее тебе, надеюсь, что она тебе понравит-ся.—?Мне всегда все нравится, что поешь ты.—?Тогда закрывай глаза.И я услышала такую песню, такую мелодию, что слож-но представить, как она могла родиться в сознании Рик-кардо, мелодия ни с чем не сравнимой светлой грусти, похожей по своей гармонии со стуком дождика за ок-ном, похожей на материнскую ласку к своему дитя, по-хожую на светлое весеннее небо и мою Венецию. Такую песню мог петь гондольер, укачивая своего маленького сына, рассказывая ему о прекрасном мире, о солнце и ветре, которые поднимают волны на море, о красивых девушках в деревенских нарядах, танцующих на площадях, о бесчисленных виноградниках и апельсиновых рощах, о святости любви.Chi non sente al mio doloreQualche affanno dentro al coreVada pur tra foschi orroriTra le valli a sospirar.Il mio bene, il padre, il regnoMi ha rapito fato indegno.Sommi Dei, se giusti sieteFin ponete al mio penar—?Это очень красиво! Мелодия прекрасна, а слова гру-стные.—?Слова придумал не Риккардо, он писал музыку. Спи.—?Карло…—?Что?—?Давай не поедем завтра,?— я сама удивилась своему желанию, не говоря о Карло, который привстал на кро-вати и с изумлением заглянул в мои глаза.—?Как это? Ты хочешь, чтобы все эти полсотни человек, которые нас сопровождают, все эти кареты и повозки, лошади и кучера, солдаты и наши друзья музыканты, проснувшись утром, узнали, что мы не едем?—?Именно так,?— какой-то бесенок вселился в меня. —?Отложим на один день! Всего лишь один единственный денек, пожалуйста!Судя по тому, как Карло смотрел на меня, он не мог от-казать.—?И зачем тебе этот денек понадобился?—?Я хочу проститься с Италией. С морем, с горами, с деревнями, с виноградниками, с каменистыми дорогами и полями. Ведь я этого больше не увижу.—?Всего какой-то год.—?Целый год, Карло!Он сдался довольно быстро, и пробормотал, что невоз-можно отказать чудесной нимфе, лежащей в его руках, смотрящей так влюбленно и пронзительно, что ноет сердце.—?Хорошо, cara, мы останемся на столько, насколько ты захочешь.—?И король будет ждать?—?Пусть ждет.—?Я тебя так люблю! Но это еще не все.—?Что же еще?—?Завтра я хочу с тобой поехать на лошадях по окрест-ностям, мы все посмотрим в последний раз, мы везде побываем и все запомним так, чтобы картины нашей любимой Италии остались в памяти так ярко! Чтобы я могла в любой момент, закрыв глаза, увидеть их. И мой Ragazzo последний раз будет возить меня.—?Хорошо. А теперь закрой глаза и спи, пока тебе в го-лову не пришли еще какие-нибудь мысли. Утром я дол-жен решить одно дело, когда я вернусь, поедем на ло-шадях.О делах я своего супруга не спрашивала?— их у него бы-ло всегда предостаточно. Самое главное?— мы остава-лись дома на еще один целый день!..Чуть только забрезжил рассвет, и холодный туман под-нялся в долинах меж гор и окутал собой все дороги, Карло тихо выбрался из мансарды. Спустившись вниз, он отыскал слугу и попросил оседлать лошадь, тот сразу же повиновался. Через пару минут все было готово, и, ударив шпорами в бока высокой каурой кобыле, Карло мчался сквозь этот молочный туман по направлению к деревне.У дома, в котором жила Джулия, он остановился и, держа под уздцы лошадь, позвал хозяина. Здесь уже ни-кто не спал, крестьяне вставали очень рано и выходили на работу. Женщины стряпали еду на открытом воздухе у нехитрой каменной печки, чумазые мальчишки, за-стыли, разинув рот, увидев господина. Джорджио вы-скочил навстречу и согнулся в поклоне:—?Господин! Чем я обязан вашему визиту? Что-то слу-чилось? Моя девчонка что-то натворила?—?Вы верно заметили, я приехал поговорить о Джулии.—?Я так и знал, что она доведет меня до беды! Говорил я ей, предупреждал?— не шастай к господам!—?Подождите, девочка ни в чем не провинилась, по-слушайте, я приехал попросить вас.При этих словах крестьянин разогнулся наполовину, снизу вверх начал заглядывать в лицо Карло, пытаясь понять, в чем тут секрет, чтобы господин просил, это по меньшей мере должно быть что-то сродни извержению Везувия!—?Мы уезжаем в Испанию, я хочу попросить вас отпус-тить девочку с нами.Глаза Джорджио сузились, он сжал кулаки так, что по-белели костяшки пальцев, но он все так же стоял в по-лупоклоне, не поднимая головы.—?Господин, я не могу отпустить с вами мою дочь. —?Он нарочно сделал ударение на последнем слове. —?Она нужна нам.—?Для чего? Вы вдруг вспомнили, что Джулия ваша дочь, странно. Так для чего она нужна вам? Вы можете ответить мне на этот вопрос?Глаза Джорджио забегали, он отчаянно соображал:—?Хотя бы в качестве помощницы. Знаете, она непло-хой работник, была, пока…?— но тут крестьянин осек-ся, и достаточно вовремя.—?То есть, ее будущее вами уже определено?Карло хоть и не верил, но все же ждал, что мужчина за-икнется о любви к девочке, к своей дочке, но ответ Джорджио оказался прозаичней.—?У наших детей будущее давно известно, они рожде-ны для пашни… Господин, позвольте спросить, а вам она зачем? Вы хотите забрать у законных родителей ре-бенка, могу ли я узнать, что вы собираетесь с ней де-лать?—?Госпожа говорила вам, у вас плохая память? Так я вам повторю, девочка будет учиться, у нее большое бу-дущее, и не на пашне, как вы сказали. Не беспокойтесь, она будет жить в роскоши, и не будет чувствовать себя чужой в нашей семье.—?В вашей семье? —?язвительно процедил крестьянин, всей душой желая донести куда следует на священника и на то, что он преступил закон, но уж больно велика была фигура, стоящего перед ним человека, и он нико-гда бы не отважился на такой поступок, да и власть в округе представлял не кто иной, как синьор Карло Бро-ски! Но от этой мысли яд с языка Джорджио капал с удвоенной силой. —?У девочки есть семья, и никакая другая ей не нужна, господин.Карло начинал терять терпение, но он приехал сюда с твердым намерением решить этот вопрос раз и навсегда, и отступать он не привык.—?Вы говорите о семье, но ни разу не произнесли слово любовь.—?Господин, я понимаю для чего она вам понадобилась, ведь у вас своих детей нет и никогда не будет…—?Зато у вас их похоже в избытке, и отсутствие одного из них вы даже не заметите!Словесная дуэль продолжалась недолго. Крестьянин понимал, что хоть по закону ребенка у него отнять ни-кто не сможет, но все же тягаться с тем, кто сейчас сто-ял перед ним, было невозможно. Оставалось лишь про-считать все выгодные варианты, ведь, чего греха таить, девчонка и вправду была лишним ртом, как и все рож-дающиеся дети в больших крестьянских семьях. И Кар-ло, и крестьянин прекрасно знали, что любого ребенка можно было купить, так не редкостью были случаи, ко-гда мальчиков в Италии покупали с целью сделать из них певчих в папских церквях, и притом цена вопроса была просто смехотворна.—?Хорошо. Я вижу, мы не договоримся по-хорошему. Я заплачу вам. Сколько?Джорджио про себя уже потирал руки.—?Нууу, девчонка была очень работящая, одна работала за двоих. И ее отсутствие будет очень заметно. Возмож-но, наемный работник спас бы нас, и мать вон совсем больна, одни мальчишки, ей тоже помогать надо по хо-зяйству, обед готовить, стирать, воды наносить…Карло перебил этот поток слов и назвал такую сумму, что у крестьянина перехватило дыхание, и он практиче-ски распростерся у ног господина.—?Одно условие, вы больше никогда не вспомните, что у вас была дочь. Вы никогда не посмеете посягать на ее свободу и на все то, чем она будет обладать. Забудьте ее навсегда. Завтра мы уезжаем, утром мой человек прие-дет за девочкой.Карло вскочил на коня и, почти не видя дороги, от яро-сти, застилающей глаза, пустился в обратный путь. Его передергивало от отвращения к этому существу, кото-рое называлось человек, мужчина. Отец только что про-дал свою дочь, торгуясь, как бы не продешевить, меняя ребенка на золото…У ворот стоял Эмилио. Он распахнул деревянные створки и, приложив ладошку к глазам, всматривался вдаль. Когда на дороге в клубах пыли показалась фигура всадника, он стал размахивать руками и, чтобы его стало видно, даже забрался повыше на жердь. Заметив мальчика, Карло придержал лошадь, и в его сердце не осталось ни капли того неприятного чувства, которое сопровождало его всю дорогу до дому.—?Эмилио! Что ты тут делаешь?—?Я захотел встретить вас, учитель.Карло спешился и потрепал мальчика по голове.—?Вы куда-то ездили, в деревню?—?Все- то ты знаешь, хитрец. В деревню.—?Я чувствовал, вы не беспокойтесь, дома никто не знает, синьора еще у себя, внизу накрыли завтрак, я ре-шил дождаться вас. А что вы там делали?—?Эмилио, не знаю, как ты отнесешься к тому, что я сейчас скажу, надеюсь, что хорошо… ты уже взрослый и должен понять. В общем, Джулия теперь будет жить с нами.Эмилио был не сильно удивлен, похоже, что это не ста-ло новостью для него. Но он весь просиял и запрыгал по дороге, словно козлик.—?Ура!!! Я так и знал! Я верил, что вы не оставите ее! Спасибо! Но вы чем-то сильно огорчены. Это из-за ее отца?—?Да, Эмилио, из-за него, но давай забудем это. Теперь мы все вместе, и никто не посмеет нас разлучить.Внезапно мальчик обхватил Карло и прижался к нему всем своим худеньким телом. Карло был так высок, что видел только кудрявую макушку.—?Синьор Броски, господин, я хотел бы вас попросить.—?О чем, дитя мое? —?и, видя трепет своего ученика, Карло не мог и представить, что же такое случилось с Эмилио. —?Друг мой, вы можете говорить без страха, о чем вы хотите попросить?—?Синьор, я хотел бы носить ваше имя…Эмилио поднял свои черные глаза и с благоговейным трепетом посмотрел на учителя.—?Я знаю, что ученики часто берут имена своих учите-лей, как Порпорино у Порпоры.Карло вздохнул с облегчением и засветился от счастья.—?Ах, вот что! Ну и как вы хотите называться, молодой человек?—?Броскиньо, синьор!-Броскиньо… Великолепно! Но я надеюсь, что вы выбе-рете карьеру композитора? В таком случае вам более пристало называться своим именем.—?Нет, синьор! —?вскричал мальчик. —?Прошу вас, не лишайте меня теперь такого счастья, которое вы только что подарили мне!—?Что ты, дорогой, никогда! Броскиньо, скажи, отчего ты принял такое решение?—?Я хочу быть хоть немного похожим на вас,?— и это трогательное признание смутило и так растерянного Карло. —?Потому что я люблю вас, как своего отца.Казалось, никогда до селе Карло Броски не был так сча-стлив, как в эту минуту. Он поднял мальчика на руки, а тот обнял его, не сдерживая слез.—?Я тоже люблю тебя, как своего сына, Броскиньо. По-чему ты плачешь?—?Вы тоже плачете.—?Неправда, ты слишком много видишь, это ветер!—?Вы и ваша жена, учитель, для меня словно родные, я совсем не помню, чтобы мой родной отец так заботился обо мне, он никогда не разговаривал со мной, только давал тумаков, чтобы я не мешался под ногами, а мать… больше всего на свете я хотел бы, чтобы у меня была такая мать, как синьорина Роксана, когда она об-нимает меня, я чувствую себя наконец в безопасности, я так рад, что вы взяли меня тогда!За Эмилио отец не попросил ни гроша, просто привез его на виллу и попросил взять мальчика в обслугу. Прощание их было столь кратким, что никто толком не понял, что ребенка по сути подбросили на двор, как не-нужного щенка. Он был восьмым ребенком в семье и притом ребенком бестолковым, немощным, по мнению его отца, все, на что он был способен, это петь в цер-ковном хоре и часами сидеть, любуясь на облака, кому такой нужен?Эмилио улыбался, разглядывая лицо своего любимого наставника, друга и теперь уже он чувствовал?— второ-го отца. Карло поставил его на створку ворот и тоже смотрел на мальчика, видя его как будто в первый раз: растрепанные кудри, румянец на загорелых щеках, чер-ные угольки глаз. Как будто его отражение, как будто отражение Риккардо. Хотя, наверное, все итальянцы были похожи друг на друга и в конечном итоге все они были братья.—?Броскиньо, если хочешь, то можешь обращаться ко мне отец.Конная прогулка удалась на славу, после вкусного зав-трака в обществе четырех прекрасных мужчин, сидящих вокруг меня, так что я чувствовала себя принцессой, приготовили лошадей, и Пьетро имел наглость нару-шить нам свидание тет-а-тет.Мы отправились втроем на берег моря по каменистой, иногда почти вертикально спускавшейся дороге, проло-женной среди высоких гор. С одной стороны были уже голые виноградники, а с другой море. На пляже мы спешились, и, ведя в поводу лошадей, пошли, загребая сапогами серый песок. Притихли все, осознавая мощь природной стихии.Море, покрытое высокими волнами с белыми барашка-ми наверху, было ультрамаринового цвета. Оно шумело и ворочалось, стонало и металось. Карло задумчиво смотрел на горизонт, не замечая, как волна пытается лизать ему ноги.—?Карло, что?Он как будто очнулся ото сна:—?Ничего, cara, я задумался.—?А о чем ты думал?—?Посмотри,?— он указал мне на линию горизонта, за море,?— там Испания.—?Испания… как там?—?Увидишь скоро сама. Тебе должно понравиться, и там живет мой друг художник.—?Художник?! И ты молчал все это время?! Пьетро, ты тоже знал?Метастазио все время державшийся от нас подальше, подошел ближе:—?О чем я должен был знать?—?О том, что у Карло есть друг художник!—?А, знал, конечно! Якобо, его зовут Якобо Амигони, он живет в Испании и он женат на певице, которая пела в труппе Генделя…—?Пьетро, остановись! —?Карло прервал это словесное извержение поэта, грозившее никогда не закончиться.Группа всадников медленно покоряла одну вершину за другой, спустилась в долину, останавливалась у реки. Все трое были красивы, молоды, но тот, кто встречал их по дороге, был удивлен тем, как грустны их лица. Каза-лось, тень от шляп, падая им в глаза, придает невыно-симое выражение печали каждому из них.Даже Пьетро угомонился, ни одна шутка не сорвалась сегодня с его языка, ни один анекдот не рассказал он и лишь косился на трогательные проявления любви, кото-рые неминуемо сопровождали его друзей. То Карло по-могал девушке спешиться, и его руки задерживались на ее талии немного дольше, чем надобно было- то помогая ей распутать повод коня, его пальцы, коснувшись ее рук, замирали в этом неуловимом жесте- а девушка то и дело задерживала взгляд не на дороге, расстилавшейся перед ней, а на лице своего спутника, державшего свою лошадь так близко, что колени их то и дело соприкасались.Пьетро чувствовал себя немного неловко из-за того, что разрушил им приятное уединение от этой прогулки, но в то же время он был безумно счастлив, видя своего близнеца в таком новом для него состоянии полного счастья и гармонии. Все, что Роксана запланировала, было сделано: посмотрели самые красивые места в окрестностях и попрощались с морем. Теперь можно было отправляться в путь с легким сердцем!IIIВ путь!Сыр, фрукты, и даже уцелевшая до этого дня оранжевая тыква, которую Роксана вырастила сама на своем уди-вительном огородике?— все это природное изобилие красовалось сейчас на огромном столе в виде прекрас-ного натюрморта. Катрин аккуратно разливала кофе в изящные чашечки из тончайшего китайского фарфора, разрисованные водопадами и гейшами. Дождь, не уни-маясь, лил за окном всю ночь и продолжался теперь, но это нисколько не огорчало никого из тех, кто собрался за завтраком в большой столовой.На дворе стоял такой гомон, что казалось, рабочие сце-ны меняют декорации между актами: лошадей запряга-ли в кареты и повозки, слуги грузили багаж, привязывая его веревками, солдаты слонялись туда-сюда, побряки-вая саблями, все ожило в ожидании отправки в Мадрид.Трудно было представить, какое расстояние предстояло преодолеть Фаринелли и его друзьям: на пути к завет-ной цели была территория Франции и половина Испа-нии, не считая благословенной Италии. Была возмож-ность половину пути проделать по суху, а другую поло-вину плыть по морю, но Карло отчего-то недолюбливал его. Нет, конечно, с берега он вполне терпимо к нему относился, но вот, что касается кораблей… его невоз-можно было уговорить на такое отчаянное путешествие. Поэтому Роксана заранее приготовилась к далекой и скучной дороге: запаслась парой толстых книг.Пьетро и господин Маццони выглядели так, будто ниче-го и не происходит, видимо для них переезды по Европе были просто обыденностью. Падрэ Мартини, накануне получивший от Карло замечательный клавесин, с утра приехал, чтобы проводить любимого друга.Синьор Лучиано не скрывал печали, которая была вы-звана даже скорее не отъездом хозяина, а тем, что с ним уезжала горничная Катрин. Она то и дело смахивала слезинки с глаз, но ведь это расставание было столь кратким, оно вполне могло бы послужить проверкой для их чувств. ?Пройдет зимний сезон, а там…?,?— Роксана уже представила в мыслях, как летом или осенью сыграют их свадьбу, и какая замечательная пара получится!Вот и все, последние объятия, напутственные слова священника, смех Метастазио, который вскочил на свою лошадь, превратившись в мушкетера с блестящей шпагой на боку. Длинной кавалькадой выстроились в ряд экипажи: карета, предназначенная для Метастазио и синьора Маццони, запряженная четверкой белых лошадей- карета, в которой уже сидела, задернув занавеску, Катрин, скрывавшая ото всех свое заплаканное лицо- подарок от Людовика, французского короля, блестящий экипаж Фаринелли, в который впрягли шестерку гнедых, привезенных по указу Карло весной из-за границы- и довершали эту вереницу несколько повозок, навьюченных багажом, провизией и прочими необходимыми в дороге вещами.В течение почти полутора часов все занимали свои мес-та, а Карло все еще о чем-то разговаривал с управляю-щим, Эмилио тоже нигде не было видно. Роксане стано-вилось уже тревожно на душе: куда мог запропаститься мальчик, и не в его ли отсутствии виновата задержка отъезда. Не в силах больше ждать, она выбралась из ка-реты и направилась к супругу за разъяснениями, Карло, видя это, как-то загадочно улыбнулся, и тут произошло следующее: девушка не успела задать вопроса, чего все ждут, и где Эмилио- Карло пытался вернуть ее на место в карету, как на дороге показалась повозка. И все не-вольно обратили свои взгляды в ее сторону.Это была повозка, которой правил знакомый работник с виллы. Она еще не успела остановиться, как из нее поч-ти на ходу выскочили дети, Эмилио, крепко державший за руку Джулию.Дети со все ног бежали к веренице экипажей!Роксана от удивления застыла на месте, и лишь перево-дила взгляд с детей на Карло, который просто светился от счастья. На мой немой вопрос супруги он ответил: ?Cara, пора! Теперь все в сборе. Поехали!?Дети запрыгнули в карету Катрин, за Карло захлопну-лась дверь, и кареты тронулись в путь.—?Карло… что это значит?Он разглядывал изумленные глаза любимой и лишь улыбался в ответ.—?Она едет с нами?—?Да! Джулия теперь с нами навсегда, ты рада?Роксана не могла произнести ни слова, слова застревали в горле, ей хотелось радоваться и плакать одновремен-но.—?Как? Отец отпустил ее?—?Ну, можно сказать и так.—?Но он не передумает?! Что будет с девочкой, если он решит забрать ее обратно?—?Он этого не сделает. Я заплатил ему столько, чтобы этот мерзавец навсегда забыл, что у него была дочь.Роксана заметила, как помрачнел Карло при одной мыс-ли об этом. Господи, крестьянин продал свою дочь… Девушка обняла любимого, по-видимому, желая побы-стрее спрятаться на его груди от всех ужасов этого ми-ра. Сколько их еще будет на пути!—?Ну что ты, cara, ты должна радоваться! Какая разни-ца как, но девочка теперь с нами. И еще, Эмилио теперь зовется Броскиньо.—?Какое счастье, дорогой… Ты все устроил так, как я и мечтать не могла!—?Ты мечтала об этом, я помню.—?Ты все помнишь, ты такой чудесный!Вот так у Фаринелли появилось сразу двое детей, де-вочка и мальчик. Неожиданно, правда? Или вполне ожиданно, ведь кто, как не Карло заслуживал быть ок-руженным любящей его семьей!Дорога по Италии пролегала вдоль моря, и путешест-венники все время видели его по левую руку. Природа была знакомой: горы, долины с виноградниками, каме-нистые и пустынные берега. Осенний дождик стучал по крыше кареты и успокаивал, манил полностью рассла-биться, тем более что все волнения оставались далеко позади. Роксана мысленно прощалась со своим одино-чеством, и, держась за руку любимого, опустила ему голову на плечо. Карло, оторвавшись от своей партиту-ры, поцеловал ее, первый раз за последние недели они остались наедине.Пьетро, который всю дорогу следовал верхом справа от кареты близнеца, не был уже такой серьезной помехой для влюбленных, как на вилле. Там он целыми днями крутился и вертелся вокруг, ходил с ними на прогулки и в церковь, неизменно сопровождал в школу и на этюды.—?Карло, я так и не написала его портрет,?— улыбну-лась девушка, видя верного мушкетера в окошке кареты, словно несущего службу,?— Пьетро красив, отчего он вздумал сделаться аббатом?—?Спроси у него, он лучше расскажет, а портрет ты на-пишешь в Мадриде, у нас столько времени впереди. Скажешь мне, когда устанешь, хорошо? Мы остановим-ся, когда ты захочешь.—?Хорошо, Карло. Но я прекрасно себя чувствую рядом с тобой, мне ничего не нужно больше. А вот теперь у нас с тобой появились дети,?— Роксана ощутила волну тепла и любви, исходящую от него,?— надо заботиться о них, надо их кормить, укладывать спать, купать и рас-сказывать им сказки на ночь.—?Думаю, мы справимся. Самое главное, чтобы из них получились достойные люди, надо дать им хорошее об-разование.—?Надо дать им прежде всего любовь.Разговор у молодых родителей получился, подобный трактатам Руссо о воспитании. Они долго рассуждали о том, что первично в воспитании, любовь или знания, а вышло, что ни без того, ни без другого ребенка вырас-тить нельзя. Но на деле оказалось еще много чего, необ-ходимого для любого ребенка…Спустя тысячи миль, мы оказались во Франции, в Мар-селе: давно уже не было передышки, и Карло решил за-держаться здесь на пару дней. Каким-то волшебным об-разом весть о том, что едет Фаринелли, распространя-лась по странам и городам со скоростью пожара. Из-вестнейшие вельможи выстраивались в очередь, чтобы пригласить виртуозо к себе во дворец, предлагали вели-колепные покои и все, чего только не пожелает его ду-ша, лишь бы иметь возможность увидеть знаменитость рядом. Но мы редко пользовались этими приглашения-ми, Карло был весьма скромен, а не заносчив, как могли подумать иные завистники, напротив, он предпочитал делать остановки лишь в простых гостиницах, где к нам относились, как к обычным путникам, и знать не знали, кого приходится обслуживать.Но ехать инкогнито чаще всего не получалось, и вот те-перь, в Марселе мы заняли целый этаж громадного за-городного поместья шевалье д* Аржан. Этот велико-лепный своими многочисленными титулами вельможа был близким родственником короля, но в свои пожилые годы предпочитал не Париж, а, как он выражался, де-ревню.Загородный дворец Пале-Лонттшафт возвышался над остальными постройками в округе, а площадь парка, окружавшего его, поражала своими размерами: можно было скакать на лошади целый день и не найти его гра-ниц. Но не размерами впечатлил меня этот парк, а рас-тениями, которые произрастали в нем так пышно, так обильно, что захотелось поучиться этому искусству у здешних садовников. И тополя, и кипарисы, и липы с черными стволами, масса подстриженных кустов и жи-вых изгородей?— все радовалось, росло и дышало свои-ми зелеными легкими. Я рисовала эту красоту, пока все остальные откровенно бездельничали, предавались раз-говорам, игре в карты и дегустации французских вин.Меня окружили излишним вниманием дочь и воспитан-ница мсье Франсуа?— хозяина всего этого великолепия. По-видимому, девушки изнывали здесь от тоски, вдали от парижских развлечений и пышных балов, и проходу мне не давали, требуя все новых и новых рассказов об Италии, где они никогда не были.Мадемуазель Кики, так ласково звали в семье дочку, узнав о том, что я рисую и более всего тогда, когда она увидела мои рисунки, загорелась идеей расписать аль-бом. Этот девичий альбом, куда обычно писали стихи, песни, помещали красивые рисунки и вензеля с голуб-ками, уже стал у нас с Карло притчей во языцех: если я чем-то теперь и занималась, то несомненно, это был альбом Кики!Стоило там появиться пожеланиям от знаменитого Фа-ринелли, девушки просто сошли с ума от счастья. Им уже казалось, что в том виде, в котором существовал альбом до этой записи, он быть не может, нести столь почетный груз он более недостоин, а следовало из этого то, что его надо было непременно облагородить, опять же вензелями, голубками, сердечками и ангелами. Но вот незадача, ни одна, ни другая рисовать абсолютно не умели, и мне приходилось выслушивать их милейшие просьбы и принимать тысячи объятий и поцелуев, дабы они могли уговорить меня приняться за дело и помочь.Вечером, сидя в огромном зале, где помещались все и сразу, мы с девушками разложили альбом на ломберном столике, придвинув его поближе к свету камина. Муж-чины спорили о политике, раскладывая огромный и сложный пасьянс, хозяин не пропускал мимо ушей ни одной фразы, случайно брошенной Метастазио, а тот и рад был стараться! Наконец-то у него появились благо-дарные слушатели.Девушки, обдавая все вокруг терпким ароматом розово-го масла, широко раскрыв глаза, удивленно таращились на то, как моя рука тщательно и верно выводит краси-вые линии тушью и пером. Они боялись лишний раз вздохнуть, и я шутливо попросила их делать хотя бы пару вдохов, чтобы они прямо здесь не свалились в об-морок. Джулия не отходила от меня ни на шаг, ее чер-ные косы так понравились моим новым подругам, что они то и дело пытались соорудить ей высокие прически в стиле французского рококо. Но с непокорными италь-янскими кудрями не так-то просто было справиться!—?Джулия, попробуй теперь ты! —?я передала девочке перо, при этом мадмуазель Сюзи, воспитанница и ком-паньонка Кики, ахнула от изумления и страха.—?Мадмуазель Роксана, а девочка не испортит нам аль-бома?!—?Сейчас увидите,?— усмехнулась я в ответ, и с гордо-стью стала наблюдать за своей ученицей-любимицей.Пальчики Джулии провели такую ровную линию, что и представить невозможно было! А потом, чтобы оконча-тельно поразить своих зрителей, она взяла и в мгнове-ние ока нарисовала идеально ровную окружность, по-том подняла глаза и с вызовом посмотрела на этих пест-рых птичек, онемевших от удивления.—?Сударыни, заказывайте девочке любые рисунки, она справится с вашим альбомом не хуже меня!И сразу посыпались заказы: соловья! Прудик! Ласточку! Камыши! Джулия посмотрела на меня, а я в ответ кивнула головой, мол, принимайся за работу. Доля художника, не только в удовольствие писать то, что хочется, а по большей части, заказы, порою глупые и недостойные твоего труда, но именно они дают возможность покупать краски и кисти, и именно они позволяют нам иногда писать то, что хочется. Я не была стеснена в средствах, благодаря Карло, но до сих пор не научилась тратить его деньги на свои художественные и другие нужды. Привычка зарабатывать похоже уйдет со мной в могилу.Тем временем за окнами наступила полная темнота, на парк опустилась ночь, судя по тому, что компания пе-ремещалась поближе к старинному клавесину, вельмо-жам удалось уговорить Карло петь. Синьор Антонио решил не тратить время даром и, пользуясь наличием инструмента, заодно предложил отрепетировать арии Деметрия.То ли я давно не слышала, как звучит этот голос, то ли сама атмосфера, наполнившая эту гостиную благого-вейным трепетом, то ли арии новой оперы были неслы-ханной красоты, но голос Фаринелли заставил пробе-жать холодку по моей коже. Как же он силен и красив! Все живое застыло и онемело, впитывая в себя, как в губку эти неземные звуки. Возможно, что арии, создан-ные композитором, сидевшим сейчас за клавесином, были поразительной сложности, они заставили трепе-тать сердца всех находящихся в гостиной. Глядя на Карло, я видела перед собой совершенно иного челове-ка, нет, не человека, а то неземное существо, которое властвовало над людьми, то был великий Фаринелли?— полубог, шаг за шагом возвращавшийся на сцену, воз-вращавшийся к себе.Свечи в канделябре, который стоял на клавесине, разом потухли от мощи его голоса, и девицы хором издали громкий вздох. Ноги их не держали, и, уцепившись в свои веера, они как парализованные упали на софу. У хозяина на лбу выступили капли пота. Сознаться, я сама почувствовала, как у меня дрожат руки, и Джулия, об-нимавшая меня все время за шею, пыталась растормо-шить меня и вывести из этого гипноза.Счастливица Джулия, это был и всю жизнь оставался таким, единственный человек, не подверженный чарам Фаринелли. Смешно, но почему-то девочка была на-прочь лишена музыкального вкуса?— когда ее спрашива-ли, понравилось ей или нет пение или музыка Карло, она неизменно отвечала, что не знает. Все, что ее инте-ресовало?— это ее линии.Эмилио бесился от бессилия втолковать сестре, что та-кое музыка, но тщетно. А нас это откровенно забавляло, Карло находил это положительным моментом, говоря, что во всеобщей истерии по поводу его пения, наконец-то нашелся здравомыслящий человек.Что ж, забегая вперед, скажу, что Джулия со дня на день росла и вырастала в хорошего… архитектора! Ее стали интересовать здания, кирпичи, законы на которых зиждется строительство огромных сооружений. Ее захватывали мысли о том, как могли древние мастера сооружать купола на храмах, при помощи каких инструментов возводят башни и мосты. Это было для меня неожиданностью, ведь я видела ее своим продолжением?— юной художницей с этюдником за плечами.У каждого свой путь, как говорил маэстро Порпора, главное, не дать никому себя с него столкнуть! И пре-выше всего?— свобода!—?Любимый,?— позвала я Карло,?— у меня к тебе просьба!—?Я с удовольствием выполню все, что ты захочешь.—?Я хочу, завтра съездить в город. Хочу видеть Мар-сель, порт, посидеть в каком-нибудь кабачке и увидеть здешних художников.Карло удалось вырваться из рук новоиспеченных по-клонников, и теперь он наконец мог уделить внимание и своей супруге. Роксана уже была в постели, но еще сидела, обняв колени тонкими руками. Волосы ее были заплетены в роскошную косу, вся она была до краев на-полнена благоухающей юной красотой, но под глазами были заметны следы усталости. Девушка терпеливо сносила все тяготы их путешествия, и сейчас Карло увидел, с каким трудом оно давалось ей. Но времени на длительные остановки в пути совсем не оставалось, сле-довало поторопиться, так как король Испании Ферди-нанд уже не раз посылал своему любимцу полные тре-воги и волнений письма.Его величество сообщал, что дворец для Фаринелли, в непосредственной близости от королевской резиденции практически построен, заканчивают реконструкцию старой сцены театра. Кафариэлло уже прибыл в Мад-рид, и за то короткое время, что он находился в городе, успел свести всех с ума и вывести из терпения половину работников театра. Директор оперы обещал подать в отставку, а сам виртуозо грозил увольнением всем оставшимся членам труппы. Карло хохотал, читая эти письма, и приговаривал, что осталось дождаться Гуаданьи, для большего веселья.Наутро он указал заложить великолепную карету, Рок-сана еле отбилась от желающих сопровождать ее в го-род юных мадемуазель, отвадить их удалось лишь с по-мощью шевалье д* Аржан, старик почему-то решил из-бавить девушку от их общества. В итоге отправились трое: Роксана, Броскиньо и Джулия. Всю дорогу они распевали хором французскую песенку, которой нака-нуне выучились у девушек, и грызли какие-то вкусные орешки, нарушая все правила света.Марсель поразил своим духом свободы и морем! Оно было великолепно: мощное, фиолетовое, бурлящее, гро-хочущее. Несмотря на шторм, в море было полным-полно рыбаков, а на рыбном рынке стояла такая толчея и гам, что невозможно было расслышать друг друга. Все радовало, все забавляло, хотелось еще и еще, впечатле-ния были столь яркими, что не хватало эмоций, чтобы с ними справиться, Роксана и дети смеялись, бегали по улицам и площадям, пронзительно нервно рассматрива-ли старинные церкви, похожие на шкатулки с драгоцен-ностями, взбирались на крепостные валы и на коло-кольни, бродили по древнему городу, порою натыкаясь на какие-то архаичные строения. А затем ели вкусней-шую рыбу, приготовленную прямо на углях.Пришло время возвращаться, а девушка с трудом могла уговорить детей закончить праздник. Взявшись за руки, они втроем брели по узким извилистым улочкам, мо-щенным серым камнем, до гладкости отполированным многочисленными башмаками и копытами.И вдруг все трое замерли витрину! Не просто витрину, а произведение искусства: куклы, медведи, лошадки, ба-рабаны. Невероятно, но это был настоящий магазин иг-рушек!Не сговариваясь, ступили внутрь и попали в сказку. На двери звякнул колокольчик, и на его мелодичный звук вышел, как будто из-за кулис, гном! Человечек без воз-раста, он мог быть и стариком, и молодым с одновре-менным успехом: маленький, сгорбленный, лицо его было усеяно мелкими морщинками, которые скопились в уголках глаз и у рта, он много улыбался. Разлохма-ченные волосы его были упакованы в треугольный кол-пак с кисточкой. Одет он был в красную жилетку на бе-лоснежной рубашке с манжетами и синие панталоны. Да, еще часы,?— у него были необыкновенно огромные часы, прикрепленные цепочкой к кармашку жилетки.Когда Роксана с детьми вошли, а он появился, то сразу посмотрел на них, открыв крышку щелчком, нажав на какую-то скрытую кнопочку. Дети ахнули.—?Здравствуйте, синьора, здравствуйте, дети! —?произ-нес волшебный гном, а девушка не могла прийти в себя и ответить, откуда он мог знать, что они из Италии?!—?Бонжур, мсье! —?промямлила она, услышав:—?Я говорю по-итальянски, синьора.—?Вы?— итальянец? —?он изумлял все больше.—?Нет, синьора, я говорю на многих языках,?— гном как-то загадочно заулыбался. —?Это ваши детки? Заме-чательные, право! Я рад, что вы зашли ко мне в лавку?— вы сегодня первые посетители. Давайте я вам дам время осмотреться и выбрать, а сам,?— и человечек стал пя-титься к кулисам, то есть к двери, завешенной бархат-ной изумрудной шторой,?— отправлюсь на кухню и приготовлю нам чай с печеньями. Ведь вы любите са-харное печенье и марципан, не правда ли?Дети воскликнули: ?Да! Конечно!? и бросились к игру-шечным сокровищам. Роксана не могла сделать и шагу, все происходило как в волшебном сне, и этот аромат ванили и еще чего-то до боли знакомого с детства, она пыталась его определить, но тщетно!Эмилио колотил в барабан, производя неимоверный грохот, но гном, казалось, не замечал этого, и шум, по-хоже, не доставлял ему никакого неудобства. Перепро-бовав все музыкальные инструменты, что были в лавке, на громкость, мальчик устроился у деревянной крепости и стал расставлять солдатиков, вылепленных из олова. А Джулия замерла у картонной коробки, в которой стояла Кукла. Именно с большой буквы, потому что она была столь изумительно красива, что казалась живой.—?Ну, ребятки, что вы выбрали? Что будем покупать? —?Роксана почувствовала, что если сейчас не скажет этого, то волшебный домик полностью поглотит их на-всегда.—?Синьора Роксана, я бы хотел вот эту крепость, но это, наверное, очень дорого,?— Эмилио оставил солдатиков и с печальным вздохом подошел, опустив руки.—?А ты, Джулия?Можно было не спрашивать, девочка во все глаза смот-рела на Куклу, ее невозможно было оторвать от нее, но в это же время она прекрасно понимала, что ей такого подарка не видать, за всю ее жизнь у нее никогда не бы-ло других игрушек, как вырезанных из дерева болван-чиков.—?Понятно. Значит, мы выбрали! Господин, мы можем сделать покупки?Дети все еще не верили своему счастью и стояли смир-но на месте. А гном мигом появился… у них за спиной! И в его руках уже была картонная коробка, перевязан-ная лентой и кожаный футляр с нарисованной на нем крепостью и солдатиками.—?Ну же, синьорина, это ваше! —?и гном протянул ни-чего не понимающей девочке ее Куклу. —?А это, синь-ор, ваше! —?и в руках Эмилио оказалась крепость.Необыкновенный волшебник подошел к девушке, он был так мал, что достигал ей лишь до плеча, учтиво по-клонившись, гном достал из-за спины красивую коро-бочку и протянул со словами:—?А это вам, синьора, подарок, для вас и вашего супру-га.Не отдавая себе отчета, что происходит, как во сне, де-вушка протянула руку:—?Благодарю вас, синьор… А что это?—?Откройте!Она раскрыла тончайшую рисовую бумагу, которая служила оберткой, внутри оказалась… музыкальная шкатулка! Точно такая, которую представляешь, читая сказки французов: вся инкрустированная камнями, пе-реливающаяся на свету гранями, она открывалась лишь тогда, когда погладишь нарисованного сбоку кота, а внутри плавали лебеди и танцевала маленькая танцов-щица!Чудесная мелодия, похожая на птичье пение и звон ко-локольчиков, наполнила лавку чудес. Гном был дово-лен. Неизвестно, чем больше, то ли покупками, то ли реакцией на его подарок или произведенным эффектом. Он усадил гостей за круглый столик и напоил обещан-ным чаем, и за все время беседы, Роксане так и не уда-лось разгадать, кто он и откуда взялась его чудесная лавка, а самое главное, что за аромат наполнял ее.Доехали домой, дети в радостном возбуждении, а де-вушку не отпускало чувство того, что она столкнулась с магией.Увидев Карло, Эмилио и Джулия бросились обнимать его, одновременно умудряясь показывать свои подарки, и вместе они наполнили зал таким гомоном и счастьем, что невольно все присутствующие залюбовались этой сценой. Лишь поздно, уже в спальне, мне удалось рас-сказать о своем приключении и показать шкатулку. Карло почти не верил мне.—?Cara, ты обладаешь таким воображением, что неуди-вительно, что тебе причудился гном и волшебство,?— он обнял меня, и больше всего на свете я боялась, что надо мной будут смеяться, но глаза Карло смотрели серьезно.—?Ты не представляешь, это было настоящее ощущение чуда! Этот человечек сразу узнал, что мы из Италии!—?Наши дети?— настоящие итальянцы, вот и все!—?Нет! Он все знал заранее, и про них, и про нас с то-бой! Я не могу это объяснить, это невозможно описать словами. Жаль, что тебя с нами не было! Мы пили чай с марципаном, и гном говорил с нами по-итальянски, а потом, он подарил для нас с тобой вот это…И я достала музыкальную шкатулку. Карло взял ее в ру-ки, стал рассматривать узоры, которыми вся она была изукрашена, я специально не раскрывала секрет ее заво-да. И когда его пальцы коснулись той самой стороны с котом, шкатулка раскрылась, заиграла… совершенно другая мелодия! Открыв рот, я посмотрела на эту чу-десную шкатулку, потом на Карло, который смотрел на нее с не меньшим удивлением.—?Ты слышала это?—?Нет, ты слышал это? —?Одновременно воскликнули мы, так что пришлось решать, кто первый будет гово-рить.—?Она играет другую мелодию, клянусь тебе, Карло! В лавке она играла по-другому!—?Она играет мелодию из ?Меропэ?!—?Не может быть!И Карло запустил шкатулку второй раз, припав ухом к коробочке, я силилась узнать, но мне было сложно ра-зобрать, на что была похожа издаваемая ей мелодия, а Карло снова как будто узнал ее с первых нот.—?Невероятно, но это так. Пошли!Он вытащил меня за руку из постели, мы промчались сквозь длинную вереницу комнат и очутились в малень-кой гостиной у клавесина. Пальцы Карло пронеслись по его клавишам, и я услышала, наконец, то, что до меня уже слышал мой муж. Это было несомненно, шкатулка играла музыку Риккардо! Это была опера, которую пел Карло. И это было невероятно.Когда Карло играл, я вдруг внезапно ощутила тот аро-мат, что не давал покоя в чудесной лавке, он разлился в моем сознании и наполнил меня воспоминаниями?— это был аромат елки!—?Рождественская елка…?— пробормотала Роксана, прижимая свои пальцы к губам, точно так, как делал это Карло, когда впадал в задумчивость.—?Что, cara?—?Запах рождественской елки, я вспомнила. Горит печ-ка, ее огонь освещает стены, обитые шпалерами. На го-белене выткан рыцарь в доспехах, он держит щит и меч, и он сидит верхом на белой лошади. Под ним герб: красное и белое, два льва, стоящих на задних лапах, они держат ключ и жезл. Вокруг завитушки, нет! Какие-то свитки или грамоты, да, и печать с бахромой. В центре стоит большой стол, скатерть вышита по краю крести-ком, но это не цветы, просто узор, тоже из красного и белого. Гусь, вокруг яблоки. А в углу стоит ель, огром-ная, до самого потолка! На ней висят засахаренные фрукты и красные банты.Карло тихо встал и, подойдя к девушке, так же осто-рожно обнял ее, заглядывая в ее глаза.—?Ты вспомнила … свой дом?Роксану будто разбудили. Она огляделась и обнаружила рядом с собой любимого, который смотрел со странной смесью испуга, удивления, жалости и любви.—?Карло, что это? —?ей захотелось спрятаться от всех этих чудес и нахлынувших из ниоткуда воспоминаний. —?Я была дома, я уверена, это был мой дом. И празд-ник, Рождество. Я как будто была дома!—?Пойдем, это на самом деле чудесная шкатулка. Зав-тра посмотрим, что она будет играть. Быть может в ней все оперы Риккардо? —?подмигнул Карло, словно под-бадривая.—?А может, она заиграет Генделя? —?подхватила де-вушка его шутку.Но назавтра услышать шкатулку им не удалось: она бы-ла тщательно упакована с другими подарками, которы-ми осыпали хозяева Фаринелли, и кавалькада вновь от-правилась в путь. Чтобы развеять скуку казавшейся бес-конечной дороги, Карло с Роксаной усадили с собой в карету обоих детей, и развлекались то счетом попадав-шихся нам навстречу повозок и одинаковых домов, то придумывали разные истории.Джулия не расставалась со своей куклой, она спала с ней, ела с ней, разговаривала с ней, как с живой, и за-ставляла всех так же обращаться со своей игрушкой. Невозможно было без смеха смотреть на то, как Карло обращался к кукле ?уважаемая донна? или ?достопоч-тимая синьора?, а Джулия стучала обутой в красный башмачок пяткой и возмущенно говорила ему: ?Нет! Она еще совсем молода! Это синьорина Роза!?Эмилио рядом с девочкой всегда держался, как взрос-лый, ему нравилась его роль старшего брата, хотя он был старше Джулии ровно на полгода. Но это не меша-ло ему иметь немного покровительственный тон в раз-говоре и вздернутый гордо нос, особенно, когда он го-ворил: ?Отец, нам стоило поехать в другой карете, здесь нам никогда не дадут спокойно заниматься?. В итоге разделились на две компании, и лишь бесконечная тер-пимость Карло не позволяла разразиться какой-нибудь пустяковой ссоре.Карло обычно говорил детям: ?Все, спать! Ни одного звука я не должен слышать?, и этого хватало, чтобы они успокаивались, закрывали глаза и, завернувшись в одно на двоих покрывало, старались уснуть. Они слишком любили своего воспитателя, чтобы перечить ему. Когда дети сопели, мирно склонившиеся друг к другу на пле-чо, Карло и его супруга рассматривали их лица, любуясь красотой и невинностью детства, теперь уже счастливого.Однажды Джулия протянула девушке свою ?синьорину Розу? и попросила сочинить про нее сказку. За время длинного пути, Роксана уже вполне освоила искусство сочинительства и с удовольствием согласилась. Взяв в руки куклу, девушка вдруг поняла, что история уже го-това, оставалось лишь рассказать ее.—?Ну вот, я знаю! Ничего придумывать не придется!—?Откуда ты знаешь? —?округлила глаза девочка, а Эмилио важно ответил ей:—?Глупая, синьора Роксана может придумать историю о чем угодно.—?Нет, Броскиньо, ты не прав,?— сказал на это Карло,?— Роксана знает истории о чем угодно, а это совершен-но разные вещи, не так ли?Эмилио согласно кивнул головой, превратившись в со-вершеннейшего ребенка, готового поверить в любую сказку. Тем более что рассказчица, похоже, и сама верила тому, что собиралась рассказать.—?Итак, история Куклы. Или даже, ?Нерождественская история одной Куклы?. Вы знаете, что такое Рождест-во? Ну, конечно, Эмилио должен знать, а вот ты, ма-ленькая принцесса, вряд ли. Рождество?— это такой праздник, когда сбываются все желания. Что вы так удивленно смотрите на меня, как будто не верите? Вот ты, Броскиньо, не желал ли ты когда-нибудь иметь та-кого отца, как тот человек, что сидит теперь рядом с тобой? Или ты, синьорина, не хотела ли ты вот такую куклу, как Роза? То-то же! Рождество исполняет все мечты, но цена этого порою бывает очень высока, и мы с Карло об этом знаем, и вы, когда вырастите, тоже поймете это. А пока слушайте историю Куклы.?Перед Рождеством город преображался: улицы напол-нялись суетой, деревья окутывал свет свечей и разно-цветных лент и бантов?— красные, зеленые, ярко-синие. Витрины торговых лавок украшали композициями из хвои, старинной резной мебели и персонажей, которые могли бы обитать в этих интерьерах все Рождество. Да-же вечером стало светло, как днем и так уютно на ули-цах!Но уютнее всего выглядел неприметный с первого взгляда старый магазинчик игрушек, зажатый с обеих сторон большими домами. Деревянный домик, когда-то покрашенный светлой и темно-коричневой краской, сейчас местами облупившейся, открывал кое-где теплые шершавые бревна. Домик казался живым. Но замечательнее всего было его окошко, которое было заполнено золотистым светом и игрушками. Перед праздником самые красивые были выставлены в витрину на всеобщее обозрение: коричневый медведь, белая собака, цветные тряпичные мячи, ангелочки со звездами в руках, солдатики и Кукла.Кукла была сказочно хороша, темные волосы лежали короной на ее маленькой головке, огромные глаза, опу-шенные ресницами, маленький ротик, личико было бе-лое, как снег и на щечках горел румянец. Одета она бы-ла в светлое бальное платье, расшитое блестками и бе-лым пушистым мехом. Сидела Кукла на мягкой подуш-ке и смотрела на мир из своего зазеркалья. С той сторо-ны мир выглядел недостижимым и таким близким од-новременно, стоит только преодолеть преграду из про-зрачного стекла. И самой большой и постоянной мечтой Куклы стало, попасть туда, чтобы почувствовать пока-лывание морозца на щеках, запах шоколада и австрий-ских булочек из кофейни напротив. Хотелось прикос-нуться каблучками к белому снегу на дорожке и услы-шать, как он хрустит.Накануне Сочельника улицы наполнялись ребятишками и их родителями. Дети весело смеялись, предвкушая подарки, и Кукла вся сияла в ожидании чуда. Теперь она воображала, как придет малыш, заберет ее с собой, вынесет, наконец, на свежий морозный воздух, они вместе побредут по снежной дорожке домой. Вот чего никогда не было у нее, дома. Дом представлялся Кукле теплым чудным местом, где можно сидеть на диванчике, укрывшись теплой шалью и читать книжки или рассматривать альбомы с картинками. Смеяться, танцевать, разговаривать, угощать гостей чаем и пирожными… да чего только не придумаешь, когда есть свой собственный дом!Сначала купили медведя, его унес мальчик, просто сра-зу же сгреб в охапку и больше не выпустил из рук, по-том мячи, мальчику и девочке близнецам, солдатиков из олова, деревянную саблю, взрослые дарили друг другу ангелочков. А Кукла так и сидела на своем месте. И за это время, пока разбирали другие игрушки, она много чего передумала: может платье не такое модное? или прическа ей не к лицу? Что не так, не могла понять бедная Кукла. А потом и предпраздничной суете пришел конец, совсем отчаялась Кукла.Когда осталось несколько часов до торжества, на до-рожке перед витриной показался мальчик. Ах, какой же он был милый! Просто слов нет, чтобы описать его. Из-под меховой шапочки выглядывали большие любопыт-ные глаза и кончик длинной челки, шарф закрывал его лицо наполовину, но Кукла смогла разглядеть, как он улыбается, так, что в ответ невольно улыбнешься. Он стоял и смотрел на Куклу. С восхищением. Она улыба-лась ему из своего зазеркалья, потому что сейчас… еще пара мгновений… и он прижмет ее к сердцу и унесет домой из этого старого магазина. Не может этого не быть, Кукла была уверена, ведь это рождественское чу-до.Что такое? Подошла к мальчику мама и начала что-то говорить, он мотал головой и неотрывно смотрел на Куклу в витрине.—?Малыш, ты понимаешь, что эта кукла ТАК красива, что играть с ней нельзя!Похоже мальчик не понимал. И Кукла тоже.—?На ней белое платье, если посадить ее с собой за стол и кормить шоколадным печеньем, оно испачкается, придет в негодность. Эта кукла не игрушка! Она как красивый сувенир. Что толку в ней, если играть с нею нельзя? Поставить на комод и любоваться ее красотой? Какой толк в ней?!Мальчик пытался объяснить маме, что будет обращать-ся с Куклой очень бережно, как с маленькой сестренкой, ни одна бусинка не упадет с ее головы, да он просто не позволит этого!—?Пойдем, малыш,?— сказала мама и решительно по-вернулась на каблуках.Он обернулся, Кукла не верила, своим глазам, они ухо-дили, а как же надежда на рождественское чудо, на свой дом, на друзей в этом доме, на теплые вечера в кресле-качалке у камина? Вы когда-нибудь чувствовали, как разбиваются мечты? Теперь и Кукла это знала.И спросите, наверное: на следующее Рождество, не пришел ли кто-нибудь, чтобы купить Куклу??Дети смотрели на рассказчицу, затаив дыхание, и с ни-ми вместе смотрел Карло, в глазах его отражалась пе-чаль. Именно печаль охватила Роксану в тот момент, когда она сложила эту историю, или она самостоятельно родилась у нее в сознании?—?Кто-нибудь купил Куклу? —?спросил Карло, сжав нежные пальцы любимой так, что ей стало больно.—?Думаю, да,?— не отрывая взгляда от его глаз, тихо сказала она в ответ.Они смотрели друг на друга, ведя немой разговор, и ка-ждый читал другого, словно раскрытую книгу. Карло понял все, что было в этой истории предназначенного не для детей, а девушке было немного неловко, что он оказался в ее мыслях так глубоко. Дети же услышали лишь то, что должны были услышать, и Джулия вос-кликнула, забирая обратно свою куклу:—?Да вот же она! Ее купили мы!-Ты когда-нибудь устроишь нам Рождество? —?спро-сил Карло, не переставая смотреть на любимое грустное лицо, с такой нежностью, что Роксана не могла пошеве-литься.—?Рождество? Все, что захотите. Мне кажется, что я помню вкус домашнего пирога с черникой.—?А что это?— черника? —?засмеялись дети.—?А не много ли вопросов после сказки? —?Карло под-нял упавшую шаль, и, окутав ею, заключил любимую в объятия.Роксана была благодарна ему и за эту мимолетную лас-ку, и за его нежность, и за заботу, которую он проявлял каждую минуту, а еще более за то, что она чувствовала себя той куклой, которую наконец-таки забрали из чу-десной лавки домой.IVПутешествиеТянулись бесконечные мили, осень, туманы, неизвестные деревушки и огромные города, казалось, конца и края не было нашему пути в Мадрид. Чтобы добраться побыстрее, решено было не делать частых остановок, но скоро выдохлись не только люди, но и лошади.Поздно вечером, когда в каретах не было видно ни зги, а на улице разыгрался такой ветер, что деревья гнулись почти до земли, Пьетро взмолился. Стали искать ночлег, не иначе как божье провидение привело нас к стенам неизвестного монастыря.Глухая каменная ограда, живая колючая изгородь, вы-саженная по периметру, внутри за воротами сложенное из камня строение и несколько церквей и часовен. Неизвестно, куда мы приехали, но это было уже не важно, мечталось лишь о крыше над головой и тепле очага. Но все устроилось, как нельзя лучше, пожилой монах, сопровождаемый молодым юношей в сутане священника, быстро, позвякивая связкой ключей, открывал темные комнаты-кельи. Во всяком случае, здесь было и тепло, и уютно. Един-ственное о чем я сожалела, это об отсутствии ванны. Эти такие простейшие удобства, доступные каждому состоятельному человеку, оказались невиданной рос-кошью не только на постоялых дворах, но и в этом при-бежище.Мужчин проводили в трапезную и на скорую руку со-брали ужин, всех настолько вымотала дорога и непого-да, что никто не хотел шевельнуться, чтобы сбегать до наших экипажей за вином. Метастазио хныкал и жало-вался на боль в спине, Антонио, уже откровенно игно-рировавший эти стенания, совершенно не обращая вни-мания на коллегу, чем немало раздражал его еще боль-ше, клевал носом над тарелкой с курицей. Офицерам все было ни по чем, они, довольные едой и передышкой в пути, вели свои разговоры, как ни в чем не бывало, оружие свалили в угол и сейчас эта блестящая груда ме-талла угрожающе выглядела, сверкая сталью, отражая огонь большого камина.А Карло лишь только вошел в комнатку, повалился на кровать и уснул. ?Да,?— подумалось мне,?— еще совсем недавно я сделала бы точно так же, увы, на меня смот-рели две пары глаз!?—?Дети, идем ужинать и будем укладываться,?— взяв ребят за руки, я пошла по коридору, освещенному лишь парой свечей, в трапезную, к нашим друзьям.Но видя, что там творилось из-за солдат, самому терпи-мому человеку стало бы не по себе, они устроили пи-рушку, превратив монастырские покои в подобие го-родской таверны. Катрин вжавшись в уголок смотрела на синьора Маццони, ища в нем моральной поддержки, но увы, тщетно. А я, оценив обстановку, не нашла ниче-го лучше, как попросить монаха собрать нам ужин пря-мо в одной из комнат. И оставив Пьетро стенать дальше, а Антонио дремать прямо за столом, мы смогли тихонько поужинать вчетвером. Еда была простая и не особо вкусная, но усталым путешественникам было не до капризов. Выпив по чашке горячего чая с какими-то невероятно ароматными травами и медом, у нас всех открылось второе дыхание, сон улетучился, дети расшалились и стали прыгать и скакать на топчане.Здесь было тепло и сухо, а за окном разбушевалась не-погода: ветер скрипел ставнями, дождь хлестал и бил по стеклам. У стены стоял просто огромный диван, наби-тый соломой, сиденье его выгибалось наверх, так туго он был набит и, пользуясь этим, Эмилио и Джулия под-скакивали на нем, как на качелях. Катрин выглядела из-мученной, что было легко понять, ведь у нее не было в жизни такой поддержки, какая появилась теперь у меня. Я чувствовала необыкновенную окрыленность, благо-даря любви, заполняющей мою душу. Мне казалось, что теперь я в состоянии справиться с любыми трудностя-ми, лишь бы рядом был мой Карло.—?Катрин, идите в постель, я сама с ними справлюсь.—?Да, синьора, как скажете.Девушка послушно удалилась, а я осталась усмирять своих проказников. Ничто не могло утихомирить их, пока я не увидела лежавшую рядом куклу.—?Синьорина Джулия, взгляните на свою донну Розу, она без сил, не пора ли уложить ее в кровать?—?Пора-пора! —?скакала на диване девочка и смеялась своим заразительным смехом.—?Приступайте! Или вы думаете, что я буду это делать?Джулия остановилась и, собрав назад растрепавшиеся волосы, призадумалась, куда бы уложить на ночь свою любимицу. Мы вместе огляделись, в комнате был один единственный топчан, пусть и огромный, но все же спать на нем втроем было невозможно. Так вот и нача-лись прелести семейного существования, мне остава-лось лишь кресло. Кое-как устроив себе ложе из подуш-ки и покрывала, я уложила детей и только собиралась потушить свечу, как услышала тоненький голосок:—?Роксана! Расскажи сказку.—?Джулия, пожалей меня, я сейчас не то что придумы-вать, а просто говорить не хочу.—?Ну пожалуйста!—?Про куклу,?— добавил Эмилио.—?Если обещаете сразу заснуть и завтра утром вести себя хорошо.Все они обещали, как же по-другому. Но надо было представить, как невесело им приходилось раньше, те-перь они наверстывали упущенное. Теперь их было двое, а это очень много значит для хорошего настрое-ния, и ребятишки были сами на себя не похожи. Целы-ми днями они не расставались, играли, болтали, держа-лись за руки, так, что все вокруг принимали их за род-ных брата и сестру. А с моей стороны было бы наивно полагать, что завтра они станут спокойными и тихими, да и я ни за что не желала бы им стать прежними. Пусть получают все, что захотят! И так будет каждый день, уж я-то постараюсь!—?Сказку, так сказку. Вы помните, на чем мы останови-лись в прошлый раз?—?Куклу так никто и не купил,?— сразу же выпалил со-образительный Эмилио.—?Не купил? Непорядок, все игрушки должны иметь своих хозяев, ведь так, Джулия?Девочка прижала к себе покрепче свою драгоценную куклу. А я, помолчав немного, стала рассказывать. Сказка, вернее, ее продолжение, сложилась у меня в го-лове легко и сразу.Даже не знаю, начало ли это или же продолжение ка-кой-то прежней истории. Что-то всегда с чего-то начи-налось. Так и в этот раз, всё началось тогда, когда все решили, что всё уже кончилось.Праздники прошли. Горы выброшенных елок с остатка-ми цветных лент были тому грустным подтверждением. Свечные огоньки уже сняли с деревьев. Цветное кон-фетти от хлопушек смешалось со снегом, а сам снег, взбитый тысячами ног, стал серо-коричневой мокрой кашей. Метель за окном уже никого не радовала. Люди бежали по улицам, озабоченные делами, делами, дела-ми… Никто не поднимал глаз на витрину старой уютной лавки игрушек, где ещё недавно они покупали белую собаку, сине-красные тряпичные мячи и ангелочков со звёздами в руках. Владелец магазина, похожий на гнома, никого не ждал. Покупателей быть не должно. Можно привести в поря-док дела. Он был вполне доволен. Его перо весело бега-ло по записям и отчетам. Но тут оно упёрлось в строчку, где значилась ?Кукла?. Улыбка гнома растворилась, а лоб наморщился.—?Да-а-а-а-а-а-а! —?протянул он. —?Если её не покупа-ют ни в Рождество, ни в какой другой праздник, то что-то с этой Куклой не так: дорогая, чтобы играть детям, и не нужная взрослым. Сколько лет она у меня пылится? Год? Два? Неужели больше? Как время летит! Да и где она? А, вот же она, в коробке… Ну, конечно же! Кто её купит сейчас за такую цену?Он почесал затылок, вытащил табличку ?дешевле в два раза?. Повертел её в руках, бросил назад в коробку, и вытащил другую: ?Почти даром?. ?Да,?— подумал он,?— за такие деньги кто-нибудь возьмёт. Сколько лет ещё я должен сдувать с неё пыль? Всё! Решено!?Кукла не знала, о чем думал владелец лавки. Она была рада, что её вытащили из коробки, что она смогла огля-деться и увидеть свет в окошке. Она быстро огляделась по сторонам: вокруг не было ни одного знакомого лица: всех её знакомых кукол раскупили. Однако её огорче-нию не было пределов, когда она взглянула на себя: пыль въелась в гипюровые рюшечки, а некоторые бисе-ринки просто отвалились.—?Боже,?— подумала она,?— до чего же я докатилась! Замарашка!Её уже не интересовали другие куклы. Она рассматри-вала себя и готова была разреветься. Всё, мир рухнул! Каково же было её удивление, когда она поняла, что это ещё не дно той пропасти, которую ей уготовила Судьба: Куклу посадили на полку с уценённым товаром среди зверей с почти оторванными головами, Белым Кроли-ком, у которого были две левые лапы и Оловянным Солдатиком, стоявшим на одной ноге.И именно в тот момент… Да, да, именно в этот момент в дверь магазина вошел абсолютно невзрачный человек в потёртой куртке и высоких ботинках. На первый взгляд, ему можно было дать от 40 до 60 лет. Седина и глубокие морщины говорили одно, а быстрые движения и цепкий взгляд резонно предлагали воздержаться от скоропалительных выводов.Владелец магазина был опытным продавцом, поэтому сразу определил в вошедшем именно покупателя, а не просто обывателя, зашедшего погреться.—?Чем могу служить? Что бы вы хотели приобрести?Вопросы были вполне стандартными, но в магазине не было и не предвиделось никаких других покупателей, поэтому владелец магазина произнес их чуть более уч-тивым тоном, чем заслуживал кошелёк вошедшего. ?Больших денег тут не будет,?— прикинул он,?— зато хоть скоротаю вяло текущее время?.Покупатель поздоровался, огляделся и подошел к вит-рине с куклами. Он их бережно брал с полки, крутил, рассматривал с разных сторон, но неодобрительно качал головой и ставил на место одну за другой. Владелец лавки начал открывать коробки и предлагал кукол из новой коллекции,. из старой,. дороже,. дешевле,., но покупатель был неумолим. И тут владелец лавки вспомнил про Куклу, которая стояла отдельно. Он сомневался, что она по средствам покупателю, ведь даже с уценкой она стоила дороже многих новых кукол. Всё-таки желание отделаться от залежалого товара было велико.Покупатель взял Куклу в руки и стал неодобрительно рассматривать оторванные блёстки и порванный гипюр. Качал головой. Слегка прихватил ворсинки меховой оторочки, потянул, и пушинки остались в его пальцах. Начал вяло торговаться. Кукле было больно слышать, что в таком состоянии Кукла должна стоить ещё дешев-ле. Покупатель откровенно сбивал цену, приводя все возможные доводы, держа палец просунутым сквозь дырку в подоле юбки.—?Куда уж дешевле,?— подумала Кукла,?— как мяч что ли?В итоге владелец лавки крякнул, поджал губы и махнул рукой,?— Да и забирайте! Надоела она мне!Кукла была убита горем. Её унизили и купили по дё-шевке. Зачем?Что может быть тягостнее ожидания перемен? Только ожидание перемен к худшему. А был ли у Куклы хоть какой-нибудь резон ожидать чего-нибудь хорошего, по-сле того, как в магазине она услышала, что о ней дума-ют? Вы ещё задаёте этот вопрос?Куклу несли завернутой в обычную серую бумагу в хо-зяйственной торбе. Уценённому товару не полагалось ни яркой красочной коробки с окошком, ни разноцвет-ных лент. Серая бумага и грубая верёвка как продолже-ние серого утра. Сколько времени заняла дорога? Час? Два? Даже годы проведённые в душной коробке были не столь мучительными. Тоскливыми, однообразными, заурядными, нудными, да, но не мучительными. Все куклы рано или поздно находят своего покупателя, ко-торый им рад. Этот же покупатель домой совсем не то-ропился: заглянул в хозяйственную лавку, где купил ножницы, булавки, большую пачку восковых свечей, ещё чего-то по мелочам. Проболтал с продавцом о том, о сём и ни о чём. Чувствовалось, что хвастаться новой куклой он не намерен.Чего он хочет от Куклы? Добрый это человек или злой? Может быть, он просто бедный человек, которому хоте-лось купить игрушку, но не было денег на новую? По-селиться в убогом жилище бедного человека было явно самым меньшим из зол, которые Кукла себе рисовала. Конечно же, она рассчитывала на лучшее в той ситуа-ции, какой оказалась, но готовилась-то она к худшему! А вдруг, содрогнулась Кукла, лёжа в торбе, связанной бечевкой, а вдруг, это злой колдун, который будет про-тыкать Куклу булавками, чтобы наводить порчу на дру-гих девушек? А может быть ему вообще нужно лишь платье Куклы, а не сама Кукла? Ведь тот материал, ко-торый пошёл на изготовление платья, явно дороже, чем уплаченная за неё цена… Кукла тщетно пыталась найти хоть какие-нибудь зацепки, чтобы хоть чуть-чуть успо-коилась. Но нет, покупатель домой не торопился, и это продлевало мучительное ожидание. Снежный ком до-мыслов и плохих предчувствий всё рос, рос, рос, рос и рос пока не стал огромным-преогромным. Собственно, для Куклы этот кошмар стал почти свершившимся фак-том.Но вот, скрип калитки, звонок, хлопок двери. Близится развязка, даже с каким-то облегчением подумала Кук-ла.—?Клара, дорогая, посмотри, что я купил,?— сказал мужчина, выкладывая покупки из сумки. —?Я купил Куклу. Представляешь, она мне обошлась дешевле пач-ки свечек? И именно то, что нам и надо: с ней можно делать всё, что угодно!Кларой оказалась женщина чуть больше средних лет. Вполне благообразная и даже миловидная женщина с каштановыми волосами, собранными на затылке резин-кой. Она аккуратно поддела бечевку и вытащила Куклу из бумаги. Женщина по-хозяйски и придирчиво осмат-ривала Куклу. От её взгляда не утаились ни дырка на подоле, ни побитый молью мех, ни отлетевшие бусинки. Ещё она поднесла Куклу к носу и резко отдёрнулась, зажмурив глаза от нафталина. В целом, отношение к Кукле было очень сухим и будничным, как и к другим покупкам. По первой реакции было даже непонятно, одобряет она покупку мужа или нет.Разложив все покупки по местам, Клара мягко, но со-всем без какой бы то ни было трогательности взяла Куклу и понесла в другую комнату, где стоял огромный стол с ворохом разных тряпочек и лоскутков и целой батареей цветных ниток. Комнатка была невелика, и свечка на столе была настолько тусклой, что не могла осветить тёмные углы. Женщина положила Куклу на стол прямо под свечу, которая сразу же ослепила Куклу, ожидавшую своей участи. Ножницы аккуратно подце-пили ниточки, на которых платье держалось на Кукле, и весь наряд был снят, обнажив тряпичное тельце. Кукла и раньше немного завидовала тем куклам, кото-рые можно было одевать и раздевать: у них были безу-пречные формы: длинные ноги, узкая талия, красивая грудь, всё как у настоящей женщины. Единственное, что тогда утешало Куклу, так это то, что её платье было гораздо лучше того примитива, в который одевались эти фигуристые фройляйн. А что сейчас? Ни платья, ни фи-гуры в безжалостном свете слепящей свечки. Горло сжало спазмом, а глаза наполнились слезами.В этот момент кто-то тихонько прикоснулся к руке Куклы и спросил: ?Ты новенькая?? Не дождавшись ответа, этот же голос добавил: ?Не волнуйся! Всё будет хорошо!? Ослеплённая свечой Кукла не видела, кто это был. У неё ещё не было ответов на вопросы кто, куда, зачем и почему. Но голос был такой спокойный и уверенный, что Кукла наконец-то смогла выдохнуть и чуть-чуть расслабиться. Совсем капельку, но всё-таки. В первый раз после того, как её вытащили из душной коробки в магазине.Свеча била по глазам. Да и сколько можно жить в на-пряжении? Этого никто не выдержит долго. Кукла за-снула. И это несмотря на палящий свет. И проснулась лишь тогда, когда Клара взяла её со стола и стала при-мерять на неё отремонтированное платье.—?Хм,?— подумала Кукла,?— а платье теперь не при-шивается нитками ко мне, как это было прежде. Сейчас оно крепится маленькими крючочками. Это хорошо: теперь его можно и отремонтировать, да и постирать, если что. Все бисеринки были на своих местах, меховая оторочка бала заменена. А на том месте, где совсем недавно была такая дырка, что пролезал палец, красовалась маленькая лилия, сделанная из лоскуточков белого и фиолетового бархата.—?Неплохо! —?сказала Клара…—?Великолепно! —?услышала Кукла другой голос. Тот самый, который обещал, что всё будет хорошо.Клара оттянула край платья. Бисеринки вспыхнули в свете лампы. А на просвет можно было увидеть строй-ные ножки Куклы.—?Действительно неплохо! —?ещё раз сказала Клара…—??Неплохо?, не то слово! —?произнес другой голос. Она прекрасна! Она просто великолепна! Белиссимо! А какой цветок! Незнакомка, не имею чести знать вашего имени, не знаю, как её будут называть другие, но для меня вы всегда будете Прекрасный Цветок или Бель Флёр. Именно так. Бель Флёр! Принцесса Бель Флёр.—?Принцесса, продолжил этот же голос,?— разрешите представиться, меня зовут Арлекин. Во время последне-го представления я зацепился штанами за гвоздь и… представьте себе… я вновь оказался здесь, у Клары. У неё золотые руки, поэтому я могу кривляться столько, сколько хочется. В крайнем случае, Клара сошьёт мне что-нибудь новенькое. А потом, я совсем не огорчен, что попал в ремонт именно сейчас. Я первым познако-мился с вами, моя Принцесса Бель Флёр…Я посмотрела из своего самодельного ложа на детей, они не спали: Джулия, опершись на руку, смотрела во все глаза, а Эмилио, уткнувшись ей в плечо подбород-ком, так же внимательно слушал сказку.—?Все на сегодня! Спокойной ночи, завтра обещаю продолжение,?— и я, несмотря на гневные возгласы и стоны ?еще?, затушила свечу.Все же удачно нам подвернулась эта чудесная лавка, с куклой и магией, глядишь, и дорога пройдет легче и бы-стрее. Гном оказался просто волшебником, подумалось мне, перед тем, как я уснула без всяких сновидений.Наутро, лишь только забрезжил рассвет, служанка под-нялась и стала хлопотать вместе с монахами. Чувство-вала себя она намного лучше, чем госпожа, все же ей удалось выспаться в мягкой постели. Роксана, все еще ютилась в кресле, свернувшись в нем, подобно кошке, когда в комнатку тихо заглянул Карло. Дети спали, ук-рытые одним на двоих одеялом, и головы их покоились рядом на одной подушке.Стараясь даже не дышать, Карло пробрался внутрь и опустился на ковер возле кресла. Солнечные лучи игра-ли разноцветными пятнышками на лице спящей девуш-ки, витражные треугольные окна сегодня светились, словно на улице была весна. Роксана ничего не слыша-ла, и свет ее не беспокоил, она спокойно дышала, ее бледное лицо казалось уставшим. Одна рука покоилась поверх покрывала, а другую Роксана положила под ще-ку. Серебряный перстень, светившийся сейчас изнутри бледно-голубым светом, напомнил о Риккардо и скором приезде в Мадрид.Карло, сидя рядом с любимой, и глядя на нее, терял счет времени. Ему подумалось, что он мог бы вот так сидеть бесконечно и любоваться этой неземной красотой, ко-торая принадлежала только ему, безраздельно и навсе-гда…Я почувствовала на себе его взгляд. Даже сквозь легкий утренний сон, это ощущение наполнило мою душу не-изъяснимым блаженством.—?Ммм, Карло, ты тут?Он смотрел с радостью и любовью.—?Бедная моя, Коломбина, я просто негодяй. Тебе дос-талось лишь кресло!—?Но Карло, мне целое кресло, а офицеры вообще спа-ли вповалку на полу!-Ты смеешься. Ты удивительная добрая девушка. По-чему ты не пришла ко мне?—?Мне стало тебя жаль, ты устал, а среди всех наших карет и повозок, ты наша самая большая ценность, мы должны тебя беречь, и еще, Карло, теперь я должна за-ботиться о детях, что я и делала вчера с превеликой ра-достью! Мне пришлось сочинять им следующую исто-рию про куклу, слава богу, у меня получилось, и теперь я знаю, как управлять этими проказниками. Надеюсь, что моей фантазии конца не будет, ведь впереди еще столько ночей.—?Я не согласен. —?Карло сгреб меня в охапку, и стал целовать:?— А я? Все ночи ты станешь проводить с детьми, рассказывая сказки?—?Если захочешь, то сможешь присоединиться к нам,?— на самом деле сейчас мне больше всего хотелось ока-заться дома, в моей мансарде, и чтобы кроме Карло ни-кого не было на милю вокруг.Поблагодарив свой гостеприимный приют, и оставив немалое пожертвование монастырю, уже к обеду мы продолжили свой путь. Утомительное однообразие пей-зажей сводило все настроение к нулю: пыльная дорога, поля, деревни, изредка мельницы и узкие речки, вот и все, что можно было видеть за окошком. Чтобы раз-влечься и совсем не пасть духом, мы перебирались из одного экипажа в другой, и самыми веселыми станови-лись компании, в которых присутствовал Метастазио.И вот сейчас, когда Карло и Антонио вели разговоры об ?Антигоне?, обсуждая партитуру, мы вчетвером развле-кались, как могли. Пьетро до этого момента, лишь на-слышанный о нашем новом развлечении, сочинительст-ве, решил попробовать разбудить и своих муз. Вначале он декламировал стихи, сочиненные им раньше, потом он вздумал сочинять новые обо всем, о чем мы просили его. Увидя за окошком лошадь, мирно пасущуюся на поле, дети кричали: ?Лошадь!?, и придворный поэт складывал уморительные строки про нее, причем в сво-ей высокопарной манере, таким витиеватым слогом, что без смеха слушать его было невозможно!Кончилось это тем, что Джулия, капризно надув губы, заявила, что стихи синьора ей уже надоели, и что слу-шать историю про куклу куда интереснее. Пьетро впер-вые в жизни получил столь нелестную рецензию на свое сочинительство, тут же обиделся и в ответ объявил, что умолкает и больше перед столь неблагодарной публикой выступать не станет. Мы отвечали ему общим смехом. Однако дети требовали продолжения, и я стала рассказывать, под хитрым взглядом Метастазио, кото-рый был доволен тем, что нашлось, кому передать роль сказочника. Я взяла на руки куклу и так, держа ее перед собой, продолжила ее историю:?Часы пробили 3 раза. Три часа ночи. Кукла подняла глаза и почувствовала… … она почувствовала, что вслед за глазами смогла повернуть голову!—?Что со мной происходит? —?испугалась она.Кукла посмотрела вниз на свои руки и медленно повер-нула руки ладонями вверх… пошевелила пальчиками… Ой! Пальцы ходили каждый сам по себе.Замешательство, испуг, восторг, недоумение, всё чувст-ва вместе, как сильный порыв ветра в лицо. Сильно, приятно, странно.—?Сон! Ну конечно же это сон! Какой краси-и-и-и-ивый! Не хочу просыпаться! —?подумала Кукла. Жаль, что он мне не снился раньше! Раньше я всё фантазиро-вала, что кто-то меня выносит, ставит на землю или на снег. Снег скрипит под ногами, и кто-то ведёт меня за руку, сажает на санки и везёт за собой на горку. А ле-том, что кто-то меня выводит в сад, сажает на скамеечку в тени большого дерева или на косогоре большой реки. Мы вместе смотрим в даль. Вода играет солнечными зайчиками и искрится. Ветерок теребит волосы… всё это было очень красиво во снах. Но почему во снах я должна оставаться куклой? Ведь во снах я могу быть кем угодно! Вот сейчас я встану и пойду, подумала Кукла. Пойду сама. Возьму санки и буду кататься с горок, бросаться снежками. В своих снах я могу делать всё, что хочу. Даже могу летать, как птица!Она ещё несколько раз покрутила ладонями, подняла и опустила руки и встала. Да, да! Она встала. Сперва не-уверенно. Но сама без помощи Клары или Кукольника. Она слегка покачивалась, поэтому оперлась о спинку стульчика, на котором сидела. Вот так! Первый шаг. Вот так! Пододвинем ножку! Ещё разок! Ещё! Сейчас я научусь ходить, а потом бегать и прыгать, решила Кук-ла. Но тут мечтания Куклы были прерваны резким сту-ком в дверь. Дверь не запиралась, какие могут быть замки на кукольных домиках? Но никто в дом не вхо-дил. Тогда Кукла тихонько подошла и открыла дверь. На пороге стоял Арлекин.—?Принцесса, извини, что так поздно,?— поклонился Арлекин,?— но ты должна знать, что мы можем ходить в гости только в это время.Кукла впустила Арлекина в дом, который хотя и был кукольно тесным, но всё-таки двое в нём могли размес-титься с относительным комфортом.—?Вообще-то у нас не так часто появляются новые ли-ца,?— тихим голосом сказал Арлекин, хотя это совсем не вязалось с его улыбкой от уха до уха. —?Кукольник об-ходится теми куклами, что уже есть, только костюмы меняет, если надо. Поэтому у нас нет какой-то прочной традиции, как встречать новичков и рассказывать о на-шем житие-бытие. Всё решается само собой. Так уж по-лучилось, что я был первым, кто встретил тебя. Пом-нишь? У Клары в мастерской! В тот же вечер рассказал о тебе всем нашим. Вот мне и сказали, мол, ты начал рассказывать, тебе и продолжать. Поэтому я здесь, что-бы посвятить тебя в основные правила.Кукла слушала его внимательно, одновременно рас-сматривая свои ладони, сжимала и разжимала кулачки, шевелила пальцами, складывала ладошки правой и ле-вой рук в разные фигурки.—?Прежде всего, я рад, что ты не испугалась, что сама стала ходить. А то, когда привели Ослика, который уча-ствует в нескольких постановках, был полный кошмар. Он скакал по комнате так, что его останавливали впяте-ром. И не смогли! Хорошо, что он набит ватой и скакал по полу, а не по полкам. Если бы он был деревянный, то грохот стоял, только держись! Может быть, даже Ку-кольника или Клару разбудил бы. А мы до сих пор не понимаем, знают ли они или нет, что мы сами можем ходить.Арлекин сел поудобнее и продолжил:—?Когда это началось, Принцесса, почему, после какого события или просто по прихоти какого-то волшебника никто не знает. Самых старых кукол уже нет среди нас. Кукольник уносит их куда-то, и мы не знаем их судьбу. Однажды ночью с третьим ударом старых часов все куклы ожили. Удивительное дело, но мы вновь стано-вимся бездвижными игрушками сразу после того, как часы пробьют четыре удара. У нас есть всего лишь один час. Если кто-то не успевает вернуться на своё место, то Клара очень сильно ругается. Она упрекает и себя и Ку-кольника в том, что они не кладут кукол на свои места, тратят лишнее время на поиски. Обещают завести ко-робки для каждой куклы.—?Сама понимаешь,?— развел руками Арлекин,?— если они положат всех в коробки и поставят их одну на дру-гую, то нам оттуда не вылезти. Поэтому мы стараемся не опаздывать на свои места. Никому ведь не хочется потерять возможность сходить в гости, поговорить, о том, о сём. Какая радость лежать в шкафу в коробке? А за этот час можно многое сделать. И не только погулять, побегать. Иногда даже костюм починить. Кукольник небогатый человек, поэтому он всегда думает, как потратить деньги. Мы ведь не глупые, понимаем, что иногда проще купить новую куклу, чем ремонтировать старую, сама знаешь.Что, что, а это Кукла понимала прекрасно.—?Может быть это часы волшебные? —?спросила Кук-ла,?— расскажи мне о них…—?Связано ли это как-то с часами? —?не знаю.Тут Арлекин задумался, а Кукла не подгоняла его. Было очень странно видеть, как думает Арлекин, чья улыбка по-прежнему была до ушей, а левая бровь оставалась всё так же иронично приподнятой.—?Мы много об этом думали. Видимо, как-то связано. Старые часы ходят не очень точно, поэтому или Клара или Кукольник каждый день подводят стрелки, но ино-гда и забывают. Тогда часы сильно отстают. Но на нас это никак не влияет. Как и в другие дни, когда часы по-казывают точное время, мы оживаем в три часа ночи и вновь становимся неподвижными игрушками в четыре. Я с ужасом думаю, что однажды эти часы сломаются. Что будет тогда? Мы перестанем ходить? Арлекин по-качал головой и поджал губы.Кукла слушала и не перебивала Арлекина. Она по-прежнему тихо сидела и рассматривала свои руки. В какой-то момент Луна вышла из-за облаков и осветила всю комнату с игрушками. Через окошко в кукольном домике лунный свет добрался и до рук Куклы, которые отбросили тень на пол. Кукла улыбнулась, склонила го-ловку на бок и стала складывать руки так, что они от-брасывали причудливые тени. То это была голова соба-ки, то летучая мышь. При этом Кукла внимательно слушала Арлекина, который продолжал свой рассказ.Клара очень дорожит этими часами и заботится о них. На моей памяти уже несколько раз приходил часовщик, который все время охает и сетует на то, что механизм совсем старый, что все шестерёнки износились, что держатся они на деревянной основе. Ещё он говорит, что когда колёсики крутятся, то увеличивается размер дырочек, в которые они вставлены, поэтому рано или поздно, часы нужно будет полностью перебирать.—?Когда я слышу эти слова,?— продолжал Арлекин,?— мне не очень понятно, набивает ли часовщик себе цену, чтобы получать больше денег за свою работу, или всё то, что он говорит, полная правда? Ещё часовщик гово-рит, что часы эти очень старые и у них очень сложный механизм. У них три стрелки. Две показывают часы и минуты, а третья показывает число месяца. Когда в ме-сяце количество дней меньше, чем 31, то Кукольник должен аккуратно передвигать её вперёд. Механизм боя тоже непростой: они подают сигнал точного времени, четверть часа, полчаса и три четверти часа. На вопрос Клары, что делать в случае поломки, часовщик пожима-ет плечами и вновь охает и сетует. Но теперь уже на то, что у него нет ученика, что все молодые люди не ценят старых часов, что в его время только очень богатые лю-ди могли позволить себе иметь часы, а сейчас никто ча-сов не ценит, а заработки у часовщиков совсем малень-кие… Когда-то часы остановятся. Это точно, но давай не будем о грустном. Пока часы тикают, мы живём. И это хорошо. Ведь далеко не у всех игрушек такая жизнь, как у нас.Тут часы напомнили о себе, гулко ударив один раз.—?Без четверти четыре, сказал извиняющимся голосом Арлекин. Принцесса, мне пора идти. Будет очень стран-но, если Клара завтра обнаружит меня в твоём домике.—?Да, конечно! —?согласилась Кукла. —?Ты мне столь-ко всего рассказал, но у меня появилось ещё больше во-просов. Ты придёшь ко мне завтра?—?Если тебе будет угодно, Принцесса!—?Я очень, очень буду тебя ждать,?— покачала головой Кукла. Ты ведь меня не бросишь? Я думала, что знаю много, а оказалось, что я знаю так мало. Приходи!—?Всегда к твоим услугам, Принцесса! —?вежливо и без кривляния произнес Арлекин. Потом он странно подпрыгнул, перебирая ногами и очень картинно по-клонился, подмигнув при этом одним глазом.Арлекин ушел, а Кукла села на диванчик, подобрав ноги под себя, и укрылась пледом.—?Что это было? Сон или чудеса? Всё равно мне очень тепло и хорошо!Кукле никуда не надо было спешить. Это был её домик. Утром именно здесь Клара её и найдёт?.—?Вот и все,?— улыбнулась я, оглядев притихших ребя-тишек и вполне взрослого синьора, такого же задумчи-во-молчаливого Пьетро.—?Как жалко, что твои истории так быстро кончаются,?— вздохнула девочка.—?А продолжение будет? —?поспешил спросить Эми-лио.—?Наверное, будет,?— честно ответила я, сама не зная, что там впереди, и у Куклы, и у нас.За окошком все также тянулась и тянулась бескрайняя серая лента дороги. Стучали и подпрыгивали под нами колеса, всхрапывали лошади, покрикивал кучер, щелкая кнутом. Так проходил день, второй, третий, и конца им не было. Гостиницы, богатые покои местных вельмож, дешевые постоялые дворы, все это мелькало в сознании, как калейдоскоп.И снова скромный ужин, чужая комната, за окном мед-ленно опускается ночь. Дети в кровати, синьоры уст-роены, лошади в конюшне, а я хочу спать, но на меня уставились две пары глаз. Они ждут какой-нибудь исто-рии, заявляя, что без нее не уснут. Маленькие шантажи-сты. Карло теперь ни за что не ложится, пока не увидит меня в постели, он терпеливо сносит все наши долгие приготовления, а потом и сказки. Огонь единственной свечки не может многого, но от его света становится теплее на душе, которой в последнее время очень не хватало музыки и рисования. Ладно, пусть, главное, есть к чему стремиться, подбодрила я себя, но все равно история сегодня получилась какая-то трагическая.—?Что у нас было в последний раз? Я сама уже не пом-ню, Джулия?—?Кукла подружилась с Арлекином.—?И он навещал ее в кукольном домике,?— подсказал Эмилио.—?Я многое пропустил,?— отозвался Карло из своего темного угла комнаты, его не было видно, лишь слышен был голос, мягкий и тихий.—?Ее купил Кукольник, все хорошо обернулось для Куклы.—?Джулия, молодец, правильно. Но сегодня я расскажу вам страшную историю, будете бояться?—?Нет,?— сказал мальчик,?— теперь с нами вы, чего нам бояться?—?Тогда слушайте!?Кукла открыла глаза, почувствовав, что задыхается от едкого дыма, наполнявшего кукольный домик. Ни ру-кой, ни ногой пошевелить было невозможно, видимо волшебные часы показывали около пяти часов утра. Со-ображать было трудно, дышать нечем, глаза резало так, что слезы текли ручьем, но Кукла хорошо помнила, что некоторое время назад они с Арлекином сидели на ди-ванчике в ее домике, разговаривали о цветах, потом без одной минуты четыре он ушел, в четыре все замерло… и вот, теперь она лежит без движения, задыхаясь от дыма в своей комнатке.Пожар. Дом кукольника был очень старым и деревян-ным, мхом были зашиты пазы между бревнами, повсю-ду тряпочки, деревяшки для починки театра и кукол. Он вспыхнул в один момент от огарка свечи, которую за-были потушить. Огонь был повсюду, он лизал стены оранжевыми языками, на кровле сноп искр вздымался вверх в утреннее небо. Хаос. Беготня. Тушить бесполез-но. Театр погибал, но остались куклы. Куклы, с кото-рыми можно было начать заново. И кукольник с Кла-рой, одетые со сна в ночных рубахах, покрытые стары-ми шалями, вытаскивали из огня свою ценность. Они вытащили их всех, обугленная одежка, спутанные воло-сы, чумазые пятна на лицах, но все они были спасены. Все, кроме Куклы. Она осталась лежать в своем домике и медленно умирала. Единственное, чего она боялась?— боли. Но боль физическая ничто по сравнению с той мукой, которую испытывала она сейчас, повторяя про себя: ?Зачем? Зачем меня достали из коробки?! О, как тихо там было, как спокойно, я просто хотела уснуть навсегда, меня никто не трогал, я никого не трогала, это было вполне сносное житие-бытие?. Эти последние слова как искорка вспыхнули и вызвали образ того, кто их часто повторял Кукле. Арлекин… Сердце затрепета-ло: ах, как же он?! спасли ли его?! Но вокруг был слы-шен только треск горящих досок. ?Надеюсь, что спасли,?— подумала Кукла,?— ведь он достоин лучшего, чем просто так погибнуть в кукольном театре?.Арлекин был единственным другом Куклы, и может быть, потому она так привязалась к нему. Каждую ночь, как только стрелка волшебных часов останавливалась на одной минуте четвертого, он был уже у двери ку-кольного домика, с букетом цветов (до сих пор непо-нятно, где он их собирал), и они решали, что будут де-лать этот час, когда все куклы становились живыми. Часто он брал Куклу за руку и вел в общую гостиную. На окнах цвели герани, на стене тикали волшебные ча-сы, в углу стояло старинный клавесин, а в центре, большой круглый стол под вязаной кремовой скатертью с бахромой. Именно в этой комнате и разворачивался каждую ночь настоящий спектакль, жаль только, что люди не могли видеть его, они ведь спали, не подозре-вая о том, что куклы ожили и вышли из своих домиков. Чем они занимались? А чем могут еще заниматься иг-рушки? они играли…Усаживались на ковре в кружок и играли в чаепитие, кукольные кружечки были очень красивы: на ручке в виде бантика была завязана розовая атласная ленточка, на каждой чашечке были нарисованы сердечки. К чаю подавались игрушечные конфеты, разноцветные, круг-лые, квадратные, ромбиками, звездочками и печенье, посыпанное цветными шариками. Пока компания пила чай, кукла Певица исполняла арии и серенады. Ах, как она была хороша! волосы, заплетенные в косы, короной лежали на ее головке, большие лучистые глаза казались еще больше, когда она начинала петь. ?Браво, браво!??— аплодировал ей Мудрец. А еще были Философ, Ры-царь и Белоснежка. Все они играли свои роли. Играли очень хорошо, так, что можно было воскликнуть: ?Бра-виссимо!? Они были очень хорошими и добрыми иг-рушками. Но все же… ближе всех Кукле был Арлекин.Бывало и так, что Кукла грустила, и ей совершенно не хотелось выходить куда-то и играть. Тогда они остава-лись в домике, Арлекин устраивался на ковре, и расска-зывал истории, одну волшебнее другой. Откуда он столько знал, про разные страны, города, реки и моря, корабли, людей, цветы, зверушек. А еще, он мог сочи-нять сказки про любые самые простые вещи: вот увидит куклин башмачок и?— готова история! Время было столь коварно, что час с трех до четырех пролетал как одна минута. Или это часы специально делали? Во всяком случае, теперь этого никто не узнает. Кукла лежала на диванчике и умирала. Она слышала, как огонь затрещал совсем близко, почти на крыше ее домика. Вот- вот и она провалится. Боялась ли конца Бель Флер? —?нет. Сейчас, когда жизнь как книжка раскрылась перед ее глазами, ей не было страшно, это были совсем другие чувства.Куклы могли оживать только на час. Час жизни. Ку-кольной игрушечной жизни: с чаепитием, музыкой, бе-седами, праздниками… Игра в жизнь. Все остальное время они были абсолютно бездвижны. Где-то ближе к полудню руки кукольника или Клары, его жены, доста-вали кукол из домиков, выносили в Театр, передавали в опытные руки кукловодов. Те разгибали, сгибали сус-тавчики, гнули шеи, взъерошивали волосы, заставляли принимать позы на сцене, перед публикой. Один день аплодисменты, другой день?— свист. Такова кукольная жизнь. Она ничего, если приспособиться, не обращать внимания на грубость и силу кукловодов, научиться подчиняться им. Кукла так и не привыкла. После сыг-ранной роли, когда ее относили в домик, она подолгу плакала, частенько жалела о том, что ее достали тогда из коробки и принесли в этот театр. Кукольник для нее был одновременно и спаситель, и злодей. Одна отрада?— Арлекин и вот эти друзья-игрушки, которые полюби-ли Куклу и поддерживали ее как могли.Лунный свет на ковре, руки Куклы складывают фигуры и получаются тени?— собака, летучая мышь, птица… Свет луны холодный, мертвый, совсем не такой, как свет солнца. Кукле опять стало так больно, что сердце сжалось в один комок, игрушечный магазин, уютная витрина, Рождество, снег хлопьями, огоньки, хлопушки за стеклом и… мальчик. Его образ сейчас уже почти стерся из памяти, темная челка, зеленые глаза, смешная шапочка и шарф. И его взгляд, полный сожаления, когда он, уходя, последний раз обернулся, чтобы увидеть Куклу. Улыбка тронула ее губы: хороша! как я была хо-роша тогда! румянец, блеск в глазах, гордость от созна-ния своей красоты, наконец, платье, удивительное пла-тье и туфли на высоких каблучках… ?Как больно?,?— плакала сейчас Кукла не от боли, а от этих воспомина-ний, от того, что хрустальные мечты разбились в один миг.Пусть мои ручки и ножки не могут самостоятельно дви-гаться, мальчик взял бы меня на руки и отнес домой. Какой был бы этот дом, все равно: бедная лачуга с пе-чью, или каменный двухэтажный дом, или большой светлый дворец? Какая разница, мой дом там, где живет мальчик. Я согласна, чтобы его руки управляли моими, чтобы он поворачивал мою голову, чтобы я могла уви-деть то, что он хочет мне показать, я хочу подчиняться ему. Море, белый песок, разноцветные камушки, шум прибоя. Мы просто сидим и смотрим вдаль, там, на го-ризонте должен появиться зеленый луч. Он волшебный. Увидишь его, и любое желание исполнится. Я пожелаю ожить. Я стану живой не на час, а навсегда. И смогу бе-гать за воздушным шариком в парке, смогу рисовать красками, научусь ездить верхом… сколько дел… сколь-ко дел… И главное, солнце. Для игрушек ничего не зна-чит ни свет, ни тьма, ни тепло, ни холод. А Кукле хоте-лось ощутить прикосновение солнечного луча, его теп-ло, и прикосновение ветра к щеке, и прикосновение ру-ки мальчика.Пожар поглотил весь дом, словно гигантский пряник, раз! и под хруст и грохот обвалилась кровля, искры взметнулись в уже светлое небо, пожарная бригада от-чаялась и просто наблюдала в сторонке, чтобы огонь не перекинулся на соседние дома. Клара и кукольник с черными от копоти лицами прощались со своим театром и домом. Рядом с ними на булыжной мостовой стоял сундук, в котором лежали спасенные куклы. Мудрец, Философ, Рыцарь, Певица, Белоснежка и Арлекин. Хозяева переберутся поближе к югу, где теплый климат, ведь у Клары уже начинается ревматизм, кукольник соберет новую труппу, все вместе соорудят подмостки и жизнь продолжится. Да! волшебные часы, их- то вынесли в первую очередь, а это значит, что каждую ночь в три часа все куклы оживут, соберутся вместе и будут пить чай, вести беседы, слушать музыку.Ощущение полета, вот это самое настоящее счастье. ?Я лечу к солнцу, солнце пронизывает меня насквозь?— это свобода!??— какая-то частица Куклы устремилась ввысь.Куклы? нет, конечно, уже не куклы, ведь кукла осталась лежать там под обломками сгоревшего дома. Велика ли была цена за осуществление мечты стать живой? На этот вопрос у каждого найдется свой ответ…Ну вот и счастливый конец истории. Счастливый! —?даже не сомневайтесь!?Как только история сама собою подошла к концу, я ощутила необычайное опустошение. Что это было? Ус-талость или что-то другое, но во мне нарастал внутрен-ний протест и черная меланхолия. Я ей была подверже-на не меньше, чем мой Карло. Уже лежа в кровати, на этот раз оказавшейся большой и удобной, он неожидан-но спросил:—?Почему? Почему такой конец твоей сказки?—?Нормальный конец, что не так? Я же сказала, счаст-ливый!Карло недовольно молчал несколько минут, но потом принялся вновь допрашивать меня:—?Это не нормальный конец. Зачем она умерла?—?Потому что только так она могла ожить, ты не по-нял?—?Нет, в сказках никто не умирает, никогда.—?Карло, у меня свои сказки…Я почувствовала, как его руки обнимают меня, и он шепчет с горечью в голосе:—?У тебя замечательные сказки… Но прошу, пусть в них больше никто не умирает.—?А это уж как получится.—?Кукла?— это ты? —?внезапно спросил он тогда, когда я меньше всего ждала еще вопросов.Я и не я, как можно было это объяснить. Когда-то я чув-ствовала себя такой куклой, одинокой и ненужной, даже красивой и даже слишком дорогой. И Арлекин появился в моей жизни, все это еще можно было рассказать. Но вот пожар… смерть ради рождения, откуда она взялась?—?Карло, я поняла, птица Феникс, она сгорала, чтобы родиться. И иногда надо умереть, чтобы родиться зано-во.Неужели мы только вдвоем, наконец-то, как поверить в такое счастье? Но когда на щеках и губах горят поце-луи, и когда тебя согревает жар дыхания так, что не ну-жен и огонь камина, трудно не ощутить себя полностью счастливой…VАранхуэсИ вот Испания. Мрачный дворец-монастырь вблизи Мад-рида. За высокими стенами из серо-голубого гранита королевский дворец, рядом собор, монастырь, духовная семинария и мавзолей-усыпальница испанских королей. Слишком суровым и величественным показался мне этот скорее религиозный комплекс, чем королевская резиденция.В центре площади Пласа де Ориенте впечатляющая ог-ромная статуя Филиппа Пятого, восседающего на коне, вставшего на дыбы. Любимый друг и ?пациент? Фари-нелли, король-безумец. Карло, видя его, теперь уже не-подвижного и вечного, тяжело вздохнул. В Испании нас ожидал, увы, уже не Филипп, а его сын Фердинанд.Впоследствии я узнала, что этот памятник был создан еще при жизни монарха скульптором Пьетро Таккой. Работая над проектом, он полагался на выполненный великим Веласкесом портрет короля, а рассчитать рав-новесие вздыбленного коня с всадником, помог великий Галилео Галилей.На площади возвышался Кафедральный Собор Божьей Матери Альмудены. Но нашим вниманием целиком и полностью завладело другое здание, от моего художни-ческого взгляда не могло укрыться то обстоятельство, что оно уже теперь было вправе носить титул памятника архитектуры. Это был отстроенный для Фаринелли оперный театр. Карло немало удивился, видя это новое здание, ведь изначально здесь была открытая сцена, которую, по-видимому, сильно расширили и изменили. И все это грандиозное строительство было затеяно лишь ради одного человека, для талантливого певца Фаринелли, оказавшего неизгладимое впечатление на короля Филиппа! Было чему поражаться, но мы видели все это великолепие пока только из окошка кареты.Стоит ли говорить о том, какой прием оказали здесь, в Мадриде тому, кому уже поклонились Лондон, Вена, Версаль и бесчисленные города Италии: в Мадриде толпы людей наводнили улицы и площади там, где про-езжала кавалькада наших карет и повозок, мужчины кричали не меньше женщин, а те бросали цветы под ко-леса. Всюду раздавалось: ?браво, браво, Фаринелли!? Королевские солдаты, разодетые наподобие средневе-ковых рыцарей, приняли почетную миссию сопровож-дать нас во дворец.Я сидела, вжавшись в угол, ни жива ни мертва, бог сви-детель, никогда в своей жизни я не помышляла о том, что попаду в самый центр массового помешательства и истерии. Зато Карло выглядел, как ни в чем не бывало. Видимо он слишком долго ждал подобного момента, и сейчас на его бледных щеках выступил румянец, а в гла-зах появились те самые искры, свидетельства божест-венного огня, о котором мы стали забывать, ведя свою тишайшую жизнь на белой вилле. Карло вновь стано-вился Фаринелли. Он менялся на глазах, как будто ожи-вая. ?Птица! Прав был Порпора, когда говорил, что птицы теряют оперение даже в золоченых клетках?,?— так думала я, рассматривая его изменившееся лицо.Нас встретил какой-то вельможный господин и передал письменно и на словах, что его величество дал распоря-жение доставить Фаринелли в его загородную резиден-цию. Объяснил он это тем, что рядом с королевским дворцом построен еще один, специально для певца. Ус-лышав об этом, я несказанно обрадовалась, потому что больше всего мне не хотелось жить в столице, и быть оторванной от природы, а тут вдруг, такая радость!Мадрид остался позади, а мы, спустя еще несколько ча-сов дороги на юг, оказались на месте.Аранхуэс?— резиденция королей.Прекрасный, небольшой дворец, наш новый дом.Здание, стоящее в самом сердце города, в непосредст-венной близости от Королевского дворца и монумен-тальных садов.Множество слуг, выстроившихся вдоль мощенной до-рожки. Тишина, посторонних на территории дворцового комплекса, похоже, нет. Мы будем жить в самом центре королевской резиденции… о боже!Ноги мои ступили на неведомую испанскую землю. Впереди целый год новой жизни, новых впечатлений, надеюсь, новых картин. Карло выглядит уставшим, но довольным. Он искренне рад, словно он вернулся до-мой. Мне немного обидно, что для него существует два родных дома, а у меня он только один. Дети выгляды-вают из кареты, боясь ступить на землю. Первым отва-живается Броскиньо, он потягивается, разгибает руки и ноги, и помогает спуститься Джулии.Девочка растеряна не меньше моего. Вслед за ней пока-залась измученная Катрин, сразу же повязавшая на го-лове платок, несмотря на вечер, солнце жарило не хуже полуденного! Нас торжественно ввели внутрь и окру-жили слугами.Вельможный господин сообщил Карло о том, что мо-нарх будет ожидать его в течение вечера.Я взмолилась:—?Карло, только не говори мне, что вот так, с дороги, надо будет предстать перед его величеством!—?Cara, я обязан относиться с должным почтением и вежливостью к королю, будь я при смерти, я не посмел бы отказаться от этого приглашения. Моя голубка, ты счастливо смогла избежала необходимости быть залож-ницей света,?— Карло поцеловал меня, как наивного ребенка. —?Я пойду, а ты отдыхай, но рано или поздно, тебе все же придется познакомиться с их величествами. Я уверен, что король полюбит тебя, не говоря уже о ко-ролеве!—?Карло, когда угодно, но не сейчас, умоляю! И еще, если здесь нет ванной, то я этого не переживу!Любимый рассмеялся, глядя на наши растерянные лица: мое, Катрин и замерших детей. По его велению, уже че-рез минуту, нас водили по многочисленным комнатам, объясняя, где тут и как устроено. Но вскоре я почувст-вовала, что уже ничего не соображаю, милейший дворец был не хуже лабиринта. ?Лишь бы Минотавров тут не водилось?,?— заворчал мой внутренний голос. И, решив, что с утра я разберусь с этими комнатами и про-чим, а сейчас меня охватило немедленное желание чис-той воды и постели. Даже о детях не было сил забо-титься, но, слава богу, на этот случай у меня была Кат-рин.Моя уснувшая совесть переложила на нее все, что мог-ла. А я попросила (никогда не научусь приказывать) от-вести меня в спальню. Слуга посмотрел непонимающе.—?Синьора, куда вы пожелаете,?— и склонился передо мной.Я стала озираться по сторонам, вокруг сплошные кори-доры, росписи на стенах, бархат и хрусталь, и сплошные двери. Очень вовремя в конце длиннейшего коридора показался хозяин. Видимо он уже успел дать распоряжения на счет нашего багажа и решить массу вопросов. Как ни странно, Карло был совершенно доволен и выглядел довольно свежим и бодрым.—?Карло! —?на счастье, и обо мне было теперь кому позаботиться,?— скажи, где мне можно расположиться? Еще час блужданий по этому городу под крышей, и я усну на полу.Взяв меня за руку, любимый повел меня куда-то, да так уверенно, будто сто лет прожил здесь. Поднявшись на этаж выше, мы очутились в анфиладе, состоящей из не-скольких комнат. Здесь было все: и спальня, и гостиная, и еще несколько просторных комнат, а самое главное?— огромная ванная комната! Оценить красоту увиденного было сейчас невозможно, глаза мои слипались.—?Cara, оставим тебя здесь, если не понравится, завтра сама выберешь себе покои и студию, о детях я позабо-чусь, надо будет определиться с няней для девочки. Катрин устала, ей нужен отдых, пусть будет с тобой, выдели ей одну из комнат. Отдыхай, тебя никто не по-тревожит.—?Спасибо, Карло! Ты удивительный, заботливый и внимательный, я тебя так люблю… А как же ты сам?Карло улыбнулся:?— Не волнуйся, я приведу себя в по-рядок и отправлюсь к королю, не знаю, как долго там пробуду, мы ведь столько не виделись! Ну что ты? Не переживай, мы уже приехали!Трудно было в это поверить, но это было действительно так: мы приехали в Испанию. Завтра начнется наша но-вая жизнь, а сейчас?— спать, спать, спать. Но сначала ванна. Слава богу, она здесь была, и какая, с вделанным в пол римским бассейном и мраморными ступенями!Какое же все-таки блаженство, чистая вода и ароматная пена! Лишь теперь я поняла, как устала каждая клеточка моего тела, разбитая за время странствования. Воистину вода обладает способностью смывать усталость, уже через полчаса блаженства в теплой ванне, я ожила. Ко мне вернулась способность воспринимать окружающий мир нормально, а не через омрачавшую все усталость.Больше всего мне понравилось, что, не смотря на оби-лие людей в доме и во дворе, здесь царила тишина. За окном свистели и щелкали птицы, шелестела листва на деревьях, шумел ветер. День кончался, будто успоко-ившись, и во всем царила умиротворенность.Набросив на мокрые плечи халат, я ступала по длинно-му ворсу огромного цветного ковра, наслаждаясь его мягкостью. На постели, резная спинка которой была изготовлена из редкой породы дерева, мною так и неопределенной, в беспорядке громоздились шелковые подушечки, украшенные золотой вышивкой и бахромой.Огромное зеркало, украшавшее целиком стену напротив кровати, отражало всю спальню. Три арочных окна, задернутых бархатными алыми портьерами, перехваченными золотыми шнурами, выходили во внутренний дворик.Дворик маленький, полукруглый, мощенный серым камнем. Под окнами росли в идеально ровном порядке, как солдатики в строю, большие деревья. Вдали желтела выжженная палящим солнцем пустыня. Что-то вроде реки угадывалось справа от дворца, зеленоватая лента, вполне могла ей быть, но сейчас в сумерках, разглядеть подробнее этот пейзаж было невозможно.Как только моя голова коснулась подушки, я провали-лась в беспокойный сон.В отличие от благословенной Италии, природа цен-тральной Испании (Кастилии), где предстояло теперь обживаться Фаринелли с семьей, не отличалась особой щедростью. Полноводных рек и густых лесов на этой равнине нет. Говорят, что леса сожгли еще арабы, когда отступали под натиском ?реконкисты?. Ну, а реки от этого обмелели. Поэтому любой отрезок зелени, любой парк здесь на вес золота.В подобном состоянии была и резиденция королей Аранхуэс. Здесь течет хотя и не широкая, но полновод-ная и быстрая Тахо. Она дает жизнь бурной раститель-ности королевских парков. Начало архитектурно-природному благолепию Аранхуэса было положено еще при короле Филиппе II. Он приказал строить дворец в 1561 году, желая осуществить замысел своего отца, мечтавшего обосноваться с семьей именно здесь. Как человек набожный, король начал строительство с двор-цовой церкви. Правда, и он не смог до конца осущест-вить проект. Монарх неожиданно увлекся постройкой дворца-монастыря в Эскориале, своей постоянной ре-зиденции в горной местности к северу от Мадрида.Долгое время дворец в Аранхуэсе оставался недостро-енным, и только с 1715 года за него взялись испанские Бурбоны, как известно, всегда знавшие толк в дворцах и парках. Французская династия получила трон после так называемой войны за испанское наследство. Любопыт-но, что король Филипп V?— первый из испанских Бур-бонов использовал при возобновлении строительства чертежи почти двухвековой давности. Хотя, разумеется, при осуществлении работ в проект было внесено много изменений.Король с семейством и со всем двором приезжал сюда на несколько месяцев. Летом здесь было слишком жар-ко, и монарх уезжал в свою резиденцию подальше от Мадрида, в поместье, носящее имя святого Ильдефонсо. В столице Филипп V, выросший во Франции и привык-ший к роскошным загородным дворцам типа Версаля, почти не жил. По характеру он был меланхоликом и часто страдал депрессией. Стены старого и сурового мадридского дворца-крепости Алькасар сводили его с ума. В столице вообще находиться было опасно, из-за жары и нечистот в городе невозможно было дышать, да и каждый год вспыхивали разные опасные болезни.Зато в Аранхуэсе было раздолье. Проснувшись рано ут-ром, монарх решал все государственные проблемы пря-мо в постели. Затем вставал, чтобы заняться более при-ятными делами?— охотой, рыбалкой и прогулками вер-хом. Но так было не всегда. Очень часто коронованная особа впадала в ужасную тоску. Король с постели не вставал: из спальни доносились страшные крики и ры-дания. В этих случаях королева Елизавета Фарнезе при-глашала любимца, Фаринелли. Его прекрасное пение на время возвращало короля к жизни. Но окончательно по-бедить болезнь ему не удалось, бедняга Филипп умер, оставив наследником своего сына Фердинанда.Нынешний король так же любил проводить время в Аранхуэсе. Его супруга, португалка Барбара де Браган-са, дама весьма образованная и любящая повеселиться, мечтала устраивать здесь пышные праздники с концер-тами, балами-маскарадами, фейерверками и катанием на лодках по реке. Королева была музыкально одаренной: не только сама пела со сцены, но и сочиняла музыку. И теперь томилась ожиданием приезда Фаринелли и надеждами на реализацию своих планов относительно праздненств. Королевская чета души не чаяла в итальянце, ради которого строители перевернули половину резиденции. Фердинанд был готов на все, лишь бы иметь возможность хотя бы сезон слушать пение Фаринелли.Можно сказать, что и сам город Аранхуэс был основан не так уж и давно, но за этот срок успел обзавестись своими достопримечательностями: королевским двор-цом, окруженным великолепными парками: ?Партер?, ?Сад Изабеллы?, ?Остров? и ?Сад Принца?.Первое испанское утро подарило уставшим путешест-венникам необыкновенную звенящую тишину и тепло солнечных лучей. Птицы лениво переговаривались в ветвях густых деревьев и кустарников. Легкий ветерок покачивал макушки молодых тополей, и цветы на клум-бах источали удивительные ароматы.Роксану разбудило легкое прикосновение, Карло не смог удержаться от того, чтобы не поцеловать ее спя-щую, так она была прекрасна сейчас: спокойное лицо, персиковый румянец на щеках, приоткрытые манящие губы, точеная ножка поверх покрывала, каждый дюйм которой был подобен атласу, а на каждом розовом паль-чике, словно жемчужинка, блестящий прозрачный ного-ток. Девушка прижималась во сне к подушке, будто в страстном желании объятий. Распущенные волосы ук-рывали ее плечи и спускались вьющимися змейками по спине. Вся она была теплая и манящая ото сна.—?О, Карло, это ты,?— зашептала она, не открывая глаз, притягивая нежными руками к себе его голову.—?Я тебя разбудил, прости, не мог удержаться.Она промурлыкала что-то в ответ и, пригревшись под боком любимого, вновь притихла. Карло стал нежно гладить ее, прикасаясь к теплой бархатной коже лишь кончиками пальцев, какое-то время любуясь на ее кра-соту, пока дремота не охватила и его. Но вскоре Роксана зашевелилась, и вдруг сразу проснулась, открыла глаза и улыбнулась новому дню.—?Карло! Карло, проснись! Доброе утро! Мне присни-лось, или меня кто-то целовал?—?Не знаю, кто это мог быть,?— Карло щурился от яр-кого солнечного света и улыбался, окутывая меня вол-шебством своих необыкновенных глаз. —?Как видишь, я спал.—?Надо же, пахнет кофе! —?рядом с постелью на сто-лике стоял уже совершенно остывший напиток богов, без которого (и Карло это знал) подходить ко мне утром было небезопасно. —?Видимо, это был слуга! А мой муж все проспал.Мы начали было шутливую потасовку, но она скоро превратилась в то, о чем мы оба страстно мечтали всю дорогу до Испании, наконец-то, мы были одни!У нас появился свой уголок, притом шикарный уголок. И как было этим не воспользоваться!—?Чем ты собираешься сегодня заняться? —?спросила я супруга, довольствуясь холодным кофе.Карло лениво пробормотал в ответ:—?Мне уже давным-давно пора собираться в театр. Ан-тонио наверное меня заждался.—?А как король?—?Король здоров. И передает тебе наилучшие пожела-ния.Непонятно было, серьезно Карло говорит или шутит.—?Так уж и передает? Мне?—?Да. Он несказанно рад нашему приезду. А королева Барбара будет ждать возможности поболтать с тобой о живописи.—?Карло, ты меня разыгрываешь?—?Нет, это правда.Я подскочила на постели, не веря своим ушам. Королева хотела поболтать со мной! Надо было привыкать к новой роли и к новой жизни в самом сердце королевского дворца. Но сейчас ни мне, ни моему любимому не хотелось начинать этот день, истома разливалась в каждой клеточке моего тела, несказанное наслаждение давала близость родного человека. И так рядом стук его сердца, отдававшийся в моем, терпкой и сладкой любовью.—?Который час? —?прошептала я, не желая выпускать Карло из своих объятий.—?Думаю, что часов десять. И что мне давно пора.—?Нет, ты не можешь позволит себе отдохнуть денек?—?Cara, это невозможно,?— мягко отстранился он и за-глянул мне в глаза,?— Кафариэлло уже давно ждет на-чала репетиций, я еще не видел директора театра, да и самой сцены… У нас осталось очень мало времени на подготовку спектакля.—?Узнаю себя в тебе, мой любимый,?— рассмеялась я, целуя его лицо,?— вся ответственность на тебе, все за-висит от тебя, и ты не можешь позволить никакой про-машки! Что ж, Карло, придется мне тебя отпустить.—?А ты чем займешься?—?Я собираюсь взять детей и прогуляться по окрестно-стям, хочу рассмотреть все вокруг.—?Я уже обещал Броскиньо, что возьму его с собой в театр,?— Карло выглядел растерянным.—?Хорошо, раз обещал, значит, мы пойдем вдвоем с Джулией, нас и такая компания вполне устроит, хотя, что я говорю… —?Я снова прижалась к нему, заставляя опуститься на подушки. —?Хочу, чтобы мы отправились на прогулку все вместе, может не сегодня, но хотя бы когда-нибудь?Но ответа я не дождалась, потому что за окном разда-лись крики и лай собак, а Карло направился смотреть, что там происходило. Выглянув в окно, он расхохотался и подозвал меня:—?Иди сюда, там Пьетро!Внизу во дворике, на высоченном постаменте статуи Венеры еле держался Пьетро: одной рукой он обнимал каменную красавицу, а второй отмахивался тростью от стаи собак. Охотничьи, породистые псы окружили бед-нягу и облаивали его, будто кота на ветке дерева. Пе-чальная участь постигла его широкополую шляпу, ос-татки которой трепали одновременно сразу три краси-вейших поджарых злодейки.Карло распахнул окно и прокричал вниз:—?Пьетро, что ты там делаешь?Без смеха невозможно было смотреть на эту картину, хотя поэту можно было посочувствовать. Но уже через мгновение показались двое солдат, облаченных в доспе-хи. Они подбежали и быстро отогнали собак, которые при виде стражников превратились в добрейших созда-ний, виляющих хвостами. Как внезапно нахлынула эта свора, так внезапно и исчезла за углом, а Пьетро все еще не собирался покидать своего укрытия.—?Пьетро, слезай! Собаки убежали! И что ты вздумал обниматься с этой Венерой?Поэт, заметив мою фигуру в окне, свободной рукой пригладил локоны и поправил кружева на шее.—?Хорошо тебе говорить, жестокий близнец! Ты вон обнимаешь тонкий стан своей супруги, а мне, бедному поэту, остается влачить жалкую юдоль горечи одиноче-ства, что делать мне, увы, вдали от моей милой Романи-ны, я решил скрасить свое существование в этом мрач-ном монастыре в обществе испанской подруги!—?Смотри, Пьетро, придет к тебе ночью каменный гость! —?Карло упомянул самую худшую, по мнению всех итальянцев, испанскую оперу, где бы ни ставили ?Каменного гостя?, во всех театрах она оказывалась са-мым большим провалом.Поэт тут же перекрестился и сплюнул через плечо, чем еще больше насмешил нас.Броскиньо показался на дорожке: он мчался со всех ног, на бегу успевая подобрать разорванную шляпу Метаста-зио, звонко смеяться и выглядывать следы скрывшихся стражников и собак. Похоже, что мальчику здесь понра-вится.Наш первый день в Испании начался с приключений.VIЗнакомствоКарло в компании Антонио, Пьетро и Броскиньо отпра-вился в театр. На сегодня там был запланирован сбор всех участников труппы и представление ?Антигона?. Я осталась в новом доме в совершеннейшем одиночестве, предоставленная самой себе, и наскоро собравшись, ре-шила отправиться на прогулку в парк. Очень хотелось иметь представление о той местности, где нам пред-стояло провести ближайшее время. Джулия, наряжен-ная, подобно маленькой принцессе, скакала вокруг в своих новых туфельках, она то и дело подбегала и хва-тала меня за руку, девочка до сих пор не могла пове-рить, что мы вместе.Ее кукла была оставлена в уютной детской, Джулия ус-пела рассказать, держась как серьезная взрослая ба-рышня, как кормила завтраком свою протеже и усажи-вала ее на изящный туалетный столик перед зеркалом. С нами на променад отправилась скучающая Катрин и пара собачек, которых здесь во дворце Аранхуэса было видимо-невидимо. Всяких пород и размеров, лохматые и гладкие, псы производили впечатление настоящих хо-зяев дворца?— они бегали повсюду и чувствовали себя совершенно свободно. Благо, что мы с Джулией собак просто обожали, да и они ответили нам взаимностью, а вот с чего они вздумали нападать на Метастазио, для нас так и осталось загадкой.Дворец Фаринелли, наш новый дом, был выстроен в совершенно ином архитектурном стиле, нежели наша итальянская вилла. Теперь, я имела возможность по достоинству оценить все, что нас окружало. Только отойдя на приличное расстояние от дворца, мы смогли рассмотреть его целиком, такой он был огромный. Бе-лое двухэтажное здание, вытянутое в ширину, именно так, в центре основное строение, к которому были при-строены два крыла. Справа и слева дворец украшали галереи с рядом античных колонн. Повсюду мои люби-мые балконы, я уже предвкушала возможность устроить на одном из них мастерскую.Неудивительно, что наше знакомство с новым домом началось с его внешней стороны: после заточения в ка-рете на протяжении нескольких недель всем хотелось воздух. Судя по восторженным отзывам Катрин и де-вочки, их комнаты, так же, как и моя, поразили красотой и роскошью убранства. Покои, отведенные для Карло, до сих пор оставались для меня загадкой, я не успела побывать ни в одном помещении дворца, кроме своих покоев.Просторы площадей, длинные аллеи, фонтаны и скульп-туры, и над всем этим ярко-синее небо и белейшие об-лака! Аранхуэс оказался райским местечком. Перед на-ми во всей своей красе открылся Королевский дворец нежного розоватого цвета. Поражало пространство во-круг дворца: сплошной простор, воздух и небо, по-испански щедрое на солнышко. Сразу мелькнула мысль: ?Мне здесь нравится!?. Атмосфера располагала к творчеству и романтическим прогулкам.Дворец короля Фердинанда был выстроен из светлого камня без особых архитектурных излишеств, его нельзя было сравнить с барочными палаццо итальянских пат-рициев в Венеции или Риме. К основному зданию были пристроены флигели, выдержанные в том же классиче-ском стиле. Мне показалось немного странным, что дворец имеет всего лишь два этажа. И снова, балконы и галереи, с которых сад и многочисленные статуи долж-ны были отлично просматриваться, так что, гуляя здесь, мы сильно рисковали быть замеченными монаршими особами, если бы они надумали сейчас выйти подышать воздухом, но на балконах никого не было.Как оказалось, мы попали в сад с названием ?Партер?, который располагался рядом с дворцом и примыкал прямо к его стене. Многочисленные скульптуры, воис-тину жемчужины этого сада, украшали этот зеленый островок. Планировка парка напомнила мне парки во Франции, вполне возможно, что архитектор сада был французом, но об это следовало кого-нибудь расспро-сить. Все же совершать прогулки по незнакомой мест-ности лучше в сопровождении знающего человека. Из всего, что мы увидели здесь, нам приглянулись тайные романтические уголки с несколькими небольшими ру-котворными водоемами и грандиозные фонтаны.Оказавшись рядом с одним из таких журчащих родни-ков, мне ярко представилось, как я приведу сюда своего Карло, чтобы вдвоем с ним насладиться бесподобной красотой этого уединенного уголка.В целом сад напоминал лес, потому что здесь на каждом шагу встречались вязы и другие северные деревья. Если честно, то мое представление о масштабах предстоящей прогулки оказалось абсолютно неверным! Огромные площади, которые весьма сложно объехать верхом, не то, что обойти пешком да еще в компании маленького ребенка, расстилались вокруг. Усевшись на скамеечку возле дивных миндальных деревьев, мы стали вдыхать ароматы природы, предаваясь умиротворенному созер-цанию. Возникшая идея завести себе нового Ragazzo, не отпускала меня, и бог знает, возможно, мне удастся уго-ворить Карло совершить со мной прогулку верхом по этим дивным местам.В театре с названием ?Буэн Ретиро? собиралась солид-ная компания всех, причастных к будущей постановке ?Антигона?. На представлении оперы должен был при-сутствовать король Фердинанд?— большой любитель му-зыки и поклонник Фаринелли. Он уже восседал в глубо-ком обитом бархатом кресле, специально приготовлен-ном для монарха. По правую руку от него находился директор театра граф Прато, с великим страхом ожи-давший появления Фаринелли, дело в том, что досто-почтенный синьор уже имел счастье или, правильнее сказать, несчастье общаться со вторым (или первым, как наверняка он сам мнил) primo uomo?— с милейшим Кафариэлло.Общение с этим виртуозо мало кому доставляло удо-вольствие, и директор уже прочувствовал все прелести буйного характера певца в полной мере. Кафарэлли, явившись в Мадрид, потребовал отдельный дом, карету с парой лошадей из королевских конюшен, штат слуг в королевских ливреях и ежедневный стол с расчетом нa семерых или восьмерых гостей. Несмотря нa все пере-численное и еще множество подарков от короля, Каффарелли был недоволен и поминутно требовал воз-мещения самых пустяковых расходов.Откровенно говоря, на свете не было хлыща более дерз-кого, чем этот милейший Кафариэлло: женщины изба-ловали его своим поклонением, а овации публики вскружили ему голову. В юности он был так миловиден, что дебютировал в Италии в женских ролях, сейчас он корчил из себя смельчака и по всякому поводу возвы-шал нежный голос. Однако его жеманство и безгранич-ное тщеславие имели и хорошую сторону. Он слишком высоко ставил превосходство своего таланта, чтобы пе-ред кем-либо рассыпаться в любезностях, и слишком ценил свое достоинство артиста, чтобы перед кем-либо раболепствовать.Безрассудно смело держал он себя со знатнейшими осо-бами, даже с монархами, и потому его не любили по-шлые льстецы, видевшие в его дерзости укор себе. На-стоящие друзья искусства, такие, как Фаринелли, его извечный соперник и друг, прощали ему все как гени-альному виртуозу, и хотя упрекали его как человека во многих низостях, однако вынуждены были признать, что как артист он поступал порой и мужественно и ве-ликодушно.Кафариэлло был так же, как и Карло, учеником Порпо-ры и был обязан ему всеми своими познаниями, но еще лучше помнил он тот день, когда маэстро сказал ему: ?Теперь мне нечему больше учить тебя! Va, figlio mio, tu sei il primo musico del mondo? (Иди, сын мой, ты пер-вый musico мира). И с этого дня Кафариэлло, который в самом деле был первым (после Фаринелли) певцом ми-ра, перестал интересоваться всем, что не было им са-мим. ?Раз я первый,?— сказал он себе,?— значит, я единственный. Мир создан для меня. Небо даровало та-ланты поэтам и композиторам только для того, чтобы пел Кафариэлло. Порпора?— первый учитель пения в мире только потому, что ему было суждено создать Ка-фариэлло. Теперь дело Порпоры кончено, его миссия завершена, и для славы, для счастья, для бессмертия Порпоры достаточно, чтобы жил и пел Кафариэлло?.Что касается отношения к Фаринелли, то Кафариэлло не мог простить тому триумфа в Лондоне. После которого у самого Кафарэлли там все складывалось не так гладко, как ему хотелось, англичане не могли забыть голоса Фаринелли, который выступал у них до Кафарэлли. Впрочем, как бы то ни было, голос Кафарелли называли ?ангельским?, а вскоре стало ясно, что он, если и не превзойдет Фаринелли, то, по крайней мере, оставит о себе след как один из самых значительных меццо-сопрано в Италии. Сейчас согласившись на столь отчаянный шаг?— участия в одной опере вместе со своим соперником Фаринелли?— Кафарэлли надеялся на оглушительный успех в Мадриде, если не единоличный, то хотя бы разделенный с парой других виртуозов.Кафарелли, в отличие от Фаринелли, обладал, мягко го-воря, не самым покладистым характером. А, говоря проще, он был просто невозможным, его настроение постоянно менялось, он был капризен и непредсказуем, темперамент бил из него ключом и обрушивал в зави-симости от настроения певца то потоки ярости, то бур-ные излияния восторга. При этом он вел себя таким об-разом как на сцене, так и за ее пределами. Примеча-тельно, что не ссорился Кафарелли, похоже, лишь с од-ним Генделем, который, кстати, тоже не отличался кротким нравом. Возможно, они уживались из-за того, что композитор платил певцу просто баснословные деньги.Можно сказать, что из достоинств у Кафарэлли был только голос, один из прекраснейших голосов столетия, a человеком он был весьмa неприятным: грубый, наглый, без меры суетный и склонный к истерикам больше, чем самый испорченный ребенок. Каффарелли хамил монархам, антрепренерам, певцам и зрителям и устраивал в театре и в жизни такие скандалы, каких ни-кто бы не стал терпеть, не будь скандалист великим Каффарелли.Непокладистый и горячий Каффарелли применял в обращении с коллегами богатый набор приемов, но осо-бенно удавались ему ядовитые остроты. Однажды, желая приструнить некого молодого флорентийцa, гу-бившего своим исполнением любую арию, он раздраженно спросил, кто его покровители, a когдa несчастный юношa горделиво ответил ?Иисус и Музыкa!?, возразил: ?Вот нa Него и рассчитывай?— нa нее-то надежды мало!?Гнев Кафарелли далеко не всегдa ограничивался словами, но легко принимал форму прямого действия. Не всякий может вообразить изумление прихожан, явившихся нa мессу в церковь Царицы Небесной в Неаполе и видящих, как прямо посреди службы, Каффарелли и Реджинеллa вдруг начинают тузить друг другa, словно бродяги. Никто так и не понял толком, в чем было дело: то ли Каффарелли повел себя нагло и высокомерно по отношению к менее известному свер-стнику, то ли певцы не поладили в интерпретации мелодии, то ли один позавидовал, что другому досталась более продолжительная партия… Одно было очевидно: Каффарелли ударил Реджинеллa, так что тот не мог продолжать пение. Зa подобный проступок полагалась тюрьмa, но в данном случае виновник был слишком знаменит, так что король, едвa ему донесли о совершившемся, освободил певцa от наказания.Но бывали и такие случаи, когда талант и чудесный го-лос коллеги по сцене были признаны этим чудовищем. Так, однажды молоденькому Джицциелло, поющему в театре Генделя, восхищенный Каффарелли присоединил свои приветствия к аплодисментам публики и восклицание: ?Браво, брависсимо, Джицциелло!?.Кафарэлли не преминул воспользоваться своим поло-жением и приехал в сопровождении своей любовницы, знаменитой певицы Габриэлли, также ученицы Порпо-ры. В подписанном контракте, он указал, что без Габри-элли петь он отказывается. Антонио Маццони ничего не оставалось делать, как соглашаться на этот шантаж. Тем более, что певица как нельзя лучше подходила на роль Береники. Так удалось убить сразу двух зайцев.Трудно было вообразить, чем закончится выход на одну сцену двух величайших сопранистов мира, но, во вся-ком случае, мягкий и благородный характер Фаринелли был залогом успешного исхода этой авантюры.Нельзя не упомянуть еще об одном участнике пред-стоящего действа?— Гаэтано Гуаданьи, поющего кон-тральтовую партию в ?Антигоне?. Этот молодой чело-век, самый юный из великой троицы, был любимцем Генделя. Вообразить сложно, как Пьетро могла придти в голову идея вывести на одну сцену столь мощных ис-полнителей, обладающих нелегкими характерами, и вплести сюда театральные интриги. Да-да, а чем можно было объяснить то, что в одном спектакле, по желанию Метастазио, сошлись два соперника сцены и два сопер-ника за ?сердце? гениального композитора?Итак, Гуаданьи. Всем было известно, что великий Ген-дель буквально ?носился? с ним, так, он трижды пере-писывал под капризного сопраниста арию из оперы ?Messiah? и сочинил ?Гимн сиротского приюта?. Кроме множества ролей в операх Генделя, Гуаданьи пел и в ораториях композитора. Не мог не знать об этом и Карло, наверняка испытывавший болезненные уколы ревности при виде такого явного предпочтения, оказываемого не ему, а этому юнцу. Но мир никогда не узнает о чувствах Фаринелли, который умел быть бесподобно скромным и сдержанным человеком. Опять же, в отличие от большинства гигантов оперной сцены Италии. К каковым уже причисляли и Гаэтано.О Гаэтано очень быстро заговорили в Европе, он поль-зовался определенной популярностью у женщин и был невероятно красив. А благодаря работе с великим Ген-делем Гуаданьи пользовался огромным успехом у пуб-лики. Ему легко прощали некоторое высокомерие, кото-рое певец пытался изображать в театре, так, он не выхо-дил на ?бис? и на поклоны. Характер у Гаэтано был не самый уживчивый и легкий, он часто ссорился с импре-сарио и организаторами концертов.Но, по мнению Метастазио, Гуаданьи был единствен-ным и идеальным кандидатом на роль Александра в ?Антигоне?. В его случае виртуозность отнюдь не былa главным преимуществом: вся силa этого великолепного контральто заключалась в изысканном благородстве и выразительной сдержанности пения и игры.И Кафариэлло, и Гуаданьи сидевшие в зале, всем своим напыщенным видом показывали, что они и есть здесь главные герои, а не усмехающийся в ладонь, испанский король Фердинанд.Вошел Фаринелли. Лицо монарха просияло, он быстро встал со своего импровизированного трона и сделал па-ру шагов навстречу певцу. Такое приветствие пришлось явно не по душе двум виртуозам, но надо отдать им должное, они были не столь наивны, чтобы тягаться с царем певцов, и эту теплую сцену приветствия им при-шлось проглотить молча. Карло, питавший самые горя-чие чувства к своему покровителю, припал к его руке, а Фердинанд не выпускал из своих объятий любимца до-брых несколько минут, мучительных для Кафариэлло и юного дерзкого Гуаданьи.Карло заметил Кафарэлли и поклонился ему, тот покло-нился сопернику в ответ с величием Александра Маке-донского. Король усадил своего любимца рядом с со-бой. Число участников вечера увеличивалось. Спустя несколько минут доложили о приходе некоего графа, который был одним из директоров театра, театральных декораторов Амигони и Джакуинто, композитора и ка-пельмейстера Доменико Скарлатти, учителя королевы Марии Барбары Браганза.Увидев последнего из названных Фаринелли просиял, вот уже более года он не видел своего дорогого друга?— клавесиниста. Добрая половина всех присутствующих в зале были итальянцами, которые держались друг друга здесь на испанской земле, и создавали что-то вроде соб-ственной компании, объединенной корнями, языком, привычками и почитанием единственного для всех них божества?— Музыки. С полной уверенностью можно сказать, что сердцем этого сообщества еще со времени предшествующего короля являлся непревзойденный ар-тист и совершеннейший человек?— Карло Броски Фа-ринелли!Доменико Скарлатти, с которым Карло вел оживленную переписку, приехал в Мадрид в качестве учителя музы-ки принцессы, породнившейся с королевским домом. Здесь он успел удачно жениться на красивой испанке Марии Хименес и произвести на свет детей.Итак, все были в сборе. Король Фердинанд хлопнул в ладоши и воскликнул:—?Да здравствует опера и великий муж, ее создатель! Кресла сюда, свечи сюда! Круг, круг, становитесь в круг, станем слушать!Поднялась суматоха, слуги засуетились, поднося тре-буемое. А когда двое лакеев в красивых ливреях стали толкать огромный клавесин ближе к компании артистов, синьор Антонио не выдержал:—?Не беспокойтесь! —?вмешался композитор. —?Кла-весина не нужно. Вот стол, вот опера,?— и выложил уве-систую папку с партитурами. —?Прошло около трех не-дель, как все партии были расписаны, тщательно пере-проверены и разосланы.Метастазио кашлянул, чем невольно положил начало представлению своей оперы. На роскошный инкрусти-рованный столик поставили канделябр со свечами, и все главные участники уселись в кресла неподалеку.Ах, если бы Роксана имела возможность присутствовать на репетиции, как бы ей было забавно наблюдать за происходящим. С первого взгляда непосвященного, то, что творилось в театре во время репетиций, было боль-ше похоже на безумную комедийную постановку. И как только из всех эти пререканий, взаимных обид, подсче-та количества арий и прочего могла родиться героиче-ская опера, уму непостижимо!Итак, Метастазио принялся за чтение и начал с названия?— ?Антигон?.Кафариэлло напевает имя?— Антигон?— и находит, что оно смешное. Кто-то рискнул рассмеяться, король дела-ет Кафариэлло выговор, и тот замолкает. Метастазио читает список действующих лиц, в опере их шесть. Тут раздается голос, принадлежавший Гуаданьи: ?Мало! Мало!? Пьетро становится досадно, и он хочет прекра-тить чтение, но директор граф Прата велит замолчать нахалу, и, обратившись к Метастазио, говорит: ?Это верно, синьор, обычно в опере не более шести персона-жей, однако же, мы охотно согласимся с расходом на двух лишних актеров?. Зачем Гуаданьи понадобились вакантные места, видимо, еще предстояло выяснить.Не успев открыть рта, Метастазио прерывает вопросом Кафариэлло, который спрашивает, как называется пер-вый сопрано в опере.—?Синьор,?— отвечает взбешенный поэт, но еще дер-жащий себя в руках,?— его зовут Антигоном.—?Как,?— возражает Кафарэлли, пялясь в партитуру оперы,?— вы открываете пьесу первым актером, и вы пускаете его на сцену в то время, когда публика еще приходит в театр, усаживается и шумит?! Клянусь, синьор, я не стану петь вашего героя!Пьетро едва удерживает свою досаду. Директор театра вновь вмешивается в разговор.—?Давайте послушаем,?— успокаивает он Кафарэлли,?— может быть, эта сцена весьма интересна.Метастазио читает первую сцену, и пока он декламиру-ет свои стихи, Гуаданьи вытаскивает из кармана сверток нот, садится за клавесин и начинает репетировать арию из своей роли. Габриэлли в полный голос обсуждает свою партию с любовником. Театральные художники ведут спор по поводу сложной машинерии и сценических эффектов. Директор с попечителями считают конницу и слонов. Стоит неимоверный шум и в зале царит хаос. Король Фердинанд держит за руку своего скромного любимца, спокойно сидящего рядом и отстраненно наблюдающего за всей этой кутерьмой, так, будто перед ним разыгрывается спектакль.Метастазио, не без поддержки Антонио Маццони, все же смог прочесть свою пьесу от первого до последнего стиха, не упустив ни одной запятой.—?Браво! Брависсимо! —?сказал король, наградив поэта аплодисментами, которые тут же подхватили все при-сутствующие.—?Пройдемся еще раз по ролям,?— уточнил монарх,?— Антигона играет синьор Кафариэлло, или у вас все же будут возражения по поводу выхода на сцену в самом начале, в первом акте?Кафарэлли дернулся, как на горячей сковородке, но пе-речить королю не посмел, лишь отвесил ему нижайший поклон.—?Что ж, прекрасно! Александр?— любезный синьор Гуаданьи, партия контральто, великолепно. Деметрий,?— протянул Фердинанд, будто патока лилась вместо слов,?— синьор Фаринелли! Друг мой, вам не досталось заглавной роли?При этих словах Кафарэлли напыжился и раздулся, как индюк, а юный Гуаданьи довольно ухмыльнулся, не скрывая своего довольства сим фактом. Фаринелли поч-тительно склонив голову, ответил:—?Ваше величество, я рад любой роли, первая она или вторая. Главная цель, которую я преследую, исполнить свою роль так хорошо, чтобы доставить удовольствие Всевышнему, вашему величеству и публике. От всей души я надеюсь, что у меня это получится и на этот раз.Удовлетворенная улыбка монарха и гордый блеск в гла-зах Метастазио и Маццони говорили о том, что это был достойнейший ответ достойнейшего артиста.—?Синьор Фаринелли вот уже более года не выходил на сцену,?— съязвила Габриэлли, обмахиваясь веером.—?Что вы хотите этим сказать?! —?Не выдержал Скар-латти. —?Неужто вы и в самом деле думаете, что голос, этот неимоверный голос, известный всему миру, за этот год взял и исчез?—?Ах, как мало порой надо певцу, чтобы лишиться го-лоса,?— пробормотала Габриэлли, и Кафарэлли усмех-нулся в ответ на ее тихо брошенную реплику.—?Не стоит, дорогой мой капельмейстер, не связывай-тесь с женщинами артистками,?— любезно и с невозму-тимой улыбкой на устах промолвил Фердинанд, ласково пожав пальцы своего протеже. —?На завтра я назначаю репетицию, вот на ней и посмотрим, кто чего стоит!—?Но у нас не хватает одного персонажа! —?заявил Гуаданьи.—?Ах, да,?— поморщился король,?— Береника у нас есть,?— он указал рукой, унизанной перстнями, на Габ-риэлли,?— вторая женская роль осталась не занята.Вот на что рассчитывал, требуя ввода еще одного или двух персонажей, Гуаданьи: не иначе, он хотел после-довать примеру своего соперника, устроивши в неимо-верно знаменитый состав артистов, какую-нибудь из своих любезных подруг-певиц. Но король, наклонив-шись к уху Карло, прошептал ему:—?Друг мой, я подумал, а как вы отнесетесь к такому моему предложению, назначить на роль Исмены синьо-ру Ла Луккезину?—?Это было бы просто замечательно, ваше величество,?— ответил ему Фаринелли.—?Решено! Вторую роль мы отдаем госпоже Луккезине. Завтра первая репетиция. А после нее вечером я при-глашаю всех участников на прием, который состоится в большом дворце! —?король поднялся, все встали со своих мест и склонились перед монархом, а тот, обер-нувшись к Карло, добавил: ?Друг мой, и познакомьте, наконец, меня с вашей супругой. Я имел удовольствие видеть ее в саду, где она гуляла с маленькой девочкой, но, к моему несчастью, ее прелестная фигурка была столь далеко, что рассмотреть мне ее не удалось, но да-же увиденного мне хватило, чтобы позавидовать вам от души. Итак, до завтра, господа!?Начало было положено с первой репетицией ?Антиго-на? в новом королевском театре. В урочное время яви-лись со всей важностью либреттист Пьетро Метастазио и композитор синьор Маццони. Почтение, с каким при-ветствовали их директор театра граф Прата и все арти-сты, показывало, что опера понравилась. Король Фер-динанд держал в руках либретто, а Доменико Скарлатти передал Маццони капельмейстерский жезл. Кафариэл-ло, как всегда опоздав, вошел в зал, сделал едва замет-ный общий поклон, чуть более вежливо отнесся к мо-нарху, а затем нежно и учтиво поцеловал руку Габриэл-ли, с небрежной фамильярностью потряс руку директо-ру Прату, после чего уселся и покровительственно-любезно стал обсуждать какие-то новости со своим им-пресарио. Лишь авторитетом короля Фердинанда уда-лось начать репетицию.Все уселось, откашлялось, вооружилось инструментами, и по мановению палочки композитора, вставшего перед оркестром, раздалась превосходная увертюра, замечательная античною простотой и величием- в самом деле, музыканты постарались и проиграли ее с отличной выразительностью- первая сцена с Кафариэлло прошла неплохо, но вот вышла примадонна, и с первых пассажей Маццони остановил репетицию.—?Синьора! —?сказал он с кривой улыбкой. —?Что я вижу? Вы оставили почти одно нагое пение, все мои арабески пропали!—?Неужели их можно петь? —?тоже с улыбкой сказала Габриэлли и значительно взглянула на Луккезину, вто-рую женскую партию, которая в полумраке занавеса нетерпеливо ждала своего выхода.—?Видно, что можно, если написано! Потрудитесь про-петь так, как надо!—?Помилуйте! Да этого не сыграет и скрипка.—?Зато споет человеческий голос.—?Синьор композитор, мне виднее!—?О нет, синьора! Я профессор пения, я знаю возмож-ности человеческого голоса… Так не угодно ли?Габриэлли фыркнула, как рассерженная кошка, и верну-лась в центр. Спеть она могла все, что угодно, но вот желания выкладываться на первой репетиции у нее со-вершенно не было, от того она и устроила эту безобраз-ную сцену.Когда же настало время дуэта Кафариэлло с его любез-ной Габриэлли, то она расстаралась изо всех сил, но за-тмевать себя на сцене этот напыщенный петух не по-зволял никому, даже любовнице. Кафарэлли перещего-лял ее во всех фиоритурах, трелях и каденциях, несмот-ря на ее жалкий и несчастный посрамленный вид. В конце сопранист чмокнул руку певице, ласково назвав ее ?мяукающей кошечкой?, и выйдя вперед, хвастливо заметил:—?Господа, не волнуйтесь за успех предприятия, пуб-лика бывает снисходительна, когда в главной роли та-кой певец, как я, способный ?вынести? всю оперу на своих плечах. —?Обернувшись к своей партнерше, до-бавил наставническим тоном,?— приятный голос, по-слушание и понятливость, вот все, что мне нужно для дуэтов.Габриэлли, покраснев, как свекла, умчалась со сцены и больше не вышла.Все и, в особенности, король с нетерпением ожидали появления Фаринелли, который спел первое соло с та-ким благородством, совершенством и мастерством, ко-торые вызвали восхищение и восторг. Где-то на середи-не своей арии, Фаринелли почувствовал что-то необыч-ное: находясь во власти музыки и своего голоса, он уже ничего не мог воспринимать вокруг, но сейчас ему пришлось остановиться.Оркестр молчал!Оказывается, что он пел в полной тишине без всякого аккомпанемента. Скользнув взглядом по оркестру, он с удивлением обнаружил, что все музыканты замерли, как соляные столпы, и изумленно таращились на певца, скрипачи опустили руки со смычками, многие из них поднялись со своих мест.Карло перевел взгляд на Фердинанда: король смахивал слезы со своих глаз. Синьор Маццони ответил вопро-шающему взгляду музико, так изумившего сейчас всех своим пением:—?Синьор Фаринелли, мы не можем играть. Музыканты плачут!Могучий талант этого необыкновенного человека во-одушевил его партнершу Ла Луккезину, что она в свою очередь пропела женское соло так, что присутствующие прервали ее бурными рукоплесканьями.Репетиция шла своим порядком. Во все время слышны были одобрительные восклицания музыкантов и всхли-пывания Метастазио.Король был доволен.Встав со своего импровизированного трона, он произ-нес, потирая руки:—?Все будет хорошо, все будет превосходно. Я и не знаю, как благодарить господ артистов. Давно мне не удавалось встречать такого таланта, такой виртуозно-сти- восхитительно! Теперь, господа, кончим репети-цию, и отправимся откушать со мной во здравие ?Анти-гона?! Да здравствует ?Антигон? и его родитель! Вече-ром все ко мне, господа! —?громко сказал Фердинанд, и страшный грохот ящиков за сценой и гул голосов сменили стройные звуки ?Антигона?.Репетиция закончилась аплодисментами исполнителей оперы и оркестрантов.По удовлетворенной улыбке на лице Карло, только что вернувшегося из театра, Роксана поняла, что все прошло более чем удачно, и не ошиблась. Словно ребенок, получивший долгожданный подарок, певец был возбужден и радостен. С полчаса он рассказывал об уморительном происшествии с Габриэлли и Кафариэлло, при этом умудряясь облачаться в роскошный костюм для приема во дворце короля.—?Cara, поторопись, нам осталось совсем немного вре-мени, чтобы собраться: я не могу себе позволить опаз-дывать, так, как это делает наш Антигон. Однажды в Венеции нам уже приходилось репетировать в отсутст-вие музыкального Юпитера, без нашего доброго Каф-фарелли. Время убегало быстро, так что он заставил из-рядно побеспокоиться их превосходительства Гримани. Кафарэлли, желая привлечь к себе побольше внимания, старается задерживаться повсюду. А во время сего-дняшней репетиции наш Антигон принялся, как и раньше, в Болонье, кривляться, что непременно, мол, хочет победить Фарринелли. Что ж, посмотрим, кто выйдет победителем на этот раз!—?О, мой дорогой, Деметрий,?— отвечала на это моло-дая супруга,?— судя по красным глазам твоего близне-ца, ты довел всех до слез на первой же репетиции, и по-сле этого не оставил никаких сомнений в исходе вашего соперничества!Сердце Роксаны, однако, сжималось и трепетало от предстоящей встречи с королевской четой. Катрин уже извлекла из гардероба то самое фисташковое платье и алмазное ожерелье, подаренное девушке в день венча-ния. Карло взял дрожащую руку жены и не выпускал ее ни на мгновение, пока они не добрались до королевско-го дворца.Дворец Роксане был уже знаком, это розоватое невысо-кое строение располагалось совершенно неподалеку от дворца Фаринелли, и не было никакой необходимости пользоваться каретой, стоило лишь пересечь площадь и пройти по парадной лестнице. Девушку поразило, что строители королевской резиденции в своей работе были столь скромны. Это было так не похоже на знакомые ей красивейшие палаццо Италии, украшенные римскими капителями, колоннадами, портиками, лепниной, рез-ными балкончиками.Это массивное здание было как бы растянуто вширь двумя крыльями. Над дворцовым комплексом возвы-шался купол капеллы, еще больше усиливая впечатле-ние монастыря, а не царской резиденции. Правда, ре-ванш за внешнюю скромность брали внутренние поме-щения.С замиранием сердца юная художница ступила внутрь и онемела от красоты. Ноги ее отказались повиноваться, и девушка замерла, рассматривая неимоверное количество живописных полотен, гобеленов, хрустальных люстр и поразительной росписи потолков и фресок.—?Карло, это так… я не могу подобрать слов! Это пре-красно! Как ты думаешь, мне позволят рассмотреть всю эту красоту поближе? Я хочу бродить здесь, словно в музее!Карло с улыбкой ответил:?— Ты просто не видела Вер-саль!Действительно, Роксане не посчастливилось видеть тот самый зеркальный зал, в котором перед Людовиком пел Фаринелли. То выступление, которое он дал на пути в Испанию, в тот роковой год разлуки, произвело на него столь сильное впечатление, что Карло без устали и с удовольствием рассказывал об этом маленьком, но та-ком ярком эпизоде в своей карьере.На пути в Испанию Фаринелли попросили выступить в Версале перед королём Людовиком и королевой, их свитой и придворными, и он совершенно очаровал всех своим ангельским пением и изумительной, лёгкой, пе-вучей, изящной техникой бельканто. Концерт проходил в самом великолепном зале королевского дворца, Зер-кальной галерее.Фаринелли не скрывал, что был просто потрясён его невиданной роскошью. Чего только стоили, стоящие в простенках между огромными арочными окнами, сем-надцать огромных статуй в виде грациозных, золотых нимф в развевающихся одеждах, которые высоко дер-жали подсвечники, украшенные сверкающими хру-стальными подвесками.А как стены этого огромного зала прекрасно отражали звуки его голоса и музыку оркестра, усиливая их, и даже создавая близкое эхо! Это было великолепное, но печальное выступление, перед тем, как добровольно заточить себя во дворце испанского короля Филиппа, с сознанием того, что Роксана навсегда покинула его, и что жизнь кончена.Вспоминая этот вечер, Карло неизменно каждый раз крепко прижимал девушку к себе, будто боясь ее вновь потерять:—?Cara, мне кажется, что ты?— видение, мой мираж, что ты способна раствориться в свете луны, растаять, как лед на солнце. Твое присутствие в моей жизни до сих пор я воспринимаю, как чудо. Ты неуловима, словно ветер, словно бабочка или легчайшее дыхание ангела…Сейчас он смотрел на Роксану, рассматривающую двор-цовое убранство, так внезапно переменившуюся и гля-девшую вокруг, не как простая девушка, но как худож-ник. Лицо ее преобразилось от увиденной вокруг красо-ты, в глазах зажегся знакомый огонек. И любуясь ею, Карло не заметил, как сам задумался и невольно пере-несся мыслями в какие-то иные миры, в которых были вернисажи, восторженные поклонники картин, и счаст-ливая Роксана, вкушающая благодарные похвалы зрите-лей.—?Карло,?— тихонько тронув его за рукав, Роксана прошептала,?— нам пора!Камердинер услужливо придерживал огромную резную дверь, ожидая, пока гости пройдут в следующий зал. И вот, Роксана собственноручно причесанная, без всяких модных причуд, перьев и пудры, и одетая с помощью Катрин, как всегда со свойственной ею элегантной про-стотой, вошла рука об руку с Карло в гостиную короля. Карло оказался настолько пунктуален, что из гостей почти никого еще не было, и лакеи зажигали свечи в канделябрах. Но не прошло и полминуты, как в гости-ной появился сам король.Он ступал величественно и гордо. На устах его свети-лась нежнейшая улыбка, которой он приветствовал Фа-ринелли. Он протягивал руки и обнимал своего любим-ца, как будто родного брата.?Боже, какой молодой!??— подумалось Роксане. На вид ему было около тридцати, а она представляла себе ста-ричка. Фердинанд действительно был младше Карло на восемь лет. Он был сравнительно небольшого роста, с приятным светлым выразительным лицом, хотя и изры-тым оспой. Голубые глаза и черты лица, равно как и живые и грациозные движения, отличавшие его от чо-порных окружавших его испанцев, выдавали в нем бур-боно-французское происхождение.По рассказам Карло, король характеризовался как доб-родушный и спокойный, хотя и склонный к неожидан-ным, бурным реакциям человек. Набожность и безу-пречный образ жизни сочетались в его характере со стремлением творить добро- неуверенность вела к от-сутствию решимости, но порой он бывал упрям и даже агрессивен. Это противоречие Карло приписывал ме-ланхолии, которой Фердинанд был подвержен, подобно своему покойному отцу Филиппу.По слухам, короля наделяли лишь посредственными умственными способностями, указывая на заметное от-сутствие в нем качеств руководителя. Его главными пристрастиями считались охота и музыка, но никак не государственные дела.Тем временем, Фердинанд обратил свое внимание к де-вушке:—?Ах, вот и вы, прекрасное создание! Признаюсь, что я подглядывал за вами из окна своего кабинета, с каждой минутой все больше желая познакомиться с вами по-ближе! —?он протянул свои руки для пожатия. —?Но вы не итальянка?! —?воскликнул монарх, разглядывая ее лицо.—?Нет, ваше величество, я приехала в Италию с севера.—?Да, я вижу, ваша алебастровая кожа делает вас похо-жей на статуэтку, какими я украсил свой ?Партер?.—?Ваше величество, столько комплиментов к ряду я еще ни разу не слышала, вы заставите меня краснеть от смущения.—?Но это возмутительно! —?шутливо вскрикнул Фер-динанд, поворачиваясь к Фаринелли. —?Мой друг, что я слышу: обладая таким сокровищем, вы не знаете, как с ним обращаться?—?Вы правы, ваше величество, мне многому еще пред-стоит научиться.—?Ваше величество, позвольте заступиться: синьор Броски?— лучший муж на свете, ах, простите! —?сму-тилась Роксана, заметив, как в залу величественно во-шла супруга монарха, королева Барбара.Как любая женщина, про себя она с немалым удоволь-ствием отметила, что в споре за внешнюю красоту, ей легко удалось бы победить такую соперницу, как коро-лева Барбара. Хотя одета та была с немалым кокетст-вом: платье ее выставляло напоказ грудь и плечи, голова ее была убрана цветами, бриллиантами и перьями, и вся она сверкала с ног до головы драгоценностями.При этом королева выглядела старше своего мужа, но вид ее был полон добродушия, держала себя она, как очень воспитанный человек, но в ее лице читались те черты, которых недоставало монарху, по-видимому, в противоположность своему мужу Барбара отличалась умом, силой воли, образованием и политическим благо-разумием.Королева была решительная и чуткая, словом, настоя-щая королева. Но, увы, брак был бездетным. Придвор-ные королеву не жаловали, обвиняя ее в корыстолюбии. Вначале и король чувствовал к ней антипатию, но ум-ной Барбаре довольно скоро удалось завоевать доверие своего слабовольного и душевно неуравновешенного мужа и стать ему надежной опорой.Карло еще в первое свое пребывание при испанском дворе проникся симпатией к этой паре, а они отвечали ему взаимной любовью и доверием.Тем временем королева подошла ближе и с улыбкой приветствовала Фаринелли:—?Синьор Фаринелли, я корю себя за то, что не смогла присутствовать на репетиции.—?Ваше величество, вы не много потеряли,?— склонил-ся Карло, целуя руку королевы. —?Ничего, кроме обыч-ных капризов наших примадонн…—?Дорогой, синьор Фаринелли, мне каждый раз удиви-тельно слышать от вас подобные слова, вы никогда не причисляете себя к их клану, ваша поразительная скромность заставляет меня преклоняться перед вашими человеческими качествами и вашими талантами! Наконец-то, вы с нами, и теперь я по-настоящему могу считать себя полностью счастливой! Наконец-то и в нашем театре зазвучит настоящая музыка в исполнении великого исполнителя.—?Я к вашим услугам, ваше величество.—?А это прелестное создание и есть та самая художни-ца?—?Это моя супруга, ваше величество. —?Немного резко ответил королеве Фаринелли, сразу же отсекая все воз-можные домыслы и сплетни, которые в миг распростра-нялись при дворе, и иногда не без участия высокопо-ставленных лиц.—?Меня зовут Роксана, ваше величество, я действи-тельно художница,?— как не трудно мне было перебо-роть себя, но все же пришлось подойти к руке королевы, хотя бы ради Карло.—?Какое красивое и необычное имя! —?Воскликнула Барбара, тепло пожимая мою ладонь, и отступив на пару шагов, принялась разглядывать меня с ног до головы. —?Прелестное дитя! А этот необычный фасон платья… это гениальная римская простота! Мне кажется, что мои портнихи меня дурачат, посмотрите на мое платье, когда я рядом с вами, мне кажется, что я выгляжу старомодно.—?Ну что вы, ваше величество! Вы просто ослепитель-ны,?— сказала я, не лукавя, потому что в своих драго-ценностях королева сверкала, словно огни фейерверка.—?Главное украшение женщины не платье, а ее глаза, наполненные добротой и любовью,?— добавил Карло, заставив королеву расплыться в довольной улыбке.Фридрих, смеясь от души, добавил:—?Дорогой мой друг, теперь я вижу, что и вы умеете делать комплименты дамам. Но вот, однако, какой под-нялся шум! —?сейчас все наши музыканты явятся сюда.И точно, в распахнутые двери хлынула пестрая толпа. К сожалению, мне никто из этих людей не был знаком. И когда появились Пьетро с Антонио, сразу стало свобод-нее дышать. Каждого высокопоставленного чиновника, графа или исполнителей торжественно и громко объяв-ляли. Посередине залы был накрыт огромный стол, в отдалении играл оркестр. Присутствующие, подойдя для приветствия к монаршим особам, разбредались по кучкам и составляли свои компании.Так, на протяжении вечера все общество разделилось на тех, кто окружал напыщенного Кафариэлли, и тех, кто пытался пробиться поближе к Фаринелли, но сделать это было не так-то просто. Федринанд ни на минуту не отпускал его от себя, и когда пришло время ужина, Кар-ло сидел по правую руку от короля.Меня Барбара усадила рядом с собой, и принялась бес-конечно болтать. Казалось, что у этой бедной женщины не было ни единой подруги, и эту роль она примеряла сейчас на мою особу. Наклоняясь к самому уху и обда-вая меня запахом пудры, королева спрашивала обо всем на свете:—?Дорогая, Роксана, а эта девочка, что приехала с вами?— это ваша дочь?И судя по блеску на самом дне ее глаз, королеве не тер-пелось найти во мне какой-нибудь изъян, вроде неза-конной дочери.—?Ваше величество, это моя воспитанница, Джулия, она тоже художница, хотя пока еще и совсем маленькая. У нас двое детей, вы не знали? Карло учит музыке Броскиньо, мальчику восьмой год, и он считает Карло своим отцом.Ответ мой немного разочаровал королеву, жаждавшую горячих сплетен, но душа ее и впрямь была доброй, ли-шенная счастья материнства, она стала грустной при упоминании о детях. И эта тема нашего разговора стала благодатной почвой для нашей дальнейшего близкого общения.—?Дети?— это счастье, как жаль, что я не могу постичь его,?— вздохнула королева, промокая глаза тончайшим кружевным платочком.—?Господь не оставит вас своей милостью, главное ве-рить и молится. Я долгое время не понимала своего му-жа, его страстного желания иметь детей, признаюсь, что главным счастьем для меня долгие годы оставалась свобода. А дети и свобода, для меня никак не могли со-вместиться. Скажу вам по секрету, что мне казалось, я не способна полюбить чужого ребенка. Но если бы вы видели то, как Карло обращался с мальчиком, как он любил его, и как много любви получал в ответ от Эми-лио. Я ревновала, я боялась делить своего мужа с кем-то, пока в день нашего венчания, у меня не открылись глаза или, вернее, мое сердце! Девочку нам удалось спасти из рук ее злодея-отца. Ваше величество, вы не представляете, какие темные есть крестьяне, такое впечатление, будто от своего невежества они так и пышут злобой ко всему прекрасному в этой жизни.—?О, милое дитя, твои речи, словно бальзам на мое сердце! Могу признаться, что рядом со мной не хватало такого доброго и искреннего существа! Милая, синьо-рина Роксана, не откажите мне в своей компании, я по-нимаю, что у вас много забот и дел, но пожалейте коро-леву в ее одиночестве.Барбара произнесла эти слова так подкупающе просто, что я сдалась. После ужина, на котором подавали уст-риц и шампанское, играли в карты, столпились у клаве-сина, расселись в мягких креслах у камина и обсуждали новую оперу. Королева не выпускала моей руки, будто боясь расстаться со своей новой собеседницей.—?Ваше величество, у меня к вам просьба.—?Все, что угодно, моя синьорина,?— с улыбкой молви-ла Барбара.—?Я мечтаю рассмотреть ваш дворец?— это воистину образец высшего проявления искусства! Я ни разу не была столь поражена интерьерами дворца. Картины, росписи на стенах!—?Ах, это мой милый Амигони,?— отвечала королева, оборачиваясь к обществу и как бы ища кого-то глазами, а узрев, протянула руку и позвала негромко, но властно,?— синьор Амигони! Будьте любезны, подойдите к нам.Амигони… я вспомнила, что Пьетро когда-то упоминал при мне это имя, конечно, друг Карло, художник!К нам не замедлил подойти худощавый человек, обла-ченный в неестественно старомодный костюм. Предста-вить только, на его голове красовался потертый, пыль-ный серый берет! Который он не снимал в присутствии монарха. Точно, художник. Он был неопределенного возраста, скорее зрелых лет, чем молодой, но взгляд его темных глаз лучился добротой, а на губах играла милая улыбка, подкупающая своей искренностью.—?Синьор Амигони, позвольте, я представлю вас моей новой знакомой, тоже художнице, надеюсь, что вы под-ружитесь.—?Ваше величество, синьора,?— Амигони поклонился,?— я надеюсь снискать дружеское расположение супру-ги моего покровителя и друга, синьора Фаринелли. Я к вашим услугам.—?Хорошо, тогда я поручаю вам синьорину Роксану, покажите ей все, что она захочет увидеть во дворце, картины, росписи, статуи, в общем, она страстно любит искусство, и вы должны найти общий язык.Королева, довольная собой, милостиво отпустила нас.Синьор Амигони протянул мне свою руку и повел за дверь. Я обернулась, Карло был окружен толпой и по-глощен разговорами. Меня он давно упустил из виду.—?Синьор Амигони, а вы давно знакомы с Карло?Мы шли по полутемным длинным коридорам дворца, освещая себе путь двумя серебряными подсвечниками.—?Синьора Роксана, зовите меня Якобо. Я имею счастье быть знакомым с Фаринелли еще с тех пор, когда он начинал свою карьеру в Неаполе. Очень давно. Это его заслуга в том, что я попал в Испанию, он вызвал меня для устройства оперного театра. Я занимался сценографией, писал портреты монарха, и делал росписи этого дворца. Сейчас я придворный художник, и моя жизнь полностью устроена и обеспечена, благодарение богу и добрейшей душе синьора Фаринелли!—?Якобо, это счастливый случай, мне очень не хватало профессионального общения, я не сильно буду утруж-дать вас, навязывая свое общество? Вы не могли бы разрешить мне побывать у вас в мастерской и присут-ствовать при вашей работе?—?Дорогая синьора, я почту за честь! И кстати, я на-слышан от своего покровителя и его друга Пьетро Ме-тастазио, о ваших успехах. Я ни разу не встречал жен-щины, которая выбрала бы для себя путь живописца. Правда, я имел счастье быть знакомым с Розальбой Каррера.—?О, это гениальный мастер! Я видела ее пастели, боже, прекраснее портретов и представить себе невозможно! Хотела бы я писать так, как она!—?А ваши работы? Вы привезли с собой что-то?—?Увы, нет, у нас с Карло теперь появился дом. И ему незачем стало возить за собой все имущество,?— рас-смеялась я. —?Но я надеюсь, у меня все еще впереди, краски и холсты с нетерпением ждут меня, но вот мас-терская еще не оборудована. Мы не успели обжиться, да я даже дом не видела.—?Теперь у вас появится уйма времени,?— заметил Якобо.—?Вы правы,?— вздохнула я,?— Карло меня уже и не замечает, его поглотила опера.—?Пусть каждый занимается своим делом! А для начала мы с вами совершим прогулки по нашим паркам. Вы уже успели что-то увидеть?—?Да! ?Партер?. Больше мы нигде не были,?— сокру-шенно призналась я. —?Такие пространства и расстоя-ния не одолеть без лошади, пешком обойти все просто невозможно.—?Вы правы, сады наши огромны. И на Тахо вы, конеч-но, не были.—?Угадали, конечно, нет!Этот Амигони нравился мне все больше и больше. Его рассказ захватывал и увлекал. Художник был явно вы-сокообразованным человеком, говорил он легко и не-принужденно, обладал немалым запасом знаний по раз-ным областям культуры, истории и искусства.—?Дворец, в котором мы сейчас находимся, очень древ-ний, его начали строить еще в шестнадцатом веке, но потом стройку забросили, и королевская чета перемес-тилась в Эскориал, ставший постоянной резиденцией в горной местности к северу от Мадрида.—?Да,?— перебила я рассказчика,?— я видела его! Этот дворец больше походит на монастырь, чем на королев-ские покои.—?Верно. И так, долгое время этот дворец оставался не-достроенным, и лишь сравнительно недавно, за него взялись испанские Бурбоны, хорошо разбиравшиеся во дворцах и парках. Французская династия получила трон после борьбы за испанское наследство. Когда в Испании наступала весна, король Филипп со всем своим двором приезжал сюда. Летом же, тут очень жарко, и все ста-раются уехать подальше от Мадрида.—?А почему король не живет в самом Мадриде, в сто-лице?—?Его величество вырос во Франции и привык к рос-кошным загородным резиденциям, вроде Версаля.—?Ах, опять Версаль! Карло не может забыть его.—?Он наверняка рассказывал вам и о том, что Филипп был меланхоликом и страдал от приступов, так вот сте-ны старого и сурового мадридского дворца-крепости Алькасар просто сводили его с ума. Да и вообще в сто-лице находиться было опасно из-за жары и нечистот в городе невозможно дышать, у нас тут каждый год вспы-хивают разные опасные болезни.—?Боже мой, какой ужас! Надеюсь, что следующее лето мы встретим уже дома, в любимой Италии! —?восклик-нула я, представляя, каким опасностям могут подверг-нуться наши дети.—?Не волнуйтесь на этот счет, синьора, в Аранхуэсе просто раздолье, это не Мадрид! Филипп проводил здесь почти все время, Фаринелли спасал его от черной тоски и сумасшествия. Только бог да королева Елизаве-та знали, что пришлось пережить и самому Фаринелли, который изо дня в день служил лекарем и сиделкой ко-роля-безумца,?— Якобо тяжело вздохнул. —?Синьора, извините меня, я признаюсь, когда я услышал историю Карло, я возненавидел вас. Сейчас мне стыдно об этом говорить, я вижу, что ошибался относительно вас. Но тогда, год назад… Карло приехал сюда, отказавшись от всех ослепительных контрактов, словно уцепившись за соломинку, за это горестное письмо королевы. Ее вели-чество слезно умоляла Фаринелли спасти ее мужа. Я не раз пытался узнать истинную причину приезда сюда Карло, но он ничего не говорил, или лишь то, что счита-лось официальной версией: он приехал лечить больного короля своим пением. Но однажды, когда с Риккардо уединившись у меня в студии, мы пропускали один ста-канчик за другим, он рассказал мне истинные причины, побудившие Фаринелли приехать сюда. Он был в ужас-ном состоянии, едва ли не хуже, чем его подопечный. Что произошло, почему с приездом Генделя он изменил свое решение и внезапно собрался в Лондон, я не знал, так для меня это и осталось загадкой. А сейчас вы здесь, оба, и это так странно. Можно сказать, что я испытываю чувство стыда перед вами и моим патроном, и искренне раскаиваюсь за то, что заранее невзлюбил вас.—?Синьор Якобо, среди всех других качеств, присущих человеку, более всего я ценю искренность. Спасибо вам за то, что рассказали сейчас. Знаете, вы отчасти, а быть может и полностью правы относительно меня, я сама виню себя за то, что Карло вынужден был пережить из-за моего глупого побега от самой себя. Не знаю, почему, но мне хочется доверять вам, хотя я вас совсем не знаю. Пьетро говорил, что вы близкий друг Карло, это правда?—?Мне приятно это слышать, смею надеяться, что это так и есть. По крайней мере, я испытываю самые теплые и преданные чувства по отношению к синьору Фаринелли. Я многим ему обязан. Да и сюда, в Испанию я попал благодаря его покровительству, я обеспечен заказами, работой в театре, так что мне не приходится переживать по поводу заработка, так, как это было в Италии, наполненной художниками.—?Вот незадача! Синьор Якобо, теперь и здесь в Аранхуэсе одним художником стало больше, но я обе-щаю не составлять вам конкуренции и не пользоваться связями своего супруга!Мой смех обезоружил художника, который, взяв меня за руку, продолжил путь по многочисленным помещениям дворца. Да, какого дворца! Это было больше похоже на музей: книги, посуда в резных шкафах, безделушки, картины, гобелены! Амигони сказал, что осмотр следует начать с самого главного?— Тронного зала, и спустя пару поворотов и подъем по широкой лестнице, я увидела совершенно изумительного цвета красную комнату! Стены зала были обиты красным бархатом, таким же был обит трон. Отсюда вела в соседнее помещение маленькая дверь, кабинет королевы. Амигони, заметив, что меня увлекла изящнейшая мебель, пояснил, что ее изготовили здесь, в королевской мастерской.Далее, мы проследовали в ?Фарфоровый кабинет?, к созданию которого приложил руку итальянец, Джузеппе Гриццы. Мое внимание привлекла огромная люстра, выполненная из фарфора, а еще?— все здесь было выполнено из него: потолок и стены комнаты отделаны фарфоровыми панно, изображающими цветы, деревья, плоды, фантастических животных и людей. Оказывается, что весь этот фарфор производили на королевской мануфактуре в Буэн Ретиро.Амигони отвел меня и в покои королевы, потому что там, по мнению художника, находилась самая большая ценность?— роспись художника Гонсалеса Веласкеса на потолке спальни королевы. Она представляет собой аллегорию, славящую торжество науки, добродетели, искусства, закона и монархии.Между покоями короля и королевы расположен просто-рный зал, в котором устраиваются балы. А еще я увиде-ла ?Арабский кабинет?, или попросту курительную комнату, ?Зеркальный салон? и самое поразительное?— комнату с китайской живописью, подарком от китай-ского императора королеве.Действительно, дворец был просто великолепным вме-стилищем и кладовой художественных ценностей и со-кровищ: ковров, гобеленов, скульптуры и картин, доро-гой посуды из золота и серебра, люстр, керамики, фар-фора, разнообразной мебели из драгоценных заморских пород дерева, украшенной слоновой костью, инкруста-цией, металла, эмали и перламутра. Впечатление рос-коши создавала и парадная лестница, украшенная фре-сками, лепниной и росписями потолка. Амигони был автором большинства из них. Да, это был очень талант-ливый мастер, у которого было чему поучиться.—?Я не единолично создавал эти росписи,?— заметил художник,?— мы работали вместе с моим учеником Джакуинто.—?Тоже итальянец?—?Да, верно, благодаря синьору Фаринелли, мадрид-ский двор полон наших земляков.Впоследствии оказалось, что все дворцы могли особо гордиться росписями потолков. Им уделяли повышен-ное внимание. Неяркие по цвету, они создавали иллю-зию пространства и глубины. Сложные многофигурные композиции, аллегории и мифы, содержание так или иначе привязывалось к прославлению испанской монар-хии.—?Синьора Роксана, могу предложить вам посетить академию Сан-Фернандо, основанную немцем Менгсем, при ней есть музей картин европейских мастеров.—?Академия? Синьор Якобо, это немыслимое счастье! Я хотела бы отвезти туда мою воспитанницу, будущую художницу.—?Я буду только рад. Позднее назначим дату. Королева распорядилась, чтобы я провел вас еще и по нашим са-дам. Когда вам будет угодно, я к вашим услугам.—?Это так любезно с вашей стороны. Но сознайтесь, вы владеете свободным временем? Или ради меня бросите свои дела, потому что так распорядилась ее величество королева?—?Что вы, я рад общению с вами, дорогая синьора!—?А в театре вас не задействовали, как сценографа?—?Моя основная работа уже сделана, так что я относи-тельно свободен.—?Хорошо, тогда, надеюсь на нашу прогулку по пар-кам. А за то, что показали мне дворец огромное спаси-бо, синьор Якобо!VIIОдиночествоМы вернулись в зал, где все еще ярко горели свечи, ли-лось рекой шампанское, и стоял такой гул голосов, что невозможно было представить. И король, и королева присутствовали здесь. Я искала глазами своего Карло, и нашла: как и в тот момент, когда мы уходили с Амиго-ни, Фаринелли был окружен неизвестными мне людьми. Все наперебой твердили ему что-то, размахивали руками, смеялись, подносили вино, в общем, всячески завладевали его вниманием.А я была его полностью лишена. Нет чувства отврати-тельней, когда ты попадаешь в незнакомую обстановку или компанию и остаешься совершенно одна. Что я тут делаю, зачем я здесь, единственное, о чем ты можешь подумать. И еще горше осознавать, что попала сюда ты не по своей воле, уйти нельзя, и оставаться нет сил. Слезы навернулись мне на глаза, когда я, озираясь, стояла в полном одиночестве у крайнего от входной двери окна, решая, что делать дальше.Напрасно я ждала, что вот сейчас Карло бросит всех этих людей и подойдет ко мне. Он даже не заметил ме-ня. Королева, эта новая ?подруга? забыла меня сразу, как только передала в руки художника, и сейчас разго-варивала, мило улыбаясь с какой-то блестящей дамой, одетой в неимоверно декольтированное платье.С минуту меня терзали сомнения, уйти или остаться. Отвернувшись к окну, я стала разглядывать черную ночь, окутавшую сад. Ни огонька, ни звука на улице. А где-то далеко шумело море, и белая вилла плыла, слов-но корабль по зеленым долинам меж гор…—?Роксана, что ты тут стоишь? —?я вздрогнула от не-ожиданности, Пьетро подошел и дотронулся до моего плеча. —?Пойдем! Карло в центре внимания, его так долго ждали при дворе! —?Метастазио пытался увлечь меня в центр залы, где шумело общество.—?Нет, Пьетро, я собиралась уходить, вот только не знаю, можно ли это сделать, не прощаясь с их величест-вами.—?Что за вздор! Еще нет и полуночи!Пьетро заметил мое настроение, как я не пыталась его скрыть, и, по-видимому, понял, что я сейчас испытыва-ла, все же он обладал чуткой душой поэта.—?Послушай, если ты действительно хочешь уйти, то я могу проводить тебя, и мы уйдем тихонько, никто не заметит. Я, право, не понимаю, что на тебя нашло. Ну же, Роксана, умоляю, останься! Совсем чуть-чуть, пол часика, ради меня! Мне ужасно скучно, мне даже не с кем выпить шампанского.—?Пьетро, ты все врешь,?— я не могла не улыбнуться, так трогательно выглядело его утешение. Мою улыбку он тут же расценил, как согласие, и потащил за руку к одному из диванов, стоявших в нише стены.—?Присаживайся, смотри, какой альков! Твои любимые фрески! Шампанского! —?лакей поднес два бокала, и Пьетро сказал,?— не грусти. Я все понимаю…, но что поделать, это его жизнь. Надо учиться принимать ее, или ничего не получится.—?Я понимаю, Пьетро. Просто я не могла и предста-вить, насколько мне будет тяжело, но я справлюсь.—?Давай за это выпьем! Смотри,?— показал он мне на Кафарэлли,?— этот арлекин не устает демонстрировать себя целый вечер, он что-то задумал.—?Мне кажется, что он собрался петь.—?И, правда, как будто его не наслушались на репети-ции! А Габриэлли, вон она, разговаривает с королевой,?— это и была та самая декольтированная дама,?— из кожи вон лезет, чтобы королева проявила к ней хоть ка-плю той милости, которой она окутала за ужином тебя.Я заметила, что Габриэлли то и дело бросала свой недо-брый взгляд в нашу сторону, и от этого взгляда по спине у меня пробегали мурашки.—?У этой женщины черные глаза змеи…?— пробормо-тала я невольно.—?Что? Ты что-то сказала?—?Нет, ничего, Пьетро.Однако шампанское придало мне уверенности, и я ре-шилась:—?Пьетро, знаешь что, пойди и скажи Фаринелли, что я собираюсь домой.Нет уж, так просто я не сдамся! Не собираюсь я подобно мыши прятаться по углам, и королевские особы мне тоже не указ, я была и останусь свободной!Метастазио, помедлив, все же забрал из моей руки бо-кал и отправился к компании, оживленно продолжав-шей свои разговоры. Я наблюдала со своего места, как он подошел, раскланялся со всеми вокруг так, как он умел это делать, настоящий артист. С его изящных губ не сходила улыбка, глаза его блестели, и вся его фигура источала мед. Наклонившись, он что-то прошептал Фа-ринелли, и тот немедленно поднялся и покинул кружок. Вдвоем с Пьетро они уже стояли передо мной. Я подня-лась им на встречу.—?Карло, я хочу уйти.Я видела, как он колебался, и от этого только росла моя решимость.—?Если ты останешься, Пьетро проводит меня.Мгновение в глазах его царило замешательство, но поч-ти сразу же, он отвечал:—?Нет, я с тобой. Не знаю, как король к этому отнесет-ся, cara, раньше их величества никто не может покинуть вечер.—?Мне все равно, как он к этому отнесется,?— прошеп-тала я так тихо, чтобы и стены не расслышали,?— но если ты переживаешь, пойдем, попрощаемся, я знаю, что сказать, чтобы их величества простили нас.Верно, наше поведение кое-кого в этом зале и изумило, но мне действительно было безразлично. Подойдя к ко-ролеве, я невольно переключила ее внимание с Габри-элли, та яростно сверкнула глазами.—?Ваше величество, разрешите нам покинуть ваше об-щество.—?Милое дитя, синьор Фаринелли! Вы хотите лишить нас счастья видеть вас, не слишком ли это жестоко? —?королева сыпала заученными любезными фразами.—?Ваше величество, вы простите нам эту невольную жестокость, если вы позволите мне оправдаться.—?Что же могло заставить вас так рано нас покинуть?!—?Ваше величество, дети. Вы знаете, они не могут за-снуть без поцелуя на ночь, и я уверена, что и сейчас, пока мы наслаждаемся вашей компанией, они с нетерпением ждут нас!Услышав о детях, королева смягчилась, ушел ее лице-мерный вид, и она милостиво протянула свои руки:—?Как я могла забыть! Конечно, дети?— это главное в жизни! Как вы должно быть счастливы, имея такие хло-поты! Обещайте, что непременно поцелуете своих деток и от лица королевы.Фердинанд, расслышал лишь последние восклицания супруги, и намеревался выяснить, что за разговор он пропустил. Барбара с горячностью бросилась объяснять королю, почему синьору Фаринелли необходимо сейчас покинуть вечер. Так, мы благополучно смогли избавить себя от обязанности присутствия на этом скучнейшем собрании.Дома, как я и предполагала, никто не ложился спать: Катрин читала книжку, Джулия и Эмилио сидели у сто-лика и рисовали. Эта картина меня одновременно и умилила, и рассердила: время перевалило за полночь, неужели достаточно взрослая и опытная женщина не нашла способа справиться с детьми?! Раздражение, ко-торое копилось во мне в течение всего вечера, готово было выплеснуться сейчас расплавленной лавой. И я сорвалась.—?Катрин, почему дети не в постелях?Девушка подпрыгнула, выронив книгу:—?Синьора, простите, я виновата, но я не смогла заста-вить их!—?Не надо заставлять! Надо было просто во время уло-жить их в кровати и посидеть с ними, пока они не ус-нут!—?Джулия, вас хотя бы покормили?Девочка уже висела у меня на шее:?— Эмилио принес откуда-то печенья и яблок, а еще вот, я сохранила ее для тебя,?— достав из кармашка конфету в золотой обертке, Джулия протянула ее мне, счастливо улыбаясь.—?Спасибо, милая. Сейчас мы идем в детскую, а синьо-ра Катрин дождется меня здесь. —?Угрожающе пообе-щала я, не принимая во внимание слезы, уже показав-шиеся на глазах служанки.Ухватив за ручки двух сорванцов, я немедленно отпра-вилась в детскую, метнув недобрый взгляд на Карло. Он предпочитал молчать, впрочем, как всегда, в таких си-туациях. Безо всяких проблем мне удалось уложить де-тей, гнев явно прибавил мне сил. А потом я вернулась, чтобы продолжить или вернее начать скандал. Но, увы, Карло отчего-то решил взять на себя роль защитника.—?Катрин,?— начала я, но он не дал продолжить, миро-любиво взяв меня за руку.—?Роксана, успокойся, ничего ведь страшного не про-изошло.—?Страшного?! Слава богу, у нее хватило ума, не ос-тавлять их одних! И, по-твоему, оставить детей без ужина?— это не страшно?—?Ты просто устала, отпусти Катрин, и завтра утром все будет выглядеть совсем не так, как сейчас.—?Пусть идет, со своим платьем я разберусь сама, без горничной, действительно, к чему она мне,?— вырва-лось у меня.Катрин зарыдала и выбежала из комнаты.Я бросилась в кресло, срывая перчатки. Все внутри меня клокотало и кипело.—?Роксана…—?Карло уйди, я действительно не могу сейчас трезво рассуждать.Он не ушел, а уселся напротив и стал смотреть на мое лицо. Так мы сидели с ним молча, пока я немного не успокоилась.—?Cara, я знаю, что это все?— твое настроение. Завтра пройдет.Я хмыкнула.—?Ты же всегда была такой чуткой?— поставь себя на место Катрин, ей должно быть совсем не сладко. Увезли в чужую страну, из дома, где она была счастлива, и на-грузили на ее плечи новые заботы. Я виноват, а не Кат-рин. С этой оперой у меня не было времени позаботить-ся о том, чтобы найти няню девочке, да и Эмилио те-перь чаще предоставлен себе, завтра же я решу этот во-прос. Как бы Катрин не надумала уехать… где ты най-дешь ей замену?—?Я извинюсь перед ней. Завтра.—?Ложись спать.Карло подошел поцеловать меня, но я отвернулась, и это заставило его вновь усесться рядом.—?Ты же собрался уходить, чего ты ждешь?Ох, как не вовремя затеяла я тяжелый разговор, хотя подобные разговоры всегда не вовремя.—?Карло, я хочу попросить тебя больше никогда не во-дить меня на эти приемы.—?Хорошо, я не стану водить тебя на эти приемы, но обещать того, что сам не буду появляться там, не могу. Ну что, коломбина, неужели тебе настолько показалась неприятна эта семья? И королева, и король, насколько я заметил, были расположены к тебе.—?Ах, ты заметил! Да если бы не королева, которая бе-седовала со мной и еще художник, который показывал мне дворец, я бы так и чувствовала себя деревом, вы-росшим посреди пустыни! Спасибо Пьетро, вот он, дей-ствительно, заметил!—?Ну, прости меня! Я кругом виноват! Сознаюсь, прав король, мне еще учиться и учиться, я не могу привык-нуть к тому, что и я больше не один. Коломбина, мне искренне жаль, что так вышло. Так значит, королева по-знакомила тебя с Якобо?—?Да, королева! Почему меня не познакомил с ним ты?! Он же твой друг!Карло опустил глаза. Мне показалось, или действитель-но, он не хотел говорить о художнике? Это было очень странно и непонятно.—?Карло, ты тоже меня прости. Я, наверное, поступила неправильно и может даже навредила тебе, покинув этот королевский прием раньше времени. Ничего не мо-гу поделать с собой, завтра я буду жалеть о своем пове-дении.Несмотря на эту ссору, Карло прижал меня к себе и стал утешать, нашептывая какие-то нежные слова. Сердце мое растаяло, хотя все еще где-то на самой глу-бине саднила заноза.—?Потерпи немного, время пройдет незаметно, проле-тит этот сезон, и мы вернемся домой. Сейчас ты при-выкнешь, устроишь мастерскую, примешься за работу, и все будет казаться не так плохо.—?Мне одиноко, Карло… не потому что скучно, не по-тому что вокруг чужие стены, а потому что тебя нет ря-дом.—?Но я тут, рядом с тобой, моя голубка, если даже я в театре или где-то еще, ты всегда в моих мыслях! Мо-жешь не верить мне, но я каждую минуту думаю о тебе, представляя, чем ты занята, что ты делаешь, думаешь ли обо мне.—?О, Карло! До сих пор ты?— мое наваждение. Я не мо-гу ни часа без тебя, я больна от разлуки с тобой! Гос-подь послал мне это испытание, Испанию и твое воз-вращение в театр, и я должна перенести его. Пока у ме-ня плохо получается.Роксана открыла глаза, сквозь кружево шторы светило ослепительное солнце. Это было так странно: солнеч-ные лучи в разгар осени.Девушка зажмурилась и потянулась, похожая на кошку, минуту понежилась, подставляя лицо под солнечное пятно на подушке, а потом села на постели и открыла глаза.—?И снова, доброе утро. Где мой Карло, где мой кофе? Да, это не Италия.Реальность уже во всю хозяйничала в этой спальне. Вчерашняя сцена напоминала о себе отвратительным привкусом горечи на душе. ?Черт возьми, этот дворец со всеми его слугами, если с утра невозможно получить свою чашку кофе!??— подумала девушка, опуская на пол босые ноги. Платье, скроенное таким образом, что с застежками можно было справиться и без помощи гор-ничной, избавляло от необходимости звать Катрин.Облачившись сама, Роксана все же проследовала по ко-ридору в комнату служанки и постучала. Мгновение, дверь открылась, и виноватый взгляд Катрин выказывал растерянность и страх его обладательницы. ?Синьора, извините меня за вчерашнее. Если вы хотите уволить меня, я готова уехать??— ?Катрин, а я не готова остать-ся здесь без вас. Я пришла извиниться. Знаете, еще но-чью я чувствовала свою вину перед вами, но мой ужас-ный характер, вы простите меня??.Девушка достаточно хорошо знала и характер, и доброе сердце своей госпожи, ведь они были вместе уже не один год. Роксана и вправду обладала непростым харак-тером, она была, как говорят, человеком настроения. Но это не мешало ей иметь массу положительных свойств натуры: она быстро увлекалась, она была искренна, она никогда не лукавила даже в чувствах, она была импуль-сивна и верна. И еще, никогда еще Катрин не чувство-вала себя рядом с ней служанкой, скорее компаньонкой. Сердиться на человека с открытой душой, такой как у Роксаны, невозможно было долго. Ее можно было или сразу полюбить такой, какая она есть, или привыкать к ее сложной натуре. Немногие были на это способны, и не у многих доставало на это сил и желания, зато те, кто попадал в круг близких друзей, могли рассчитывать на все, что угодно. Роксана умела и дружить, и любить до самоотречения.—?Разрешите обнять вас? Я так вас люблю, синьора!—?Катрин, я тоже! А если вы сможете достать в этом доме чашку кофе, то я совершенно стану доброй.—?Минуту! —?девушка умчалась куда-то, вернувшись с целым подносом великолепного завтрака.—?Давайте со мной, Катрин, мне хочется чем-то иску-пить свою вину. Присаживайтесь рядом, после завтрака попробуем найти место под мастерскую, мне не терпится приняться за работу.Пока девушки завтракали, уютно расположившись за маленьким столиком, Джулия проснулась и выползла из-под одеяла. Эмилио, услышав возню, сразу же вско-чил с постели, и с удовольствием взял на себя его лю-бимую роль старшего брата.Он помог одеться сестренке, приговаривая: ?Не шуми, вчера Катрин и так досталось из-за нас. И синьора была расстроена, и синьор тоже. Все из-за того, что мы не слушались целый вечер, а вот Катрин даже не пожало-валась на нас!?. Девочка, выслушав все воспитательные напутствия мальчика, прихватив свою куклу, отправи-лась к своей любимой воспитательнице.Побродив немало по коридорам и комнатам дворца, она, наконец, наткнулась на какого-то господина, который и отвел ее за руку в покои госпожи.—?Джулия, пойди сюда! А Эмилио где?—?Он оделся и пошел к синьору.—?Отлично. Опять у них свои дела, а что до нас… то опять нет времени.Катрин забрала девочку, пообещав умыть и накормить завтраком. И вот за время их отсутствия пришел желан-ный посетитель. Однако, время, когда надо было прий-ти, было им безнадежно пропущено.—?Карло, не забудь сегодня решить с няней. Катрин снова вынуждена заниматься девочкой, я сама рада бы-ла бы все делать, но, черт возьми, это просто ужасно! —?этот огромный дворец, я живу, хуже, чем в гостинице: я не знаю, у кого попросить чашку кофе, не то, что поза-ботиться обо всем остальном!—?Господи! —?вскричал Карло,?— К твоим услугам це-лый штат прислуги! Только прикажи, и они исполнят все, что угодно!—?Карло, я не могу приказывать! Я могу попросить об услуге. Кого? Катрин?— единственный человек, которо-го я знаю и кого я могу просить!—?Что ты хочешь, cara? Чтобы я представил тебе каж-дого из лакеев по имени? Или отвел на кухню, чтобы ты сама принялась готовить обеды?-Ты не понимаешь меня, ты не слышишь меня, Карло,?— Роксана села в кресло, закрывши лицо руками. —?Иди, я знаю, у тебя снова репетиции, король с королевой. Я найду, чем заняться. Поищу здешнего синьора Лучиано сама. И еще узнаю имена всех лакеев.—?Вот и отлично.Карло вышел, напоследок так грохнув дверью, что со стоящего рядом комода упала ваза.?Что происходит? Отчего все так плохо в этой Испа-нии? Отчего я здесь, как в тюрьме? И никогда это место не станет для меня домом! Никогда??— такими мысля-ми мучилась Роксана до тех пор, пока красиво приче-санная и счастливая Джулия не обвила ее шею своими смуглыми ручками.—?Роксана, ты грустишь? Плачешь? Почему? Вчера мы шалили, Катрин ругала нас, но нас было двое, а она од-на.—?И вы победили? —?грусть уходила, рядом была лю-бовь искреннего детского сердца. —?Обещай мне, больше не доводить Катрин, и слушаться ее! А еще, вам придется извиниться перед ней.—?Хорошо, Роксана! У тебя красные глаза.—?Я просто устала, Джулия.—?Нет, тебе не нравится здесь.—?Откуда ты это взяла?—?Я знаю. Мне тоже не нравится.Роксана прижала девочку к себе, неужели она была не одинока в своих чувствах?!—?Знаешь, бывают минуты, когда мне кажется, что ты была права. Помнишь, ты прибегала в наш сад попро-щаться, ты придумала тогда, что мы останемся дома, а Карло и Эмилио поедут в Испанию. Мы же будем ждать их, и рисовать свои пейзажи… Наверное, ты была права, моя девочка. Я не могу не думать о том, что многих неприятностей можно было бы избежать, поступи мы так, как ты хотела.Если бы Джулия была постарше лет, хотя бы на пять, тогда она смогла бы найти нужные слова утешения. Но она была слишком мала даже для того, чтобы понять слова Роксаны. Чувства же ее она отлично понимала и жалела, как могла.—?Не плачь,?— гладила она ее по волосам,?— мы, когда поссоримся с Эмилио, всегда ревем, а потом обязатель-но миримся!Роксана улыбнулась, и, тряхнув волосами, объявила: ?Идем разбираться с мастерской!?.Был найден, не без помощи Катрин, камергер, некто синьор Диего. Он выделил пять лакеев, готовых при-няться за любую работу. Слава богу, все складывалось как нельзя лучше: среди многочисленных комнат, рас-полагавшихся в том крыле, что занимала художница, нашлась достаточно просторная и светлая зала. Она бы-ла не сильно перегружена обивкой стен и интерьером. Все же, хозяйка распорядилась вынести отсюда все, за исключением пары кресел, большого круглого стола и маленького столика, вдоль стены остались стоять не-сколько стульев. Со стен сняли все картины и скатали ковер, заменив его на гладкую, плетеную соломенную дорожку.Всю остальную работу Роксана проделала сама, и через несколько часов, она сидела перед своим собственным мольбертом, за девственно чистым листом бумаги. Джулия расставляла в вазочках карандаши и мелки. Для нее у окна уже стоял готовый мольберт и маленький стульчик. Тяжелые бархатные шторы были яростно сдернуты, и в мастерскую хлынул яркий солнечный свет!—?Джулия, не правда ли, у нас с тобой получилась пре-красная студия!—?Да, мне уже хочется рисовать! —?отвечала девочка, довольно улыбаясь и разворачивая перед собой альбом.Катрин сидела в уголке и с радостью наблюдала за ху-дожницами. Ей тоже иногда страстно хотелось вернуть-ся на виллу в Италию…, но сейчас было такое ощуще-ние, что Италия сама пожаловала в гости в этот мрач-ный монастырский дворец.Постепенно все улеглось. Роксана теперь знала к кому обратиться, а синьор Диего оказался не хуже Лучиано. Стоило лишь определиться с временем обеда и ужина, прогулок и визитов. Все исполнялось беспрекословно. Оказалось, что дворец не так уж и велик. Что с его дву-мя этажами можно было ознакомиться за пару часов.Центральное помещение было дополнено двумя боко-выми крыльями, в которых и размещались покои ее и Карло. Эффектная входная лестница вела в богатые за-лы, похожие на сокровищницу. Стены столовой укра-шали панно, в которых пронизанные солнцем чудесные пейзажи рассказывали о красоте рек и гор. Потолки по-всюду были украшены фресками и лепниной. Все это сразу производило впечатление и поражало воображе-ние: детали убранства, гербы, консоли, медальоны, ор-наменты из цветов и листьев, обрамления окон и две-рей, узорчатые накладки на мебели, покрытые позоло-той.Поражающая своим великолепием и объемом библиоте-ка хранила драгоценные манускрипты. И что особенно пришлось по сердцу Роксане, так это оранжерея! Цвет-ной мрамор колонн, журчание фонтанчика в центре, пение птиц, аромат цветов. Деревья, зеленые даже в эту ненастную погоду. Сохраненный летний рай под стек-лянным куполом.Но некогда было теперь праздно шататься по бесконеч-ным прекрасным покоям, Роксана готова была работать. Сердце ее горело, воображение уже рисовало будущие картины, силы вернулись к ней. Похоже, она убегала от своего одиночества, погружаясь с головой в работу.Но одна она оставалась теперь редко: художник Амиго-ни стал постоянным посетителем ее светлой студии. Он высоко оценил талант девушки, и с радостью стал де-лить с ней свои заказы. Кроме того, что она исполняла несколько картин на заказ, выполняла роспись в двор-цовой капелле, девушка успевала заниматься и своими делами, она начала давно уже обещанный портрет Ме-тастазио.И вот сейчас, Пьетро терпеливо сидел в кресле, в пол оборота глядя на художницу. Она разводила масляные краски, терпко пахнущие на всю мастерскую.—?Пьетро, не чихай, ты портишь выражение своего ли-ца!Поэт заерзал, достав из кармана изящнейший платок, расшитый кружевами и вышитой монограммой, вытер нос и сел совершенно не так! Роксана подскочила к не-му и усадила так, как нужно было. Пьетро довольно за-жмурился от прикосновения ее рук.—?Мммм, как приятно прохладны твои пальцы, ах, как давно меня не касалась прекрасная дева!—?Не той ли то девы платок, что ты прячешь в карман, как величайшую драгоценность?—?Романина! Моя Романина! Где она сейчас? —?вос-клицал поэт, непонятно, то ли в шутку, то ли всерьез.—?Известно, где, в Вене,?— со смехом отозвалась ху-дожница, уверенно водя кистью по холсту.—?А я здесь, и вынужден страдать.—?Знаешь, Пьетро, лучше страдать от разлуки, когда между вами тысячи миль, а не несколько комнат.На лицо Роксаны упала тень печали.—?Что ты говоришь? —?Пьетро не смог удержаться, чтобы вновь не повернуть свою голову и не нарушить композицию. —?Ты говоришь о страдании и разлуке, почему?!—?Ни почему, Пьетро, не обращай внимания, я иногда несу всякую чепуху.Метастазио встал и подошел ближе. Взяв своими рука-ми руки девушки, он заставил ее посмотреть ему в гла-за:—?Роксана, я ваш друг и брат, мне невыносимо больно слышать от тебя такие слова! Грусть, разлука, одиноче-ство… Мне казалось, что все это в прошлом, и никогда уже не вернется в вашу жизнь! Но что я вижу, вы ссори-тесь, вас как будто подменили. С тех пор, как мы пере-ехали, исчезло нечто, чему я был свидетелем на вашей белой вилле!—?Меня никто не подменял, Пьетро. Я все та же про-стая художница, влюбленная в своего Карло, но, увы, его больше нет. А синьор Фаринелли не нуждается во мне. Так-то… Сейчас, как настоящий друг, ты начнешь утешать меня, рассказывать о подготовке оперы, но, прошу, не трать попусту время?— лучше вернись в свое кресло и позволь мне продолжить работу.-Черта с два! —?Метастазио схватил девушку в объя-тия и пытался вытрясти из нее черные мысли. —?Ты не права! Сжалься, о небесное создание! Ты не видишь, а я вижу, каким он был, и каким стал! Несчастнее человека не найти и на милю вокруг, он пугает своим мрачным видом всех статистов! Раньше боялись Кафарэлли, а те-перь ни одного человека в театре не заставишь подойти к Фаринелли, без страха нарваться на неприятности! Когда он выходит на сцену и заводит свои арии о преда-тельстве и смерти, то музыканты в оркестре рыдают, видя перед собой Деметрия, которому осталось жить лишь несколько дней.—?Если ему так плохо, что же он не придет ко мне? Молчишь? Вернись в кресло, Пьетро, продолжим.—?Нет, не хочу. Давай на сегодня закончим, у меня ис-портилось настроение! —?Метастазио покинул студию, отягченный раздумьями.VIIIМаленькое счастьеПоздние обеды или, скорее, ужины во дворце Фаринелли собирали за столом по-разному от четырех до пятнадца-ти человек. Обычной гостью стала здесь королева Бар-бара, как не противилась новой дружбе Роксана, коро-леве удалось немного расположить к себе эту непокор-ную художницу. На прогулках по парку разговаривали о жизни, о проблемах, делились мечтами. Королева страстно любила детей, и за счастье принимала общение с маленькой Джулией.Сейчас они втроем шли по саду, оставив в гостиной мужскую компанию.—?Ваше величество, знаете, какая большая луна у нас в Италии? Мне кажется, она здесь меньше,?— заявила де-вочка, нисколько не теряясь в присутствии королевы.—?Джулия, самая прекрасная луна бывает над родным домом,?— с нескрываемой печалью в голосе тихо про-изнесла Роксана, плотнее укутываясь в теплую шаль.—?Как мало людей думают о луне, это чудо, что вы сей-час идете рядом со мной по этой дорожке и говорите о луне,?— отозвалась Барбара, немного досадуя на то, что собеседница не отличалась разговорчивостью, как другие женщины в ее окружении,?— я ценю людей, замечающих такие вещи, ценящих природу, но как мало меня окружает поэтических сердец! Безделушки, бриллианты, модные наряды?— это все, чем интересуются дамы при дворе. Я обожаю музыку, сама люблю играть и петь. Как вы относитесь к такой слабости королевы?—?Ваше величество, вашу любовь к музыке нельзя на-звать слабостью, как должно быть, счастливы те люди, что обучены этому языку… Я умею разговаривать лишь при помощи немой краски.—?Помилуйте! Что значит ?лишь?? Ваши краски?— это та же музыка, это та же поэзия, воплощенная по-своему!—?Может быть, но я хотела сказать, что как бы мне не хотелось, мне никогда не попасть в этот круг посвящен-ных. Когда они раскладывают ноты, собираются вокруг чембало, боже, как я завидую их единению!—?А вы думаете, что вам не завидуют, когда вы с Ами-гони склоняетесь над каким-нибудь холстом и начинае-те сыпать своими терминами? Или когда на белом лис-те по мановению вашей руки появляется живое лицо или цветок? Милая моя, вы такой же носитель тайны, которую хочется разгадать!Королева дружески пожала руку Роксане, и они верну-лись в дом. Подали чай, за которым королева стала рас-спрашивать о картинах. Невольно вышло так, будто она ожидала подарка, непременного подношения от худож-ника монаршей особе.—?Синьора Роксана, вы когда-нибудь покажете мне ва-ши картины?—?Ваше величество, к сожалению, мне нечего вам пока-зать, все они остались в Италии, а здесь я вот уже кото-рый день пытаюсь писать портрет Метастазио, но поэта писать не так-то легко! Он не может усидеть и полчаса, поэтому работа продвигается не так скоро, как хотелось бы.—?Ваше величество, я позволю себе вмешаться, хотя и рискую навлечь на себя немалые неприятности,?— сказал вдруг Карло, нарушив свое, ставшее уже привычным для всех, молчание,?— у Роксаны есть уже несколько кар-тин и свежих этюдов, и это не говоря о той работе, что они делают вместе с синьором придворным художни-ком. Ее студия сейчас?— настоящий оазис великолепной живописи и графики, не знаю почему, она решила умолчать и о двух прелестных этюдах, сделанных ею в нашем саду. Эти два этюда она привезла из Италии, и, по-видимому, хранит их в качестве самой большой сво-ей драгоценности.Роксана метнула гневный взгляд в сторону мужа, непо-нятно зачем рассказавшего сейчас королеве о ее сугубо личных делах. И какую осведомленность, однако, выка-зал он при этом! —?девушка была возмущена и ошара-шена.—?Что же вы, милая художница, не хотите хвастаться своими работами? Зачем скрывать их от зрителя, тем более такого благодарного, как я? —?королева вновь стала королевой.—?Ваше величество, я с радостью покажу свои работы, когда они будут окончательно готовы,?— ледяным голо-сом отвечала Роксана, глядя почему-то не на королеву, а на своего мужа. —?Пока лишь могу сказать, что ни одна из тех работ, которые упомянул синьор Фаинелли, не достойна быть представлена вашей милости.—?Хорошо, хорошо, я все поняла! Но вот, что я вам скажу: от выставки вы не отвертитесь, это слово коро-левы. И не думайте, что я забуду об этом. Вот вам повод поскорее закончить свои работы!***Когда все ушли, я ожидала, что и Карло покинет меня, как обычно. Но сегодня уходить он не торопился: какое-то новое выражение появилось в его глазах, что-то неуловимое на самом их донышке, там, где мерцал отраженный от свечи огонек. Ни говоря ни слова, и не отводя взгляда своих жгучих глаз, он подошел так близко, что я почувствовала его тепло. Но между нами за последние недели пролегла такая преграда, которую не так легко было преодолеть. Неловкое молчание затянулось, и я промолвила, не глядя на него:—?И что это сейчас было?—?Я только что устроил тебе выставку в королевском дворце.Его ответ заставил меня поднять глаза: Карло улыбался и был таким же, как прежде в Италии.—?Откуда тебе известно, сколько картин у меня есть, и какие этюды стоят в моей мастерской? —?так просто я не собиралась сдаваться. —?Синьор Фаринелли удосто-ил своим вниманием мою скромную студию? Почему об этом не написали в газетах?—?Роксана,?— он дотронулся до самых кончиков моих пальцев, цеплявшихся, чтобы скрыть дрожь, за веер, ко-торый тут же выпал из них.Я была без сил, в каком-то прежде незнакомом мне со-стоянии, все чувства во мне притупились, безвольная кукла снова появилась на свет. Карло тоже не хотел ус-тупать, и со всей силой сжимая меня в объятиях, покры-вал поцелуями лицо, волосы и руки. Прожигая глазами насквозь, он требовал ответа:—?За что? Cara, ты наказываешь меня за что-то, я не по-нимаю! Умоляю тебя, вернись, потому что я больше не в силах выносить эту пытку. Почему ты молчишь? Одно слово, прошу тебя, одно твое слово вернет меня к жиз-ни!—?Карло, мне очень много хочется сказать тебе, но я не знаю как. Если я скажу, что обижена, не солгу, а сказав, что ты обидел меня, скажу неправду. Это отвратитель-но, я не могу объяснить словами то, что чувствую. Мне плохо. Я всю жизнь пытаюсь схватить птицу счастья, но в моих руках лишь несколько перьев из ее хвоста. Я снова говорю глупости, я знаю, что ты хочешь услы-шать, но почему-то упрямство берет надо мной верх. Я люблю тебя, Карло, ты можешь не сомневаться, конеч-но, если моя любовь еще нужна тебе. Даже если и не нужна, я все равно тебя люблю. Вот, я сказала. Если ты хочешь, теперь можешь спокойно идти к себе и про-должать заниматься своими делами.Я высвободилась из его рук и отступила назад.—?А ты сама… ты хочешь, чтобы я ушел?На Карло было больно смотреть, прав был Пьетро, когда сравнивал его лицо с умирающим в цепях Деметрием. Не в силах произнести это вслух, я просто покачала головой. А сердце мое кричало: ?Нет! Не уходи, я не хочу, чтобы ты уходил! Никогда!?.И Карло остался. Он рассматривал лицо спящей жены и силился понять, что заставило ее так перемениться. Сейчас, когда она тихо спала рядом, это была прежняя Роксана, юная художница. На кончиках ее пальцев можно было заметить маленькие цветные пятнышки краски, значит, вчера она рисовала свои картины. Она стала еще тоньше и еще прозрачней, сквозь белую кожу просвечивали голубые жилки. И во сне она выглядела такой беззащитной, что становилось страшно выпустить ее из рук.Неясное томление заполняло сердце Карло, когда он любовался девушкой и ее нежной красотой. Странное чувство испытывал он, проводя рукой по ее гладким во-лосам… Она пошевелилась и открыла глаза. Появив-шаяся было улыбка вдруг сменилась разочарованным вздохом.—?Ох, Карло, каждый раз, я думаю, что это моя постель, моя мансарда. Какое жестокое разочарование!Она прижала к своему лицу его руку, словно пытаясь спрятаться в ее тепле.—?Ну что ты, cara! Смотри, какое замечательное утро.—?Замечательное, потому что я проснулась и увидела тебя. Но, Карло, сейчас ты скажешь, что у тебя репети-ция, что тебе надо идти в театр! Я знаю, знаю все, что ты сейчас скажешь, поэтому молчи. И дай мне побыть в этом сладком сне еще минуту.Она крепко зажмурилась и укрылась с головой одеялом.—?Не угадала: я не собираюсь сегодня в театр, у меня другие планы,?— сказал Карло, раскрывая ее убежище.Роксана удивленно распахнула глаза:—?Можно узнать, какие?Карло довольно обнял ее, заставив снова улечься на по-душки:—?Сначала поедем на конюшню выбирать тебе лошадь.—?С ума сойти! У меня будет своя лошадь?—?Выберешь любую.—?И ты со мной пойдешь? И променяешь театр на ко-нюшню?—?С огромным удовольствием! Лишь бы быть с тобой.Какое счастье испытывала сейчас Роксана! Она как буд-то вновь очутилась в своей Италии, и рядом был ее лю-бимый. А впереди, целый день вдвоем!Действительно, Карло преподнес сюрприз: на королев-ской конюшне была масса превосходных лошадей и ма-леньких пони. И та и эта нравились Роксане, это был нелегкий выбор. Который разрешился сам собой: тон-коногий, молодой еще жеребец, вытянув длинную шею, вдруг ухватил своими губами за подол платья художни-цы. Она вскрикнула от неожиданности, но тут же рас-смеялась и притянула к себе его красивую голову.—?Мой Bambino! Красавец! Посмотрите, какой краса-вец, эти мышцы, он такой высокий и гладкий! У него шелковая челка, я его уже обожаю!—?Прекрасный выбор,?— сказал грум. —?Это молодой жеребец, но его успели выдрессировать, как положено.Роксана уже пролезла в загон и, смеясь, гладила лошадь по его шоколадным бокам.—?Cara, ты уверена? Здесь много прекрасных лошадок, посмотри всех.—?Да, я уверена! Он лучший! Карло, неужели мне мож-но его забрать?!—?Я могу оседлать его прямо сейчас, как вам будет угодно, госпожа,?— егерь стал собирать сбрую, снимая ее со стены.—?Подождите, милейший, сейчас не стоит, вы приведи-те его к нам во дворец, как только он понадобится синь-оре, хорошо?Карло посмотрел на Роксану, как на ребенка в конфет-ной лавке, но лишь покачал головой. А когда они вы-шли на улицу, он сказал:—?Ты собиралась верхом уехать отсюда? И поселить его в гостиной?И на немой вопрос в ее глазах засмеялся:?— Роксана, ты сущее дитя!—?Карло, спасибо тебе, за подарок и за то, что прово-дишь со мной время.Привстав на цыпочках, она дотянулась губами до его щеки:—?Я тебя люблю!Девушка уже порывалась уходить, как Карло вдруг удержал ее за руку.—?Роксана, как ты отнесешься к тому, что мы возьмем маленького пони для Джулии? Вдвоем вам будет весе-лее выезжать на ваши пленэры. Как она могла отнестись к этому?! Девушка была на седьмом небе от счастья. Она запрыгала и захлопала в ладоши. Замечательный маленький, приземистый и ко-ренастый пони, молочно-белого цвета с шоколадной челкой и такими же пятнами на боках, был единодушно признан самым милым существом на свете.На следующее утро была договоренность уехать на са-мую границу королевского парка, туда, где пейзажи ме-нялись, равнина переходила в горы. Они были видны из окон девушки и манили так, что сил не было больше ждать. Ей уже не интересна стала обещанная прогулка по паркам, их-то она всегда могла увидеть, а вот горы, могли развеять тоску не хуже моря! Карло вышел про-водить свою художницу, и передать ее в руки Амигони. Bambino вывели из его конюшни и оседлали. Роксана счастливыми глазами смотрела на своего супруга, а он удерживал за уздечку ее коня. Золотисто-коричневый красавец, не переставая, плясал, тянулся губами то к его ноге, то к ноге Роксаны, и расстроенный прикосновени-ем кнутика, рыл землю и брыкался.Вот такую сцену и застал художник Амигони, увешен-ный грунтованными холстами, он прибыл уже верхом на собственной лошади.—?Синьор Фаринелли! Синьора Роксана!—?Добрый день,?— приветствовал друга Карло, переда-вая жене повод, причем их пальцы встретившись, никак не могли расцепиться. —?Мы выбрали лошадь, так что теперь вам можно будет путешествовать, хоть до самой Тахо!—?Вернее, лошадь сама выбрала меня. Синьор Якобо, вы видите цвет этого коня, невообразимое сочетание всех оттенков шоколада!—?Вкусный цвет,?— улыбнулся Амигони. —?Что ж, это замечательная новость, я рад, что теперь вы сможете увидеть все самые красивые наши пейзажи. Ну, а я со-бираюсь сегодня отправиться с вами до самых гор. По-работаем. У меня с собой холсты и все, что необходимо. Пообедаем в деревне, там бесподобно готовят нацио-нальные блюда, при дворе вам вряд ли удастся попро-бовать паэльи! Вам должно понравиться.—?Наша прогулка мне понравилась бы еще больше, ес-ли бы Карло поехал с нами,?— девушка с явной неохо-той высвободила свою руку и вскочила в седло.Амигони заметил, что лошадь под ней довольно ка-призного нрава, и что для женщины могли бы найти лошадку и поспокойней, на что Карло, усмехнувшись, не без гордости за свою амазонку ответил:—?Роксана не боится никаких животных и замечательно умеет обходиться с лошадьми. Этот, конечно, не ее итальянский Ragazzi, но по характеру подойдет ей.Карло залюбовался сидящей на рослом жеребце хруп-кой девушкой, казавшейся сейчас юным пажом. В охот-ничьем костюме, расшитом золотой нитью, маленьком черном берете, украшенном венчиком из пестрых перь-ев сокола, в плотно облегающих ее ножки сапогах, она была похожа на Афродиту перед охотой. Почему-то бог не дал ей голоса, с такой внешностью она могла бы стать первой актрисой, любой костюм шел ей, в любом наряде она была тем, чем ее делало платье. Она могла быть и девочкой, и величавой синьорой, и всегда при этом оставалась естественной.Еще минута, Карло выпустил стремя, которое держала его рука, или скорее маленькую ножку, обутую в узкий сапожок, всадница чуть тронула коня шпорами, махнула рукой, и художники скрылись за деревянными воротами конюшенного сарая.IXСтаринные часыНаверное, это невыносимо тяжело, сознавать, что твоя жизнь тебе больше не принадлежит. Сколько сюрпризов уготовит судьба, Роксана не могла предугадать, и не все они оказались приятными. Девушка жила как будто бы в своем доме, но для нее все вокруг казалось чужим, кроме ее мольберта, привезенного из Италии. Боже мой, как она сейчас радовалась тому, что не поддалась на идею мужа купить в Испании все новое. А сейчас мольберт напоминал ей о любимой итальянской студии, источая запах масляных красок.И даже не то, что в доме все вещи были чужими, раз-дражало Роксану, а невозможность остаться одной в ка-ком-нибудь уютном уголке. Какая пытка знать, что во всех коридорах и гостиных уйма лакеев, так что и прой-ти незамеченной невозможно. Чтобы избежать встречи с посторонними людьми, наводнившими весь дворец, она часто запиралась у себя в покоях, стараясь, лишний раз не выходить.На обед и ужин также приходила масса людей, и всех с превеликой любезностью встречал Фаринелли. Начина-лись разговоры о театральных делах, строились планы на музыкальные представления в парках, обсуждались государственные новости и все то, чем неминуемо на-полнены светские разговоры.Ужаснее же всего для Роксаны были визиты королевы Барбары. Если бы она приходила, как и все остальные, в определенные часы, но это всегда оказывалось сюрпри-зом. И не важно, болит у тебя голова или ты просто не расположена общаться, королеву просто обязаны были принимать с улыбкой на лице. Хозяева дворца, по сути, оказались просто заложниками. Ах, как ругались теперь молодые супруги по этому поводу! Карло уверял, что девушка может делать все, что угодно, а она доказыва-ла, что их заключили в золотую клетку, да еще и со всех сторон окруженную любопытными взглядами.Дворец и впрямь пользовался популярностью у различ-ных посетителей. Дошло до того, что королева Барбара, просыпавшаяся с восходом солнца, вздумала прогули-ваться по парку и заходить к Фаринелли, поболтать за чашкой чая. Это положило предел терпению художни-цы.—?Карло, давай поговорим,?— Роксана все еще надея-лась на удачный исход этих разговоров,?— мне не нра-вится, что ее величество ходит к нам, как к себе домой.Для Роксаны, к счастью или к сожалению, королевская особа не была тем, чем она являлась для Карло, поэтому эти слова вызвали в нем ужас, смешанный с возмуще-нием.—?Как ты можешь так говорить?! Ее величество владеет этой страной, всем, что находится на земле Испании, здесь повсюду ее дом. И вообще, я не понимаю, чем она тебе так неприятна!—?Она мне просто безразлична, дорогой. Она мне не подруга и не родная. Я ее могу уважать за что-то, но по-ка она ни разу не проявила при мне своих человеческих качеств. Я не знаю ее.—?Так, узнай! Она пытается поладить с тобой, а ты уп-рямишься. Ее визиты?— это огромная честь для нас.?Еще добавь, что это великая милость?,?— подумала девушка, закусив губу. Слава богу, ей хватило ума не произносить этого вслух, потому что Карло всем своим видом показывал нежелание далее обсуждать королеву. Роксана взвилась, убежала к себе, и вечером проигнори-ровала ужин.Разглядывая из окошка приезжающих во дворец гостей, она дала оценку каждому. Великолепные экипажи, хо-леные лакеи и кучера на козлах, откровенные декольте и расшитые золотом камзолы, вельможные придворные лица?— свет, которого Роксана сторонилась всю свою жизнь. Так, в гостиной собралось человек двадцать, со-вершенно незнакомых, чужих людей, знакомиться с ко-торыми у художницы не было никакого желания.Ах, как же ей мечталось о тихом семейном ужине с друзьями! Чтобы горели свечи, и за круглым столом, чтобы видеть лица друг друга, сидели Пьетро, сыпав-ший своими остротами и читающий стихи, синьор Ан-тонио, серьезный молодой композитор, маэстро Порпо-ра, седой ворчливый старик, искренне любящий Карло, дети, а еще, чтобы непременно рядом был Риккардо.Жаль, но это были лишь пустые мечты. Внизу шумели, переговариваясь, неинтересные друг другу вельможи, дипломаты, советники короля, министры, они мерялись размерами своих бриллиантов и близостью к королеве. Этот вечер проходил в отсутствие репетиции в театре, но всем актерам и музыкантам хотелось послушать пе-ние Фаринелли, поэтому они тоже явились.Королева Испании была большой любительницей музы-ки, и поэтому она облагодетельствовала музыкантов Италии. Вызвала к себе целую труппу, создала все не-обходимые для их жизни и творчества условия, и очень гордилась этим. А еще ей непременно хотелось иметь придворного певца. И она получила самого лучшего. Теперь они пели дуэтом, под аккомпанемент самого короля Фердинанда.Как королева могла решиться петь дуэтом с Фаринелли, для Роксаны было непостижимой загадкой, но все оста-вались довольны и громко аплодировали в конце. Ответ на загадку был прост: Карло выбирал самые легкие арии, чтобы Барбара могла с ними справляться, и умело мог поддержать ее голос, если он вдруг терял силу, и закрывал своим ослепительным сопрано все допущен-ные ею ошибки. Быть может, он был прав, поступая так. Роксана знала, что в прошлом у него была тесная дру-жеская связь с Филиппом и Елизаветой Фарнезе, но причин этой горячей новой дружбы с Фердинандом и Барбарой девушке было не понять.Итак, очередной ужин она проигнорировала, в гостиную не вышла. Поздно ночью, когда вельможные гости покидали дворец, она не могла сомкнуть глаз от грызущей сердце злости и бессилия что-либо поправить в жизни. Забравшись на подоконник, девушка задернула плотную портьеру и стала глядеть в окно на отъезжающие кареты. Когда все утихомирилось, ей показалось, что еще минута-другая и войдет Карло. Он увидит ее здесь, и вспомнит, как они сидели однажды, вот так же, спрятавшись от всего мира за шторой, и Роксана доверяла ему свои тайны. Но нет, она так и не дождалась его.Тяжелый вздох вырвался невольно из ее груди, напол-няя душу черной тоской. Снова лежать в этой чужой спальне, в этой чужой кровати, разглядывая сумрачные тени, что метались по стенам. Бросившись на подушку, Роксана разрыдалась. Катрин заглянула в дверь и спро-сила, как себя чувствует синьора, но в ответ услышала рыдания. Больше всего на свете Роксана ненавидела моменты бессилия и невозможность что-либо сделать, и эти моменты наступали в ее жизни теперь слишком часто. Уснуть не получалось, и бедняжка, набросив на плечи шаль, отправилась в свою мастерскую. Хотя бы занять руки, чтобы освободить голову от черных мыслей.Раньше, в Италии, она лишь садилась перед мольбер-том, или видела чистый лист бумаги, и ей тут же хоте-лось писать. Ощущение мягкого мелка в пальцах заво-раживало и пьянило. Ей хотелось поскорее заполнить это пустое пространство, творить, созидать. И непре-менно будущая работа оказывалась выражением ее на-строения. Летние пейзажи, море, горы со снежными ма-кушками, разноцветные искры в фонтанах, кораблики под парусами… вот такие мотивы. А сейчас? Роксана сидела и смотрела на холст, ровным счетом ничего не видя. Провела рукой по его шероховатой поверхности и вновь воспоминания нахлынули потоком, и девушке страстно захотелось домой.Голодная и измученная вчерашними переживаниями, она с утра чувствовала себя полностью разбитой. Чашка кофе, поданная Катрин, так и осталась нетронутой. Ча-сы тикали, глухо отбивая каждые полчаса. Убегало вре-мя, проведенное впустую, в казавшемся вечным ожида-нии любимого. Да, ее характер… виной всему он, де-вушка это знала. Но почему, ради чего ей надо было ло-мать себя?! Если бы она видела хоть толику смысла в этих вечерах, в этих чужих лицах… Ради Карло она бы-ла готова на многое, но, как оказалось, не на все. И он не мог ей этого простить.Роксана стала замечать, что теряет смысл своего суще-ствования здесь. С Карло она не чувствовала себя ря-дом, так, жизнь под одной крышей. ?Для чего я здесь, что я здесь делаю?,?— спрашивала она себя каждый день. Когда сил молчаливо и покорно сносить это бес-цельное существование не хватало, она решалась пожа-ловаться Карло. Эти разговоры обычно заканчивались только взаимными обидами.Карло можно было понять, ведь, по его мнению, именно Роксана была причиной его возвращения в театр. Если бы не ее страстное желание увидеть Фаринелли на сце-не, то их жизнь продолжалась бы мирно и спокойно на вилле в Италии.—?Карло, ты не понимаешь, как мне обидно это слы-шать! Да, я хотела, чтобы ты вернулся, но не поэтому! Я хотела, чтобы ты был счастлив! Я видела, что твое су-ществование без театра, без музыки приносит тебе стра-дание. Сам ты не решался, хотя я видела, что хочешь вернуться. Да Порпора тоже так думал!—?Я был бы счастлив здесь, если бы ты стала прежней!—?Я прежняя, Карло, а вот ты изменился!Сколько их, таких разговоров, которые ничего не могли изменить, лишь причинить очередную рану. И он ухо-дил, а девушка бродила по парку, сталкиваясь там с ко-ролевой, искавшей собеседника. Приходилось быть ми-лой и делать вид, что все прекрасно, хотя на самом деле все было хуже некуда.Однажды утром, проводив глазами Карло, который сел в карету и уехал, по всей видимости, в театр, Роксана вышла в парк с этюдником. Джулия гуляла неподалеку под присмотром няни. Не ожидая никого здесь встре-тить, вдохнув прохладного воздуха, девушка уже собра-лась поработать, как вдруг заметила на пустынной аллее фигуру женщины. Она была закутана в черный плащ, скрывающий формы, так что, была она молода или стара, разобрать было невозможно. Дама, подошла к художнице и поздоровалась, сверкая ослепительной улыбкой.Габриэлли. Это была она. Очень красивая, быть может ровесница Карло, на ее лице читалась жизнь распутни-цы: морщинки у глаз и рта, несвежая кожа. Но велико-лепные волосы и черные глаза могли сделать ее краса-вицей при тусклом освещении. Полная, с круглыми плечами, такой же круглой и мягкой шеей. На щеке у нее была приклеена мушка, губы накрашены помадой. Было что-то в ее облике, неприятное Роксане, но, когда женщина улыбалась, лицо ее преображалось и вызывало доверие.—?Добрый день, синьорина! —?проворковала она, про-тягивая руку в перчатке. На каждом пальце было кольцо с драгоценным камнем. —?Я мечтала с вами познако-миться уже давно. Прошу меня извинить, что подошла сама, нас некому было представить.—?Добрый день, синьора,?— сухо ответила художница. —?Я видела вас в салоне у королевы. Что ж, давайте знакомиться, меня зовут Роксана, я, как видите, худож-ница.—?И я вас видела! —?заулыбалась женщина. —?Я?— Габри-элли, певица и соученица синьора Фаринелли.—?Вы учились вместе у Порпоры?! —?как-то сразу на-шлась общая тема для разговора.—?Да, да! Я ученица величайшего учителя пения и гор-жусь этим!—?Очень приятно это слышать, я уважаю и ценю маэст-ро, он недавно был у нас дома. Мы с Карло хотели, что-бы маэстро поехал с нами сюда в Испанию, но его вы-звал Порпорино в Германию, и старик помчался туда, чтобы сразиться с ?Саксонцем? Гассе.—?О, я вижу, что художница превосходно разбирается в наших театральных делах! —?сделала комплимент Габ-риэлли. —?Синьорина упомянула дом, я столько езжу, благодаря профессии, что понятия не имею что такое дом! Наверное, я несчастный человек. А где ваш дом?Габриэлли, похоже, искренне интересовалась, задавая свои вопросы.—?Синьора Габриэлли, я с удовольствием вам расскажу, но позвольте сначала узнать, вы гуляете в парке, разве репетиций сегодня нет?Габриэлли на мгновение смешалась, потом снова сверк-нула улыбкой:—?Репетиции? Вроде бы есть, а может и нет… Но, знае-те, я с утра почувствовала себя не очень хорошо и ре-шила подышать воздухом. На счастье, встретила вас.Промелькнувшая было в голове Роксаны мысль о том, если нет репетиций, то куда в таком случае отправился Карло, ушла так же быстро. И женщины, расположив-шись на скамейке, стали разговаривать обо всем на све-те. Роксана рассказала Габриэлли об итальянской вилле, о том, как они с Карло провели там счастливый год, о детях, которых привезли с собой. Она познакомила певицу с Джулией, с удовольствием отметив, что женщина сразу же обняла девочку и страстно прижала ее к своей полной груди, осыпая поцелуями.Сознаться, девушке стало стыдно за слова, произнесен-ные в салоне, и за предвзятое отношение к певице. Сей-час она казалась милой, образованной, с чувством юмо-ра и, главное, она с благоговением отзывалась о Карло, она перечисляла все их дуэты, рассказывала о том, как давно в Венеции, они вместе выходили на сцену, срывая аплодисменты. Габриэлли легко находила темы, инте-ресные Роксане, и без устали слушала ее рассказы. Вре-мя незаметно прошло в приятной компании, и лишь ко-гда няня сообщила, что пора обедать, Роксана опомни-лась.Питаемая дружескими чувствами, она пригласила Габ-риэлли разделить с нею обед, та, премило улыбаясь, сразу же согласилась. После обеда девушка поводила певицу по дворцу и показала студию. Так, неожиданно, нашлась работа, Габриэлли захотела портрет. Первые наброски удалось сделать тут же. А потом в несколько сеансов надо было продолжить работу над картиной. Габриэлли щебетала: ?Ах, эти репетиции, они отнимают все время! Но я непременно добьюсь, чтобы мне позволили отлучаться. Я стану приходить и позировать, лишь бы вам ничто не могло помешать!?. ?Что может помешать мне???— сказала Роксана из-за холста. ?Как же,?— понижая голос, отвечала Габриэлли,?— я все понимаю: молодые супруги, где тут найти время на других??— ?Если бы это было так,?— сорвалось у художницы с языка,?— Карло все время проводит в театре, а я предоставлена самой себе. Мне здесь ужасно одиноко, и меня спасает работа. Так что, синьора, я вам очень благодарна!??— ?Ах, за что? Что вы говорите! В таком случае, я рада, что займу вас, да и сама отлично проведу время в вашей компании! Вы такая замечательная, я вас уже люблю!?.Габриэлли сумела втереться в доверие к наивной и доб-рой Роксане. В отличие от чопорной и напыщенной Барбары, Габриэлли подкупала девушку тем, что она была неразрывно связана с занятием Карло, она была певица! Она была из числа тех самых посвященных тайнам музыки. И Роксане нравилось в ней все: статная красота, пламенные взгляды, адресованные Кафарэлли, задорный смех, прекрасный и сильный голос, не такой, как у королевы, лишь представлявшей из себя певицу.Благодаря Габриэлли, девушка перестала чуждаться ве-черних собраний и ужинов в компании вельмож и му-зыкантов. Карло был счастлив такой перемене, и хотя был по-прежнему молчаливым и сдержанным, но Рок-сана стала замечать его украдкой брошенные теплые взгляды. Незаметно они вновь сблизились, и девушка порой думала, что провидение послало ей в парке синь-ору Габриэлли. Вместе они бывали на репетициях в те-атре. Роксана сидела на скамейке в партере, частенько рядом с королевой, но теперь ее соседство не сильно беспокоило.Роксана снова почувствовала себя легко и свободно, хо-рошее настроение вернулось к ней, и одиночество от-ступило. Габриэлли любила делиться своими пережива-ниями и чувствами, которые все были связаны с Кафа-рэлли. Роксана была посвящена в перипетии их отноше-ний, так, что их проблемы с Карло, теперь казались ей сущими пустяками и детскими ссорами. Эта неожидан-ная дружба ни у кого не вызвала никаких подозрений: супруга Фаринелли проводит время с его коллегой-певицей, что ж тут такого? Фаринелли?— Роксана, Кафа-рэлли?— Габриэлли…Все было хорошо, пока девушка не заметила, что подру-га пребывает в сильном огорчении. Приписав ее состоя-ние очередным любовным неурядицам, Роксане захоте-лось утешить ее.—?Дорогая Габриэлли, что с тобой?—?Нет, нет, пустяки,?— отмахнулась она, силясь улыб-нуться.—?Но, я же вижу, что ты расстроена!Она ни за что не хотела рассказывать и говорить правду, потом сдалась, оглянулась по сторонам и, утащив подругу в какой-то тихий уголок, сказала с горечью в голосе:—?Милая Роксана, я не хотела тебе говорить, потому что ты мне так дорога, и я переживаю за тебя…—?За меня?Габриэлли опустила глаза, спрятав их за длинными кра-сивыми ресницами.—?Скажи, я подруга тебе?—?Что за вопрос! Конечно,?— отвечала девушка, чувст-вуя, как на душе ее скребутся кошки.—?Как подруга, я должна это сказать,?— она замялась вновь, теребя платочек.Но после нетерпеливых убеждений Габриэлли сдалась. С тяжелым вздохом, который, казалось, разрывал ей грудь, она шепотом сообщила:—?Я думала, отчего вы не ладите с Карло, так вот, мне кажется, что я нашла причину. Дорогая, я должна тебя предупредить, потому что ты попала в логово хищни-ков, вернее, хищниц. Им ничего не стоит перекусить такую тоненькую шейку, как у тебя.—?Габриэлли, я не понимаю, что ты хочешь сказать?—?Завелась одна хищница, уже давно… Спроси как-нибудь у Карло про Луккезину.Роксана хотела рассмеяться, но смех застрял в горле.—?Я знаю, кто она такая?— это певица, которая играет роль Исмены.—?Именно. Значит, ты видела ее! Такая некрасивая, но у нее великолепный голос.—?Некрасивая? Мне показалось напротив, она очень красива и даже мила в общении.—?Ах, ты с ней успела подружиться?—?Нет, что ты, я ее не знаю, пару раз видела у нас в до-ме, Карло очень ее хвалит.—?Даже так. Ну, точно, он же и посоветовал ее на роль Исмены.—?Габриэлли, так что ты хотела сказать?—?Будь повнимательнее. Луккезина?— бывшая любов-ница твоего милого, еще с Венеции, это не слухи, у них была горячая любовная связь, настолько горячая, что когда они были вынуждены расстаться, Карло с горя посвятил ей пьесу, а Метастазио, посвященный в их лю-бовную историю, стихи.Роксане обожгло щеки.—?Габриэлли, это в прошлом и я не хочу об этом слы-шать.—?Но тебе кажется нормальным, что Карло вызвал ее из Италии, чтобы играть в ?Антигоне??—?Вызвал? Я не знала этого.—?Да-да! —?вскричала певица, сверкая глазами,?— на роль Исмены именно он рекомендовал ее королю. И ты не замечала, что они проводят много времени вместе? Эти репетиции, когда все уходят из театра, не странно ли это?Габриэлли заронила в душе наивной девушки сомнение. Все последующие дни она стала внимательно присмат-риваться к поведению Карло. По совету подруги, спра-шивала, где он пропадает ночью.—?Cara, я тебе говорил сотню раз, в театре.—?Что там делать царю певцов, когда все расходятся? Ты все свои арии выучил еще дома!Роксана даже не обратила внимания, что ее супруг отве-чал не задумываясь.—?Я помогаю Луккезине, у нее нет такого преподавате-ля, как у меня. Маэстро Порпора помогал мне справить-ся с партией, а ей помочь некому. Все уходят, и театр в нашем распоряжении, главное, мы никому не мешаем. Ведь ты терпеть не можешь вечерние посиделки в на-шей гостиной.Про себя Роксана уже решила, что в словах Габриэлли была какая-то толика правды. Все чаще она стала заме-чать, что Карло более расположен к этой певице, чем ко всем остальным в труппе, что выражение лица у него менялось, обычно равнодушный и отстраненный взгляд Карло становился живым и даже нежным, когда на сце-ну выходила Луккезина. Долго Роксана сомневалась, но все говорило о том, что отношение к ней Карло в последние дни сильно изме-нилось. Он перестал прощать ей некоторые вещи, обра-щался иногда слишком холодно, обижался по пустякам, оставлял в одиночестве. Но измена… это никак не вяза-лось с благородным Карло. А где он проводил время, Роксана не знала. И вновь сердце ее разрывалось от со-мнений и слез.Она стала каждый вечер сидеть у окна. Измученная своими печальными мыслями, девушка бесконечно дол-го ждала любимого. Проходил час-другой, на улице на-ступали сумерки, потом опускалась ночь. Тишина во дворце и бой часов, который отзывался нервной дро-жью. Сколько всего за это время передумала и пережила бедная Роксана. В такие минуты поверишь во что угодно, не только в существование любовницы.Маленькая Джулия, чутко реагировала на настроение своей воспитательницы. Роксана невольно стала вести себя отстраненно, ей не хотелось ни говорить, ни иг-рать, ни рисовать. Оторванная от своей семьи, девочка когда-то нашла утешение и счастье в общении с этой веселой и милой девушкой. Сейчас, когда Роксана сиде-ла у окна в своей спальне, и глаза ее выражали печаль, девочка, чуть не плача, уселась рядом на ковер. Роксана молча провела рукой по черным косам и вздохнула.—?Роксана! Что ты сидишь здесь? Что ты там видишь за окном? На что смотришь?—?Дорогая моя, я смотрю на небо. В нем покой и гар-мония. Оно играет всеми цветами заката, и почему-то здесь нет облаков.Джулия забралась на колени к своей грустной подруге и обвила своими руками ее шею.—?Чем я могу развеселить тебя? —?спросила девочка. —?Давай я что-нибудь нарисую?—?Нарисуй,?— безжизненным голосом отозвалась Рок-сана. За окном была пустынная площадь.—?Помнишь, как нам было весело в дороге? Ты расска-зывала нам сказки каждый вечер, а теперь почему-то нет.Эти простые слова заставили Роксану очнуться и уди-виться, как же она изменилась! Как будто сама не заме-чала этого раньше, а теперь ребенок подсказал ей одну из причин ее грусти.—?Джулия, я исправлюсь, обещаю тебе! Послушай, по-ка я сидела здесь у окна, у меня родилась одна сказка.—?Про Куклу?—?Нет, на этот раз, о другом. Подойди к камину, по-смотри?— что стоит наверху?—?Часы.—?Вот о них я тебе расскажу, хочешь?Девочка довольно закивала головой и уселась рядыш-ком. Роксана откинулась в кресле, стала рассматривать роспись на потолке: облака, ангелы, райские кущи. ?Ка-кая глупость?,?— подумала она и начала свой рассказ.?Сегодня я расскажу тебе о старых часах?— вот они?— са-мые обыкновенные на вид. Деревянный корпус, метал-лические цепочки, круглый циферблат и две стрелки. Да, еще малюсенький ключик. Тик-так, тик-так, дзинь-бомм каждые полчаса, вот и вся их работа. По воскре-сеньям и перед праздником их нежно заведет ключиком и очистит от пыли ее рука, мягче которой не найти в мире. Удивительной красоты рука: пальцы унизанные колечками, тонкие запястья, кажется, тоньше не мог бы вылепить и самый талантливый скульптор. Да что гово-рить, разве можно сравнить эти руки с мертвым мрамо-ром! такие теплые, осторожные, они бережно гладят фланелью деревянные бока, так хорошо, что старческая боль целого века отступает. Милая хозяйка была у ча-сов. В этой же комнате, стояли на окнах герани, но та-кие были ленивые, что отказывались цвести, только зе-ленели и все. Уж как только не ухаживали за ними руки хозяйки, все впустую. Здесь всегда было так тихо, что только часы и нарушали эту тишину. И день за днем?— ?тик-так, дзинь-бомм?, пока…Вот тут и начинается сказка. Пока хозяйка не зажгла свечи на старом комоде и не нарушила тишину звуками музыки. Она весь вечер играла на клавесине и пела. Пе-ла тихо-тихо, но часы смогли разобрать все ноты: гру-стные, цветом ночных фиалок, нежные, цветом розовых лилий, пронзительные и высокие, словно пурпурные гвоздики и еще целая гамма удивительных звуков, цве-тов и запахов наполнила комнату. Часы так были потря-сены, что забыли звонить и, затаив дыхание, полушепо-том тик-такали.Что случилось? Это пришла Любовь и заполнила собою каждый уголок, весь воздух был пропитан ее ароматом и волшебством. Герани распустили вдруг шапки?— бе-лые, красные, розовые. Любовь смогла пробраться даже под толстый деревянный панцирь часов. ?Дзинь-бомм?,?— кричали часы… отчего так неспокойно внутри, как будто эти гири тянут нас вниз… ?дзинь-бомм?… отчего так тревожно, как будто механизм должен сейчас сло-маться… И он сломался. Девушка садилась на обитую бархатом тахту и смотрела в окно. Проходило КАКОЕ-ТО ВРЕМЯ…неизвестно какое! —?час, два, три?— часы этого уже не могли определить, механизм был испор-чен. Тонкие руки нервно теребили батистовый платок, перелистывали страницы книги, бросали ее на ковер, вертели цветные клубки шерсти, но так и не принима-лись вязать. Ждать… Часы раньше точно знали ЧЕГО?— прозвонить ?дзинь-бомм?, и КОГДА?— каждые полча-са. А теперь и время словно сбилось с шага: минута ста-ла длиться час, а час сравним с целым днем. Хозяйка с укоризной смотрела теперь на часы, как будто они были виноваты в том, что минуты так долго тянутся. А может быть и правда, все дело в них, старых часах?Я открою тебе секрет: конечно, это старые часы растя-гивали минуты, потому что знали, когда она дождется, время для нее вообще перестанет существовать, и часы будут забыты, а может быть, и вовсе отправятся к ан-тиквару. Ведь нет необходимости в часах, когда к тебе наконец-то пришло Счастье?.Джулия порывисто обняла Роксану, которая прятала нахлынувшие слезы. ?Злые они, эти часы. Заколдован-ные?,?— Вдруг сказала девочка. ?И верно, все дело в них, может нам от них избавиться???— Роксане стало легче от близости этого маленького чуткого сердечка. Она подмигнула Джулии, и через минуту старинные каминные часы были жестоко сброшены с балкона на землю.XЛуккезинаНикто не мог представить, какие отчаянные усилия дела-ла Роксана, чтобы сохранить близость с мужем, а тот, со своей стороны, занятый по горло своими бесконечными репетициями и салонами в королевском дворце, бывал с ней все реже. Он неизменно появлялся за поздним завтраком, редко участвовал в прогулках и играх с детьми. Роксана догадывалась, что в театре дела с ?Антигоном? идут не так просто, как ей представлялось, но он ни словом не обмолвился с ней о них.—?Неужели ты не можешь выкроить себе хоть чуточку свободного времени,?— вздохнув, сказала Роксана как-то утром, когда ей удалось наконец застать Карло в его музыкальной гостиной. Она сидела у него на коленях и ласково прижималась к нему. Он и в этот раз был занят партитурой, и Роксана поняла, что опять помешала сво-им приходом.—?Хочешь, я покажу тебе свой заветный уголок в парке: маленький источник, полуразрушенная Наяда и сплош-ные заросли миндаля? Пойдем туда вдвоем, только ты и я? —?продолжила она просящим голосом.Карло покачал головой и улыбнулся.—?Сегодня его величество затеял совет по поводу уст-ройства оперных театров по всей Испании, меня он про-сил обязательно быть. Так что я буду занят, наверное, на целый день.Роксана соскользнула с его колен и высвободилась из его объятий с необычайной резкостью, она встала перед ним, выпрямившись, глаза ее сверкали, лицо побледне-ло, и у нее было такое выражение, словно она сорвется и скажет ему что-то очень неприятное. Но в комнату вдруг вошел Пьетро, и девушка, опустив голову, не-слышно вздохнула и ушла.Однажды, когда Роксана сидела у себя в мастерской, в нее ворвалась Габриэлли.—?Пойдем, собирайся! —?командовала певица, доставая и набрасывая на подругу шаль. —?Я сейчас из театра. Все ушли, они остались вдвоем. Пойдем, убедишься сама!Несмотря на протесты, Габриэлли непостижимым обра-зом удалось уговорить Роксану. Она не выпускала дро-жащей руки девушки до самого театра, куда их достави-ла карета певицы. Вышли раньше, остаток пути проде-лали пешком, в театр вошли незамеченными. Непонят-но, что двигало тогда Роксаной, но она была полностью во власти Габриэлли. Хотела ли она увидеть то, о чем говорила Габриэлли? Наверное, нет. Но стараниями пе-вицы дело было сделано. Роксана, тяжело дыша, не столько от бега по театральным закоулкам, сколько от переживаний и страха, схватилась за пыльный занавес. Сердце у нее грозило выскочить из груди, ладони стали ледяными, когда она увидела то, о чем твердила Габри-элли.Они были вдвоем, никаких рабочих и ночных сторожей вокруг, Луккезина на сцене, освещенной парой ламп, Карло перед сценой, за клавесином. Певица не пела, а аккомпанист не играл. Они о чем-то весело разговари-вали, перебивая друг друга, а потом просто зашлись смехом. Луккезина принялась ходить по сцене, виляя шлейфом, и пропела какую-то фразу, но не всерьез, а играя. Карло смотрел на нее, продолжая смеяться, а по-том захлопал.Луккезина спустилась со сцены, не без помощи Карло, потом они вдвоем уселись за клавесин. Разобрать, о чем они говорили, было невозможно, но Роксана ясно виде-ла, как их пальцы встречаются на клавишах, как они склоняются над нотами, как касаются плечами друг друга, сидя на узкой скамье. Их лица оказывались так близко, когда Карло что-то говорил певице…Задыхаясь, Роксана, бросилась вон из театра. Только в карете сознание вернулось к ней, а Габриэлли сочувст-венно жала руки и обнимала за плечи.—?Ну, милая, согласись, лучше знать правду! Теперь мы знаем врага, и нам останется лишь разработать страте-гию войны с ним! Ты такая нежная, хрупкая, наивная, невинная, что я беру тебя под свое крыло! Он никуда от нас не денется, ты его законная жена, а вот этой Лукке-зине мы покажем ее место!Габриэлли доставила дрожащую девушку до дворца, но внутрь идти отказалась, сославшись на то, что Кафарэл-ли остался без присмотра. Роксана поднялась к себе, легла в постель и укрылась с головой шалью. Потеряв ощущение реальности всего происходящего, она искала причины и оправдания своему супругу, но не могла найти, как ни старалась. Лишь бередила сердечную ра-ну, вспоминая раз за разом, как на узкой скамейке бок о бок сидят двое, окруженные тусклым светом театраль-ных ламп. И сразу всплыли из памяти все его взгляды, обращенные к Луккезине, и ее восторженное лицо, ко-гда он обращался к ней. Даже дуэт и то они исполняли, хотя по схеме Метастазио его не должно было быть…Тереза, а именно так звали певицу, которой хитрая Габ-риэлли уготовила роль разлучницы, не виделась со сво-им покровителем Фаринелли уже более двух лет. По-знакомившиеся еще в Неаполе, где они пели в одной оперной постановке в театре ?Сан-Карло?, друзья и коллеги не могли наговориться, столько всего успело произойти за прошедшее время. Тереза вышла замуж, Карло женился, могли ли они подумать, что так обер-нется судьба.Сейчас Тереза с искренним интересом расспрашивала дорогого друга о его супруге.—?Дорогой Карло, расскажи мне о ней! Что? Как? Где вы познакомились? И как ей удалось тебя поймать в свои сети, ведь этого не могла сделать не одна блестя-щая женщина!—?Милая моя Луккезина, ей не составило меня, как ты выразилась, поймать. Она?— не женщина, а поистине прекрасное произведение искусства.—?Ты прав, она красива какой-то необычной красотой. Когда она тихо проходит по залам, останавливаясь у картин, мне кажется, что это неземное создание. Зна-ешь, у нее нет ничего от обычной девушки, у нее все наоборот, и все ее качества, которые наши интриганки уже посчитали недостатками, делают ее столь необык-новенной и притягательной для взгляда.—?И чем она тебе показалась привлекательной? —?улыбнулся Карло.—?Ее невозможно не заметить. В любом обществе все взгляды невольно обращаются к ней. В отличие от на-ших красавиц с полными белыми плечами, она кажется худой, но на самом деле она стройна и красива, как ки-парис, ее волосы?— гладкие и блестящие, хочется про-вести по ним рукой, но ведь это не по моде, все дамы носят кудри,?— рассмеялась Тереза,?— а ее наряды… я заметила, как королева завистливо рассматривает ее платья…—?Она сама придумывает их, а шьет у одной модистки, к которой относится, как к своей коллеге и подруге.—?Ведь и ее занятие?— художница…—?Художник,?— поправил Карло.—?Извини, это так важно?—?Это очень важно. Когда-то я сам имел неосторож-ность произнести это обидное для нее слово ?художни-ца?. Сейчас я уже понимаю, что есть художники и по-эты, к ним относится и моя Роксана. Она любит музыку, живопись. Она рисует на бумаге, на холстах, на досках, на стенах. Все прекрасное вызывает в ней благоговение. Во всем, что она видит, она ценит прежде всего красоту?— чарующий ли это пейзаж, замечательная картина, породистая лошадь или старинный клавесин. Она сама создает прекрасное, и это у нее врожденное. Хотя она училась у лучших преподавателей живописи, у старого Матейко, представляешь? У нас есть небольшое несчастье?— Роксана не помнит своей семьи. Ее растила простая крестьянка, а воспитывал польский пан. Но недавно ей удалось вспомнить родной дом, на стенах которого были родовые гербы, я уверен, что в ее жилах течет голубая кровь, я не встречал человека более благород-ного, чем она. Она обладает замечательным свойством характера: все, что на земле, под землей и на небе, радует ее и украшает ее жизнь: цветок ли розы, живописные стада белых коз на горных склонах, высокая трава вдоль дороги. А с каким почти чувственным наслаждением она подставляет шею и руки лучам южного солнца! Она?— душа красоты, восхитительное создание.—?А ты нас так и не познакомил,?— Тереза шутливо стукнула Карло своим веером.—?У нее сейчас не легкое время, Тереза, и эта ее дружба с Габриэлли… мне кажется, добром это не кончится.—?Ох, не будем о ней! —?воскликнула певица. —?Мне хватает ее на репетициях. Вернемся к Роксане. Итак, я сделала вывод, что она поразила тебя своей непохоже-стью на всех остальных.—?Это было бы слишком просто, Тереза. И ты знаешь, что более всего на свете я ценю внутренние качества человека, а не его внешность. Хотя, сознаюсь, ее удиви-тельная фигурка в ложе однажды случайно замеченная, уже не отпускала меня. Повторю, что это необыкновен-ная девушка, каких я еще не встречал. Верность, чест-ность, прямота, надежность и верность?— ее главные ка-чества, а еще смелость и обаяние. Все ее любят, я не знаю, есть ли у нее на свете хоть один враг…—?Разве только какие-нибудь женщины-хищницы, ко-торые завидуют, что у нее такой муж,?— добавила Тере-за.Карло смутился и перевернул ноты, заставив певицу вернуться к разучиванию сложной партитуры…Голова разболелась так сильно, что Роксана вынуждена была встать с постели и выйти на балкон. Перед ее гла-зами чернел королевский дворец, мрачная громада, на-водящая тоску. Свежий воздух не принес никакого об-легчения, и девушка стояла, опершись на перила до-вольно долго, пока ее не вывел из оцепенения стук ко-пыт. Подъехала карета, лакей подбежал, распахнул дверцу, показался Карло. На черном фоне ночи его бе-лая рубашка казалась ослепительно ярким пятном.Он не торопясь дошел до парадного входа, не замечая направленного на него пристального взгляда. Роксана подумала, что если он почувствует ее взгляд, то она простит все, побежит ему навстречу и скажет, что лю-бит. Но Карло скрылся в дверях, так и не подняв головы.Теперь для Роксаны было невозможно, просто взять и закрыть на все глаза.—?Где ты был, Карло?—?Ты знаешь,?— он обреченно опустился в кресло и приготовился выслушивать обвинения.—?Расскажи мне о ней.—?О ком?Роксана молча смотрела в его глаза, казавшиеся сейчас издевательски насмешливыми.—?О Луккезине. Она очень талантливая певица?—?Очень.—?Настолько талантливая, что не может разучить свою партию вот уже которую неделю. Или ты плохой учи-тель?Карло поднялся и подошел к девушке, попытался взять ее руки, но она вырвалась и отпрянула, как ужаленная.—?Я требую, расскажи мне.—?Давай я принесу тебе завтра из театра ее биографию, там у директора в кабинете на каждого есть папка. Тебя только она интересует?—?Карло, я тебя сейчас ударю,?— пообещала Роксана, и весь ее вид говорил о том, что она может это сделать.Если бы он сейчас сказал ей то, что она хотела услы-шать: что это глупая ревность, что кроме нее никого на свете нет прекрасней и дороже, но Карло вернулся на свое место и хранил молчание.?Господи, какое-то безумие, а не жизнь,?— несчастная девушка сжимала угол подушки, и повторяла вновь и вновь,?— что делать? Что теперь делать?!? Роксана ут-кнулась в подушку лицом, плечи ее сжались, а тело скорчилось от охватившего его горя, такого неутешного и отчаянного, что какая-то часть ее души словно отде-лилась и взирала на нее с ужасом. Невозможно было подавить это чувство. Она плакала и стонала, как от бо-ли. Они с Карло были как мотылек и яркий, обжигаю-щий свет. Она, как мотылек, а он?— свет, наполняющий весь ее мир ярким, опаляющим огнем. Он не знает, как отчаянно она бьется о стены, ограждающие его, он не может и представить глубину и силу ее желания сжечь себя ради него. Борясь с этим чувством, она сжимала зубы и отчаянно плакала.Наутро она поспешила к Метастазио, вынудила его дать ответ, правда ли они знакомы, Карло и Луккезина. Пьетро замялся, долго соображал, что, зачем и как ему ответить. И по его поведению и нерешительности, Рок-сана поняла, что он что-то скрывает. Тут девушка вце-пилась в поэта, и он признался: ?Да, они знакомы давно. Карло опекал ее, учил пению. Ну и что, что сам был молодой совсем, зато талантливый! Они участвовали в нескольких спектаклях вместе. Потом ее пригласили в Лондон, сам Гендель. Она уехала??— ?Пьетро, ты выбросил из рассказа целый кусок. Перед тем, как она уехала, Карло написал пьесу, а ты стихи???— ?Откуда ты знаешь?!??— выдал себя поэт.Итак, для Роксаны все было ясно. Габриэлли нисколько не врала! Первым желанием было собрать вещи, забрать Джулию и уехать. Роксана даже с твердым намерением осуществить это, вошла в спальню, открыла тяжелые дверцы гардероба, но лишь ее пальцы коснулись до-рожного платья, она как будто опомнилась. Темная ткань обожгла руку. ?Что я делаю? —?подумала девуш-ка, отступая на несколько шагов назад от шкафа,?— бе-жать? Однажды я уже сбежала. Это предательство. Нет, неужели я способна на предательство? Это невозможно! Надо идти до конца. Ведь это ты,?— говорила она себе,?— ты, а не кто-то другой, причина всех несчастий. Из-за тебя он здесь. Значит терпи. Кто ты против него? Жалкая художница. Ты уже сделала свой выбор, променяв свободу на эти золоченые клетки. Чтобы быть с ним?.И Роксана опустила руки, перестав думать о возможно-сти уехать домой. Каждый день был похож на преды-дущий и на последующий: она видела из своего окна, как Карло уходил, а поздней ночью видела, как он вхо-дил в дом, некоторое время она продолжала ждать его, а потом в слезах ложилась в постель.Дворец наводнили гости. Среди них были певцы, музы-канты и всякая театральная публика, а также компания молодых девушек, поклонниц Фаринелли, так что все комнаты и коридоры дворца битком были набиты посе-тителями, а внутренний двор многочисленными экипа-жами.Напрасно Карло старался так распределить свое время, чтобы быть свободным на случай, если Роксана пред-ложит прогулку. Он заметил, что она теперь всячески избегает поцелуя. Утром он, отложив все нотные листы в сторону, сидел и ждал ее обычного утреннего визита. Каким чарующим теперь казалось ее обычное: ?Доброе утро, amato!? и ее фигурка в легком платье, когда она усаживалась к нему на колени. Ему вспомнилось, что он часто сокращал этот и без того короткий визит, давая ей понять даже в минуту ласки, что он очень занят, тогда на ее лицо набегала тень печали и она ускользала из комнаты. Но теперь по утрам она не приходила.Роксана который день не находила себе места, она была недовольна, ее раздирали противоречивые чувства: с одной стороны она была уверена, что Карло попал на-конец в свой круг и должен быть счастлив, с другой, ей хотелось видеть его рядом и бывать с ним чаще наеди-не. А между тем он бывал в ее обществе куда реже, чем в первые дни приезда.Луккезина не отходила от него все время пребывания во дворце. Из-за этого Роксана стала посещать музыкаль-ные вечера и с мрачным настроением наблюдать, как они репетируют и слушать их дуэты. Они забывали о ее присутствии, поглощенные и захваченные своей стра-стью к музыке, а в краткие минуты отдыха болтали и смеялись, как давние друзья. Роксане было ясно, певица была пылко влюблена в Фаринелли, но ее больно заде-вали взгляды, полные восторга, которые он иногда да-рил Луккезине, после особенно удачного исполнения какой-нибудь арии. Напрасно Роксана убеждала себя, что это с его стороны простое восхищение мастерством певицы. Роксана была истинной женщиной, и эта странная дружба причиняла ей столь сильную боль, что в конце концов она вынуждена была уходить из комнаты.За столом Карло всегда сидел подле Луккезины, и не-пременным атрибутом любого вечера становились их дуэты. Габриэлли сочувственно пожимала пальцы своей подруги, скрывая этот дружеский жест под скатертью. Они и правда прекрасно смотрелись вместе, черноволо-сый Карло и белокурая Луккезина. Его голос звучал особенно страстно, когда ему вторил теплый и плени-тельный голос свежей и румяной певицы. ?Божествен-но! —?восклицали все присутствующие. —?Браво!?Однажды, вытерпев как мучительную пытку, очередной ?салон?, Роксана незаметно выскользнула из гостиной и бросилась вон из дворца. Она пробежала по аллее в самую глубину парка, туда, где в уединении журчал ис-точник, роняя свои воды на дно глубокого бассейна с хрустальной водой. Упав грудью на шершавый камен-ный бортик, она, стянув с руки перчатку, набрала в ла-донь воды и приложила ее к пылающему лицу. Под журчание воды и шум тесно сплетенных ветвей деревь-ев, она потеряла ощущение времени и пространства. Напротив нее печально склоняла головку прелестная статуя, из разбитого кувшина которой ниспадал водо-пад. Тесно сплетенные ветви старинных вековых де-ревьев образовали особый мирок, со всех сторон окру-женный живыми стенами.Если бы Роксана знала, что Карло все замечает, быть может, ее мучения показались бы ей смешным недора-зумением! Он видел и ее недовольство, и плохое на-строение, и покрасневшие глаза, и тем более мгновения, когда она старалась тихонько уйти. Но он не мог распо-знать истинной причины ее поступков и слов. То ему казалось, что девушке неинтересна вся его нынешняя жизнь, его занятие, которому он отдавался, как умел, целиком и полностью, до последнего вздоха, и тогда он обижался и сердился на нее- то ему становилось жаль ее, хотелось подойти, прижать к сердцу, но она пресекала все попытки примирения. Гневные, уничтожающие взгляды, которые она бросала на королеву, на Луккезину, на всех незнакомых людей?— это было так не похоже на прежнюю добрую, нежную и гостеприимную хозяйку белой виллы. Карло было не легче, ведь ему приходилось выходить на королевскую сцену, хорошо еще, что роль царевича Деметрия как нельзя лучше отвечала его нынешнему состоянию.Оставив шумное общество с разговорами, смехом и звоном бокалов, Карло вышел на улицу. Холодный воз-дух охватил его, проникая под тонкий красивый камзол. Вечерние сумерки спустились на парк и струились по дорожкам. Не думая куда, не зная зачем, он пошел по одной из них, низко опустив голову. Выйдя на место, где перекрещивалось несколько тропинок, он растерял-ся, как будто вспомнив что-то.Он узнал дорожку, которая вела к самому любимому родничку Роксаны, и выбрал ее. Пройдя по ней с деся-ток шагов, Карло оказался в том самом уединенном уголке с фонтаном. Она была здесь.—?Роксана!Она вздрогнула и напряглась от звука имени?— так хо-лодно прозвучало оно сейчас. Карло почти никогда раньше так ее не называл. ?Cara?, ?коломбина?, ?го-лубка? отзывались в ее сердце теплой волной, но здесь, в Испании она все чаще слышала свое имя.Девушка не сменила позы, она все также полулежала, опершись грудью на парапет бассейна. Ее рука была погружена в воду. Карло подумал, что она похожа на одно из тех безжизненных изваяний, которым наполнен ?Партер?. Ее поза казалась изысканной выдумкой гени-ального скульптора: словно сброшенная ветром статуя, склонившаяся над родником, в водах которого тихо плавали рыбки. Гладь воды перерезала пополам ее тон-чайшую руку, опущенную в бассейн, столь неподвиж-ную, что рыбки принимали ее за мраморную руку ста-туи и бесстрашно касались ее своими губами.Прислонившись спиной к покрытой мхом старинной каменной стене, Карло спросил глухим голосом:—?Что у тебя случилось?Роксана повернув голову, пронзительно посмотрела в его глаза. И в ее душе что-то шевельнулось, лишь толь-ко взгляд ее скользнул по бледному и печальному лицу супруга. Девушка как будто ожила, и, вынув руку из во-ды, поднялась, прямая и гордая.—?С чего ты взял, что у меня что-то случилось? —?про-изнесла она с вызовом.—?У тебя было такое лицо… ты вдруг ушла, я подумал, быть может, тебе стало плохо.—?Нет, мне не плохо. А ушла я потому, что ненавижу эти сборища, мне душно среди этих людей. Ты заметил мое отсутствие? Удивительно.Было заметно, что она играет какую-то чужую для нее роль, в этой манере говорить, в этой походке и этих жестах не было ничего от прежней нежной и хрупкой художницы. Лишь на самом донышке ее глаз, там, где блестели невыплаканные слезы, теплилось что-то зна-комое и родное. Карло вздохнул и коснулся ее обна-женной руки. Без перчатки она была настолько откро-венно нагой и беззащитной, что противиться охватив-шему его страстному желанию целовать каждый дюйм ее прохладной кожи, было невозможно. У нее закружи-лась голова и, чтобы не упасть, Роксана припала к его груди:—?Карло, я как во сне, какой-то морок держит меня в своих лапах. Зачем ты здесь? Уйди, будет лучше, если ты оставишь меня и вернешься.Он не обращал внимания на ее слабые попытки освобо-диться и требовал ответа: ?Расскажи мне, расскажи, что мучает тебя. Ты думаешь, что я не вижу, но ты не уме-ешь скрывать свои чувства! Посмотри на меня!?. Карло приподнял ее лицо, и увидел глаза, полные страха и пе-реживаний. Волна безумной нежности перехватила ды-хание так, что он смог лишь прошептать: ?Скажи мне?— что?!?.Как же долго она смотрела, молчаливо и не отводя взгляда своих грустных глаз. И тогда Карло привлек ее к себе, прижал к груди, в которой медленно и тяжело, через раз, билось его сердце. ?Луккезина?,?— вдруг произнесли ее губы.Карло замер, а потом отступил на шаг, продолжая креп-ко держать ее за плечи. Роксана опустила голову и за-крыла лицо ладонями, щеки ее пылали:—?Это из-за Луккезины.—?Причем тут она? —?не понимал Карло.Тогда Роксана набралась мужества и выпалила:?— Я знаю, что она твоя любовница.Минуту он удивленно молчал, потом произнес:—?Что ты говоришь, это неправда!—?Я знаю, что вы давно знакомы, и про посвященную ей пьесу мне Пьетро рассказал, и что ты пригласил ее на роль в опере.Признаться, что она была в театре и видела их там вдво-ем, Роксана постыдилась, Габриэлли она тоже не стала упоминать, чтобы не навлечь на нее неприятности.—?Любимая, посмотри на меня, я тебе никогда не лгал, почему ты мне не веришь?—?Потому что я все вижу.—?Ты как всегда видишь то, что хочешь видеть! Мета-стазио?— поэт, сочинитель! Мало ли какие пьесы мы писали, что за чепуха, Роксана? Луккезина?— певица, конечно, я знаю ее давно, и она достойна играть в этом спектакле, так отчего же ее не пригласить? Она попро-сила меня помочь, неужели я могу отказать?Роксана отвернулась, услышав эти слова. Карло попы-тался было вновь привлечь ее к себе, но она оттолкнула его.—?Это все слова, Карло, а истина в том, что ты каждый вечер проводишь с ней, а я, не смыкая глаз, жду тебя вот уже которую ночь.Возразить было нечего. Карло смотрел, как растворяет-ся ее силуэт вдалеке темной аллеи. Он не стал оправды-ваться, потому что сейчас это было бессмысленно. Как глупо кто-то разрушал их жизнь. Это было ясно сразу, как только появилась эта странная дружба с Габриэлли. Карло не препятствовал ей, надеясь, что, в конце кон-цов, Роксана разберется сама, ведь у нее была такая чуткая душа, раньше распознать фальшь ей не составля-ло труда.Карло понимал, что в театре идет война. С одной сторо-ны?— Кафарэлли и Габриэлли, называющие его за глаза ?ничтожеством?, с другой стороны?— он и Луккезина. И если раньше в этой войне оружием был голос, то теперь стали играть не по правилам. Габриэлли выбрала вер-ный ход, поселив раздор между ним и Роксаной. Вот уже которую репетицию, Фаринелли не может взять ни одной ноты, не может верно пропеть ни одной фразы. Голос его стал безжизненным и глухим. Если так пойдет и дальше, то эта парочка легко добьется своего?— Фаринелли будет уничтожен, унижен и растоптан, а вместе с ним и все его покровители, испанский двор. Понимая это, Карло все же не мог ничего поделать с собой. Увы, без Роксаны не было его голоса, а ее не было рядом с ним.XIПрогулкаКуда делся дружеский кружок, в котором было так тепло и весело когда-то? Роксана замкнулась в своем мирке, в своей студии, и почти не выходила оттуда. Пьетро пе-чально вздыхал и делал страдальческие глаза, говоря, что с женщинами всегда одни неприятности. Искать поддержки от такого друга было бессмысленно. Из близких друзей оставался лишь художник Амигони. Карло не хотел посвящать его в свои проблемы, по од-ной весомой причине: Луккезина была женой Якобо.Да, абсурдная ситуация, еще большую странность ей придавало то, что Роксана, не знала этого. Амигони не был посвящен в эту историю, да и Луккезина вряд ли догадывалась, что является яблоком раздора для Карло и Роксаны.Они продолжали общаться, художники были связаны общими заказами и профессиональными интересами. На что можно было надеяться Карло? Он просто ждал, когда проблема разрешится сама собой, ждал того дня, когда любимая разберется в своих чувствах, поймет, наконец, что Габриэлли сплела эту интригу, и что все станет, как прежде.Но вот, с чем не мог примириться Карло, это с нежела-нием Роксаны вливаться в новую жизнь. Ее неприятие всего и всех вокруг по-настоящему делали жизнь во дворце невыносимой. Но разве не сама она твердила раньше, что надо вернуться на сцену, что она хочет, чтобы Фаринелли пел? И вот, когда наступает самая сложная пора репетиций, подготовки к опере, вместо поддержки?— сцены ревности, истерики, обиды.А ее отношение к покровителям? Карло с величайшим уважением относился ко всем друзьям, будь то простые скрипачи или монаршие особы. Конечно, об этом он думал еще дома, о том, что Роксана никогда не сможет прижиться при дворе, свыкнуться с жизнью света. Но ведь она как-то справлялась в Венеции! И у нее был по-кровитель граф Альбертино… ?И ты бесился от ревно-сти?,?— сказал себе Карло, вспомнив свою бессонную ночь, проведенную на каналах, после которой он забо-лел.В общем, Карло не видел выхода. Да и бороться он не особо умел. Вот и тогда, два года назад, здесь в Испа-нии, он молча страдал, умирал от тоски, но ничего не сделал для того, чтобы найти и вернуть любимую. Но ведь бывают ситуации, когда нельзя вот так просто ждать, что проблема решится сама.Перебрав все возможные решения, он выбрал самое простое: отказался от очередной репетиции, и попросил Амигони организовать прогулку по паркам. С утра по-года была просто прекрасной: солнце светило, согревая и поднимая настроение, птицы щебетали во всех кустах, на раскинувшемся синим ковром небе плыли сказочные огромные белые облака.Чашка кофе, принесенная в спальню, поцелуй?— так ма-ло нужно было, чтобы растопить сердце художницы. А когда она узнала, что ее Карло готов провести с ней це-лый день, казалось, все обиды были забыты.Вокруг удобной мощеной камнем дорожки по обе сто-роны раскинулся настоящий лес. На дорожке стояла прогулочная коляска, запряженная красивыми лошад-ками. Роксана держала за руку своего мужа, синьор Амигони в пыльном сером берете был готов рассказы-вать многочисленные истории парков Аранхуэса.?Вы знаете, синьора, что Аранхуэс называют родиной земляники? Летом аромат ее наполняет здесь все во-круг! Мы с вами доберемся и до реки Тахо, поедем туда, где раньше находились великолепные охотничьи угодья. А пока посмотрите направо, отсюда прекрасно просматривается королевский дворец. Вы видели его и внутри и снаружи, так вот работами по его строительст-ву руководил архитектор Хуан Баутиста де Толедо, а после смерти мастера дело продолжил учившийся у не-го Хуан де Эррера. Завершенный дворец имел мало об-щего с первоначальным проектом, но наш дворец зна-чит для Испании то же, что и Версаль для Франции.По распоряжению короля Филиппа Пятого архитектор Педро Кардо Идрого спроектировал новый барочный дворец, который сменил собой предыдущий. Но работы продолжались и потом, в присутствии нашего уважае-мого синьора Фаринелли. Здание расширили, достроили крылья и огородили внутренний двор. Итальянская культура насквозь проникла в искусство и быт Испании: и в этих работах принимали участие итальянские архитекторы Джакомо Бонавиа и Франсиско Сабатини. Первый из них оформил торцевую часть дворца и создал по всему периметру крыши балюстраду, а Франсиско Сабатини построил боковой флигель в стиле барокко.Парк, в который мы вступили, он и вправду напоминает лес, появился в Аранхуэсе в середине шестнадцатого века, император Карл Пятый приказал привезти вязы и другие деревья из самой Англии. А при синьоре Фари-нелли итальянский инженер и ландшафтный архитектор Козимо Лотти создал садово-парковый комплекс с бассейном, фонтанами, цветочными клумбами, изображающими мифологических героев скульптурами?.Парки поразили художницу своей грандиозностью. Сад Принца, неимоверный по площади, вынудил компанию продолжить свое путешествие уже в экипаже. Пешком увидеть все это великолепие было невозможно: Китай-ский и охотничий павильоны, Дом моряка, Дом кресть-янина- фонтаны, периодически появляющаяся в пейзаже река, обводные каналы, роскошные аллеи, разгуливающие павлины?— все это вызвало у Роксаны восторг.—?Глядя на эти пейзажи, понимаешь, что вокруг тебя сплошная красота и гармония,?— воскликнула девушка, оглядываясь вокруг, и сжимая в своей ладони пальцы возлюбленного. —?О, Карло, ты только посмотри, сколько всего мне надо будет написать! Как же пре-красна жизнь и возможность время от времени насла-диться такими изысками! Великолепный ландшафт, чу-десные фонтаны, огромные клумбы, скульптуры, разве это может не понравиться? А каналы, с перекинутыми через них мостиками, а декоративные вазы, а статуи, а Тахо?— все это создает радующую душу картину!Коляска остановилась у одного из обводных каналов, и девушка ловко спрыгнула с нее и подбежала к парапету, свесившись с моста, она посмотрела в зеленовато?— мут-ные воды реки, и изумилась кишащему изобилию пла-вающих рыбок.С огромным удивлением Роксана узнала, что углу, как ей казалось, уже исхоженного, ?Партера? расположен маленький сад статуй с мраморными бюстами римских императоров.Павлины разгуливали на воле по ухоженной лужайке под сбросившими сейчас листву деревьями. Вдаль ве-ла бесконечная аллея, по которой так и манило прока-титься верхом. Территория ?Партера? ограничивалась каналом с перекинутыми мостиками к островному саду.—?Эти парки дают прохладу в летний зной, и здесь можно неплохо отдохнуть, а вам, синьора, поработать,?— Амигони успевал и рассказывать о достопримеча-тельностях, и править парой лошадок, время от времени останавливая экипаж в самым красивых местах. Хотя, по правде сказать, все вокруг было настолько красиво, что выделить что-то одно было невозможно.—?Что касается непосредственно ?Партера?, то он был создан по указанию Филиппа французским инженером Этьеном Маршаном по образцу и подобию дворцовых парков во Франции.—?Ну конечно! —?воскликнула Роксана,?— я так и по-думала, что его планировал француз, значит, я угадала.—?Еще бы ты не угадала,?— поддразнил Карло, и пояс-нил Амигони,?— она объездила всю Европу, знает всех художников и архитекторов, прекрасно разбирается во всех архитектурных стилях, вот лишь Версаль обошла своим вниманием.Роксана стукнула супруга веером:?— Ничего, у меня все еще впереди! Вот вам и повод, синьор Фаринелли, под-писать контракт в Париже.—?Ну уж нет, уши французов не созданы для итальян-ской музыки,?— и это было совершеннейшей правдой.Парк ?Остров? был отделен от северной стены дворца широким и неглубоким каналом с искусственным водо-падом, именуемым ?Кастаньетами?. Вода падала с не-большой высоты, и ее шум действительно напоминал стук кастаньет.—??Остров? очень старый парк,?— продолжил Амиго-ни. —?Его основали еще в конце шестнадцатого века. Многие растения привезли тогда из Франции и Фланд-рии, из Андалузии и Валенсии. Парк полностью окру-жен водой. Попасть в него можно лишь по нескольким мостикам.Путешественники вынуждены были покинуть коляску и продолжить свой путь пешком. Очень интересно было наблюдать за рекой, которая здесь образовала Jard-n de la Isla?— парк на острове.—?Какого необыкновенно красивого цвета река,?— Рок-сана наклонялась над водой с мостика, река была то ровная как зеркало, то падала водопадом, свирепо брыз-гаясь во все стороны.—?В далекие времена здесь была создана система фон-танов, вода поступала по свинцовым трубам из специ-ального резервуара. Самые знаменитые фонтаны?— ?Геркулес?, ?Аполлон? и ?Венера?. А фонтан ?Нептун? украшают статуи, которые привез из Италии великий Веласкес. Эти работы предназначались для королевского дворца в Мадриде, но впоследствии оказались в Аранхуэсе. Фонтаны расположились в основном на главной аллее. А сам парк был разделен на строгие прямоугольники. Здесь смешалось несколько стилей. От арабов заимствована, к примеру, мода на многочисленные небольшие водоемы и фонтанчики, много взято от парковых традиций итальянцев и фламандцев. Ну, и открою небольшую тайну: именно перед приездом синьора Фаринелли были расчищены все сады и Большой пруд.—?Синьор Якобо, вы серьезно? А до его приезда здесь паслись коровы?—?Роксана, перестань,?— укорил развеселившуюся де-вушку Карло.—?Нет, что вы, синьора, мне понятен ваш смех, но я по-ясню, видите ли, королева Барбара очень любит всяче-ские увеселения на открытом воздухе, даже коронация Фердинанда проходила в одном из парков. Так вот, их величества надеются на то, что с наступлением теплой погоды, все театральные представления с участием синьора Фаринелли переместятся в парк, а летом во-зобновятся катания и пение серенад на судах по реке и каналам…—?Что? —?улыбку с лица Роксаны, как будто стерли,?— Карло, что они собираются возобновить?!Девушка остановилась посреди шума фонтанов, застыв, подобно этим статуям. Значило ли это, что король с ко-ролевой и не собирались отпускать Фаринелли?! Они строили уже планы на лето, неужели и он был посвящен в эти планы и ни словом не обмолвился о них!—?Пойдем, cara, не заставляй синьора Амигони ждать.—?Никуда я не пойду, пока мне не объяснят, что проис-ходит! Карло, когда наступит тепло, неужели мы не по-едем домой?!—?Давай поговорим об этом после.—?Я не стану с тобой разговаривать ни после, никогда! Ты что, обманывал меня все это время? Ты даже и не собирался возвращаться домой в Италию? Сколько мы должны тут жить?— год, два, а то и десять, покуда не сменится король?Да… такая невинная прогулка совершенно неожиданно закончилась очередной ссорой. Похоже, что на этот раз и поцелуев было бы недостаточно для примирения. Ус-лышав последние слова, Карло побледнел, и жестко схватил за руку свою строптивую супругу. Со своим свободолюбивым характером она иногда не признавала никакой власти, скорее всего в этом и крылась истинная причина выбора ее пути: лишь художник счастлив в своей свободе, принадлежит сам себе, сам выбирает маршруты путешествий и места для жизни.Так было и у Роксаны, пока она не приняла на себя но-вую роль. Конечно, эта роль была сложна и для нее, и для Карло, они оба были не готовы ко многим трудно-стям. Но почему их настолько обострила Испания, знает лишь бог. Почти силой усадив девушку в экипаж, Карло, мрачнее тучи, попросил друга поворачивать домой. И возвращаясь через сад с романтичным названием ?Принц?, никто уже не восторгался возникающими на пути достопримечательностями, среди прочих, церковью Святого Антония?— королевской капеллой, в которой служил Доменико Скарлатти.Весь путь до дворца проделали молча, Роксана отверну-лась, чтобы и краем глаза не видеть сидевшего рядом и все еще цепко державшего ее руку Карло. Со стороны казалось вполне обычным, что муж держит за руку свою любимую жену, пусть и после ссоры, но это лишь со стороны такого наблюдателя, как Амигони, невольно ставшего свидетелем нехорошей сцены. Роксана же ти-хо пыталась вырваться, но тщетно, Карло не собирался спускать ей обиду, нанесенную любезной монаршей семье. То, что она произнесла вслух, можно было расце-нивать, как государственную измену. Хорошо, что ря-дом был близкий друг, не способный на предательство.—?Ты понимаешь, что ты говоришь?! Ты же не ребенок, да и ребенку никогда не придет в голову отсчитывать годы правления монарха! —?Карло дал волю своему гневу только тогда, когда притащил девушку в ее спальню и плотно закрыл двери.—?Да, я сказала глупость, сознаюсь, но ты сам виноват!—?Глупость?! Эти слова мог произнести вслух лишь безумец. Я не понимаю, что на тебя нашло? Я надеялся, что эта прогулка, что устроил Якобо, даст нам возмож-ность приятно провести время, побыть наконец вдвоем, зачем ты все испортила?! Король с королевой настолько расположены и настолько любят меня и тебя, здесь про-делали такую работу, ты представляешь? Этот дворец, что они выстроили для нас, эти сады и парки, фонтаны, которые не выключают поздней осенью, ради того, что-бы мы могли видеть вокруг красоту… Это, по меньшей мере, неблагодарно смеяться над ними.—?Я не хотела смеяться над их величествами, и ты это знаешь.—?Мне кажется, что я не знаю. Дома ты была ограждена от другого мира границами нашей усадьбы, вокруг тебя были лишь несколько близких человек. И все было прекрасно. Как только мы попали в мир, я перестал узнавать тебя. Я вижу свою художницу, красивую девушку, но внутри ее кто-то совершенно чужой.Роксана чувствовала, как пылает ее лицо. Самое обид-ное было в том, что она понимала?— Карло прав. Искать оправдания не хотелось, стыд разъедал ее изнутри. И она молчала, со страхом думая, что вот так, наверное, и приходит конец любых отношений.Но она любила его все так же, как и раньше. Просто по неясным причинам с ее губ срывались не те слова, и по-ступки она совершала, руководствуясь какими-то лож-ными причинами. И все это было невероятно сложно понять, а тем более исправить.—?Ты так и не ответил: ты собирался вернуться домой будущим летом?—?А ты, как думаешь? —?Карло устало опустился на стул.—?Раньше я верила тебе.—?А теперь, что изменилось?—?Не знаю.—?Мне больно это слышать. Что ж… больше сказать мне нечего.Когда он взялся за ручку двери, Роксана, сбросив с себя оцепенение, вскочила:?— А мне есть что!Карло остановился и поглядел на нее:?— Я слушаю.Но взгляд его был таким холодным и отстраненным, что девушка, опустив глаза, молча покачала головой. Карло помедлил, ожидая от нее чего-то, но, не дождавшись, решительно вышел из комнаты.XIIРоковая поездкаОставшись одна, Роксана подумала, что вот и произошло самое страшное. То, чего уже нельзя исправить, а если и исправишь, то неминуемо останется след. И невероят-нее всего было то, что все произошло само собой, про-тив воли и желания невольных участников этой драмы. Словно по велению злого рока. Роксане до невозможно-сти захотелось с кем-то поделиться, но ни одного друга у нее не было.Из всех немыслимых в окружении людей: поэтов, свя-щенников или художников, на ум пришел лишь Риккар-до. Вот уже около месяца они здесь, в Испании, и за все это время ни единого раза Карло не обмолвился о брате. Необъяснимо, непонятно, неприятно было его равно-душное отношение ко всему, что не касалось оперы и королевской семьи, к которой он относился с благого-вейным трепетом.Совсем не так все представлялось художнице, когда она мечтала о возвращении Фаринелли на сцену. Она и по-думать не могла, насколько это возвращение изменит того человека, что делил с ней счастливые дни дома в Италии.А теперь Карло говорил, что не узнает ее. Но ведь нико-гда для него не было тайной, что ни светских приемов, ни поклонов господам она не потерпит. Навязанная дружба тоже не для нее. Приказывать своему сердцу уважать и любить кого-то потому, что этот кто-то ко-роль для девушки было просто смешно!?Не обычный король,?— сказал вдруг внутренний голос,?— а сын несчастного, уже почившего человека, который испытывает безмерную благодарность к тому, кого ты любишь. Так отчего ты упрямишься, отчего не хочешь открыть свое сердце???Мое сердце… Оно и правда замкнулось для всех, толь-ко девочка, выводящая безупречные линии, имеет к не-му доступ. А остальные???— Роксана спрашивала свое сердце, но оно молчало.Девушка подошла к окну, черное небо, пустынная пло-щадь внизу, напротив королевский дворец, ни единого огонька, ни свечи, ни фонарика?— скорбный монастырь или тюрьма. Шум фонтанов на ?Острове? отдавал тре-вожным гулом.Уехать. Да, Роксана обдумывала этот вариант. Просто уехать, и все будет, как прежде. Но будет ли? Она пред-ставила себя вот так же, одиноко стоящей у окна, шум моря, такой же тревожный, как здешние фонтаны. И Карло, который все так же будет сидеть в ярко осве-щенной гостиной и разговаривать с королем, только да-леко от нее.Почему он спокоен? Он поразительно спокоен в этой Испании. Или это равнодушие? Его она то и дело под-мечала в словах и поступках супруга. И вновь мысли вернулись к Риккардо. Девушка реши-лась. Она достала чистый лист бумаги и свечу.Карло вернулся из театра, в котором провел весь оста-ток этого несчастливого дня, не ставшего однако счаст-ливее и в театре, и сразу же прошел в свои покои, нико-го не встретив на пути, была уже глубокая ночь. То са-мое время, когда и ночные птицы в саду не кричат, ко-гда рождаются и умирают люди, когда происходят са-мые страшные преступления, когда человек более не принадлежит свету, а из всех щелей так и кажется, вы-ползает всякая нечисть.Дворец словно вымер. Свечи на лестнице и в коридорах догорали, и их восковые остатки чадили, наполняя все вокруг приторным дымом. Не ожидая никого увидеть, Карло прошел к себе, открыл дверь и, сняв камзол, бро-сил его в кресло. Потом, чувствуя, что уже не заснет до рассвета, он подошел к столу и зажег свечу. Страшный предрассветный морок от маленького огонька развеялся. И лишь теперь, когда по стенам запрыгали причудливые тени, он почувствовал, что не один.Чего-то испугавшись, он обернулся и увидел Роксану, спящую в кресле, и ее неудобная поза говорила, что де-вушка уснула здесь случайно. Она была одета точно так же, как и на злополучной прогулке, или вернее, она еще не переодевалась. Подложив под голову свою худень-кую руку, в другой она сжимала у груди какой-то лис-ток. Карло постоял над ней, не понимая, что могло при-вести ее сюда в такой час. Мерно тикали часы и трещала свечка. Вряд ли сейчас человек мог пробудиться от взгляда, и Карло осторожно дотронулся до краешка ее платья.—?Роксана.Она неожиданно быстро разомкнула глаза и выпрями-лась, сон, что сморил ее, так же быстро развеялся.—?Что ты тут делаешь?—?Я ждала тебя. И уснула.Но эти слова не могли считаться ответом, Карло ждал, а девушка смотрела на него испуганными глазами. Каж-дое слово она тщательно обдумывала, прежде чем про-изнести.—?Который час?—?Три часа.Этим ответом она была изумлена. И растеряна. А еще она выглядела все так же испуганно. Карло, глядя на нее, сначала подумал, что это от того, что она все еще в полусне. Он опустился перед ней на колени и заглянул в лицо. В темной комнате при свете свечи, лицо ее было бледным и неподвижным. Его прикосновение заставило Роксану вспомнить, зачем она здесь и решиться произ-нести заготовленную с вечера речь:—?Карло, я ждала тебя, чтобы спросить… попросить тебя… и еще вот, возьми это письмо,?— она протянула сложенный листок, что сжимала в ладони.—?Что за письмо? —?Карло тут же попытался развер-нуть его, но она удержала его руки.—?Нет, не сейчас. Я написала его, потому что… я не умею сказать то, что хочу. Я говорю не то, что думаю, поэтому написала. Оно тебе. Я думала сегодня весь день, и вот…?— все это она произносила будто в лихо-радке, дрожа и путаясь, смотря немигающим взглядом. —?А где ты был?—?В театре,?— не задумываясь, ответил Карло.—?Я ждала тебя, чтобы спросить,?— она вновь умолкла, собираясь с духом. —?Разреши мне съездить к Риккар-до.Карло вздрогнул. Опустил глаза и, помедлив, произнес:—?Зачем тебе к нему ехать?—?Не знаю,?— просто ответила она,?— мне хочется его увидеть.Ее глаза были по-детски наивны, когда произносила свою странную просьбу. Карло пытался найти ее при-чину, но не смог.—?Хорошо. Ты хочешь поехать к нему одна?—?Но ты же не поедешь.—?Ты знаешь, что я сейчас не могу.—?Знаю,?— безжизненно отозвалась Роксана, похожая сейчас больше на привидение, чем на живую девушку. —?Я поеду одна.—?Хорошо. За один день ты не вернешься, сколько ты собираешься там пробыть?—?Я не думала об этом,?— этот вопрос, казалось, сбил ее с толка.—?Поговорим об этом завтра? —?сейчас Карло был на-пуган всем видом Роксаны: и тем, как она говорила, и тем, что она говорила, и главное, тем, как она при этом вела себя. —?Пойдем, я провожу тебя в спальню. Сейчас не время обсуждать такие вопросы. Завтра мы все ре-шим.—?Нет, Карло, завтра я поеду. Я обещаю сразу же вер-нуться.Девушка протянула руку, но все еще была как будто в забытьи. Карло замер, когда ее пальцы невесомо косну-лись его щеки и волос.—?Спокойной ночи.Он не успел ответить, как девушка выскользнула из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь.Долго он не мог прийти в себя и избавиться от ощуще-ния, что рядом с ним только что был бестелесный дух. Но листок, который он все еще держал в руке, был вполне материален.Письмо. Что за странная идея, написать письмо челове-ку, который находится рядом с тобой? Первое желание было: скорее прочитать его, а еще, наконец, сдвинуться с места и пойти к ней, убедиться, что она живая, теплая спит в своей постели.Карло сел за стол и развернул бумагу.?Карло,Я так много хочу сказать тебе, и боюсь, что ничего не выйдет. Тебя нет рядом, когда мне нужно с тобой пого-ворить, и, когда ты есть, я говорю совсем не то, что хо-тела. Сегодня мне почудился какой-то злой рок, что преследует меня здесь, со времени нашего приезда. Ты прав, я будто себя потеряла.Это откровение стало страшным настолько, что я по-спешила в церковь, только там мне стало немного легче наедине со своими мыслями. Я много передумала за это время. И главное, я виновата перед тобой. Да, с этого надо было начать. Я умоляю тебя меня простить.Мне стало страшно от твоих слов, когда ты сегодня ска-зал, что не знаешь меня. Я и сама себя не знала. Рядом с тобой я стала другой, а без тебя показалось на свет то, что было в самой моей сердцевине. Я плачу, когда вижу нищенку на дороге, и я причиняю боль тому, кого люб-лю, я лечу всех покалеченных животных, и я не люблю людей, я верю в бога, но при этом отрицаю церковь. Я думала, что образованна и умна, а оказалось, что не мо-гу выразить свои мысли. Я не достойна тебя, твоих со-вершеннейших качеств человека. Гордыня?— мой по-рок, а я и не старалась побороть его. Но это все, что ка-сается меня и окружающего мира.Ты?— это другое. Ты?— весь мой мир! Не верь моим словам, когда я говорю о желании возвратиться домой, в Италию. Я поняла?— ты мой дом. Мне все равно, где, в Италии, или Испании, хоть на краю света, я должна быть рядом с тобой.Но, Карло, если ты не захочешь больше этого, я, навер-ное, пойму и быть может, даже смогу пережить. Но знай, что как и тогда в Венеции, я буду приходить на каждый спектакль, чтобы иметь возможность дышать, видя тебя. Потому что ты есть вся моя жизнь.Даже в письме я не могу выразить своих слов. Пожа-луйста, прости меня, сжалься надо мной. Я сожалею о многом из того, что сказано и сделано мною за эти по-следние несчастливые дни. Прости …?Письмо обрывалось так, будто его не дописали. Оно было сродни откровению, что нисходит иногда в церкви при молитве. Прочитав его один раз, Карло не мог вос-принять его, как обычное письмо. Она писала душой, неумело, как будто малыш, впервые взявший в руки перо. Ни начала, ни конца, обрывки чувств. Нескладные признания. Перечитав эти размытые неровные строчки несколько раз, от конца до начала и наоборот, Карло долго не мог решить, что с ним делать. И что ему де-лать. Однако, как не хотелось сейчас же, немедленно отправиться к ней, чтобы… он сам не знал для чего, утешить, обнять, поговорить, выяснить, наконец, все до конца, он этого не сделал. Рассвет застал его в постели.А Роксана, лишь только первый луч солнца коснулся ее лица, встала, надела дорожный костюм и не замеченная никем, проследовала на конюшню. Ей оседлали того самого шоколадного цвета коня, прозванного Bambino, впереди была пустынная дорога и несколько сот незна-комых миль. Но это Роксану не испугало, так велика была ее потребность увидеться с Риккардо.Господь упас девушку от всех приключений в пути, ее никто не останавливал, ей любезно указывали путь. Же-ребец оказался славный, его молодая сила и энергия так и брызгали из черных глаз, стоило лишь ослабить пово-дья, как он срывался с места, подобно молнии. А де-вушка, находясь в крайней степени нервного возбужде-ния, ничего не соображая, ничего не боясь, отпустила все мысли. Ни о чем не думая, не глядя по сторонам, она всем сердцем стремилась побыстрее попасть в дом Риккардо.Я увидела сельский дом, достаточно большой, окружен-ный деревянным забором, собранным из старых жердей. Два этажа и мансарда до самой крыши были увиты плющом. Вокруг дома не было ни единой души. Тиши-на, до горизонта бескрайние поля и пыльная дорога, уходящая вдаль.Спешившись, и ведя коня в поводу, я вошла на двор.—?Риккардо!Меня никто не слышал, никто не выходил на зов. Не-сколько раз мне пришлось повторить его имя, наконец, в окошке показалось чье-то лицо, и спустя несколько минут ко мне вышла усталая, очень просто одетая жен-щина.—?Здравствуйте, синьора. Вы кого-то ищете?Я боялась лишиться чувств от мысли, что могла оши-биться адресом и что придется ехать дальше, но бог был милостив ко мне.—?Риккардо Броски,?— чуть слышно сказали мои губы.Женщина с удивлением принялась смотреть на меня, о чем-то размышляя. А я почувствовала, что еще чуть-чуть и силы оставят меня и крепче сжала повод коня.—?Синьора, скажите, он здесь?Женщина, провела рукой по лбу, убирая выбившиеся из прически пряди длинных волос.—?Здесь,?— обернувшись, она шире открыла дверь и закричала,?— Риккардо, к тебе приехала какая-то синьорина!Пока длились минуты ожидания, женщина держала ме-ня на улице, не приглашая войти, но и сама не уходила, а все так же со странным выражением недоверия на ли-це рассматривала меня.—?Боже мой… Роксана?!Наверное, если бы Риккардо не подхватил меня, я бы упала, голова закружилась, силы покинули меня. Он кому-то закричал, и я почувствовала, как из моих рук вынули повод. Пришла в себя я только в теплой гости-ной с высоким деревянным потолком и коричневыми балками.—?Тебе лучше?—?Риккардо,?— только и могла вымолвить я.—?С ума сойти! Я не могу прийти в себя, ты приехала? Да, я видел кого-то на лошади, но не мог и подумать, что это можешь быть ты.—?Это я,?— вымученно улыбнулась я.Риккардо протянул кубок и заставил сделать несколько глотков вина.—?Откуда ты ехала? Из Мадрида?! Как давно? Как ты добралась?—?Со мной все хорошо, не волнуйся. Просто голова за-кружилась. Я отправилась к тебе утром из Аранхуэса. Мы там живем.—?Там живете… Почему ты приехала одна? А, что я спрашиваю! Как он посмел отпустить тебя одну?! Мой сумасшедший брат,?— Риккардо сжал кулаки и опустил голову, так, что крупные черные кудри скрыли его лицо, искаженное яростью.—?Риккардо… обними меня, я скучала, ты не представ-ляешь, как много мне хочется тебе рассказать…Его руки обвились вокруг меня, и от этого по-настоящему родственного объятия, стало больно на ду-ше.—?Ну-ну, не плачь, успокойся, я не дам тебя в обиду, ты правильно сделала, что приехала, … Мария, приготовь комнату, накрывай на стол, давай-давай, скорее! —?Риккардо замахал одной рукой женщине.Мария все время стоявшая молча в дверях, скрестив на груди руки, с изумлением таращилась на происходящее, но, услышав окрик мужа, поспешила выйти.—?Ох, Риккардо, это твоя жена? Что она подумает? Пойди, объясни ей!—?Объясню, ничего не случится. Главное, привести те-бя в чувство. Ты была в пути пол дня! Ты ела что-нибудь?—?Я? Нет, я совсем не хочу есть.Риккардо покачал головой, взял мои руки и, отстранив-шись, посмотрел так, как смотрят на картину или ста-тую.—?Мне не нравится, что ты похудела. Что это такое, ты была прозрачная насквозь, а теперь вообще похожа на привидение! Знаешь, так здоровые девушки не выгля-дят. Но я это исправлю, ты в деревне, здесь Риккардо Броски занимается хозяйством: свои виноградники, свои коровы, индюки, кто там еще… Гендель был бы счастлив видеть мое нынешнее положение. Вилы и ло-паты теперь мои инструменты! Так то…Вошла Мария, быстро стала накрывать на стол. Вот эта женщина точно выглядела здоровой: статная, смуглая, гладкокожая, с огромной копной черных густых волос. Мне понравилось ее недоверие ко мне, и то, как она ис-коса поглядывала на своего мужа, обнимавшего чужую женщину, но при этом, не проронив ни слова.—?Риккардо, познакомь уже нас, мне неловко,?— по-просила я.Риккардо протянул руку и подозвал жену.—?Это моя жена, Мария. Мать моего сына. А эта отча-янная амазонка?— Роксана,?— Риккардо замялся, под-бирая подходящее слово, я помогла ему:—?Жена его брата, мы обвенчались этой осенью.—?Что? Обвенчались? И я не знаю об этом.—?Мы все равно ехали сюда…ты бы узнал.—?И как давно вы приехали? —?Риккардо вскочил и стал шагать по комнате.—?Около месяца.Представляю, насколько больно было ему узнать такие новости. Мне стало жаль Риккардо и стыдно за Карло.—?Поэтому я здесь.—?Да, ты здесь…?— мы снова обнялись, молчаливо до-веряя друг другу свою боль. —?А его нет…—?Ты покажешь мне своего сына?—?Обязательно. Он сейчас спит, и ты устала.Риккардо распорядился, чтобы Мария позаботилась обо мне. Женщина проводила в комнату, предложила чис-тую одежду и окружила меня заботой. Лишь за столом я заметила, что за окном опустился вечер. Риккардо уго-ворил меня поесть, хотя уже давно я не испытывала чувства голода. А после, отослав жену, он поставил пе-редо мной маленькую скамеечку и, подперев рукой подбородок, стал смотреть на мое лицо.—?Риккардо, расскажи мне о своей жизни, я не могу поверить, что вижу тебя, ты рядом, это немыслимо! Ах, подожди, я совсем забыла! —?достав кольцо, протянула ему?— Я непременно хотела его вернуть. Возьми!Он протянул раскрытую ладонь, не сразу узнав пер-стень, а узнав, отдернул руку, как будто обжегшись.—?Возьми, ты знаешь, как долго я мечтала об этом, я представляла, что ты вновь наденешь его, и все станет, как прежде.—?Как прежде уже никогда не будет.Мы помолчали.—?Я прошу тебя. Давай попробуем, быть может, это наш последний шанс. Знаешь, все рассыпается, здесь в Испании, я так одинока, как никогда в своей жизни. На-день кольцо.—?Почему он не приехал?—?Он занят. У них премьера, там Метастазио, Маццони, Скарлатти, а еще король с королевой. И Кафарэлли, и Габриэлли, и Луккезина, с которой они разучивают дуэт до трех часов ночи.Риккардо сочувственно сжал мои пальцы.—?Некогда… Роксана, мой брат?— чудовище: ему нет дела ни до кого из нас. Он пользуется людьми, а потом выбрасывает их за ненадобностью! Посмотри, в кого он превратил меня! Мои оперы ставили в Лондоне! Он был увенчан лаврами благодаря мне! А когда появился Ген-дель, он выбросил меня на помойку, на ферму… Ради тебя он порвал со мной все отношения, он забыл, что у него есть брат. Но я и это стерпел, в надежде, что ты принесешь ему человеческое счастье. И что я вижу? У него появилась Опера, и он без сожаления забыл и о те-бе!—?Это не так,?— я тронула его за рукав, не желая верить жестоким словам,?— ты ошибаешься, Риккардо.—?Я ошибаюсь?! Ты в моей гостиной, измученная и не-счастная, я говорю лишь то, что видят мои глаза. Как вы жили в Италии?—?Хорошо, Риккардо. У нас появился свой дом.—?Так, с чего это внезапное возвращение?!—?В этом моя вина.—?Как это?Глядя в черные глаза Риккардо, я стала вспоминать при-чины, побудившие меня убедить Карло вернуться в те-атр.—?Риккардо, так много времени прошло! Можно ли рассказать теперь все, что было? Он потерял себя, я чувствовала себя невольной виновницей этого. Да, там была наша школа, он занимался с детьми пением, нанял молодых музыкантов в качестве учителей. У него поя-вились новые друзья. Но без театра он погибал, Риккар-до! Его мучили приступы. Никто не мог избавить его от этих душевных терзаний. Это как насмешка судьбы, Карло так хотел собственный дом и семью, но, получив это, понял, что этого мало! Что это не все, что ему нуж-но для счастья. А я так хотела, чтобы он стал счастли-вым.—?Да, я вижу. Только его счастье дается ценой счастья тех, кто его любит. И так всю жизнь.—?Что ж, Риккардо, он может себе это позволить, пото-му что он?— гений. Я не виню его, и мне кажется, что ты несправедлив, говоря такие жестокие слова.—?Хорошо, я вижу, что ты все та же добрая душа, тебя ни за что не переубедить, пойдем, тебе надо в постель! —?и не обращая внимания на мои жалкие протесты, он отвел меня за руку в приготовленную спальню и поце-ловал в щеку. —?Я рад, что ты приехала, безумно рад! Знаешь, я не раз думал… если бы мне досталась такая женщина, как ты, я бы не был сейчас жалким землевла-дельцем.—?Спокойной ночи, Риккардо,?— сказала я, закрывая дверь перед его лицом.Поздно вечером вернувшись из королевского дворца, где проходила очередная встреча занятых в спектакле, Карло наткнулся на Катрин. Она, поклонившись, по-спешила было скрыться в своей комнате.—?Катрин, подождите, синьора у себя?—?Нет,?— девушка удивленно подняла свои голубые глаза,?— она еще утром уехала!Карло онемел на какое-то время, потом произнес:—?Куда она уехала? —?он представил, что Роксана где-нибудь на этюдах в парке, по обыкновению заработа-лась допоздна.—?Она не говорила мне. Разрешите, я пойду?—?А, да, идите, конечно.Катрин быстро прошла мимо, задев широкой юбкой Карло. Он лихорадочно соображал, что случилось, пы-тался связать это странное письмо, которое лежало сей-час в кармане и жгло грудь, ее ночной визит, и то, что он хотел о чем-то поговорить утром. Но разговора не получилось, потому что король послал за ним человека еще до завтрака. Куда она могла поехать одна? И вспомнив ночную просьбу о поездке к Риккардо, Карло все не мог поверить, что она говорила всерьез. Но это было правдой?Карло бегом спустился по лестнице, и выскочил на площадь, вечером здесь не было никого, кроме разнооб-разных собак и собачек, которых спускали на ночь. Ес-ли она уехала к Риккардо, значит, об этом должны были знать в каретном флигеле. Карло помчался туда по су-мрачной аллее. Но одинокий егерь доложил, что за це-лый день ни одна карета не выезжала.—?Господин, быть может, вам спросить на конюшне, тот, кого вы ищете, мог уехать просто верхом,?— озабо-ченно заглядывая в лицо Карло сказал мужчина.Карло почувствовал дурноту?— верхом, что за неле-пость! Но в голове упорно вращалась мысль, что имен-но верхом, на своем жеребце уехала Роксана. ?Лишь бы они догадались дать ей сопровождающего?,?— думал он всю дорогу, пока бежал в конюшню.—?Синьора взяла Bambino и уехала. Нет, я видел ее од-ну, с ней никого не было, господин,?— такие ответы по-лучил Карло, совершенно обезумевший от того, что уз-навал с каждой новой минутой.Если бы она уехала в карете, взяв с собой служанку, па-ру солдат, он бы понял и, быть может, даже не пережи-вал. Но теперь, что делать? Это было немыслимо пред-ставить, что девушка одна пустилась в такой путь! Он не хотел представлять всех тех опасностей, что могли грозить ей. Грум подошел поближе, перепугавшись, что господин сейчас лишится чувств:—?Синьор Фаринелли, вам плохо?—?Нет,?— Карло удержал за руку побежавшего за водой юношу. —?Постой. Немедленно готовьте экипаж.—?Хорошо, господин, одну минуту!Что и говорить, путь в несколько сот миль гораздо удобнее проделать в карете, чем верхом, но врагу нельзя было пожелать того, что испытывал Карло, сидя в этом роскошном экипаже. За окнами пустынные пейзажи, окутанные черной мглой, сменялись ветхими домиками маленьких поселков. Чего только не передумал Карло в эту ночь! Единственное, о чем он не подумал, что едет к брату, которого не видел больше года. К тому, кто прислал полное горечи письмо, на которое он так и не ответил.В доме Риккардо все спали. Стоял тот самый час без-временья, когда карета остановилась у изгороди. На шум никто не вышел. Карло разглядывал темные окна незнакомого дома. Больше всего он боялся, что девушки здесь нет. Он не хотел даже думать об этом. Ноги его не слушались, но он выбрался из кареты и, подойдя к дому, стал стучать в дверь. За домом залаяли собаки. Спустя несколько минут в одном из них загорелся свет, и в от-крытой двери появилась кудрявая голова хозяина.Риккардо, распахнув широко дверь, опешил, увидев вы-сокую одинокую фигуру на пороге. А узнав, сделал шаг назад:—?Карло?Не дожидаясь приглашения, Карло вошел в дом. Мину-ту они стояли, глядя друг на друга.—?Она здесь? —?наконец смог произнести Карло, боясь услышать ответ. Он уцепился за руку брата и силился понять по выражению его лица, знает ли он что-либо о девушке.Как не хотел изначально Риккардо отомстить брату за все обиды, нанесенные и ему, и Роксане, сейчас он этого сделать не смог. Карло был бледен, как смерть, руки его дрожали, и весь его вид был близок к помешательству.—?Успокойся, она здесь,?— проворчал Риккардо, выры-вая руку, и отворачиваясь.Он проследовал в гостиную, медленно зажег свечи, по-том подбросил поленьев в камин, подошел к грузному шкафу и выудил из него кувшин и пару стаканов. Де-монстративно не замечая присутствия брата, он не про-ронил ни слова за все время, пока делал какие-то дела, чтобы занять руки. Карло стоял там, где его оставил брат. Он не мог пошевелиться, но все пережитое было уже неважно, главное, что Роксана была жива.А то, что Риккардо всем своим видом выказывал неже-лание видеть брата, не причиняло ему особой обиды. Но Риккардо не выдержал первый, он сел за стол и произ-нес ледяным тоном:—?Что ты там встал? Пройди сюда и сядь.Карло повиновался, как марионетка. Риккардо налил вина в стаканы и один подвинул брату. Из своего сразу же стал пить, то и дело подливая из кувшина.—?Карло, ты зачем приехал?—?Я приехал за ней, где она?—?Значит, если бы не Роксана, то повидаться со мной ты бы так никогда и не приехал? Ты получил мое пись-мо, в котором я писал тебе о рождении сына? Получил,?— Риккардо увидел, как брат опустил глаза, не выдер-жав его взгляд,?— Карло, какое же ты чудовище… ты безжалостное существо. Тебе никого не жаль, тебя ни-кто не интересует, ты не способен никого любить, кро-ме себя самого. Я удивлен, что, несмотря на все это, есть люди, любящие тебя. Но ты этого даже оценить не можешь.—?Риккардо, ты можешь говорить все, что угодно, я не стану оправдываться перед тобой. Отведи меня к ней, мы сейчас уедем,?— Карло нашел в себе силы поднять-ся.Риккардо вскочил из-за стола, уронив деревянный стул:—?Черта с два я позволю тебе мучить ее, ты, бездушный болван! Можешь подождать до утра, но сейчас я тебе не позволю никого тревожить!Он собирался выйти из комнаты, как Карло схватил его за рубашку. Его охватило такое отчаяние и такая ярость, что он не соображал, что делал. Риккардо вначале опе-шил, вино притупило его чувства и реакции, а потом затолкал брата в угол, где стоял старинный диван. На-валившись на него всем своим телом, он прошипел:—?И не шуми, в этом доме спят две женщины и ребе-нок…Нахмурившись, он вернулся к камину, сел на низкую скамеечку перед огнем и стал шевелить угли длинной кочергой.—?Знаешь, а я совсем не так представлял нашу с тобой встречу,?— невольная слеза скатилась по смуглой не-бритой щеке, Риккардо с досадой смахнул ее, и, ссуту-лившись, поворошил огонь, который взметнул сноп искр. —?Я ждал тебя, да, ждал твоего приезда, как праздника. Я надеялся на то, что твой приезд изменит мою жизнь. Испания дарила надежды, как я понял, не только мне. Ты ведь тоже полон надежды на успех но-вой оперы? Так, Карло? Молчишь… У тебя нет времени на то, чтобы приехать к родному племяннику. Нет вре-мени ни на что, кроме оперы. Ты жестокий человек, Карло. Тебе же на всех наплевать! Ты явился сюда в своей карете, чтобы распорядиться Роксаной, как своей вещью. Что ты с ней сделал? Она примчалась сюда вер-хом на лошади, одна. Пол дня в седле, ничего не ела, почти без чувств добралась до меня. Господь уберег ее, и она осталась цела и невредима. Тебе нет никакого де-ла до ее состояния, главное, что теперь можно забрать ее домой? Ты уничтожаешь всех вокруг, и ее ты унич-тожил. Как уничтожил меня. За что, Карло?Риккардо обернулся и посмотрел на брата. Что он ожи-дал увидеть? —?холодное лицо бесчувственного злодея. А на него сквозь прижатые к лицу пальцы смотрел его младший брат. Раньше его непременно сразил бы при-ступ после таких слов, и Риккардо не мог не помнить об этом.—?Карло, ты можешь остаться. Но то, что утром она за-хочет уехать с тобой, я не обещаю. Так что если у тебя нет времени на пустое ожидание, то тебе лучше уехать.Риккардо подождал немного, а потом собрался уходить, уже в дверях его что-то заставило обернуться и посмот-реть на брата. И любовь, и жалость обожгли его?— ведь перед ним сидел его брат. Как бы то ни было, Риккардо чувствовал его, как самого себя. Он подошел и сел ря-дом, касаясь плечом.—?Почему ты такой? Ну почему?—?Риккардо, что ты хочешь от меня услышать?—?Многое, многое, Карло. Но не сейчас, пойдем, тебе надо лечь. —?И, несмотря на протест, Риккардо силой потащил брата наверх по лестнице. —?У меня не дворец, но для тебя место всегда найдется.Риккардо задернул шторы на окне, яркое предрассвет-ное небо уже окрасилось перламутровым розовым сия-нием. Вдалеке над полем всходило солнце.Сам Риккардо уже не ложился. Спустившись вниз, он просидел у догоревшего камина остаток ночи, и дож-дался, пока на дворе не зазвенели колокольчики овец. Большое стадо погнали на пастбища мимо дома, и егерь, сидя на козлах, очнулся от забытья. Расправив затекшие конечности, он отправился на поиски воды и корма для лошадей.—?Ты что, просидел тут всю ночь? —?загремела посу-дой Мария, глядя на осунувшееся лицо мужа.Риккардо подошел и поцеловал ее в щеку.—?Не сердись! На рассвете явился мой брат.—?Да я вижу,?— Мария раздраженно убрала со стола кувшин с вином.—?Что ты видишь… Да ты ничего не знаешь! Ааа, что с тобой разговаривать, занимайся своими делами! —?про-должая что-то ворчать себе под нос, Риккардо выскочил на улицу.Он ходил во дворе взад и вперед, пока не устал. Надо было сказать Роксане, и еще, узнать, захочет ли она ви-деться с Карло. Но девушка еще спала, судя по плотно задернутым шторам на окнах комнаты. Злости он уже не испытывал, недоумение и досада, а еще мысли о зав-трашнем дне терзали его сердце. Завтракать он отказал-ся, на несколько минут зашел в комнату к малютке. По-целовал сына, и вновь его мысли вернулись к брату. Все же нехорошая вышла у них встреча. Риккардо посмот-рел на руку, в свете утреннего солнца ярко сверкал воз-душно-голубой топаз, как раньше. Вот если бы, эти кольца имели волшебное свойство соединять…При свете солнца все происходящее выглядело уже не так страшно, как ночью. Риккардо смягчился и уже жа-лел о тех словах, что невольно наговорил брату. Карло не разговаривал, не ел и не пил. И судя по его измучен-ному лицу, уснуть он и не пытался. Риккардо пытался расшевелить его разговорами ни о чем, рассуждая о по-годе и ценах на хлеб, о покупке нескольких лошадей и о том, что колодец грозит пересохнуть.Карло зажмурился и, спрятав лицо в ладонях, прошеп-тал:—?Риккардо, зачем ты все это говоришь?Остановив поток ненужных и пустых слов, Риккардо встал и протянул ему руку:—?Пойдем.—?Куда?—?Говорю тебе, пойдем!Силком протащив брата по лестнице, он привел Карло на самый верх. Глаза его в полутьме коридора заблесте-ли, губы растянулись в улыбке. Риккардо приложил па-лец к губам, и тихонько открыл дверь. В маленькой на-топленной комнате было уютно и тихо. На полу лежал круглый цветной ковер, у стены стоял диван, у окна од-но кресло, а в центре?— детская крохотная кроватка.—?Иди сюда,?— позвал Риккардо.Карло сделал пару шагов за братом и увидел малыша.Маленький Карло лежал на белой кружевной подушке и поднимал свои ручки, хватаясь за игрушки, развешен-ные над ним.—?Ну вот, познакомься?— это твой племянник. Тот са-мый Карло, о котором я тебе писал.Отец взял малыша на руки и поднес поближе.—?Это твой дядя,?— сказал он, щекоча носом личико ребенка,?— синьор Карло Броски Фаринелли, королев-ский музыкант, царь певцов, такой же сумасшедший, как и его дружки, их величества. Смотри на него, вот ты вырастешь и, не приведи бог, станешь таким же. Но я обучу тебя музыке, а потом отправлю за границу, быть может, в Вену, чтобы ты смог сделать то, чего не смог твой несчастный отец Риккардо Броски. Хочешь подер-жать его? —?вдруг сказал Риккардо и, не дожидаясь от-вета, осторожно вложил ребенка в руки Карло.Ни с чем не сравнимое ощущение тепла маленького родного тельца, которое умещается в двух ладонях. Карло задохнулся от нежности. Всю его обиду на брата, как рукой сняло. Он рассматривал крошечное личико и пытался найти в нем что-то похожее на себя. Но этот малютка больше походил сейчас на ангела, чем на братьев Броски. В руках Карло он притих, остановив свой взгляд на лице человека, бережно державшего его.—?Смотри, он глядит на тебя,?— улыбнулся Риккардо,?— вообще-то, он сразу же начинает кричать, когда его берут на руки незнакомые люди. Ты ему понравился.У меня болело все. Никогда еще в жизни я не испыты-вала ощущения, что разбита каждая косточка. Находясь в седле, я не замечала никакой усталости, а сейчас по-шевелиться было трудно. Но желание поскорее уехать обратно не покидало меня еще с того времени, как Рик-кардо назвал Карло чудовищем. Даже испытывая обиду, я не могла согласиться с этими словами. Невероятно, но меня охватил невероятно сильный порыв раскаяния. Скорее домой, броситься на колени и умолять о проще-нии! Сейчас моя поездка казалась невыносимо глупой и злой выходкой.Вскочив с постели, превозмогая боль, и не обращая внимания на головокружение, я оделась и вышла из комнаты. Дом и правда был маловат, не в пример тех роскошных покоев, что некогда занимали братья, и тем более тех, в которых мы жили теперь. Одна деревянная лестница, выходящая в гостиную, это я помнила. Дер-жась за перила, спустилась вниз, где встретила Марию.Мне было неловко за все то, чему невольно вчера при-шлось стать свидетелем этой женщине.—?Синьора, извините меня за мой визит, и за все то беспокойство, что я доставила вам. Я уеду сейчас, мне хотелось бы попрощаться с синьором Риккардо.—?Ну что вы, какое еще беспокойство! Мне нужно на-кормить вас, иначе вы снова упадете.—?Прошу вас, не надо,?— стала я уговаривать Марию,?— скажите, где Риккардо?—?Так он с братом поднялся наверх в детскую, идите, они там, в мансарде, прямо над вашей комнатой,?— просто отвечала женщина, расставляя тарелки на столе.—?Как вы сказали? С братом? —?я не поняла, возможно, я не знала, что у Риккардо был еще кто-то, кроме Карло.—?Ваш муж, он приехал на рассвете, да вон же, ваш экипаж стоит во дворе!Пол поплыл под моими ногами, пришлось ухватиться за деревянные перила лестницы. Мария подскочила и об-няла:—?Опять плохо? Не удивительно скакать верхом пять часов, ничего не едите, так и заболеть недолго.—?Заболеть я не боюсь, синьора, спасибо вам за заботу, но мне нужно подняться к ним. Мне уже лучше, все прошло.—?Точно прошло? Голова не кружится? —?она разгова-ривала со мной простыми словами, но они казались красивейшей музыкой после витиеватых лживых речей вельмож в салоне королевы.Без труда обнаружив нужную мне дверь, я приоткрыла ее и … сердце мое сжалось. Они были здесь, и Риккар-до, которого я никогда не видела таким умиротворен-ным, и Карло, держащий на руках завернутого малыша. На скрип двери они оба обернулись. И каждый из нас в это мгновение пытался найти оправдание, почему же все так вышло в нашей жизни. Но по выражению глаз братьев, я поняла, что та встреча, которую рисовало мне мое воображение, все же состоялась.—?Давай-ка, я возьму его, твоему дяде доверять ничего нельзя, особенно такие хрупкие игрушки, он все ломает,?— смешно изменяя голос, заговорил Риккардо, забирая ребенка,?— пойдем, лучше посмотрим на тетю, правда, она сама еще ребенок. Ну и как он тебе?Риккардо вел себя, как ни в чем не бывало.—?Карло Броски? —?спросила я.—?Окрестили уже, я все ждал, что вы приедете…, но вот не дождался.—?Извини, Риккардо,?— я погладила маленькую ручку ребенка,?— Карло, я даже не подумала, чтобы привезти тебе подарок, но я обещаю исправить это! Ведь теперь мы рядом.Риккардо улыбнулся и уложил ребенка обратно в кро-ватку. Маленький Карло вел себя совершенно спокойно, ни разу не закричав за все время. Подойдя поближе, мы смотрели на него, стоя совсем рядом, и я чувствовала, что неловкость нашей с Карло встречи, выросла до пре-дела, что нужно срочно что-то сказать или сделать, но ни я, ни Карло не решались на это.Тогда Риккардо, укрыв одеяльцем сына, прошептал:—?Идем, пока он не стал кричать. О, вы не слышали его голоса, куда вам, синьор Фаринелли, до моего сына! Он уже сейчас звучит, как труба.Риккардо шутил, пока мы шли по лестнице, но потом вдруг повернулся и серьезно сказал:—?Брат мой, благодари бога, что ты нашел то, что искал в этом доме.Я не имела мужества поднять глаз, мне сейчас совсем не хотелось оставаться наедине с Карло. Но Риккардо ушел. Возникла такая неловкость, как будто меня заста-ли на месте преступления. Что ж, пора было извиняться. Дом казался пустым, но все же Карло отвел меня в какую-то комнату и прикрыл дверь.—?Ты понимаешь, что мне пришлось пережить этой но-чью? Я представлял себе разные ужасы, которые могли с тобой случиться, пока ехал сюда!—?Ты прав, Карло. Мне ужасно стыдно. Глупо просить прощения, но я прошу.Я ожидала самого худшего, я представляла себе, что Карло больше никогда не простит меня. Что больше ни-когда он не будет верить мне. И я была готова ко всему, кроме того, что произошло потом. Карло прижал меня к себе и осыпал поцелуями.—?Я чуть не умер, глупая, ты не подумала обо мне?—?Нет, Карло,?— хваталась я за его плечи, чтобы не упасть,?— не подумала, мне хотелось повидать Риккар-до, я хотела, чтобы все было не так, чтобы мы были все вместе, как раньше.—?Мы вместе, успокойся, все позади, теперь мы снова вместе.Роксана тяжело переживала, но что? Неужели лишь эту безумную поездку, или их ссоры? Карло держал ее в руках, только сейчас ощутив, как она изменилась. Никаких слез, которые раньше беспрестанно текли из ее красивых глаз, лишь яркий лихорадочный блеск. А на лице то самое выражение, что напугало его той ночью.—?Роксана, посмотри на меня, давай поедем домой?Девушка, положив свою голову ему на плечо, лишь сильнее прижалась. Карло расценил это, как молчаливое согласие. Почему-то ему захотелось во что бы то ни стало оказаться сейчас во дворце. Риккардо не сопротивлялся отъезду и даже вышел провожать. Когда девушка уже была в карете, он задержал брата:—?Карло, мне кажется, вам стоит остаться. Мне тре-вожно за нее. Это просто безумие, проделать такую до-рогу, и что за необходимость тебе ехать сейчас?—?Я не знаю, мне будет спокойнее, когда мы окажемся во дворце.—?Ну, как знаешь.И уже закрывая дверь, спросил:—?Ты приедешь еще?—?Скорее ты. Я буду ждать тебя.Карета тронулась, а Риккардо долго еще провожал ее взглядом. Потом покачал головой и, войдя в дом, сказал жене:—?Убери все, ничего не надо.Всю дорогу Роксана порывалась рассказать о том, что ее мучило, но Карло не давал ей этого делать, каждый раз прижимая к губам ее пальцы, повторяя, что он не хочет ничего слышать, уговаривал забыть. Совсем измученная дорогой и переживаниями, девушка склонила голову ему на плечо. На счастье, сон овладел ей, и половину пути проделали достаточно спокойно. Потом она раскрыла глаза и будто с удивлением обнаружила, что едет в карете. А увидев рядом Карло, вновь попыталась начать разговор:—?Мы едем домой?Странный вопрос не смутил Карло, который списал его на полусонное состояние уставшей девушки. И он, как ни в чем не бывало, ответил, целуя ее в лоб:—?Домой.—?А долго нам еще ехать?—?Думаю, что нет. Потерпи еще чуть-чуть. Тебе плохо? —?Карло провел рукой по ее лицу, но кожа была про-хладная, пальцы ее уже не дрожали, когда она взяла его руку и поднесла к своим губам.—?Карло, ты больше не веришь мне?—?Что ты говоришь! Я прошу тебя, cara, оставь эти мысли, ты была и есть моя любовь, моя жизнь, хочешь, мы уедем с тобой в Италию? Хоть завтра, слышишь?—?А как же опера?—?Она не нужна мне ценой нашего счастья.—?Нет,?— прошептала Роксана, прижимая к лицу его руку,?— все будет, как мы хотели. И премьера будет, и Риккардо непременно приедет на нее, мы с ним будем сидеть в ложе, ведь там найдется для нас ложа? И будем счастливы видеть твой фурор. И король с королевой бу-дут горды своим придворным музыкантом. И все твои друзья потом соберутся вместе, чтобы до утра веселить-ся. Будет фейерверк в парке ?Остров?. И даже, когда наступит тепло, если ты захочешь, мы останемся. Мне уже не нужно непременно вернуться в Италию.Всерьез она говорила все это, или же вновь ее вообра-жение рисовало картины, но Карло насторожило то не-обычное выражение, с которым она произносила слова.—?Хорошо, все так и будет,?— прижал он к себе девуш-ку, считая, сколько же еще ждать дворца.И когда он показался, уже полностью погруженный во тьму, Карло облегченно вздохнул:—?Ну вот, приехали!Девушка спала так крепко, что жаль было будить ее. Карло легко подхватил ее на руки и отнес в дом. На сча-стье, везде еще ярко горели свечи, и Катрин, услышав шум на улице, сразу же выскочила навстречу. Ловко расправив постель, она помогла уложить Роксану.—?Катрин, прошу вас, не будите ее, пока она сама не проснется.—?Хорошо, господин, не волнуйтесь, я рядом, если синьоре что-то понадобится, я услышу. Спокойной но-чи.—?Спокойной ночи, Катрин.Карло ушел совершенно успокоенный сознанием того, что они, наконец, дома. Ни о чем не думая, он потушил свечи и улегся в постель, сразу же провалившись в сон.XIIIАнгелКатрин, Катрин!??— девушка не сразу сообразила, кто может трясти ее за плечи. Маленькие ручки что есть мочи колотили по одеялу. ?Катрин! Проснись!?. Точно сон, но ручки не унимались. Девушка открыла глаза, у кровати стояла Джулия и будила ее. Не сразу Катрин поняла, что девочка хочет, у нее давно была своя няня, и в такой ранний час увидеть ребенка в своей комнате она никак не ожидала.—?Джулия? Что случилось?—?Катрин! Роксана заболела.—?Что ты говоришь? Ты была у синьоры? —?Катрин не на шутку перепугалась.—?Я пришла к ней, а она…?— Джулия расплакалась в голос, еще больше напугав служанку.Катрин рванулась в спальню, набрасывая халат, дверь была приоткрыта, видимо, девочка действительно вхо-дила внутрь. Солнце уже ярко освещало комнату и по-стель. Катрин осторожно ступая по ковру подошла и заглянула в лицо спящей. Роксана лежала, закрыв глаза, лицо ее пылало, она не слышала, когда служанка стала звать ее по имени, и когда стала будить, тормоша за плечи. Джулия стала рыдать так, что Катрин, подхватив ее на руки, унесла в детскую. Потом, как была с растре-панными волосами, помчалась в другое крыло дворца, в покои Карло.Она колотила в закрытую дверь до тех пор, пока ей не открыли. Увидев служанку, Карло не дожидаясь объяс-нений, бросился к жене. Катрин бежала следом, оправ-дываясь, будто она была в чем-то виновата.—?Роксана,?— он склонился над постелью, и дотронулся до щеки девушки, но невольно отдернул руку, казалось, можно было обжечься, такой сильный у нее был жар. —?Пошлите за врачом, Катрин, что вы стоите?!Служанка очнулась и выбежала из комнаты. Карло не желая верить, что Роксана все-таки заболела, звал ее бесконечное число раз, хватал за руки, но она не прихо-дила в себя.Невыносимой тяжестью эта внезапная болезнь напол-нила душу Карло, легла внутри тяжелым камнем. Он опустился у постели на пол, и покорился несчастью. Как пришел врач, что он говорил, Карло не слышал. Ему впервые в жизни по-настоящему стало страшно.?Этого просто не может быть,?— повторял он себе,?— это продолжение какого-то кошмара?. Это же он гово-рил и потом, когда пришел Пьетро. Тот утешал, объяс-нял, что сказал врач не нашел ничего страшного, но Карло упорно не верил никому.—?Близнец, послушай, все люди болеют. Это обычная простуда, которая легла на усталость. Все пройдет! По-чему ты не веришь доктору? Вот увидишь, пара дней, и она выздоровеет.Но Карло не отпускало чувство, что так просто эта бо-лезнь не уйдет. И он гнал всех из спальни и вел себя, как безумец. Лишь Катрин удалось добиться права быть рядом с постелью больной госпожи.Прошел целый день, но уверения доктора, что жар спа-дет, не оправдались. Час за часом медленно текло вре-мя, превращая само нахождение в этой комнате в пытку. Карло сидел на полу у кровати, положив голову на покрывало, которым укутали девушку. Роксана то и дело сбрасывала его с себя, мучаясь в лихорадке, тогда Катрин тихонько подходила и возвращала его на место.Ничто не могло вывести Карло из оцепенения, пока в липкой болезненной тишине, ближе к ночи, не послы-шался слабый шепот: ?Нет, я хочу поехать туда… я по-еду! Ragazzi…? Роксана бредила, и то, как она спутала кличку своего коня, вспомнив своего любимца, остав-шегося в Италии, заставило Карло вздрогнуть и поднять голову, он стал вслушиваться в ее бред, чувствуя, как по спине пробегает холодок: ?Риккардо… он не любит ме-ня… я знаю… совсем не любит, я хочу домой…?. С по-следним словом слеза скатилась по ее пылающей щеке.Карло, снова стал звать ее, но уже без надежды, что де-вушка очнется, откроет свои глаза и узнает его.Sposa, non mi conosciCieli, che feci mai!E pur sono il tuo corIl tuo amorLa tua speranza!Morir mi lascerai… mi lascerai morirO Dio, manca il valor e la costanzaс самого дна воспаленного сознания всплыла ее люби-мая ария, та, которая приносила ей невыносимую пе-чаль, и та, которую он пел ей в ночь после венчания. Карло представилось, что ее жизнь, вся она была на-сквозь пропитана этой музыкой, звучащей сейчас в его голове так пророчески. Если бы только он мог, то под-нялся бы сейчас, сел за чембало и пел до изнеможения, как пел безумцу-королю. Но тогда, два года назад, Рок-сана была жива, хоть и не рядом. И у него был его го-лос, которого без нее нет. Теперь Карло был бессилен, чем помочь он не знал, и все попытки других оживить ее казались ему напрасными и вызывали лишь горькое раздражение. Докторам он не верил, а после проведен-ного в молитвах дня у постели больной Роксаны, он пе-рестал верить и богу.Катрин принесла свечи, оказывается, вот так незаметно пришла ночь. ?Пожалуйста, синьор, идите отдыхать, если она очнется, я сразу же позову вас!??— Катрин ос-торожно дотронулась до плеча Карло, но он словно не слышал. Тогда служанка позвала Метастазио, все время дежурившего в соседней комнате, и силой им удалось увести его. Уже в покоях Карло, в его спальне, Пьетро вытянулся на кровати и, не выпуская руки близнеца, стал выспра-шивать из-за чего могло произойти все это. Не сразу, но он добился того, что Карло стал рассказывать о том, что произошло между ним и женой в парке, приписывая всю вину случившейся ссоры себе, и о том, что про-изошло той ночью, когда Роксана написала письмо, и о той безумной поездке верхом в соседний город. Утом-ленный пережитым за ночь и последующий день, Карло все-таки забылся тяжелым сном. Пьетро решил остаться на всякий случай, опасаясь уже и за его здоровье.На рассвете, совершенно неожиданно, Роксана почувст-вовала себя лучше на столько, что самостоятельно вста-ла. Катрин, обрадованная такой резкой переменой ее состояния, не стала никого будить, решив, что теперь госпожа уж точно совершенно поправится.Увы. Почти сразу же, девушка вновь впала в беспамят-ство, она продолжала бредить, звать по имени то Карло, то Риккардо, то детей. Жар не утихал, а напротив, уси-лился. Доктор уже вызвал еще нескольких своих коллег. Они заставили всех покинуть спальню, но вывести от-туда Карло было непросто. Он ничего не хотел слы-шать, он не хотел ни с кем разговаривать, он не выпус-кал руки больной, и друзья сочувственно переглядыва-лись, не зная, как помочь.Состоялся консилиум. И все пять эскулапов, как один, вынесли вердикт, что девушка больна простой лихорад-кой. Эта болезнь ничем не грозит, лишь надо побороть жар. Посоветовали обтирать ее кожу уксусом и менять холодные компрессы.Катрин тут же бросилась исполнять. Окружившие без-утешного Карло друзья твердили, что врачам верить можно, что пройдет еще немного времени, и Роксана обязательно поправится.Весть о том, что Фаринелли не появляется в театре вот уже четвертый день, заставила всполошиться всю труп-пу. Габриэлли объявила со сцены, что не позволит, что-бы премьера не состоялась, и обещала тут же найти за-мену отсутствующему певцу. Гаэтано горячо поддержал примадонну, отказываясь репетировать в неполном составе.Откуда ни возьмись, в приемной появились люди, при-ходившие якобы выразить сочувствие, а на самом деле просто своими глазами увидеть, что Фаринелли уже не сможет участвовать в постановке. Ради этого не один претендент на роль Деметрия явился во дворец, спра-шивая с тайной надеждой на худшее: ?Ну, как там де-ла??.Как ни странно, Кафарэлли хранил молчание, пока был в театре, но именно он, одним из первых, пришел к Фа-ринелли. Пьетро упирался, долго не пускал его, потому что не верил в его добрые намерения. Но Кафарэлли до-бился встречи с соперником, и искренне долго о чем-то с ним разговаривал. Напоследок он так горячо и долго пожимал руку Карло, что Метастазио решительно изме-нил свое к нему отношение.Прошел еще один день, а Роксана не приходила в себя. И вопреки всем прогнозам лекарей, ей если и не стано-вилось хуже, то лучше тоже не делалось. Так как она постоянно звала Риккардо, Карло бросился писать бра-ту. Письмо обещали срочно доставить.Королева не раз посылала узнать о состоянии художни-цы, и, с великим огорчением, узнав о том, что состояние ее очень плохое, вызвала какого-то знакомого доктора, который должен был приехать издалека. На него возлагали большие надежды.Королева, обычно такая нарядная, сменила свое цветное платье на темно-серое. Во дворце Фаринелли воцарился траур…Уже не принадлежащий этому миру Карло, сущест-вующий где-то на грани между жизнью и смертью, там, где витал прекрасный дух его голубки, изводил себя го-рестными мыслями и воспоминаниями. То ему чуди-лось, что Мадрид, Аранхуэс, Эскориал насквозь пропи-таны болезненным смрадом. В эти минуты он ненавидел испанскую землю, высасывающую из дорогих ему людей жизненные соки. То ему казалось, что лишь итальянское солнце может вдохнуть в любимую жизнь, тогда он хотел немедленно ехать домой. А чаще он вспоминал, как тяжелая меланхолия съедала душу испанского монарха Филиппа, и простое пение чудесным образом возрождало безумца.Карло вспоминал то, что любила Роксана. Он перебирал в памяти те простые вещи, что вызывали ее улыбку, смех, счастливый блеск в глазах: солнечное тепло, мор-ские волны, запах роз, цветные мелки и его пение. O Dio, если бы он мог дать ей это сейчас!И если бы он мог, то непременно пел бы сейчас все то, что она любила. Быть может, тогда чудо произошло бы вновь, но в чудеса Карло больше не верил. Когда-то он пел ей колыбельную, и она уснула, сладко прижимаясь, спокойно дыша. Слова только показались ей грустными. Карло лег рядом, прижал ее угасающее тело и, тихо, полушепотом стал петь:Chi non sente al mio doloreQualche affanno dentro al coreVada pur tra foschi orroriTra le valli a sospirar.Il mio bene, il padre, il regnoMi ha rapito fato indegno.Sommi Dei, se giusti sieteFin ponete al mio penar*Слезы наполнили его глаза, когда он пел последние сло-ва. Каким богам еще молиться, если его бог, которому он верил всю жизнь, которого он почти не избрал смыс-лом своей жизни, оставил его. Мелькнула мысль, что это и есть его наказание за то, что выбрал вместо мона-стыря золото и славу. ?О Dio, за что?! —?рыдал он. —?Покарай меня, но спаси ее!?. Он требовал и молил о чу-де. И чудо ли его голоса, или сотворенное тем, к кому он взывал, но Роксана, успокоившись, уснула. Карло уложил ее голову на подушку и вернулся на свой скорб-ный пост у постели.Воспоминания терзали его сердце, он изводил себя час за часом, представляя, что несколько дней назад она была здорова, еще месяц назад она обнимала его и де-тей, рисовала и прощалась с Италией. Она не хотела уезжать, выпросила лишний день, чтобы попрощаться с морем, неужели она предчувствовала это несчастье?Неясная и оттого казавшаяся еще ужасней болезнь си-дела в ее уже прозрачном теле. Она точила его изнутри, как точит прекрасный плод мерзкая личинка, превращая перламутровую кожу в сероватый пергамент. Губы, которые он помнил на вкус, потрескались и запеклись в уголках. Страшнее всего было другое?— глаза. Роксана смотрела и не видела, в ее глазах больше не отражалась ее душа. Карло силился вспомнить взгляд ее бездонных глаз, в котором можно было утонуть, как в омуте. Взгляд ее был то внимательный и отстраненный, когда она писала с него портрет, то, словно подернутый туманом, когда она сгорала в его страстных объятиях, то восхищенный, когда она слушала его пение. И каждый раз он видел в ее глазах свое отражение. Теперь там было то страшное, что было в глазах безумца Филиппа.Сам Карло был близок к помешательству, он потерял ощущение времени. День сменялся ночью, а он не меняя позы, сидел у кровати больной, держа ее горячую руку. Сейчас, когда ушли врачи, в очередной раз напрасно собравшие совет, Карло показалось, что он слышит слабый стон. ?Свет…?— шептали ее губы,?— свет…?. Карло открыл глаза и поднял голову. В окно светило солнце, на столике горели свечи. Она повторяла раз за разом одно слово, потом протянула руку и прикрыла ею лицо. Карло бросился закрывать шторы и рукой смахнул подсвечник на пол. Комната погрузилась в полную темноту. Почти на ощупь пробравшись на свое место, Карло взял беззащитную руку и покрыл ее поцелуями. ?Все, голубка, я убрал свет!??— ?Больно…?— вдруг пожаловалась она, прикасаясь к голове,?— как больно… Вот, Карло, как все обернулось… не понадобился яд и кинжалы… но, опера… она должна быть… должна, и ты будешь петь, будешь блистать…?.Они явились одновременно, долгожданный врач и Рик-кардо. Долго спорили, кому войти первым, но Риккардо не так просто было обойти. Он оттолкнул плечом док-тора и закрыл дверь у того перед носом. Войдя в спаль-ню, Риккардо пришлось остановиться, тяжелый дух бо-лезни наложил свой отпечаток на все предметы, что на-полняли комнату. Казалось, что даже свечи здесь, в этой больной атмосфере, не могут гореть в полную силу. Запах лекарств и уксуса смешался с ароматом цветов, стоявших в большой вазе.—?Зачем цветы? —?раздраженно спросил Риккардо, присаживаясь на край постели.—?Она говорит о цветах,?— безжизненным голосом ото-звался Карло. —?Она постоянно говорит о своих цветах и детях.—?Карло, ты тоже бредишь? О каких своих цветах? Ка-кие дети?!—?У нее был свой сад… Ты ничего не знаешь! У нее был красивый сад и цветы. Если бы ты мог хотя бы раз увидеть их… Но ты лишь писал письма. Ты и о детях не знаешь. Это не бред! Я тебя познакомлю… потом. По-чему ты не приехал к нам ни разу, Риккардо?!—?Не знаю. Если бы я мог вернуть время, я бы обяза-тельно приехал. Прости.Карло вновь опустил голову, прижимая к себе руку же-ны. Риккардо провел рукой по его волосам.—?Карло! Я здесь. И я не позволю случиться ничему плохому, слышишь? Я тебе обещаю, что она поправит-ся!Риккардо единственный, кто мог справиться с братом, он заставил его есть и пить. Он разогнал из дворца всех, кто наполнял гостиные шепотом, что Фаринелли, поте-ряв жену, вслед за этим лишится и голоса. Он раздавал распоряжения направо и налево, так что лакеи уже не спали, подпирая стены. Он взял на себя заботу об Эми-лио и Джулии, которые остались один на один со своим горем. Наконец, он был первым человеком, которого узнала Роксана.Она пришла в себя, в очередной раз, называя вслух его имя.—?Я здесь, Коломбина… Что? —?Риккардо низко скло-нился над лицом девушки и вытер испарину с ее лба.—?Риккардо… послушай меня…Ее губы пересохли, и Риккардо бережно смочил их платком, смоченным водой, Роксана тяжело вздохнула, собираясь с силами:?— Кольцо…оно у тебя?—?Какое кольцо? Это? —?Риккардо поднес руку к ее лицу и показал перстень на безымянном пальце. —?Вот оно. У меня, как раньше.—?Как раньше. —?Роксана попыталась улыбнуться. Си-лы оставили ее, и она закрыла глаза.—?Коломбина, не волнуйся, все здесь, с тобой, и я, и Карло, все, как раньше.—?Риккардо,?— она вновь открыла глаза, подернутые страшным фиолетовым туманом, который был пред-вестником конца,?— обещай мне…—?Что? —?Риккардо невольно спрятал лицо в ладонях, глаза его наполнились слезами.—?Не оставляй его… прошу тебя… он не сможет один… И еще опера… пусть ее поставят.—?Что ты говоришь? Перестань, я не хочу этого слы-шать!—?Обещай,?— требовала она, превозмогая себя. —?Обещай мне.Уже не скрывая слез, Риккардо сжал ее ватную руку и прижал к своему мокрому лицу.—?Нет, нет, нет! Я не позволяю тебе, слышишь? Я не позволяю тебе уходить! Подумай о Карло, он не пере-живет, а дети, ты подумала о них? Там, внизу в гости-ной полно людей, которые любят тебя, ты нужна им, слышишь?! Нет, ты не можешь оставить нас! Не мо-жешь!..Этот разговор посчастливилось не слышать Карло, но он увидел лицо брата, столкнувшись с ним в дверях. Как не прятал Риккардо глаз, Карло схватил брата и начал трясти его, как куклу:—?Что?!—?Не волнуйся, она приходила в себя. Постой, Карло, не ходи, пусть врач ее осмотрит.Долгожданный доктор, вызванный самой королевой, не торопясь осмотрел больную. Сделав какие-то пометки в маленькой книжице, он медленно покинул спальню и проследовал в большую гостиную, где его страшно вол-нуясь, ожидали королева Барбара, Пьетро, Риккардо. Карло сидел в кресле, сцепив пальцы рук, наклонив-шись вперед, и невидящими глазами глядел перед со-бой. У него был потерянный и беззащитный вид.Здесь царила ужасающая тишина, похожая на ту, какую можно услышать в судах, перед оглашением приговора. Риккардо присел на подлокотник кресла, обняв брата. Метастазио метался у окон, время от времени издавая громкие вздохи. Наконец, дверь растворилась, и доктор вошел. Карло почувствовал, что ему становится дурно, и он невольно схватился за руку брата, а Риккардо при виде врача немедленно вскочил на ноги.Внимательно обозрев всех присутствующих, доктор от-кашлялся, засунул книжечку во внутренний карман кафтана, и, выйдя в центр комнаты, начал свою речь то-ном профессора медицины:—?Итак, господа. Достаточно противоречивые результа-ты. Ваше величество, вы вызвали меня не напрасно, так как ваши так называемые лекари, мягко говоря, ошиба-лись.—?Что вы говорите! —?воскликнула королева. —?Значит ли это, что вы поможете?—?Ваше величество, в нашем деле половина успеха?— это установить правильный диагноз. Так вот, течение болезни и все признаки указывают на то, что это не обычная простуда и лихорадка.—?А что тогда, доктор? —?Риккардо, выпустив руку брата, подошел поближе. —?Говорите уже, или вы не видите, в каком состоянии все, кто ждет вашего слова!—?Риккардо! —?зашептал, округлив глаза, Метастазио. —?Не торопи и не перебивай!Но доктор не смутился, спокойно застегнув пуговицу на жилетке, он сказал:—?Сударь, ваше волнение ничем не поможет, извольте сохранять хладнокровие.—?Продолжайте, господин доктор,?— умоляющим то-ном попросила королева, сжимая в руках черный траур-ный веер.—?Итак, я продолжу. У больной непрекращающийся жар в течение длительного времени, его не снимают обычные средства, это не простуда. Пульс ненормаль-ный. Я бы сказал, что сердце ее бьется чрезвычайно бы-стро. Головная боль и головокружение. Самое опасное, это отсутствие сознания. Мне надо узнать подробности течения болезни: когда и с чего это началось.Доктор обвел глазами присутствующих, застывших в немой сцене.—?Сударь, я боюсь, от него вы не добьетесь ни слова,?— Риккардо указал глазами на несчастного Карло, вид ко-торого выражал его полное непонимание того, что про-исходило вокруг. —?Я могу сказать, что накануне синь-ора приезжала ко мне. Она проделала много миль вер-хом. Когда я увидел ее, она еле держалась на ногах, но мне показалось, что причина ее плохого самочувствия в усталости и голоде. У нее кружилась голова, но она ни на что не жаловалась. Остаток ночи она спокойно спала, а ближе к обеду следующего дня, вместе с мужем она уехала домой, уже не верхом, а в карете.—?Мне этого мало! —?заявил доктор. —?Что было дальше?Врач подошел к креслу, в котором сидел Карло, и взял его руку. Окинув взглядом всю фигуру несчастного, он недовольно поморщился и сменил тон: ?Сударь, вы слышите меня??. Но Карло хранил упорное молчание. Риккардо пробормотав себе под нос: ?Аааа, черт вас возьми!?, с хрустом переломил деревянную палочку, которую выудил из засушенного букета и вертел в ру-ках.-Успокойся, Риккардо,?— зашептал Пьетро, хватая то-го за руки.—?Успокойся,?— так же шепотом он отвечал, хмуря брови,?— что он хочет от него? Он что, не видит его бе-зумный взгляд?! Что он может ему рассказать?! Этот доктор просто очередной шарлатан!Врач продолжал заглядывать в лицо Карло, сжимая его холодную руку:—?Вы приехали за супругой к брату, сразу сели в карету и уехали домой? Как она чувствовала себя в пути? Она жаловалась на что-нибудь, быть может, на головную боль, или она говорила что-нибудь необычное? Потру-дитесь вспомнить, потому что это очень важно.—?Важно? —?вдруг довольно четко и ясно произнес Карло, и его потухший взор вновь вспыхнул неуправ-ляемой злостью. —?Для чего? Или вы считаете, что раз-говорами ей можно помочь? Пять докторов вот уже ко-торый день разговаривают… Если у вас нет подходяще-го лекарства, то?— идите вы к чертям!Королева грозила упасть в обморок?— впервые в жизни она видела неизменно вежливого и сдержанного Фари-нелли разгневанным: он дрожал, глаза сверкали, все ли-нии его прекрасного тела говорили о невыносимой ду-шевной боли, его чистые черты лица исказились- Пьет-ро ахнул, не в силах выносить больше вида страдания близнеца, а Риккардо всем сердцем поддержал брата в его недоверии к приезжему профессору медицины, но тот, по-видимому, был закален в общении с родствен-никами больных. Невозмутимо выпрямившись во весь свой маленький рост, он не, повышая голоса, вежливо ответил:—?Я могу помочь разговорами, как вы изволили выра-зиться, а ваши истерики могут лишь навредить нашему общему делу. Итак, потрудитесь ответить на мои вопро-сы. Вы заметили что-то необычное в ее состоянии, по дороге домой? Кстати, долго ли ехать до вашего име-ния, синьор?Риккардо отвечал из своего угла:—?Около трех часов, не меньше.—?Вы хотите сказать, что три часа эта молодая синьора находилась в седле? Любопытно. Тогда я задам еще один вопрос: что заставило ее сесть на лошадь и отпра-виться в такую дорогу?Карло был единственный, кто знал причину, но расска-зывать сейчас здесь о том, что Роксана давно уже нахо-дилась в этом нервном состоянии, для него было невоз-можно. Доктор, однако, смог прочитать в его глазах эти мысли и попросил:—?Если вдруг вы вспомните что-то …—?Я обязательно скажу вам, профессор.—?Но мы так и не услышали даже диагноз,?— снова вы-ступил вперед Риккардо.—?Диагноз неутешительный.И эти слова заставили всех вновь умолкнуть. Карло без-надежно опустил голову и закрылся руками, ожидая, что вот именно сейчас доктор и произнесет то, чего он боялся услышать, но почему-то ждал, то страшное, что уже витало во всем доме.—?Это воспаление мозговой оболочки.И так как эти слова никому ни о чем не говорили, врач продолжил.—?Эта болезнь не имеет определенных причин. Ею нельзя заразиться, хотя, думаю, такие случаи бывали, но очень редко и в детском возрасте. Здесь другое. Я ду-маю, что причина возникновения этой болезни в том, что синьора пережила какое-то эмоциональное пережи-вание, усугубленное физическим истощением, вызван-ным этой поездкой. Иными словами, причина банальна?— нервы. На первый взгляд, эта сфера человеческого ор-ганизма достаточно проста и лечение ее кажется всем знакомым: нюхательная соль, красное вино, отдых, све-жий воздух, вот и все, что нужно для излечения. Но! Это могли бы вам сказать ваши так называемые лекари, но не я. Я же утверждаю, что эмоциональное тесным образом связано в человеке с физическим, с телесным. И в нашем случае, переживание это задело ткани, особо чувствительные, тончайшую оболочку головного мозга, которая воспалилась. Отсюда жар, который невозможно снять укусом, и потеря сознания.Риккардо перевел взгляд с несчастного брата на доктора и спросил:—?Что, это лечится?Доктор как-то смутился, стал вновь доставать из карма-на книжечку, расстегивать и застегивать ее замочек. Все ждали. Наконец, он проговорил:—?В своей практике я встречал три исхода этой болез-ни.Он с явной неохотой произносил слова, а тут вообще замолчал.—?Какие два, понятно,?— процедил Риккардо. —?А тре-тий?—?Человек оказывается инвалидом. Попросту он оста-ется жить, но за время болезни в его организме проис-ходят необратимые процессы, части мозга отмирают, и в зависимости о того, какие из них задеты и в какой сте-пени, он может, например, ослепнуть или потерять спо-собность к движению, или у него отнимется речь и па-мять.Королева тяжело опустилась на ближайший стул и вы-ронила из рук веер, но никто не бросился ей его подать.—?Есть ли лечение, господин профессор? —?молвила она, чуть слышно. —?Если надо достать редкое лекарст-во, знайте, вся казна государства в вашем распоряже-нии.Доктор усмехнулся.—?Увы, нет, ваше величество. Лекарства против нерв-ных болезней еще не изобрели. Я бы посоветовал не-сколько капель простого красного вина. И естественно, никаких переживаний, покой. Надо ждать, лишь время подскажет исход.—?По-вашему мало времени прошло?—?Тоже не могу ответить. Это слишком индивидуаль-ный вопрос. Человек может находиться в тяжелом со-стоянии до нескольких месяцев, но я говорю о среднем, так сказать, человеке. Ваша же синьора имеет такое хрупкое телосложение, что все сроки, приемлемые для обычного человека, надо делить на два. Человек может продержаться без еды и воды не более десяти суток. Опять-таки обычный человек, а вы делите на два. Самое главное, поддерживать в ней жизнь. Пытаться снять ли-хорадку и снизить температуру тела, для этого можно опустить ее в ванну с холодной водой.Карло поднялся и подошел так близко к профессору, что тот невольно отпрянул.—?Ваша лекция, сударь, была крайне интересной. Зачем вы приехали? Чтобы заставить нас всех слушать этот трактат?! Не хотите ли перейти от теории к практике? Вы беретесь ее лечить или нет?!—?Я не отказываюсь наблюдать течение болезни, но все, чем я могу помочь сейчас, это сделать кровопуска-ние.Карло схватил доктора за его серый кафтан легко, как щенка, и, несмотря на его отчаянные протесты, поволок его за дверь.—?Я сейчас сам тебе его сделаю!Мужчины бросились спасать профессора от разъярен-ного Карло. И, когда его удалось вызволить, он оправил одежду и шепотом предупредил Риккардо:—?Я остаюсь, чтобы следить за течением болезни. Так что, смело посылайте за мной в любое время дня и ночи. И еще… я бы на вашем месте не оставлял вашего брата ни на минуту. И, знаете что, поищите в его кабинете… я знаю такие случаи, возможно, найдете оружие или яд, ну, вы понимаете… Ему не мешало бы давать успокоительное.—?Я вас понял, доктор,?— сурово отвечал Риккардо.Королеву под руку отвел в королевский дворец Мета-стазио. Карло вернулся на свой пост у кровати больной жены. Риккардо своим яростным видом разогнал вра-чей, толпившихся внизу на лестнице. Он ворвался пря-мо в центр их группы с криками: ?Прочь! Прочь отсю-да, чертовы шарлатаны!? И долго потом метался по всем помещениям дворца, распугивая прислугу. В по-гребе он устроил страшный грохот, уронив на каменный пол уйму бутылей и банок, ища что-то. Вынимая со стеллажей винные бутылки, уложенные рядами, он что-то внимательно читал, потом отбрасывал прямо на пол. Наконец, он остался удовлетворенным одной из них, и побежал наверх…Роксана изредка приходила в себя. Она хоть и открыва-ла глаза, но никого не узнавала. По очереди к ней при-ходили близкие друзья, была у ее постели и королева. Барбара нежно держала больную за руку и плакала. Катрин не отходила от постели госпожи и без устали меняла уксусные холодные компрессы. Глаза преданной служанки стали воспаленными и красными, но она не соглашалась ни на минуту выйти из спальни, чтобы поспать. Спала она урывками, сидя в кресле, а когда приносили на подносе еду, она механически ела, не чувствуя вкуса еды.Когда добрая девушка видела перед собой Карло, ее си-лы удваивались, ему было тяжелее всех, но ничто не могло заставить его покинуть свой скорбный пост у по-стели больной. Сейчас, когда Риккардо ворвался в спальню, неся в руках то, что так долго искал в подвале, Карло даже не поднял головы.—?Брат мой, внимательно послушай меня,?— сказал Риккардо, распечатывая, залитую сургучом бутыль,?— нельзя отчаиваться! Никогда, до последней минуты. Ты рано опускаешь руки, Карло, а надо действовать.Риккардо справился с пробкой, стал шарить по столу, звеня посудой. Катрин не выдержала и зашикала на не-го:—?Тише, синьор! Что вы делаете?!—?Ищу какую-нибудь чашку. Мне надоел ваш траур, не рано ли вы его надели?!Он уселся прямо на постель, приподнял голову Роксане и стал осторожно вливать в нее вино. Карло безучастно следил за его попыткой оживить то, что раньше было яркой бабочкой. Попытка оказалась безуспешной?— лишь несколько капель она проглотила, остальное стек-ло по краешку губ красной струйкой, похожей на кровь.Риккардо, несмотря на это, остался доволен. ?Отлично,?— бормотал он,?— Красавица, поправляйся. Через час я дам тебе еще этого лекарства. Да-да, это великолепное лекарство любого поставит на ноги. Это не просто вино, это божественный нектар, пролежавший в темноте под-вала почти сто лет, это кровь Италии. В нем заключена вся сила земли и солнца, и одной капли хватит, чтобы любого наполнить жизнью?.Так, по капле, он вливал вино в ее потрескавшиеся гу-бы. По часам приходя со своей бутылкой в спальню, он был как одержимый. Его боялись все вокруг, лакеи при виде этого странного господина шарахались и искали укрытия. Карло не верил в это средство, он с самого на-чала ни во что не верил. Пока Риккардо, по совету про-фессора, не провел обыск среди вещей брата и довольно скоро наткнулся на новый пистолет…—?Карло, пойди сюда,?— поманил брата Риккардо, гля-дя на него своим черным проницательным взглядом, и, видя, что тот не собирался подниматься, проговорил другим тоном,?— Карло, я тебе говорю, мне надо тебе кое-что сказать, поднимайся и выйди!Давно уже братья не были вместе, вот так с глазу на глаз. Давно между ними не происходило откровенных разговоров. И с каждым днем, прожитым в разлуке, они удалялись друг от друга. Прошел год, и ничего, кроме писем не связывало их, тех, кто был ?связан музыкой крепче, чем любовники?. Обычная любовь к женщине стала причиной их разрыва, и она же могла стать пово-дом для воссоединения.—?Карло, брат мой, я оставил вас примерно год назад. Такой короткий и немыслимо долгий срок. Ты совсем не изменился, ты все тот же растерянный малыш Карло, взрослый ребенок. А вот она изменилась. Я успел это заметить за те несколько часов, что она провела в моем доме. Твоя художница все также чувствительна, как птичка. Я помню ее в солнечных брызгах на площади Сан-Марко, ее сердечко пело и щебетало. Тогда в Вене-ции, я наблюдал за ней, все думал, чем обернется эта ваша связь. Я ошибался, думая, что она погубит тебя, а вышло наоборот. Ты хотя бы понимаешь это?Карло пытался вспомнить те дни, в Италии, когда они успевали все: кататься на гондолах, ловить конфетти на площади, рисовать, петь, мечтать и даже ругаться с Риккардо. Но как же далеко сейчас казалось это время.—?Роксана?— воплощенная жизнь и красота, и за такую женщину можно умереть, это я вполне понимаю.Риккардо протащил брата за руку через всю комнату и, выдвинув верхний ящик стола, указал на страшную на-ходку, лежавшую среди бумаг.—?Это откуда здесь?Карло смутился, опустив глаза, стыдясь, что брат узнал его тайну, он никак не думал, что кто-то осмелится рыться в его вещах, тем более, что это будет Риккардо.—?Подготовился, да? Ничего не скажешь, умно. И дос-тойно. В тебе нет ни капли мужества. Собрался застре-литься?—?Мне незачем теперь жить.—?Нет, малыш Карло, умереть?— дело несложное. Ты живи для нее и сражайся за нее до последнего вздоха! Очнись, наконец, она жива! Она может поправиться, но ты не оставляешь ей никаких шансов. Ты ей нужен, твоя поддержка, твоя сила! Подумай о ней, хотя бы мгнове-ние, нет, ты упорно думаешь только о себе. Тебе плохо, ты напуган, тебе одиноко… Карло, призываю тебя?— найди в себе силы.—?Я не могу… не могу…Риккардо прижал к себе дрожащего брата:—?Можешь! И если ты позволишь ей умереть, то я сам тебя застрелю.Делали все, что могли: опускали девушку в ванну с хо-лодной водой, обкладывали компрессами, давали лекар-ства от жара и красное вино. Понемногу состояние ее улучшилось настолько, что удалось дать ей глоток бульона. Несколько раз к больной возвращалось созна-ние, и тогда она звала к себе детей. Джулия расплака-лась, спрашивая, всех вокруг, не умрет ли синьора. Эмилио держался, как мужчина, стоял у постели молча, но, когда Роксана протянула ему руку, он бросился ее обнимать. Карло пришлось расцепить его пальчики, и на руках отнести в детскую. Теперь он сознавал, что в его жизни есть еще дети, которым не менее страшно, чем ему, и которым мало их няньки, чтобы справиться с горем. Он проводил в детской по несколько часов в день, утешая их и в этом находя свое утешение. Как ни странно, он почувствовал себя легче в компании детей, и в его глазах появились проблески надежды. Риккардо своими словами невольно пробудил в нем силу, так, что мысли о скорой смерти Роксаны, постепенно отпустили его измученное сердце.Поздней ночью, когда дом уснул, и не слышалось ника-ких звуков, Карло, дремавший у постели жены, поднял голову: его насторожило странное едва ощутимое дви-жение воздуха в комнате. В приоткрытую штору ярко светила огромная, занимавшая пол небосвода, луна. Ее свет вливался молочным ручейком в спальню и освещал лицо девушки.Роксана лежала спокойно, черты ее изможденного лица смягчились. Ресницы бросали тень на бледную кожу щек. Губы были приоткрыты. И она вся была до того спокойна, что Карло стало не по себе, с замиранием сердца он наклонился к ней и … почувствовал ее легкое дыхание.Девушка спала. Лоб ее был прохладным, лихорадки, как не бывало. Еще не веря, что она жива, до того было не-обычно видеть ее такой тихой, Карло дрожащими рука-ми коснулся ее щеки. Ощущение прохладной, нежной, бархатной кожи под рукой вызвало у него боль в сердце и невольные слезы. ?Я тебя люблю, cara?,?— прошептал он тихо, но Роксана открыла глаза. Она и видела, и понимала, и это было в первый раз за эти мучительные и казавшиеся бесконечными недели. Ее взгляд был полон любви.—?Карло,?— произнесли ее губы, и рука, с повязанной на ней цветной ниточкой, прикоснулась к его лицу.Он чувствовал себя так, как приговоренный к смерти, получивший помилование в тот момент, как палач уже занес над ним топор. Это было нереальное ощущение избавления от тяжелой болезни, наполнявшей собой снизу до верху весь дом. И причину этого избавления Карло видел в том самом легком потоке воздуха, кото-рый разбудил его. Словно ангел взмахнул крыльями, и освободил Роксану от ее болезни.Она улыбалась, наконец, почувствовав рядом с собой любимого. Все эти страшные дни ее терзали кошмары, в которых присутствовали все, кроме него. И она в бреду представляла, как бродит по полям и лесным тропин-кам, но нигде не может отыскать даже его след. Эти по-пытки докричаться до Карло, лишь вызывали ее без-утешные слезы. И этот кошмар повторялся вновь и вновь.Но сейчас она видела свое отражение в его глазах. И любовь, и нежность, и страх, и слезы?— все было в них.—?Скажи еще,?— тихо попросила она.—?Что? —?Карло не мог разобрать ее слов, от пережи-того он потерял способность понимать что-либо, но вдруг понял, что она хочет услышать. —?Я люблю тебя. —?Повторял он сотню раз, покрывая поцелуями ее гла-за, лоб, сухие губы и руки.Роксана оживала под его лаской. Щеки порозовели, ла-дони стали теплыми. Она прижала к себе его голову, и стала утешать, гладя по голове, чувствуя на своей груди его горячие слезы.—?Карло, не плачь. Я люблю тебя. Знаешь, мне сейчас снился такой чудесный сон.И она уверяла, что наверняка знает, что теперь точно поправится, а Карло хотелось в это верить.Мне снился ангел. Он просочился вместе с лунным све-том сквозь окно. С его присутствием комната наполни-лась несказанным легким ароматом, и сама я стала та-кой же легкой и воздушной. Он присел на край постели и посмотрел печальными глазами на мое лицо. Я нико-гда не видела ангелов, но он был точно таким, каким его представляют художники. Красивый, облаченный в белую одежду, с длинными локонами волос и крыльями за спиной.Как не хотелось мне пошевелиться, но я не могла?— что-то тяжелое и страшное давило на грудь и голову. Но ан-гел, будто почувствовав мои мысли, взмахнул крылами, и то, что мешало мне, внезапно исчезло. Я ощутила не-выразимую словами любовь. Чья она была? Но я вся полностью была пропитана ею. Глаза мои открылись, и передо мной был ангел?— мой Карло. Наконец, я нашла его. После стольких блужданий по пустынным полям, по страшным лесным дебрям, наполнявшим мои кош-мары, я успокоилась.Карло не верил в мое выздоровление. Я рассказывала ему о своем видении, ведь это наверняка был не просто сон! А он лишь целовал меня и сжимал мои пальцы. По-том, все же поверил, что я не брежу, стал спрашивать, что мне принести, и готов был выполнить любое мое желание. Единственное, о чем я просила его, чтобы он был рядом и говорил мне о своей любви.Кто-то заглянул в приоткрытую дверь, незнакомый ма-ленький человек с добрым лицом. Он подошел к посте-ли и наклонился надо мной. Улыбнувшись искренней теплой улыбкой, он прикоснулся своей теплой рукой к моему лбу, потом, взяв за руку, стал считать пульс. Удовлетворенно кивнув, похлопал Карло по плечу и вышел, тихонько прикрыв за собой дверь.—?Кто это был?—?Господин профессор, доктор. Он приехал по просьбе королевы и вылечил тебя.—?Нет, не он, а твоя любовь и упорство Риккардо, Кар-ло, я напугала тебя, не знаю, прости! Оказывается, жизнь такая хрупкая вещь. Как дела в театре, репетиции еще идут?Карло грустно улыбнулся:—?Какие репетиции? О, мой ангел, я не знаю.—?Как же опера, значит, ее не поставят?—?Пока король перенес день премьеры. Зачем ты об этом спрашиваешь? Это так неважно!—?Это очень важно. Карло, обещай мне, что я попаду на премьеру, обещай, что ты будешь петь.—?Хорошо, я тебе обещаю. Посмотри,?— он показал мне на окно, за которым висела просто огромная луна.—?Как в Италии…—?В ее свете ты похожа на ангела.Часам к десяти почти до всех дошла весть о том, что Роксана пришла в себя. Многие отнесли это улучшение на счет заезжего профессора, и лишь несколько человек знали, кому обязана художница своим выздоровлением.Карло горячо обнимал брата, сделавшего все для по-правки безнадежной больной, вернувшего надежду в этот дом. Риккардо оказался самым стойким жизнелю-бом в этом убежище печальных романтиков поэтов, способных в трудной ситуации лишь проливать горест-ные слезы. Все понимали, что самостоятельно Карло ни за что не нашел бы в себе силы противостоять беде, но, на счастье, у него оказался удивительно сильный брат. Силы которого хватило на троих.Роксана все еще была настолько слаба, что по ее прось-бе, Карло на руках относил ее на балкон и, укутав теп-лым покрывалом, усаживал в кресло. Часами она рас-сматривала парк, в котором, несмотря на порой ненаст-ную погоду, не выключали фонтанов. Ради успешного исхода трагедии король приказал устроить фейерверк, и окруженная близкими и друзьями, девушка наслажда-лась шумом и огненными шутихами, устроенными ради ее выздоровления.С девочкой она стала заниматься рисунком. На несколь-ко часов в день один из уголков оранжереи превращался в учебный класс. Они сидели, подложив под спины по-душки, и рисовали пастелью в альбомах. Карло наблю-дал, расположившись рядом в кресле, и Роксана с улыб-кой замечала, как он по старой привычке прикасается своими длинными пальцами к своим губам.На его руке в свете солнечных лучей блестело кольцо, которое все же имело силу соединять сердца. Риккардо, не снимая, носил его с огромной гордостью. Как и раньше, он, глядя на Карло, хотел говорить всем и каж-дому: ?Это мой брат!?. И гордиться им были все осно-вания: репетиции продолжились, голос Фаринелли, как ожидали некоторые, не пропал после пережитых стра-даний, а лишь усилил свою лирическую красоту и на-полнился новыми оттенками нежности. Все, кто имел счастье его слышать, утверждали, что такими богатыми красками не был окрашен ни один голос в мире.Королева в знак благодарности за поддержку в эти страшные дни болезни получила в подарок от художни-цы две картины, привезенные из Италии. Прудик, по-дернутый зеленой ряской, и сад, наполненный цветами всех сортов и расцветок. Барбара понимала, сколь цен-ны были для ее друзей эти картины?— память об их лю-бимом доме. Но Роксана проявила немыслимую щед-рость, получив и поддержку в лице любимого супруга, лишь кивнувшего головой в знак согласия и нежно по-целовавшего свою заново обретенную жену.Роксане разрешили выходить в парк. Маленький про-фессор медицины сопровождал ее на прогулках и рас-сказывал о всяких необычных случаях в своей медицин-ской практике. Девушка смеялась порой его речам, ко-торые больше походили на анекдоты из врачебной практики. Право на прогулку с ней оспаривали по оче-реди друг у друга и Пьетро, и Риккардо, и художник Амигони, но доктор всегда имел перед ними преимуще-ство, пользуясь положением лечащего врача синьоры.А она, как ни приятно ей было, это шутливое соперни-чество, предпочитала всем остальным общество своего любимого супруга. Уже не оставалось и крохотного со-мнения в ее сердце, что Карло любит ее, любит такой, какая она есть, со всеми недостатками. Хотя, честно сказать, он видел в своей голубке сплошные достоинст-ва, и сердце его было полно любовью и нежностью. Ви-дя, как она сидит на скамейке в парке и задумчиво смотрит на плывущие по небу облака, он чувствовал жгучее желание проникнуть в ее мысли, научиться чи-тать ее, чтобы заранее узнавать все ее тайны и желания.То письмо, в котором она молила о прощении, Карло долго носил с собой, как напоминание о страшном не-счастье, которого чудом удалось избежать. А потом ре-шительно, не перечитывая, сжег его в огне камина, гля-дя, как сжимается бумага, как морщится, съедаемая жа-ром, память о болезни любимой. Теперь ему не нужно было напоминание, чтобы быть рядом с женой тогда, когда он был ей особенно нужен.Он научился, наконец, разделять время для музыки и для дома, так, что никто не оставался в обиде. Тем более что во дворце возобновили музыкальную гостиную, и репетиции частенько переносились сюда. Роксана однажды обмолвилась, что испанского короля вылечил голос Фаринелли, а ее он лечить почему-то не стал. Теперь и это было исправлено?— ближе к вечеру гостиная наполнялась музыкантами.Она устраивалась в мягком бархатном кресле, чтобы слушать голос, возрождавший ее к жизни. С каждой но-той, с каждой пропетой фразой, она уносилась в другие миры. И перед ее глазами проплывали чудесные карти-ны, заставлявшие трепетать душу. Часто на ее глаза на-ворачивались слезы, но это была светлая грусть и уми-ление, а не печаль.Находясь здесь, Роксана погружалась в мечтательную рассеянность и, слушая музыку, качала в такт головой, скользя затуманенным взором по стройной высокой фи-гуре любимого. Рядом с ней неизменно сидел Риккардо, и новые гости шептались: ?Кто этот человек, которому позволено сидеть рядом с супругой самого Фаринел-ли?!??— ?Это его родной брат, синьор Риккардо Броски, композитор, которому было обещано место капельмейстера в дворцовой капелле?,?— отвечали им знающие люди.И в то время, пока Фаринелли пел, Роксана смотрела на него и удивлялась?— после стольких лет, он так и остался для нее наваждением, ее безумием. Она была все также околдована его голосом, который оказался сильнее всех ее увлечений и привязанностей в жизни. Карло стал ее святыней, ревниво и благоговейно оберегаемой в тайниках ее души. Она смотрела на черные локоны его волос, глаза, в которых вспыхивали золотистые искры. Про себя она пела вместе с ним его арию, воспламеняющую ее и, наверное, его. Слушала его голос, льющийся в душу, такой нежный, сильный и выразительный и такой непохожий на голоса всех других певцов на свете.Карло пел с тайным волнением, потому что ее востор-женный и влюбленный взгляд опьянял его. А когда сло-ва арий словно рисовали настоящие его переживания и чувства, то его голос трепетал и наполнялся особым те-плом и страстью.Cara sposa, amante cara,dove sei?Deh! ritorna a’ pianti miei!Del vostr’Erebo sull’ara,colla face del mio sdegnoio vi sfido, o spirti rei*Когда замер последний звук, Карло посмотрел на Рок-сану, она сидела неподвижно, опустив глаза, и потом подняла голову, взгляды их встретились. Сердце ему подсказало, что в это миг она вся трепетала и тянулась к нему. Она была в плену и была счастлива этим.За время болезни она похудела, но все вокруг признава-ли, что она стала от этого еще красивее, и в ее лице поя-вились новые нежные полупрозрачные краски и одухо-творенность. Достаточно было взглянуть на Роксану, чтобы не искать никаких других доказательств ее чувств: она была в хорошем настроении, расцвела, как весна, ее смех звучал звонче, голос стал мягче и вырази-тельней, в ней с каждым днем пробуждалась неутоми-мая энергия и жажда деятельности. Она вставала с рас-светом и ложилась поздно. Казалось, она решила навер-стать упущено время, и с упоением пила искристое вино жизни.С надеждой смотрела Роксана на своего Карло, пред-ставляя самый ответственный и важный день?— день премьеры. Ее возили в театр, чтобы показать всю его красоту и еще для того, чтобы она оценила работу Ами-гони и Джакуинто. Декорации были настолько захваты-вающими, что художница долго бродила за сценой, внимательно рассматривая эту грандиозную работу.Весть о предстоящей премьере достигла Лондона всех других столиц Европы. Закусывая сухим печеньем го-рячий чай с молоком, Георг Фридрих Гендель отложил в сторону свежую газету и приказал лакею достать ме-сто в почтовой карете, как можно скорее. Старик Нико-ла Порпора, сидя за нотной бумагой в дрезденском те-атре, слушал пересуды молодежи о том, кто победит?— Фаринелли или Кафарэлли. Усмехнувшись, композитор пробормотал: ?Глупые юнцы… Победит тот, кто поет сердцем!?XIVКанунЯ соскучилась по жизни, так можно было охарактеризо-вать мое нынешнее состояние после болезни. Простые вещи: чашка чая, цветы в оранжерее, тепло солнечного луча, шум ветра, стрекотание кузнечиков?— ценились дороже в сотню тысяч раз. Быть может, поэтому я не уставала улыбаться, ведь так много прекрасного окру-жало меня теперь!Я научилась ценить каждое мгновение жизни, и это поймет переживший большое испытание. Для меня и для Карло таким испытанием стала моя болезнь. Чему бог хотел научить нас? Теперь я точно знала. Любые беды можно преодолеть только вместе. Верить надо лишь своему сердцу. Ценить людей не по их словам, а по их поступкам. Уметь быть благодарным. Уметь ждать. Никогда не опускать руки и бороться до конца. Иногда надо умереть, чтобы заново родиться… Так странно, ведь я знала и раньше, но почему-то не прида-вала этому особенного значения.—?Обними меня, Карло. Мне так много хочется тебе сказать.—?Cara, тебе нельзя волноваться,?— отвечал, заключая меня в объятия, любимый.—?Не бойся, эта болезнь ушла, и я снова стану волно-ваться, радоваться, восхищаться, грустить, словом, буду жить! Ты можешь мне ответить, ты простил меня?—?Кто я, чтобы прощать? И разве ты в чем-то виновата передо мной?—?Очень сильно, amato. Но ведь ты всегда меня любил, и эта любовница лишь выдумка Габриэлли? Я стала оружием в руках этой злодейки, я мучила тебя, мой лю-бимый!Карло тихо поцеловал мои руки и поднял глаза, полные любви:—?Умоляю, не надо. Забудь это все. Я тебя никогда не винил, да и за что? За то, что ты единственное невинное существо в этом мире интриг, за то, что тебя обманули? Обещай мне лишь одно, будь со мной, верь в меня, ты нужна мне.—?О Карло! Я всегда с тобой, и надеюсь, что навсегда.—?И еще,?— он испытующе посмотрел на меня,?— тебе все еще важна эта опера? Потому что если нет, то мы завтра же уедем домой, и я никогда в жизни ни словом не вспомню эту нелепую попытку вернуться на сцену.—?Amato, если я скажу, что опера?— это если и не вся моя жизнь, то прекраснейшая ее часть, этого будет дос-таточно?—?Более чем достаточно,?— ответил Карло с улыбкой.В студии на мольберте стоял оконченный портрет Габ-риэлли. Я дописала его по памяти, несмотря на все про-тесты супруга и его обещания выбросить картину, что-бы ничто не напоминало больше о пережитом несча-стье. Женщина, навлекшая несчастье на стольких лю-дей, была негласно отлучена от двора: ее не приглашали в королевский дворец и во дворец Фаринелли ей вход был закрыт.Часам к одиннадцати, когда мы с Джулией сидели в мастерской за мольбертами, в дверь осторожно посту-чали.—?Не заперто! —?отозвалась я на стук, который насме-шил меня своей робостью. ?Не иначе, какой-нибудь ла-кей?,?— подумала я, ожидая чай.Это был Карло, который вел за собой Луккезину. Де-вушка держала в руках маленький букетик фиалок и фрезий. Как ни старалась я придать своему лицу при-ветливости, но все же, при виде их двоих, внутри что-то больно сжалось. Нелепая мысль, откуда эти цветы, и что это он мог ей их подарить, внезапно пронеслась у меня в голове. Я встала от мольберта.—?Cara, я должен был сделать это раньше,?— Карло ви-новато смотрел из-под своих длинных ресниц,?— по-зволь, я представлю тебе свою подругу.Девушка сделала шаг навстречу, протянула руку и ска-зала, приветливо улыбаясь:—?Тереза Амигони. А это вам, сейчас осень, и мне уда-лось собрать лишь скромный букетик из того, что еще живет на наших цветниках,?— она вложила в мои руки ароматную сиреневую красоту.Я застыла в изумлении. Потом машинально прижала цветы к лицу, вдыхая их прохладный и чуть слышный аромат.—?Амигони?—?Да,?— улыбнулась Тереза,?— художник Якобо Ами-гони?— мой муж, так что вы с моим мужем проводите больше времени, чем я!Вот оно что! Действительно, ирония. Мы рассмеялись и уже через минуту нам вместе было легко и свободно, расположившись кто где, в студии, особо не предпола-гавшей комфорта, мы пили чай с печеньем и смеялись над тем, как легко и просто нас одурачила Габриэлли. Вместе нам было так хорошо, будто мои мечты быть окруженной друзьями, становились реальностью. И в открытом лице Терезы я находила отклик своим чувст-вам и своим привязанностям. Сейчас я могла, наконец, дышать спокойно, и в своей мнимой сопернице увидеть красивую и простую девушку, наделенную недюжин-ным талантом музыканта.Карло подарив мне лишние минуты своего присутствия, все же вынужден был вскоре уйти, но оставляя меня в добрых руках. Я познакомила Терезу и Джулию, восхи-тившуюся белокурыми волосами певицы и ее платьем, шитым по моде?— с корсетом и огромной пышной юб-кой, украшенной цветами. Потом мы рассматривали альбомы с моими рисунками и беседовали о том, что любили: об искусстве?— музыке, театре, живописи.—?Мне ужасно жаль,?— сказала Тереза,?— что вам пришлось быть втянутой в эту войну. Видите ли, Габри-элли влюблена с Кафариэлло, и ради его любви она го-това на все. Она придумала вывести его на первое ме-сто, подарить ему триумф, а как этого добиться, если на сцене рядом сам Фаринелли? Единственным решением этой задачи стало вывести его из игры. Она еще на пер-вой репетиции сказала, что Фаринелли давно не пел со сцены, распространяла слухи, что у него уже нет его голоса. Габриэлли задумала навредить Карло, и, как оказалось, она ни перед чем не остановилась, слабой его стороной оказались вы.—?Не зря Порпора сказал, что артист должен быть оди-нок,?— сейчас вспомнился мне тот вечер, когда мы слушали проповедь о музыке и доле певца из уст самого маэстро.—?Не должен,?— пальцы Терезы мягко прикоснулись к моей руке. —?Маэстро просто предвидел то, что случится с вами. Рано или поздно, в этой труппе или другой, но война эта неизбежна. Он хотел уберечь вас от страданий. Но это не значит, что без вас Карло был бы счастливей.Заметив законченный, уже покрытый лаком портрет Габриэлли, Тереза была немало удивлена.—?Вы писали лицо этой злодейки? После всего, что она вам сделала?—?Писала. Карло грозится выбросить его, но я не по-зволяю.Портрет и впрямь был хорош. На черном фоне ослепи-тельной яркой казалась головка женщины. Черный ве-нец ее высоко зачесанных волос, украшенных цветами, отсвечивал золотой бронзой. Обнаженная шея и округ-лые плечи могли принадлежать гордой римлянке. Тонко очерченный нос с изящными крыльями и нежный румя-нец щек?— все завораживало и дышало величественно-стью. Но глаза… в этих черных, томных глазах не отра-жалось ничего. В них не было ни доброты, ни любви, ни нежности. Два холодных агата, таких же мертвых, как камни.Тереза долго не могла оторвать взгляда от картины, по-том порывисто обняла меня и сказала:—?Лучше и нельзя было показать всю суть этой прима-донны! Но мне кажется, ей не место здесь.Я размышляла над этим уже не раз, и сейчас оконча-тельно решила:—?Тереза, а вы не могли бы передать эту картину Габ-риэлли? С одним условием, что денег за нее я не возьму.Тереза вскинула тонкие брови:—?Подарок? Ей?—?Да, мне жаль эту женщину. Взгляните, разве это лицо счастливой? Но ею двигала любовь, которая может послужить ей оправданием, хоть и слабым. А то, что она сделала, даже и ради любви, еще не раз принесет ей несчастье.Портрет был завернут в покрывало, Тереза при помощи слуги, так как картина была тяжела из-за золотой рамы, обещала тут же доставить ее прямо в театр, в уборную Габриэлли и передать, что я просила. С подругой Карло мы расстались довольные друг другом, а я лишний раз убедилась, что Карло был окружен действительно чут-кими и светлыми людьми, мне оставалось лишь найти с его друзьями что-то общее, чтобы чувствовать себя еще счастливее от общения с ними.В Мадриде в один прекрасный день рано поутру появи-лись небывалые афиши, прилепленные на стенах домов, на всех перекрестках, они возбуждали толки и привле-кали толпу. Новость о скором выступлении Фаринелли была для мадридцев главной заботой и главным пред-метом разговоров: все ждали его появления в королев-ском театре. Говорили о том, что это стоило королю несчетных денег, и недоброжелатели, которых было предостаточно, говорили о том, что запрашивать за выступление пять тысяч цехинов?— это наглость, и что за такое следует наказывать.Несмотря на подобные заявления, королевский театр был в осаде, но граф Прата, всегда лично раздававший билеты, почтительно кланялся и докладывал с гордо-стью всем желающим попасть на премьеру, что билетов в продаже нет. Весьма многие богатые люди обраща-лись в подобных случаях к жене графа, к примадоннам и к другим важнейшим членам трупы. Те, кто не доста-ли мест ни в кассе театра, ни у факторов Прата за плату, доставали их у перекупщиков за плату вдесятеро пре-вышавшую установленную.?Антигон? открывал сезон, и королевское семейство решило отпраздновать это настоящим фейерверком зре-лищ, сразу вокальных и сценических. Вместе с Фари-нелли в спектакле участвовали его друг и соперник Ка-фарелли, а также контральто Гуаданьи и две замеча-тельные певицы, Габриэлли и Луккезина- декорации и сценографию делали Якобо Амигони и Джакуинто Кор-радо.Приезжавший в Буэн Ретиро Карло не знал, куда пря-таться от преследовавших его поклонников и поклон-ниц, которые буквально ходили за ним толпами. Во всех переулках парка и на площади перед театром можно было увидеть несчетное множество женщин и мужчин, одержимых страстным желанием увидеть и прикоснуться к музико. Видя, какое беспокойство эта толпа доставляет любимцу, король приказал создать специальную офицерскую службу для круглосуточной охраны здания театра и каждого исполнителя.В театре отсчитывали последние дни перед премьерой, шли последние репетиции ?Антигона?. В один из таких ответственных дней Фаринелли был на своем посту и ожидал начала. Внезапное объявление прибежавшего слуги Габриэлли о том, что хозяйка опаздывает на пол-часа, заставило всех присутствующих огласить зал гневными возгласами. Кафарэлли послал ее ко всем чертям и объявил, что не намерен подчиняться прихо-тям такой дуры и уж тем более не станет ее ждать. Бо-лее того: он поднялся и сделал вид, что собирается уйти.Пока репетировали увертюру с оркестром, появилась Габриэлли. Бледная и изможденная, она опустилась на скамью в партере и проговорила умирающим голосом:—?Господин директор, заявляю вам, что я очень больна и без голоса.Гуаданьи с издевкой произнес: ?Как мало иногда нужно певцу, чтобы потерять голос?, припомнив слова, бро-шенные ею на первой репетиции в сторону Фаринелли.—?Поэтому я не в состоянии репетировать сегодня и петь роль Береники.—?Да что вы, сударыня! —?воскликнул директор Прата, как громом пораженный. —?Можно ли накануне спек-такля, время которого назначено самим двором, приво-дить какие-то отговорки? Это немыслимо!—?Почему немыслимо? Двор переносил дату премьеры на неопределенный срок, в нарушение всех подписан-ных контрактов, из-за оговорок синьора Фаринелли.В зале пронесся возмущенный шум, если бы эти слова произнесла не женщина, то неминуемо дело кончилось бы дуэлью. Пьетро вскочил, порываясь ударить бес-стыдницу, но вовремя был остановлен синьором Мац-цони. Луккезина невольно обняла побледневшего, как полотно, Карло. Директор граф Прата подошел к Габри-элли и протянул руку.—?Что? —?не поняла певица. —?Что вы от меня хотите?—?Контракт.—?Я не понимаю вас.—?Ваш контракт. Дайте мне его. Я сейчас же, сию се-кунду его аннулирую.—?Что?!—?Вы еще не поняли, сударыня? Театр не нуждается в ваших услугах.Кафарэлли со своего места на сцене громко зааплодиро-вал в полной тишине и огласил театр сатанинским хохотом, перемежая его словами: ?Браво? и ?Брависсимо, Кухарочка?. Он не преминул обозвать ее обидным прозвищем, данным когда-то певице за ее простое происхождение. Габриэлли, как не храбрилась, все же выглядела и была действительно больной. Провидение не заставило себя ждать, и певица подхватила простуду, лишившись и своей красоты, и силы своего голоса. После выходки своего любовника, так быстро сменившего войско на поле боя, она пошатнулась, лоб ее покрылся испариной, еще чуть-чуть и она бы упала, но… Карло оказался рядом и усадил певицу на скамью.Все, кто знал Фаринелли, лишь в очередной раз удосто-верились в его человеколюбии и сострадании, а кто не знал, тот изумился этим поступком благородного певца, единственного среди собравшихся, кто подал руку по-мощи своему врагу. Да, он пожалел Габриэлли, потому что она была для него прежде всего женщиной, душа которой давно уже была обречена на муки. Вдохнув полной грудью, она открыла глаза и произнесла тихо и смиренно:—?Я извиняюсь, синьор Фаринелли, и все, кто стал не-вольным свидетелем моих неверных слов. Я повторю: я сильно больна и вряд ли мне удастся набраться силы за пару дней. Так что, граф, вам придется согласиться. Контракт предусматривает неустойку в такой сумме, что вам вряд ли захочется терять половину вашей при-были от постановки ради какой-то Габриэлли.Кафарэлли хмыкнул. Она и сейчас, униженная, набива-ла себе цену.—?Допустим,?— сказал холодно директор. —?Что вы хотите? Быть может послать вам за лекарем?Было видно, что он продолжает издеваться.—?Нет, я хочу отказаться от роли Береники. Но еще од-ну певицу накануне премьеры вы вряд ли найдете, по-этому я спою маленькую роль Исмены, дабы не срывать развлечений дворца.—?Она занята. Вы поете свою роль или не поете вооб-ще.—?Но я больна, не заставите же вы меня петь насильно.—?Милая моя, кошечка, тебе просто прикажут петь,?— заявил Кафарэлли,?— и ты споешь плохо. И эта малень-кая неприятность станет тебе уроком за все те беды, ко-торые ты навлекла на своего партнера и коллегу синьо-ра Фаринелли. Но раскаиваться поздно, надо было ду-мать обо всем раньше. Ты провалишься, но нам-то какое до этого дело! И не этого ли провала ты желала для синьора Фаринелли? Я спою так, что все забудут о существовании Береники, синьор Фаринелли споет так, что все забудут всех остальных. Синьора Луккезина в своей маленькой роли Исмены вознаградит публику. И все будут довольны, кроме тебя. Это послужит тебе уроком, а сумеешь ли ты использовать его в другой раз, этого уж я не знаю.Так и Кафариэлло выказал свое благородство артиста.Габриэлли была посрамлена прилюдно, войну она про-играла раньше, чем началась настоящая битва. Краснея и бледнея, обмахиваясь веером, она сказала слабым го-лосом:—?Я хочу поменяться ролями с синьорой Луккезиной. Она споет Беренику лучше меня, я справлюсь с ее не-значительной ролью Исмены. Таким образом, спектакль состоится в назначенное время.—?Вы, стало быть, рассчитываете, что госпожа Лукке-зина будет в состоянии разучить роль Береники за два-три дня? —?спросил удивленный граф Прата.Метастазио, все еще не мог прийти в себя, а при по-следнем заявлении певицы и вовсе открыл рот. Маццо-ни вел все репетиции и прекрасно знал, что Луккезина великолепно справится с новой ролью, а вот директор уже подумывал о потере директорского кресла в коро-левском театре.—?Я не знаю роли,?— растерянно сказала Луккезина, искавшая в этом поступке Габриэлли очередного подво-ха,?— я не выучу ее за пару дней!Вдруг Метастазио, быстро оценивший ситуацию, про-считал все, чем может грозить возможная отмена спек-такля или увольнение Габриэлли. Новую певицу они точно не найдут, роль слышала только Луккезина. Ме-няться, так меняться! Метастазио и Маццони выступали все-таки в роли управляющих всем действом, и окончательное решение и ответственность лежали на авторах оперы.—?Соглашайся,?— сказал он Терезе,?— ты слышала роль, следовательно, знаешь ее и споешь. Хватит прере-каний, больше часа мы потеряли на болтовню! Госпо-дин дирижер, прикажите скрипкам начинать, а ты, Бе-реника, на сцену! Не нужно нот, долой ноты! Кто участвовал во всех репетициях, должен знать все роли на память.?А теперь они забудут все и простят меня за мой вели-кодушный поступок?,?— подумала Габриэлли, судив-шая всех по своим меркам. Интриганке казалось, что передав главную роль Терезе, та простит ей сплетни, а, получив статус prima donna, во время спектакля будет снисходительна к ее простуженному голосу. Что касается последнего, то Габриэлли действительно внезапно лишилась его силы и блеска. Быть может, немало способствовал этому портрет, появившийся накануне в уборной певицы. Этот подарок злодейка никак не могла простить Роксане, ведь великодушие и прощение?— эти добродетели, казались грехом для той особы, которая рвала от ярости на себе волосы и металась по уборной, готовая разорвать ногтями эту красивую картину. А с портрета на Габриэлли смотрела красивая бездушная женщина с лицом-маской, улыбаясь своей фальшивой улыбкой.Луккезина, обладая изумительной памятью и необычай-ной легкостью усвоения, спела всю партию Береники, и музыку и слова, без единой ошибки. Успех ее был столь бесспорным, что все присутствующие наградили ее бурной овацией. Итак, Тереза стала prima donna мад-ридской оперы вполне заслуженно, нельзя было приду-мать более серьезного экзамена, после которого никто и никогда не посмел бы упрекать ее в хитрости или не-профессионализме. Фаринелли был горд и счастлив за свою подопечную, хотя все самое сложное было еще впереди, ведь Беренике предстояли дуэты с грозным Кафариэлло?— Антигоном!А тот, как только начали репетировать, вспомнил свои замашки, и то, что он вытворял, могло довести кого угодно до нервного помешательства. Уже в уборной, которую он делил с Гуаданьи, Антигон начал кривлять-ся, что непременно победит Фаринелли, что даже на репетициях ему достанутся все рукоплескания, и продолжал называть Фаринелли ничтожеством. В самом начале, когда Кафарэлли вышел на сцену и пропел свою длинную арию, в зале и впрямь прозвучали сильные аплодисменты и похвалы. Далее следовали две арии Фаринелли, после которых на протяжении всей репетиции для хвастуна Кафарэлли аплодисментов уже не доставалось, так что Карло внутренне не раз пожалел своего соперника.Кончилось это тем, что Кафарэлли ушел и, запершись у себя в уборной, отказывался выходить на одну сцену с Фаринелли и винил либретто и музыку в своей неудаче.Что говорить о юном Гуаданьи, который на последней репетиции то ли от пережитого напряжения, то ли от нервного ожидания премьеры, то ли от того, что его со-перник Фаринелли был настолько превосходен как ис-полнитель, потерял сознание. Произошло это как раз после того, как Фаринелли спел одну из своих арий, и с этого момента Гуаданьи впал в уныние.Метастазио несложно было представить, на какие муки он обрекал директора театра, создавая оперу для пяти самых лучших голосов Европы и планируя вывести на одну сцену сразу четырех prima, а теперь и Луккезина получила статус prima donna. Счастье, что граф Прата был молод и полон сил и здоровья, так что муки эти он переносил стойко, хотя и не раз подумывал об уходе с должности.Накануне премьеры произошло еще одно событие, ко-торое позабавило домашних Фаринелли и его самого. Дело в том, что по традиции, после премьеры, устраи-вался большой праздничный прием в королевском дворце. И для этого мероприятия Карло заказал себе но-вый костюм у известного мадридского мастера. И вот, портной принес Фаринелли сшитый для него кафтан. Бедняга был настолько захвачен мыслью о встрече с величайшим артистом столетия, что отказался от всякой платы и желал лишь одного: услышать божественный голос. Видя, что молодой человек в своем решении тверд, Фаринелли уступил и исполнил для него одного все жемчужины своего репертуарa, a затем попросил, чтобы портной ответил ему услугой зa услугу, принял бы в подарок кошелек, где лежало втрое больше денег, чем полагалось зa работу. Растерянный мастер, лишь оказавшись на улице, вернул себе способность соображать и заметил, что держит в руках весомую плату за пошитый костюм.Фаринелли, бесспорно, волновал успех, но вместе с тем он был мягким, порядочным человеком, и заботился о своем духовном состоянии больше, чем о славе. Окру-жение певца не уставало удивляться тому, что, несмотря на блеск, окружавший его, Карло не выказывал гордости, притязательности и высокомерия, которые совершенно были не присущи ему, а доброта и умеренность его характера ни в какой степени не пострадали от его высокого положения, Карло не нажил себе врагов несмотря на близость к королю. Кротость и пристойность Фаринелли подмечали все, от министров до рабочих сцены, он приятно удивлял дружелюбными и любезными манерами, великодушном и заботливом отношении к тем, кому везло меньше, чем ему. В итоге, Фаринелли, которого обожали всюду, сделался общим любимцем. Не без его вмешательства успокаивались самые отчаянные ссоры и пререкательства между артистами и дирекцией театра.И можно сказать с уверенностью, что именно его редкие качества характера позволили состояться премьере ?Антигона?.Последний день перед премьерой репетиций не было. Всех распустили отдыхать и готовиться к завтрашнему дню. Певцы берегли голоса, поэтому и во дворце ника-ких салонов не устроили. Вынужденная передышка по-дарила Роксане счастливую возможность побыть вместе с любимым, который был счастлив этой возможности ничуть не меньше.В то время, как девушка, встретив первые солнечные лучи, нанесла на холст несколько ярких мазков, со сто-роны дворца в полуоткрытое окно стали доноситься звуки, говорившие о пробуждении того, кто прочно по-селился в ее сердце и мыслях. Роксана слышала голос Карло, который, проснувшись, садился за клавесин, точно жизнь его начиналась музыкой. Он пел, и звонкие трели вторили щебетанию диких птах, которые мелька-ли в ветвях деревьев. Роксана несказанно обрадовалась пробуждению супруга, это удовольствие, слышать его, было для нее всегда новым, и каждый день ей казалось, что дворец пуст, если в нем не звучит эта утренняя му-зыка.Девушка, бросив кисти и маленький деревянный этюд-ник, побежала в дом, и через мгновение уже была рядом с Карло:—?Доброе утро, amato! —?приветствовала она его, впорхнув в комнату в своем утреннем легком платье, стройная и живая, обвила его шею рукой и уселась на колени. Карло прижал ее к себе, наслаждаясь ее присут-ствием и близостью, хотя его взгляд еще какое-то время не отрывался от партитуры.—?Карло! —?возмутилась она. —?Посмотри на меня, к тебе пришла твоя коломбина, твоя голубка, а ты даже не скажешь: ?С добрым утром, cara? Как ты спала??Карло оторвался от нот, прижал к себе жену, поцеловал ее, но пальцы его правой руки упорно не отрывались от инструмента. Однако после ее слов он уже не спросил, как хотел раньше, хорошо ли она спала, он захлопнул крышку чембало, и обеими руками обнял Роксану.—?О! Послушай! —?весело закричала она вдруг. —?Слышишь?В приоткрытом окне пела иволга, внизу шумела вода в фонтанах, ветер шелестел листвой деревьев. Затрепетав, она прижалась к нему, наполненная радостью от этих мелодичных звуков.—?Будет хорошая погода,?— сказал он.—?Теплая осень! —?воскликнула Роксана.—?И птицы поют,?— засмеялся Карло.—?Да, жизнь продолжается!—?И любовь.Опять послышалось тонкое щебетание пташек, взволно-ванное и нежное. Карло и Роксана слушали их с восхи-щением, затаив дыхание, этот хор крошечных крылатых любовников. Роксана теснее прижалась к мужу, и он крепче обнял ее, она коснулась губами его лба. Оба смотрели в окно, за которым вдруг, как величественное и прекрасное видение, разгорался новый день.Роксана, сжатая кольцом его ласковых рук, весело по-просила:—?Синьор Фаринелли, спойте мне малюсенькую ариэт-ту, чтобы это утро было еще прекраснее!Карло, уже снова погруженный в партитуру, рассеянно посмотрел на Роксану, затем опомнился и, немного по-думав, запел:Quel buon pastor son io,Che tanto il gregge apprezzaChe per la sua salvezzaOffre se stesso ancor.Conosco ad una ad unaLe mie dilette agnelleE riconoscon quelleIl tenero pastor*Пока он пел, Роксана сидела, крепко прижавшись к не-му, но, когда кончил, почувствовала нетерпеливое дви-жение его руки и заметила быстрый взгляд, невольно скользнувший по раскрытым нотам. Больше она не пы-талась удержать Карло, соскользнула с его колен и, ми-молетно коснувшись рукой щеки, исчезла. Через секун-ду Карло снова раскрыл крышку клавесина и погрузил-ся в партитуру, обдумывая орнаментирование арий Де-метрия. Все же утренний визит Роксаны доставил ему удовольствие, и его голос зазвучал мягче и сладостнее, чем обычно.Встретились они вновь во время позднего завтрака бли-же к полудню за огромным столом. Длинная и высокая столовая была точной копией со столовой короля в большом дворце. Пол был выложен мраморными пли-тами двух цветов, потолок был расцвечен мозаикой и лепниной, а огромный камин, мог служить самостоя-тельным украшением и образцом барочного искусства. В огромные окна были видны деревья и цветы, и вся за-ла производила впечатление богатства и королевской роскоши. Стены украшало несколько картин, писанных масляными красками. Работы Беллотто перекликались с произведениями Ка-налетто гладкой манерой живописи, ровным солнечным освещением. Здесь можно было увидеть центральную часть Венеции?— площадь Сан-Марко с собором и Большой канал. На полотнах Каналетто город словно омывали потоки золотистого, пронизанного солнечным светом воздуха. Виды Венеции: порт Лидо и открытое море, усеянное множеством позолоченных гондол, на-полненных патрициями в праздничных костюмах, ма-ленькие улочки и неприметные кварталы. Благодаря королеве Барбаре, самостоятельно выбиравшей эти полотна, Фаринелли и Роксана были окружены милыми сердцу видами родной Италии.После завтрака, когда авторы ?Антигона? спешно от-правились в театр, Карло и Роксана поначалу просто нежились в объятиях друг друга. Дворец затих, и все вокруг замерло?— король приказал хранить гробовую тишину, дабы ничто не могло помешать отдыху Фари-нелли. Единственные, кто посмел нарушить этот приказ, были Джулия и Эмилио, которые, стуча каблуками, сбежали по лестнице и бросились обниматься.Катрин, к которой вернулся ее обычный румяный вид, спустилась следом и попыталась образумить расшалив-шихся детей, но Карло тут же сказал:—?Катрин, оставьте их, пусть шумят.—?Как скажете, синьор,?— служанка затем обратилась к хозяйке,?— синьора, можно я отлучусь на несколько часов?Роксана была немного удивлена, что за дела появились у нашей Катрин? Но девушка, сильно смутившись, все же рассказала, что ей надо в город, чтобы отправить конверт в Италию. Фаринелли с женой переглянулись и улыбнулись тому, что оба поняли тайну девушки, она написала письмо синьору Лучиано, и теперь ей надо было отправить его почтой.—?Катрин, идите, я отпускаю вас на целый день. Свой выходной вы заслужили. И вот еще что, купите себе в городе самое красивое платье, которое вам понравится, потому что завтра вы со мной поедете в театр.Девушка, счастливо улыбаясь, выпорхнула на улицу. Все-таки все влюбленные были похожи друг на друга, и Роксане стало жаль Катрин, которая жила в разлуке со своим Лучиано.—?Может отправить ее домой? —?спросил вдруг Карло, прижимая супругу еще крепче к своему сердцу. —?Мне ее жаль, и его тоже.—?Ну уж нет, по-твоему так просто найти горничную, которая будет спасать тебе жизнь? И потом… —?не-вольный вопрос вновь сорвался у девушки с языка,?— когда кончится театральный сезон, что будет?—?Ты знаешь,?— глаза Карло светились любовью, и во-прос этот нисколько его не смутил.—?Я знаю?—?Знаешь.—?Карло! Ну что я должна знать? Ты решай. А я и вот эти двое,?— я показала на детей, бегающих по гостиной друг за другом и роняющих на своем пути дорогие вазы и безделушки,?— мы с тобой…Карло провел ладонью по персиковой коже ее щеки и поцеловал в губы:—?Мы поедем домой. Придет весна, и уже к маю, ко-роль уедет ближе к горам, театр закроют. Пьетро отпра-вится в Вену, а все мы разъедемся по Италии. Кафарэл-ли ждут гастроли в провинции, быть может, он возьмет с собой Габриэлли.—?А Луккезина?—?Тереза останется здесь, она ведь тоже замужняя женщина.Краска залила девушке щеки, так необычно это звучало из его уст, он впервые заговорил о ее новом статусе с такой интимной нежностью, так, что ей пришлось спря-тать лицо у него на груди.—?Я тебя люблю, cara, и я хочу вновь увидеть тебя на берегу моря.Еще чуть-чуть и Роксана бы расплакалась, слава богу, грохот разбитой статуэтки отвлек ее от романтических мыслей. ?Дети, тише!??— воскликнула она, а сама ти-хонько улыбалась. Все смеялись, когда собирали гипсо-вые осколки, и когда играли в прятки, бегая по всем комнатам дворца, и когда Броскиньо сел за инструмент и стал играть веселые песни, а Джулия танцевала, как балерина. И лишь, когда накрыли обед в столовой, они немного угомонились.Прогулка по парку, маленький пони, удочка и рыбки в канале?— это ли не настоящее счастье?К вечеру, уставшие прожитым днем, наполненные до краев несказанными чувствами, расположились в ма-леньком уютном охотничьем кабинете. Пара мягких глубоких кресел и маленький диван у стены?— все, что тут было, но самое главное?— это огромный камин, в котором ярко сгорали два толстых бревна. На стенах висели гобелены, рассказывающие о победах смелых охотников над дикими зверями, а на полу были разбро-саны толстые шкуры. Обняв друг друга, все вчетвером смотрели на огонь и слушали тишину, наслаждаясь теп-лом.Эмилио приютился под боком у Карло, а Джулия, си-девшая на медвежьей шкуре, мечтательно рассматрива-ла картины и следила за мечущимися по стенам тенями. Роксана впала в какое-то сладкое оцепенение, ей не хо-телось ни двигаться, ни говорить, лишь смотреть на них, таких любимых и дорогих ей людей. Карло тоже молчал, и задумчиво ласкал черные кудри мальчика.—?Роксана! —?вдруг заявила девочка, которая остава-лась самой нечувствительной к романтическим момен-там. —?Ты обещала!—?Что я обещала, моя милая? —?ей так не хотелось сей-час соображать и шевелиться.—?Вспомни, ты обещала каждый день рассказывать ис-тории, уже много дней прошло после ?часов?!—?Каких часов? Я опять что-то пропустил? —?Карло обжег жену своей полуулыбкой и взглядом.—?Заколдованные часы, мы их сбросили с балкона, что-бы скорее пришло счастье! —?выпалила Джулия, схва-тывавшая на лету все когда-либо ей услышанное.Карло захохотал, а Броскиньо возмущенно заныл, как посмели без него заниматься такими делами.—?Ладно, Броскиньо, успокойся, вы и так сегодня не-мало расколотили, что скажет его величество? —?Карло продолжал веселиться.Но Джулия не унималась, в своем упрямстве и настой-чивости она была похожа на осу, желающую заполучить сладкую сливу. Так, что художнице пришлось сдаться. Она пересела в кресло, поближе к камину, девочка довольная собой, улеглась на шкуры у ее ног и приготовилась слушать. Броскиньо прильнул к Карло, который устремив на любимую свой взгляд, продолжал улыбаться.А Роксана не могла собраться с мыслями.Неимоверно красивый, он сидел прямо напротив, и его рука, опирающаяся на резной подлокотник, пальцы, ка-сающиеся чувственных губ, блестящие черные глаза и волосы, локонами спускавшиеся на плечи, не позволяли думать о чем-то другом. Похоже, Карло ?видел? на-сквозь ее потаенные мысли. Не иначе, по этой причине, на его губах играла эта довольная полуусмешка, а глаза были полны страстью.А Карло, глядя на нее, освещенную красными отбле-сками огня, на ее блестящие перламутром волосы, на ее прекрасную шею, ощутил знакомую томительную боль и желание. Ее близость дразнила его. Светлое облегаю-щее платье Роксаны вызывало в нем мучительные виде-ния ее тела, когда она играла с волнами, подняв до ко-леней юбку, когда сидела дома террасе, обнажив руки, когда поворачивалась к нему спиной, подставляя беско-нечный ряд крючочков своего платья, сводившем его с ума.Стряхнула с себя его чары, Роксана задумалась, о чем будет новый рассказ. Удивительное дело, но никогда раньше ей не приходило в голову сочинять истории. Она писала свои картины, и этого занятия было предос-таточно. И лишь с момента посещения той сказочной лавки, где была куплена кукла, они начали сами собой рождаться у нее голове. Знающие люди всегда говори-ли, что девушка обладает недюжинным воображением, и что благодаря ему, она могла бы творить чудеса, так как сама верила в то, что придумывала. Быть может, ко-гда-то она придумала и Карло, и детей, и итальянский дом… стоило лишь страстно пожелать все это и открыть сердце, поверив, что мечта станет явью. И вот они сидят перед нею?— семья. Что-то доброе всколыхнулось на самом донышке души, так, что сердце ее возликовало, история была найдена! Она лежала в закоулках сознания, а сейчас выпала, как кольцо из шкатулки. ?В одной далекой стране стоял город с тысячью жите-лями: дряхлыми стариками, сильными мужчинами, кра-сивыми женщинами, маленькими детьми. Город, как город, каких много повсюду, но улицы в нем, почему-то казались узкими и грязными, дома прятались за высо-кими заборами, сады с плодовыми деревьями окружали изгороди из колючих кустарников. Город выглядел се-рым и унылым, а жизнь его жителей была наполнена тоской и злобой.К этому городу вела одна единственная дорога, пыльная и разбитая, никто не занимался ее ремонтом, потому что жители не имели желания покидать свои дома, и не испытывали никакого интереса к жизни за городскими стенами. И вот однажды на этой дороге показалась фи-гура путника. Это был человек с небольшим узлом за спиной. Широкополая мягкая шляпа почти полностью скрывала его лицо, но радостной улыбки, блестевшей на солнышке, трудно было не заметить. Когда-то давным-давно он ушел по этой дороге, тогда еще новой и ров-ной, искать Счастья и, обретя его, захотел вернуться и поделиться им с горожанами. Человек шел легко, насви-стывая веселую мелодию, и… вдруг остановился. На обочине, у большого камня-валуна лежали два мешка. Чьи они? Почему лежат здесь? Путник удивленно огля-нулся?— но никого не было вокруг. Он осторожно подо-шел и попробовал приподнять один?— ?Ох, какой тяже-лый! А выглядит маленьким! Что же там?? И счастли-вый человек развязал мешки. В одном, словно серебря-ный ручей, блестела Дружба, а в другом, как золото сверкала Любовь.—?И что теперь мне делать одному с таким богатством? —?усмехнулся путник,?— У меня ведь за плечами целая котомка Счастья! Отнесу-ка я их в город и поделюсь с людьми.Взвалил он эти мешки за спину и через некоторое время вошел в городские стены. Унылый, мрачный вид встре-тил его там. Ни смеха детей на зеленых аккуратно под-стриженных лужайках, ни лая собак, ни мяуканья ко-шек, ни чириканья воробьев. Только высокие заборы и колючие ограды, да еще накрепко запертые двери. Че-ловек подошел к дому, рядом с которым некогда жил по соседству. Постучавшись в ворота, крикнул: ?Хозяин! Сосед! Открой мне, я твой друг, вернувшийся из долго-го путешествия!? За воротами послышалось шарканье туфель, но дверь не открылась: ?Проваливай! Нет у ме-ня никаких друзей!? Вот такой был ответ. И так человек обошел много домов, нигде ему не открыли ворота и не пригласили зайти.Наконец, уставший путник нашел в городе Трактир и, примостившись за столиком, заказал скромный обед. Хозяин Трактира с любопытством оглядел мешки, ле-жавшие под лавкой.—?Что у тебя в этих мешках? —?спросил трактирщик, снедаемый Любопытством.—?Дружба и Любовь,?— с Удовольствием и улыбкой ответил человек,?— а еще у меня есть Счастье.?Хороши мешки, добротное сукно и бечевка, и так туго забиты?,?— прошептала трактирщику Жадность.—?Человек,?— со льстивой улыбкой обратился трак-тирщик,?— а не продашь ли ты мне свои мешки?—?Нет, что ты! —?широко улыбнулся путник,?— я от-даю их даром всем, кто пожелает, только вот незадача, в этом городе никто пока не захотел получить ни того ни другого!Глаза трактирщика алчно горели в то время, как человек развязывал первый мешок. Потом он запустил туда руку: как серебряный ручей между пальцев струилась Дружба, и хрустальный звон заполнил пустой трактир?— это был смех, ведь Веселье?— это частичка Дружбы.—?Вот, трактирщик, бери себе, сколько хочешь! И мо-жешь поделиться ею с соседями или постояльцами! —?предложил счастливец.—?По-де-ли-ть-ся? Так ты сказал? —?Жадность схвати-ла трактирщика за душу, вмиг в его голове пронеслось сознание того, что будет, если он сейчас возьмет пред-ложенную ему Дружбу: надо делиться, появятся друзья, их придется угощать пивом и хлебом, они станут при-ходить в то время, когда им вздумается, а это ужасно неудобно! Придется делиться кровом, пищей, своим временем, взамен получая только Веселье и смех? —?Ну уж нет!—?Знаешь что, человек? Забирай свое добро, оно здесь никому не нужно! Город жил без этого и проживет еще тысячу лет.—?Неужели вы не хотите ни веселиться, ни смеяться?—?Нет! Рядом с весельем?— горе, а смех всегда кончает-ся слезами. Убирайся!Трактирщик сильно разволновался, ведь его душа про-сила именно этого столько лет подряд, но Жадность и Страх быстро заглушили ее голос.—?Уходи! Уходи! И не забудь свои проклятые мешки! —?закричал трактирщик.Взвалив ношу за спину, человек побрел по кривым улочкам города. В пустынном сквере никого не было видно, только молодой художник в холщовой блузе внимательно разглядывал фонтан и куст жасмина. Путник очень удивился тому, что на холсте не было ни одного мазка.—?Художник, ты только начал свою картину? —?привет-ливо обратился человек.—?Нет,?— угрюмо ответил тот,?— я уже год пытаюсь ее написать, но почему-то ничего не получается!Путник задумался, ему очень захотелось помочь худож-нику.—?Я знаю, чего тебе не хватает! —?улыбнулся после не-долгого размышления счастливец и развязал второй мешок.В свете луны, появившейся на небе, Любовь сверкала как золото, и это было так необыкновенно прекрасно, что оба на миг замерли, уставившись на это чудо.—?О что это? —?прошептал пораженный художник, од-ними глазами гладя золотые россыпи в мешке.—?Любовь,?— так же шепотом, сам не зная почему, от-ветил ему путник,?— бери ее и ты будешь самым счаст-ливым на свете, ты станешь великим мастером, ты на-пишешь лучшие картины, твое имя прославится в горо-де, а может и дальше, тебя будут помнить поколения горожан!Художник думал, не сводя глаз с сокровища. В его го-лове Воображение уже рисовало картины, одну краше другой. Отведя взгляд от мешка, художник обернулся?— вот тот же фонтан, куст жасмина рядом и луна на ве-чернем небе.—?Поразительно.! Как же раньше я этого не видел? Это прекрасно! Посмотри, вот благоухают кремовые цветы жасмина, отдавая свой аромат вечернему фиолетовому воздуху, оранжевая луна, словно апельсин висит над черными кронами деревьев, желтый свет фонарей пада-ет на серые дорожки сквера, а брызги фонтана в этом свете переливаются, как хрустальные, всеми цветами радуги!Путник улыбался и слушал художника.—?Ну вот, теперь тебе осталось всего лишь перенести все то, что ты увидел на холст! —?и протянул мешок.Художник запустил руку в самую середину, чув-ствуя, как золото Любви обжигает ему пальцы, как странное чувство, до этой поры незнакомое, побежало по венам, как проникло в самое сердце, от чего оно больно сжалось. Страх, сидевший внутри, сразу же дал о себе знать: ?Такое богатство человек не может полу-чить просто так, или ты чем-то заслужил его, ты?— без-дарный художник, не написавший ни одной картины??—?Что я должен буду отдать взамен? —?спросил худож-ник, очень волнуясь.—?Взамен? —?тихо ответил путник,?— Цена Любви сравнима только с ценой Жизни… если осмелишься, бери ее так, даром.?Цена Жизни?! —?так вот оно что! —?Страх развернул-ся во всю мощь. —?Ни одна картина не стоит того, чтобы за нее отдавать жизнь!?.—?Нет, пожалуй… я не возьму ее,?— художник даже отошел подальше, чтобы золото больше не светило ему в глаза и этого волшебного блеска не видела его душа, так просившая Любви.Потом он, уныло понурив голову, побрел обратно к мольберту, сложил его ножки, закрыл нетронутый этюдник, сунул кисти в карман блузы и пошел в свой пустой и холодный от одиночества дом за высоким за-бором, чтобы завтра опять вернуться в сквер и часами смотреть на фонтан и куст жасмина, пытаясь написать картину.Счастливый путник остался один, у его ног лежали два мешка, один с Дружбой, другой с Любовью, а за спиной болталась котомка полная Счастья. На город опустилась ночь. Жители накрепко задвинули засовы на высоких воротах, выпустили псов на зеленые лужайки. Ведь в каждом доме стоял свой сундук или мешок, и жителям было, что охранять: Зависть, Равнодушие, Жадность, Лень…—?Прочь! Прочь из этого города, где ни один человек не захотел обладать такими богатствами, отдаваемыми даром! —?Путник забросил мешки за спину и уже через минуту брел по извилистой разбитой дороге в поисках тех, кто сможет заглушить страх, отказаться от жадно-сти, злости, равнодушия, но осмелится обладать бес-ценными сокровищами?.В камине трещали, сгорая в ярком пламени, поленья, свечи давно потухли, и в комнате царил полумрак. Вер-нувшись из придуманного города в реальность, Роксана осмотрелась: Джулия спала на теплой шкуре, уронив свои тяжелые косы на сложенные ручки, Эмилио вни-мательно смотрел, застыв, как изваяние, а Карло был задумчив и почему-то грустен. Его мечтательный, зату-маненный взгляд остановился на ней, он улыбнулся мягкой, рассеянной улыбкой. Сердце ее вздрогнуло и, казалось, растаяло под этим взглядом, что-то непонят-ное переполняло ее, настолько большое, что мешало дышать.Минуту они молча смотрели в глаза друг другу. Потом девушке стало неловко от мысли, что рассказывая свои истории, она будто обнажает свою душу. Она почувст-вовала себя крайне беззащитной, лишенной даже не одежд, а самой кожи. Ее губы неловко улыбнулись, а голос, извиняющимся тоном, произнес:—?Все, конец.—?Браво,?— сказал совершенно серьезно Карло.А спустя время, когда Джулия была доставлена в свою постель, и Эмилио, умытый и переодетый, был укрыт одеялом, свечи потушены, и дверь в детскую плотно прикрыт, на широкой лестнице, разделяющей половины дворца, Карло спросил:—?Значит, цена любви сравнима с ценой жизни?—?Да… главное осмелиться на это.—?Я согласен.—?На что, amato?—?Я возьму все его мешки. Мне нужна и Дружба, и Любовь, даже если за это придется заплатить жизнью.Он подошел к ней вплотную, привлек к себе так близко, что она покачнулась, и поцеловал в губы со всей силой своего желания. В этом жарком объятии, когда их ды-хание смешалось, он с невыразимым волнением почув-ствовал на своих губах ответный трепет ее губ.XVПремьераНастал день премьеры. Долгожданный, тревожный, от-ветственный, праздничный, сумасшедший день для всех, кто его ждал. Мое сердце колотилось, как у пой-манной в сеть дикой канарейки. Лишь только я открыла глаза и поняла, что день, которого мы с Карло ждали больше года, наступил, мне стало не по себе. Ни о какой чашке кофе, ни о том, чтобы понежиться в постели подольше не могло быть и речи. Я встала с рассветом. Выглянув в окно, удивилась погоде?— было солнечно и тепло, на синем небе плавали белоснежные пушистые облака. Все еще спало вокруг, но я чувствовала, что сам воздух дрожит от напряжения и ожидания.Ноги сами собой понесли меня из спальни по длинному коридору, вниз по лестнице, через большую музыкаль-ную гостиную и оранжерею, на улицу, в парк. Только природа могла успокоить меня и дать силы пережить волнение сегодняшнего дня. Ветерок ласково поцеловал мои щеки, солнечные лучи согрели, а шум фонтанов поднял дух. ?Все пройдет хорошо!??— твердила я себе, прохаживаясь по дорожкам между благоухающими клумбами с осенними цветами.Я представляла, как настанет урочный час, и мне пред-стоит проводить Карло в театр, а потом и самой соби-раться. Новое платье, туфли, перчатки и вуаль уже ожи-дали своего выхода в свет. А еще костюмчики Джулии и Эмилио. Мальчик переживал похоже не меньше других. Занятый на всех репетициях в театре в качестве личного помощника Метастазио, он все же успевал заниматься с Риккардо композицией. Мечты Броскиньо сбылись, и он получил в качестве преподавателя достойного композитора, не жалевшего своих сил на подготовку мальчика к поступлению в консерваторию. Но я догадывалась, что больше всего на свете Эмилио хотел видеть на сцене своего кумира, своего отца?— Фаринелли в лучах славы.Так много было положено на кон всеми участниками представления, что переоценить значение премьеры бы-ло сложно. Трудно сказать, для кого успех оперы был важнее: для Метастазио, который был придворным по-этом австрийского двора, и на кону стояла его репута-ция и будущие заказы- Антонио Маццони?— молодой композитор, получивший возможность создать оперу для великолепного состава певцов, Президент музы-кальной болонской академии, который во что бы то ни стало обязан был получить высокую оценку свое оперы- директор Прата, который считал немыслимые суммы?— гонорары, декорации, машинерия, билеты, в один час он мог разорить или обогатить испанскую казну на мил-лионы- король Фердинанд, и тот рисковал, прививая на испанской земле итальянскую культуру, мог навлечь серьезное недовольство народа в случае, если опера не понравится публике- Габриэлли, мечтавшая ценой успе-ха, завоевать сердце Кафарэлли, желавшего получить немалое вознаграждение- Гуаданьи, тайно мечтавший о похвалах Генделя…Стоит ли говорить о том, что для всех участников был ?Антигон?? И разве не благодаря молодой синьоре, си-дящей сейчас на скамеечке у фонтана, зрители увидят такую постановку, которой не видел свет? Не чудо ли это? —?девушка, едва достигшая возраста, когда в жен-щине пробуждается страсть, пленяет артиста настолько, что он выходит пленять всех в зале своим пением и не-оспоримым талантом!А Карло до сих пор не мог ощутить того огня, который вспыхивал в его груди при выходе на сцену. Аплодис-менты и обмороки уже не играли для него той роли, что раньше. Он искал причину, которая могла бы послужить целью его жертвы театру, но не находил. ?Когда я говорил, что слишком много отдал театру,?— размышлял Карло,?— думал ли я, что он потребует еще, и следующей жертвой окажется Роксана? Слишком доро-гую цену приходится платить за эти овации. Благодаре-ние богу, все обошлось, но закончилось ли? Возможно ли соединить в жизни сцену и родных тебе людей, или, быть может, проще оставаться одному, не навлекая бед на любимых??. Риккардо нашел ответ на мучавшие бра-та вопросы, и, как-то усадив его перед собой, завел серьезный разговор:—?Карло, я вижу, что тебя грызут сомнения. Поверь мне, своему старшему брату, что эти вопросы, от кото-рых иногда хочется лезть на стену, они нормальны. Ты винишь себя в болезни Роксаны, ты отыскал причину этой болезни в том, что привез сюда свою жену и этим невольно втянул ее в закулисные интриги. Послушай, это случай. И вряд ли удалось бы избежать этого несча-стья. Поэтому забудь, что было, как страшный сон. Но это не все твои терзания, я догадываюсь. Уезжая в свой итальянский дом, ты бежал от театра. Почему? Потому что ты испугался за свою любовь? Или потому что ты не хотел больше славы? Я не поверю! Ты все тот же Фа-ринелли, я вижу, как ты расцветаешь на сцене, и ты жа-ждешь победы, от этого твоя холодная кровь закипает, соревнование?— это твоя жизнь. Дай себе волю! Разре-ши всем своим желаниям осуществиться, не выбирая между женщиной и славой! Живи для нее, а пой для се-бя. Роксана не говорит тебе, но я знаю, она давно уже определилась со своими целями. И главное для нее, это чтобы ты пел, только тогда она сможет жить и рисовать свои картины. Так что, иди на сцену и не оглядывайся, а смотри только вперед…—?Риккардо, а сам ты, для чего ты живешь? —?спросил Карло тихо и грустно у своего брата.—?Я? Малыш Карло, какой ты в самом деле ребенок. Но ты обладаешь таким тонким чутьем, что иногда с тобой страшно: ты все чувствуешь, все замечаешь, все пони-маешь и читаешь мысли других. Ты угадал, подловил меня, да, признаюсь, что и я до сей поры жил не тем. Вспомни нас и отца, он сказал: ?Братья Броски всегда будут вместе!?, и я поклялся ему, что так и будет. Ты никогда не задумывался, почему он так сказал?Вот и я тоже, не думал, отец и его завещание для нас были святы. А потом у меня появилось время на раз-мышления, благодаря тебе. В юности, мы друг без друга не могли, хоть ты и упрямился, норовил вырваться на свободу, не хотел делить одну жизнь на двоих. Я писал для тебя музыку, а ты пел ее. Об этом мечтал наш отец. Потом появился этот чертов Гендель, и ты влюбился в его гениальные творения. Я тебе стал не нужен.—?Неправда,?— еще тише произнес Карло.—?Не перебивай. Ты сначала заменил меня Генделем, а потом произошло непонятное, ты сбежал. Можешь ли ты сам себе объяснить, зачем?—?Риккардо, я думал об этом весь год, и могу тебе ска-зать, что ответа я так и не нашел. Да и что говорить об этом теперь? Но ты так и не ответил на мой вопрос, для чего ты живешь?Риккардо растянул в улыбке свои красивые губы:—?Я скажу тебе, что всю жизнь я жил ради твоего голо-са, а когда я стал тебе не нужен, я сходил с ума в своей деревенской лачуге. Первое время я на стену лез от этой мысли, я не знал, что мне делать и кому была нужна моя музыка, если спеть ее не мог никто, кроме тебя. А вот сейчас, я понял, как ошибался. Жить надо было не для твоего голоса, а для Музыки. Без нее меня нет, и я… все же я композитор, Карло.Он поднял глаза и его взгляд встретился с теплым и лю-бящим взглядом младшего брата, который виновато прошептал:—?Риккардо, прости меня… я всегда ценил тебя, как композитора, и как своего брата. Тебе дадут возмож-ность жить ради Музыки, я тебе обещаю!Старший Броски подошел и, как в юности, растрепал кудри младшего:—?Что ты задумал?—?Я добуду тебе место в дворцовой капелле…В то время как Роксана уже успела пройтись по утрен-нему парку и вдохнуть свежего прохладного воздуха, Карло спал глубоким сном в своей спальне. Художница не могла не бросить взгляда на его плотно зашторенные окна. Улыбнувшись какой-то своей мысли, отчего лицо ее приобрело особый оттенок нежности и теплоты, де-вушка повернулась и направилась к дому.Спустя пару часов они встретились за столом. Завтрака-ли все вместе, что бывало крайне редко, но даже, не-смотря на такой счастливый случай, все сохраняли мол-чание, лишь изредка обмениваясь какими-нибудь мало-значительными фразами. Погруженный в себя, винов-ник сегодняшнего действа, со стороны казался угрю-мым и сосредоточенным, на самом же деле, Фаринелли не мог избавиться от навязчивой мелодии ?Антигона? и прокручивал у себя в голове строки арий Деметрия, Ан-тигона, Александра, Исмены и Береники.—?Amato,?— Роксана ласково коснулась кончиками прохладных пальцев руки обожаемого супруга,?— как ты себя чувствуешь? Как ты спал?Карло этот теплый жест вывел из забытья, он посмотрел жене в глаза и, улыбнувшись, ответил:—?Хорошо, cara, не волнуйся, все пройдет хорошо. Я обещаю, тебе понравится,?— и он поцеловал ее малень-кую, холодную от волнения ручку.—?Когда тебе надо будет ехать?—?После полудня, я думаю. Если мне повезет, то я смо-гу побыть на сцене один, пока там не появятся Кафа-рэлли с Гуаданьи. Доменико сегодня станет аккомпани-ровать.—?Скарлатти? Композитор же синьор Маццони,?— уди-вилась Роксана, уже достаточно хорошо разбираясь в правилах и обычаях театра.—?Да, но Антонио признался мне, что ему будет намно-го легче занять место дирижера, он испытывает сильное волнение и вряд ли с ним справится, если будет за кла-весином.Эмилио, намазывая тонким слоем масло на белый хлеб, был увлечен своим занятием, но тут не выдержал и вмешался в разговор:—?Отец, вы так и не определили мне мою роль. Синьор Метастазио обещал замолвить за меня словечко, но ви-жу, что он в очередной раз надул меня.Все присутствующие рассмеялись, приведя мальчика в страшное смущение, так что он весь залился краской.—?Броскиньо, синьор Метастазио наверняка был сильно занят, думаю, он просто забыл! —?сказала Роксана, пряча за веером улыбку.Карло же, внимательно посмотрев на своего подопечно-го, совершенно серьезно ответил:—?У меня есть для тебя работа, но я не совсем уверен…—?О, пожалуйста, отец! —?стал умолять Броскиньо, го-товый броситься на колени. —?Я справлюсь! Я не под-веду!Карло улыбнулся ему и предложил:—?Сможешь на протяжении всей оперы сидеть подле синьора Скарлатти за клавесином и переворачивать но-ты?Мальчик вскочил из-за стола и бросился к отцу. Они обнялись, счастливые друг другом. Роксана, глядя на них, тоже была счастлива. А Джулия продолжала спо-койно пить свой шоколад, с таким невозмутимым ви-дом, как будто вся эта шумиха вокруг предстоящей премьеры ее совершенно не трогала.До назначенного времени Карло уединился в своих по-коях, няня увела детей, Роксана прошла в мастерскую и принялась успокаиваться работой. Перед ней стоял все еще неоконченный портрет Метастазио, позировать ему было уже некогда, поэтому художница принялась пи-сать его по памяти. Еще несколько готовых картин сле-довало вскрыть лаком и загрунтовать холсты на буду-щее. Роксана, взявшись за кисти и мастихин, так увлек-лась, что не услышала, как отворилась дверь.Карло подошел сзади и обхватил ее тонкую талию.—?Моя птичка, ты попалась! —?засмеялся он, крепко держа вырывающуюся жену, чувствуя, как забилось под его рукой ее сердечко.—?Карло, ты напугал меня! —?воскликнула Роксана, вырываясь, но с испачканными краской руками, она бы-ла абсолютно беззащитна. —?У меня чуть сердце не ос-тановилось, как ты подкрался, я не знала, что подумать!—?Что в студию проникли грабители? —?Карло повер-нул ее к себе и стал целовать, несмотря на ее протесты.Он скользнул взглядом по мольберту.—?А, Метастазио! Быть может, ты ждала его, этого гир-канского тигра?—?Карло, говорю тебе, выпусти меня! Иначе я измажу тебя краской!—?Меня все равно скоро измажут,?— веселился он, про-должая удерживать жену в своих руках. —?Как давно я не заходил сюда, ты много успела сделать.—?Да, королева ждет от меня выставку, она мечтает устроить ее сразу после второго представления ?Анти-гона?. Конечно, от меня теперь целой выставки не дож-даться, но Якобо решил меня поддержать, мы вдвоем покажем свои работы в одном зале. Как тебе такая идея?—?Иногда мне приходит на ум нехорошая мысль, что на небесах что-то попутали, и в результате ты получила другого мужа, тебе больше подошел бы Якобо, чем я.—?Я получила того, кого хотела,?— без всякой иронии возразила Роксана. —?А вот вы, синьор Фаринелли, ви-жу, не прочь обменять меня на Терезу?—?О нет! Ни за что! Она не пишет картин и не умеет рассказывать истории. Я люблю тебя, мой маленький мудрый философ!Роксана опустила пушистые ресницы и, вздохнув, отда-лась его сладкому поцелую.—?Мне пора, cara,?— шепнул Карло, заглядывая в по-мутневшие от страсти глаза жены.—?Карло, сейчас я отпущу тебя, но, прежде чем ты уй-дешь, мне надо тебе сказать! Послушай, когда-то в теат-ре Сан-Самуэль я сидела в ложе, ожидая оперу. Хотела слушать музыку, увидеть артистов, оркестр, балет, шут-ливые интермедии, а увидела тебя… Я и сейчас помню, какое впечатление произвел на меня ты и твой голос: вернувшись домой, я не могла уже не думать о тебе ка-ждую секунду. У меня в ушах звучал твой голос, он не отпускал меня ни днем, ни ночью. Порой мне казалось, что он течет у меня по венам. Я насквозь была пропита-на тобой?— твоей красотой и твоим совершенством… Карло, я?— простая девушка, художник, перекати-поле, я одна из тех трех тысяч, что кричали ?браво, Фаринел-ли? и плакали от наслаждения. Я сейчас говорю тебе от имени всех этих людей, что наполняют Мадрид в ожи-дании тебя: подари нам сегодня свой гений! Подари нам свою красоту! Подари нам возможность услышать твое пение! Ты нужен всем нам, как воздух, как радость жизни, как праздник, как отрада любому сердцу, как лекарство любой душе! И знай, что я обожаю тебя, люблю тебя, горжусь тобой, мой Карло.Роксана произнесла эти слова с горящими глазами, с румянцем на щеках, так страстно, как лишь она это умела, а затем выпустила Карло из своих объятий. Он был ошеломлен, так просто нашлась та самая причина, чтобы петь со сцены. И весь путь до Буэн Ретиро он чувствовал горячее желание премьеры.Директор театра граф Прата направился в театр еще до обеда, и то, что он увидел, заставило волосы на его го-лове зашевелиться: огромными двумя толпами публика окружила оба театральные крыльца, в особенности зад-нее. Прата очень хорошо знал, что в этих толпах скры-ваются такие обожатели синьора Фаринелли, синьора Кафарэлли и прочих знаменитостей, которые готовы взять театр приступом и наделать тьму самых неприят-ных историй. Повернув свой легкий экипаж, граф бро-сился к коменданту города, выпросил полк драгун- они оттеснили обе толпы на приличное расстояние, устрои-ли просторную военную дорогу, по которой и подъез-жали знаменитые артисты к театру.Сразу после того, как все они были на месте, огромные двери заперлись: ключ щелкнул два раза, и площадь с задней стороны опустела- но зато у входа происходило сильное столпотворение. Публика сидела и стояла там до самых сумерек, громко требовала начала и открытия дверей, но граф презирал подобные требования просто-людинов, спокойно занимался своими делами?— кон-тролировал, как зажигают лампы, освещавшие амфите-атр и сцену, беспокоясь лишь о внутренней публике, имевшей собственные ложи и билеты в партер…Все ближе и ближе тот момент, когда дирижер положит начало спектакля. Кафарэлли и Гуаданьи, вынужденные довольствоваться одной уборной на двоих, уже забыли, что они соперники и, усевшись вдвоем на узкой тахте, листали одну партитуру, споря о возможностях импро-визации в том или ином моменте оперы.Две прекрасные примы, в полном облачении, не прими-рившись друг с другом, молча подкрашивали свои лица и оправляли оборки.Фаринелли, одетый в костюм древнего воина, смотрел в окно и чему-то был страшно недоволен.Метастазио и Антонио Маццони метались за сценой, лица их были покрыты потом. Музыканты в оркестре уже пробовали свои скрипки, вызывая смычками не-стройные звуки. Вступали духовые, и стояла просто ка-кофония, режущая слух.Сценографы забрались на самый верх, туда, где бьется сердце всей этой таинственной машинерии, что произ-водит эффекты и поражает зрителей то сменой декора-ций, то фейерверками, то стрельбой или дождем.Солдаты еле сдерживали толпу, разделив ее наподобие коридора, по которому проезжали кареты со счастли-выми обладателями билетов. Ложи заполнились. В пар-тере еще оставались свободные места, но и их с каждой минутой было все меньше. Публика заняла свои места. Театр был переполнен людьми.Карло прислушивался к шуму в зале и думал о том, приехала ли уже Роксана. Сейчас ему явственно пред-ставилось, как он увидит ее, сидящую в ложе, ту, благо-даря которой родился ?Антигон?. Карло знал, что для премьеры Роксана заказала себе красивое модное пла-тье, но все же сейчас она стояла перед его глазами в темной вуали, в которой он впервые увидел ее в Вене-ции. Ее образ неотступно сопровождал его на протяже-нии всех репетиций и вот сейчас снова явился, вызывая ни с чем не сравнимое чувство любовного томления. ?Скорее увидеть ее и почувствовать ее восторг. Дать ей то, что так долго она ждала?,?— все, о чем мог думать сейчас Фаринелли.А Роксана действительно уже заняла свое место в ложе, расположенной недалеко от сцены. С этого места хоро-шо просматривалась вся внутренность театра и королев-ская ложа.В нее их королевские величества проследовали по спе-циальной внутренней галерее, связывающей дворец с театром. И король Фердинанд, и королева Барбара были здесь. Окруженные первыми министрами и дипломата-ми, они с нескрываемым нетерпением смотрели на сце-ну.Театр в королевском дворце Буэн Ретиро был отремон-тирован и с момента сегодняшней премьеры становился главной оперой Мадрида. Прозванный Колизеем, он был построен в традиции итальянских театральных зда-ний. Это был один из самых больших оперных театров в Европе, вместимостью в три тысячи зрителей. Новым театром можно было восхищаться, благодаря его архи-тектуре, золотому художественному оформлению и роскошной синей обивке (синий и золотой цвета явля-ются официальными цветами Бурбонов). Сооружая этот театр, архитекторы стремились построить роскошный, помпезный и грандиозный по своим размерам театр, который гармонировал с блеском и пышностью королевского дворца. Архитекторы работали по прямому заданию короля Фердинанда, который был не просто большим любителем театра, но стремился построить в своей столице такое театральное здание, которое оставило бы позади себя все лучшие итальянские театры.В ожидании начала, Роксана стала рассматривать театр, удивляясь, как он преобразился, подсвеченный множе-ством ламп. Это было просто грандиозно! В театре Буэн Ретиро был сплошной, не разделенный на части, устав-ленный скамьями партер, рассчитанный на шестьсот зрителей, ложи, восходящие шестью ярусами, отвесно расположенные одна над другой. Всех лож девушка на-считала примерно около двухсот. Против сцены нахо-дилась громадная королевская ложа, прорезывающая второй и третий ярусы, она была роскошно отделана. Зрительный зал разукрашен лепниной, зеркалами и зо-лочеными канделябрами. Сейчас театр освещался тыся-чью толстыми свечами, которые отражаясь в зеркалах, придавали зрительному залу необычайный блеск. Сцена театра поражала своими огромными размерами.Что скрывать, любой автор трепетал невольным стра-хом перед представлением своих произведений?— нельзя привыкнуть к этому чувству, оно создано из особенных ощущений, а у композитора Маццони был двойной страх и за себя, и за артистов, даже несмотря на всю уверенность в высоких достоинствах своего и их труда. Антонио дрожал всем телом, холодный пот выступал на его лице крупными каплями, ему хотелось бы скорее начать представление и отменить его вовсе- но послед-него сделать нельзя, и Маццони, громко сказав: ?Пора!??— пошел в оркестр. Амфитеатр заволновался, но с пер-выми аккордами симфонии затих. Маццони не рискнул сесть за клавесин, как это требовал обычай, и как это было обусловлено в контракте. Он занял место дириже-ра в оркестре. Первый скрипач стал искать его, и, видя, что уже время и что публика начинает проявлять при-знаки нетерпения, которые смешат актеров в другое время, но не только в дни премьер, решил начать оперу.Началось! Занавес поднялся при оглушительном громе рукоплесканий.С первыми звуками увертюры, все замерли в тишине. В первых ее тактах была и прелесть и благородство, ис-тинный гений композитора проявился, начиная с allegro, в нем была такая новизна и смелость, что в первый же вечер опера обещала завоевать все сердца. Главный мотив содержал неожиданные обороты, в которых было очень много грации и тонкости.Мелодия была прозрачной, легкой, изящной. Она не от-личалась чрезмерной изысканностью и одновременно с этим не отдавала банальностью. Диссонансы пробужда-ли внимание: они были сродни сильнодействующих средств, применяемые к человеку, впавшему в летарги-ческий сон?— вызываемое ими минутное беспокойство переходило в живейшую радость, когда слышался нако-нец разрешающий аккорд, столь желанный и давно пре-дугаданный ухом.Все эти чудеса показывал оркестр и клавесинист Доме-нико Скарлатти. Публика никогда не слышала таких пассажей и эффектов, превосходящих всякую степень совершенства, он играл так, словно за инструментом была тысяча дьяволов.Роксана отлично видела рядом с ним Броскиньо, кото-рый держался уверенно и с сознанием дела перелисты-вал ноты, трогательно поднимаясь и протягивая свою тонкую ручку с белоснежным кружевным манжетом. Девушке хотелось, чтобы он посмотрел в их ложу, но нет, мальчик был так сосредоточен, что разразись во-круг землетрясение, он и глазом бы не повел!Увертюра кончилась, тут же театр наполнил оглуши-тельный шум: ее превознесли до небес. Под аплодис-менты всего зала и крики ?браво? Антонио Маццони раскланялся.Итак, в момент прибытия на сцену Антигона, оркестр достиг самых вершин драматической гармонии. Бурю восторгов публики вызвали и новизна стиля, и чудесные мелодии, приправленные странным, неожиданным, но-вым аккомпанементом, беспрестанно поражающим слух, и этот чарующий эффект ни сколько не вредил голосу сопраниста. Для выхода Кафарэлли была написана длинная ария, которую тот не захотел исполнять. Что ж, Кафарэлли был в расцвете своих капризов и потому заявил, что эта ария ему не нравится, только за два дня до первого представления. Не сложно представить, в каком отчаянии был маэстро. От этого можно было сойти с ума, но, вернувшись в свои покои, Маццони вдруг почти мгновенно создал новую арию, в которой певец был на самом деле великолепен.Зрители вели себя просто как одержимые: они ревели, тряслись и стучали палками по скамьям, выражая бур-ный восторг. Роксана не отрывала глаз от сцены в ожи-дании выхода Фаринелли, а с ней и три тысячи зрите-лей, превратившихся в ревущую толпу. Кафарэлли по-кинул сцену, как полагалось, после исполнения своей арии, с удовлетворенной улыбкой, и опять среди публи-ки воцарилась тишина.Но вдруг простая до селе мелодия закудрявилась, ор-кестр сыграл в высшей степени затейливую ритурнель, внимание публики напряглось: в глубине сцены пока-зался Фаринелли, согласно расположению пьесы он должен был издали, чуть не за кулисами, начать свою арию. И звучный серебряный голос рассыпался подобно блистательной ракете, на темном небе раскинувшей свои ослепительные блестки.Публика, будто один человек, вздрогнула: prima uomo медленно приближался к авансцене, из полумрака рисо-валась дивная стройностью и прекрасным ростом рос-кошная фигура, костюм воина, расшитый золотом, уве-личивал впечатление. Ближе, ближе, и передние лампы осветили очаровательное лицо Фаринелли, оживленное вдохновенным выражением, полуоткрытые яркие губы, окончив первую часть арии, сомкнулись в небесной улыбке?— и театр завыл, оглушая трубы оркестра.Несколько голосов кричало: ?Фаринелли! Фаринелли! Dio!..? Произошло неимоверное волнение в оркестре, в которое втянули Маццони?— ближайшие музыканты, спешно оставив свои инструменты, подхватили его под руки, а тот навзрыд плакал слезами блаженства. Лишь умоляющий взгляд Фаринелли привел дирижера в чув-ство, он схватил палочку, и оркестр загремел.Ария была докончена, и представление остановилось на четверть часа. Крики, стук, кошельки, цветы, платки, все это пришло в движение и смешалось в странный и общий хор, даже граф Прата и артисты до того забы-лись, что выбежали на сцену и громко кричали: ?Фари-нелли! Фаринелли!?.А царь певцов с полным сознанием того, что он повели-тель, касался слуха каждого в зале, ласкал его, владел им и увлекал его чарами. В нежных ариях он незаметно ослаблял голос и к концу арии заставлял его потухать, он показал такие утонченные красоты своего голоса и умения, что и представить было сложно в самых смелых мечтах. Этот голос нежный и переливающийся, как буд-то зачаровывал публику, и она дрожала и плакала, забы-вая дышать. Не было ничего более трогательного в опе-ре, чем выражение горести царевича Деметрия, произ-веденное звуками этого голоса, столь нежного и страст-ного:Cadr-, ma qual si miraParte cader dal monteDella sassosa fronteChe quant’a lei s’opponeUrta, fracassa e secoPrecipitando va.E se non resta oppressoDalla fatal ruina,Sente da lunge anch’essoAttonito’l pastoreLo strepito del colpoCh’impallidir lo fa*,и в этой арии было всё, что позволяло несравненному певцу изобразить очередной шедевр. Роксана думала о том, что за один лишь последний звук можно отдать все на свете, так дивно и сладострастно звучало это мягкое fa.Увлеченные переливами этого красивого, чистого, звучного голоса, зрители забыли обо всем на свете. И не было никакого другого голоса, который бы вот так фи-зически действовал на каждого человека, имевшего сча-стье присутствовать сейчас в театре. Спустя два года молчания, Фаринелли и вновь доводил мужчин и жен-щин до обморока, завораживая их виртуозными вокали-зами, вокальной скоростью и изощренностью, многими пассажами подряд, с интервалами в целую октаву, со сменами тональности, подчеркивающими поразитель-ный диапазон его голоса, от второго sol до пятого do. Фаринелли пел с таким блеском и быстротой исполне-ния, что скрипки не поспевали за ним.С каждой арией после мертвой тишины поднимался страшный шум?— рокот бушующего моря можно на-звать только слабым подобием того, что происходило в театре. Кричали ?браво? каждому. Зал сотрясался от криков ?браво, маэстро!? Маццони поднимался, и его красивое лицо принимало серьезное выражение, он три раза кланялся под бешеные аплодисменты, под оглуши-тельные возгласы публики, выкрикивающие целые хва-лебные фразы. После этого начиналась следующая сце-на.В ариях инструменты смолкали для того, чтобы удли-нить тот или иной такт и дать возможность певцу блес-нуть нескончаемыми руладами. Фаринелли, Кафарэлли и Гуаданьи бросали вызов инструментам и превосходи-ли их в трудности и причудливости пассажей.Ла Луккезина, голос которой от испытываемого ею вос-торга и горения стал еще прекраснее, чем на репетици-ях, был наполнен такой теплотой, какой можно было только желать. Она доставила необычайное удовольст-вие своим поразительно звучным голосом и красивой внешностью. Она показала самое высокое умение, са-мую большую нежностью звука и предельную вырази-тельность в своей арии Береники:Perch-, se tanti sieteche delirar mi fate,perch- non m’uccidete,affanni del mio cor?Crescete, oh Dio, crescetefin che mi porga aitacon togliermi di vital’eccesso del dolor*.Габриэлли имела преимущество в своем темпераменте: более пылкого, более резкого, более жизнерадостного, более вдохновенного исполнения от нее никогда раньше не слышали.Гуаданьи показал чудесный голос, но ему еще далеко было до того высокого умения, каким обладал Кафарэл-ли, который постоянно делал восхитительные фиориту-ры.Восхищение публики вызывало совершенное согласие удивительных голосов, которые пели дуэтом. Сцены предательства или любви действовали на зрителей воз-вышенно, погружая в глубокую задумчивость.Певцы были наэлектризованы присутствием впечатли-тельной публики, воодушевление передавалось от сце-ны к ложам и обратно, пение было неимоверно слажен-ным и нежным. Зрители не раз становились свидетеля-ми таких минут увлечения, когда и певцы решительно обо всем забывали, чувствуя лишь красоту музыки и друг друга в ней.Зал просто обезумел от восторга. На каждом шагу зву-чали самые чистые мотивы, самые сладостные мелодии и столько нежности, той особой нежности, что рождается под солнцем Италии и в которой поэтому нет ни горя, ни грусти, а лишь умиротворенность души. Было ли что-нибудь трогательнее каватины Pien di content il seno*, исполнение этой арии Луккезиной показалось шедевром простого и чистого пения, каждая фраза которого до последней степени насыщена чувствительностью.В момент, когда Деметрий умирал, красота самой сце-ны, музыки, выразительность певца привели в такой восторг музыкантов, что оркестр после определенных слов не вступил. О, сколько раз Фаринелли оказывался в такой ситуации! И снова артист бросил взгляд на ди-рижера, как бы спрашивая: ?Ну что случилось??. На са-мом деле ни один из музыкантов не думал о своем от-рывке, каждый со слезами на глазах смотрел на Фари-нелли, заворожено внимая его голосу.В опере было все?— предательство, решимость, непо-корность, сила воли, смирение и жертвы. Сценография впечатляла невообразимыми эффектами и, словно жи-выми, картинами-декорациями.А когда зрители услышали в финале квартет, всякая ме-ра была уже потеряна, восторг публики перешел все границы. Это было восхитительно. Это был один из ве-личайших триумфов в музыке. Успех был таким беше-ным, опера произвела такой furore, что публика повста-вала со своих мест, громкими криками вызывая Маццо-ни, который был выжат словно лимон от постоянных прерываний спектакля возгласами: ?Браво маэстро! Evviva maestro!?. Успех был необычаен, и можно смело сказать, что никогда еще композитор не справился луч-ше со своей задачей.Занавес упал. Вызовы окончились, но публика не расхо-дилась, ждала чего-то долго и разбрелась уже в потем-ках, потому что директор приказал потушить лампу.Толпы восторженных слушателей провожали исполни-телей до королевского дворца криками, песнями, и дол-го, далеко за полночь бродили под ярко освещенными окнами…А Фаринелли? Он не раздеваясь ждал кого-то и дождал-ся. Роксана вбежала в уборную и бросилась в его объя-тия! Долго они вели немой разговор, глядя друг другу в глаза, но неожиданно раздавшийся голос привел их в чувство:—?Синьор Фаринелли, я зашел высказать вам благодар-ность за то удовольствие, что я получил сегодня от опе-ры и заверить вас в моем глубоком уважении вашего таланта певца и артиста.Оторвавшись друг от друга, Карло и Роксана с изумле-нием обернулись на этот знакомый суровый и сдержан-ный голос с плохо скрываемыми нотками признания и восхищения?— Гендель!Георг Фридрих Гендель успел как раз вовремя, его поч-товая карета прибыла в точно запланированное время в Мадрид, и всю эту неделю великий композитор ничем не обнаруживал своего присутствия в городе. Сняв тай-но место в ложе, он весь сегодняшний вечер просидел с мыслью о том, что его жизнь проходит впустую. Сего-дня и он, точно как Риккардо, почувствовал себя непол-ноценным без этого неимоверного голоса. Без этого бо-жественного голоса, от которого когда-то отказался.Карло стоял, опустив руки, даже здесь не на сцене, а в уборной, в своем костюме он выглядел не как бог, а на-стоящим богом. С высоты своего роста он растерянно смотрел на коренастого человека в белом парике, кото-рый для него когда-то тоже был богом. Но ?Антигон? все изменил?— Антонио Маццони смог создать шедевр, и это была новая молодая музыка, молодого композито-ра.—?Я спокоен за нас всех,?— сказал он, улыбаясь теперь уже искренно, а не своей кривой ухмылкой, которую еще так явно помнил Фаринелли,?— я спокоен за буду-щее Музыки, за оперу и сцену, если на смену классикам приходит такая талантливая и смелая молодежь. Ну, а нам с Порпорой видимо пора уже на покой. Что ж… удачи, Фаринелли! Я рад, что был свидетелем вашего триумфа!—?Спасибо, маэстро,?— пробормотал ошеломленный Карло, и сердце его, бешено стучавшее, мешало дышать и вызывало головокружение.Как не хотелось им остаться наедине, это было уже не-возможно: Риккардо, сдерживавший толпу в дверях, пропустил в комнату опьяненных фурором Метастазио, Скарлатти и Маццони. Ворвавшиеся в комнату друзья заключили Карло в объятия. Пьетро схватил Роксану и стал кружить ее, крича от радости. Антонио, не скрывая слез, скакал вместе с Эмилио в каком-то придуманном тут же танце. Риккардо один сохранял хладнокровие и стоя в отдалении с улыбкой наблюдал за безумством, которое охватило всех вокруг.Когда в приоткрытой двери показалось лицо графа Пра-та, никто не обратил на директора никакого внимания и даже на то, что он принес немалый гонорар, с тяжелым стуком опустив мешок, туго набитый золотыми монета-ми, на стол, расчистив место от нотных листов и бока-лов с вином. ?Друзья мои,?— пытался он перекричать тот шум, который все еще наполнял весь театр с низу до верху,?— друзья мои! Внизу ожидают кареты! Синьор Фаринелли, его величества послали меня за вами?— без вас ничего не начнут! Кафариэлло вне себя, он каждую минуту грозится уехать, а синьора Габриэлли всячески его подтрунивает! Прошу вас, поторопитесь?— иначе, я рискую потерять всю труппу. Хотя, черт возьми! Мне никого не надо, кроме вас! Браво! Браво Фаринелли!??— закричал он, охваченный восторгом.Браво! Браво Фаринелли! —?подхватили все вокруг, не в силах сдерживать эмоции.Графу удалось образумить собравшихся, и друзья поки-нули комнату, уселись в карету и отправились во дво-рец, прихватив с собою бутылку великолепного вина. Риккардо, испытывая горькие чувства собственной не-причастности к триумфу брата, уселся на диване с оби-женным лицом. Внутри он испытывал и радость и гор-дость, но, увы, в очередной раз Карло был на вершине успеха без его участия, а как Риккардо этого хотелось…Роксана нашла в ворохе одежды и разбросанных повсю-ду костюмов свою накидку и, набросив ее на плечи, по-дошла к Карло. Глаза ее светились невысказанным сча-стьем и восторгом, длинные пряди волос выбились из прически, на щеках горел румянец.—?Amato, поезжай, это твой праздник,?— прошептала она ему, обжигая своим дыханием его напудренную ще-ку,?— я буду тебя ждать…Быть может, Карло рассчитывал на ее присутствие в ко-ролевском дворце на празднике в честь премьеры, но теперь он понял, что Роксана поступает единственно правильно. Он не стал ни уговаривать ее, ни удержи-вать, потому что глаза ее обещали нечто более важное для него, чем все королевские милости, фейерверки и золото вместе взятые. Наклонившись, Карло коснулся своими губами ее полураскрытых мягких губ, и его гла-за ответили ей на ее молчаливое обещание. Младший Броски взглянул на поникшего брата, тот быстро под-нялся с дивана и, взяв за руку Броскиньо, улыбнулся в ответ:—?Не волнуйся, я провожу. —?Мгновение, и они скры-лись за дверью.Фаринелли бросился на диван и закрыл глаза. В его ушах до сих пор стоял оглушительный вой скрипок, труб, голосов, перемежающихся овациями и криками, возвещающими его успех. Рукой он дотронулся до того места, где отчаянно вырывалось на волю его сердце. Сейчас он испытывал такое глубокое, такое внезапное и могучее внутреннее содрогание, какое может ощутить только истинный художник. Только он способен понять, сколько лет труда, разочарований и мук может искупить одно единственное мгновение. Его охватил настоящий душевный трепет, и Карло осознал, что триумф им заслужен. В этот миг он полностью примирился с самим собой.Карло Броски Фаринелли.И теперь не рукоплескания публики опьяняли его радо-стью, а счастье, что он сумел достичь совершенства в своем искусстве.Королевский дворец был весь в иллюминации?— осве-щенный ради торжества двадцатью витыми и позоло-ченными факелами белого воска тронный зал, широкая лестница и парадные покои?— везде канделябры из цель-ного хрусталя, на всех каминах и столах?— высокие се-ребряные подсвечники. В парке подсвечивались все фонтаны. Иллюминация сада была в три ряда свечей, даже на лужайках было светло, как днем.Оркестры играли триумфальные марши не только в парке, но и в огромной бальной зале. Во всех гостиных подавали воду, горячий и холодный шоколад, чай и ко-фе и легкие закуски. На улице, в парке все скамьи были устланы турецкими коврами и усыпаны разноцветными подушками. По каналам ходили гондолы для желающих покататься.Вошедший Фаринелли вызвал бурю оваций, которая по-глотила собой звуки скрипок и флейт. Навстречу певцу шла величественная фигура Фердинанда, сверкающая бриллиантовым блеском и пурпуром мантии. Король протянул обе руки своему любимцу и заключил в объя-тия. Сквозь раскрытые окна хрустальной галереи гряну-ли первые раскаты увертюры из ?Ринальдо?, и в такт им заколебались вверх и вниз языки пламени. Сам Георг Фридрих Гендель, восседая на бархатной скамеечке, терзал черно-белые клавиши, в белом парике, туфлях с пряжками и белых чулках, он походил не на музыканта, а на одного из богатых послов, во множестве заполнив-ших сейчас весь дворец.Еще год назад Карло любил эти минуты дворцовых торжеств или балов, нередко встречал входящих дам. Какими таинственными и прелестными казались они ему, когда возбужденные светом, музыкой и ожиданием танцев, они с веселой суетой освобождались от своих боа и шубок. Вместе с женским смехом и звонкой бол-товней все вокруг наполнялось запахом духов, пудры и лайковых перчаток,?— неуловимым, глубоко волную-щим запахом нарядных и красивых женщин перед тор-жеством. Какими блестящими и влюбленными казались ему их глаза в зеркалах, перед которыми они наскоро поправляли свои прически, какой музыкой звучал ше-лест и шорох их юбок! Какая ласка чувствовалась в прикосновении их маленьких рук, их шарфов и вееров!Теперь это очарование прошло, и Карло знал, что навсе-гда. Он понимал теперь, что певицы носят одно и то же ?шикарное? платье, делая жалкие попытки обновлять его к особенно пышным вечерам. Ему смешным каза-лось их общее пристрастие к разным шарфикам, огром-ным поддельным камням, к перьям и обилию лент: в этом сказывалась какая-то тряпичная и безвкусная рос-кошь. Они употребляли жирные белила и румяна, но неумело и грубо до наивности: у иных от этих средств лица принимали зловещий оттенок. Но неприятнее все-го было для Карло то, что он, как и все в театре, знал закулисные истории каждого бала, каждого платья, чуть ли не каждой кокетливой фразы- он знал, как за ними скрывались: усилия, ухищрения, сплетни, взаимная не-нависть и, наконец, пошлые связи.Дворец охватило невиданное и безудержное веселье: музыка, шампанское, танцы и огни фейерверков, види-мых на несколько миль вокруг- его величество щедро осыпал виновников торжества ценными подношениями и подарками- ужин содержал несколько перемен по ше-стнадцать блюд- инструментальный концерт длился не менее трех часов. Кульминацией праздника должен был стать грандиозный фейерверк, но Карло, не прощаясь ни с кем, не говоря никому и незаметно от их королевских величеств, вышел на улицу, миновал танцующих и поющих гостей, наводняющих парк, и через несколько минут во мраке кареты, везущей его домой, он ясно представил восторженные глаза маленькой художницы, ее полураскрытые мягкие губы и шелковую кожу шеи. Его охватило такое безумное желание поскорее оказаться дома, что дорога, занимавшая не более получаса, показалась ему в сотню раз длиннее. И что для него были все эти милости короля?— все это золото и бриллианты, земли и титулы, когда дома его ждала настоящая награда.Роксана стояла у открытого окна и смотрела на зарево, расстилавшееся вдали, оно занимало половину чер-нильного небосклона и возвещало о грандиозном успехе ?Антигона?. Девушка улыбнулась, представив, как светло сейчас во дворце короля от тысячи свечей, как лакеи в алых камзолах обносят гостей вином, как играет оркестр. Она видела торжествующие лица Антонио и Пьетро, Доменико и Карло, Терезы и всех, благодаря кому, ей удалось испытать сегодня божественный восторг.Ангельский голос Фаринелли снова целиком завладел всем ее существом. Красивая, нежная, пронзительная мелодия текла по ее венам, вызывая трепет и заставляя учащенно биться сердце. Девушка тихонько притворив окно, улыбнулась чему-то и направилась в детскую. Ти-хими, крадущимися шагами она прошла по длинному коридору и приоткрыла дверь: маленькая Джулия креп-ко спала, сон ее сморил уже после первого акта оперы, несмотря на гром музыки и нескончаемые крики и ова-ции, так что Катрин пришлось уехать с ней домой, а Эмилио, сидя в постели, перелистывал какие-то нотные листы.—?Броскиньо,?— зашептала Роксана,?— ты почему не спишь?Она вошла и села на краешек кровати мальчика.—?Синьора,?— так же шепотом ответил Эмилио,?— я не могу уснуть, до сих пор мне кажется, что я в театре, что я вижу синьора Фаринелли, что слышу его пение!Роксана, понимающе кивнув, забрала ноты, уложила мальчика и ласково поцеловала:—?Спи, Броскиньо. У тебя сегодня был важный день, и ты с ним отлично справился. Синьор Фаринелли будет гордиться тобой,?— она потушила свечи и направилась к себе.Дворец был погружен в тишину и полумрак. В длинных коридорах, устланных коврами, не было ни единой ду-ши, свечи догорали и гасли одна за одной. В музыкаль-ной гостиной стоял одинокий клавесин, и в лунном све-те его белые клавиши отливали перламутром. Роксана прошла еще дальше, и оказалась в маленькой гостиной с камином, свет пламени которого плясал на стенах и отражался в хрустальных подвесках люстры. На столике девушка заметила превосходный по своей изысканности натюрморт: ведерко с бутылкой игристого вина, переливающиеся гранями бокалы и ваза с неимоверно прекрасными фруктами. Роксана снова улыбнулась и, не без труда откупорив бутылку, наполнила один бокал. ?За ?Антигона?!?,?— весело сказала она себе, и сделав глоток, почувствовала, как с божественным искрящимся напитком в ней пробуждается такое же искрящееся и острое ощущение жизни. Несмотря на поздний час, и на то, что в это время она обычно уже спала, сейчас ее охватила странная бодрость. С довольной улыбкой девушка вернула на место бокал, отщипнула черную виногра-динку и продолжила свое ночное путешествие по пус-тынному дворцу. По пути к себе она заглянула в оран-жерею, где под светом луны качались фантастические цветы и журчали фонтанчики- в свою студию, казав-шуюся царством хаоса, где картины, рамки, мольберты и покрывала создавали причудливые нагромождения, а с портретов глядели выразительные лица, словно ожив-шие под светом луны. Поежившись под этими взгляда-ми, художница поспешила вернуться к себе, и лишь за закрытой дверью своей спальни вновь почувствовала то сладостное чувство, которое сопровождало ее еще с те-атра.Роксана подошла к зеркалу и посмотрела на свое отра-жение?— трудно было представить себе более счастли-вого человека: глаза ее блестели, губы улыбались, на щеках светился прозрачный румянец. Она не торопясь вынула из уложенных волос шпильки и стала медленно с наслаждением расчесывать завитые в локоны волосы, которые тут же небрежно заструились по ее плечам блестящей вуалью. Алмазное ожерелье и браслеты вернулись в волшебную шкатулку?— подарок удивительного продавца из французской лавки игрушек. Когда вынутые из маленьких ушек массивные серьги со стуком упали на туалетный столик, дверь растворилась, и в комнату вошел Карло.Роксана увидела его в зеркале и с удивлением и востор-гом обернулась к нему. Карло пошел ей навстречу и без слов обнял ее. И потому, что он вернулся с праздника так рано, и потому, что он без стука ворвался в ее покои, и потому что сжал в безумном объятии, она поняла?— Карло любил и был благодарен ей.Карло поднял ее, маленькую и хрупкую, как будто про-низанную насквозь светом луны, сладостно ощущая не-весомую, но все же тяжесть ее трепещущего тела. Ее дыхание тепло и часто касалось щеки и губ Карло, и он ощущал, как под его рукой бьется ее сердце. Роксана была заключена, словно жемчужина в раковину, в жест-кий корсет бального платья, но руки Карло хорошо помнили, какая гладкая, нежная, перламутровая, шелко-вая драгоценность скрывается под ним. Как давно он не видел ее так близко и как давно не ощущал ее тепла! Но сейчас, глядя на нее, он видел только нежные и неясные очертания ее шеи и подбородка. Женщина, подарившая ему возможность вновь пережить ни с чем не сравни-мый восторг, разве что… с ее объятиями. И так странно прозвучал сейчас ее вопрос, произнесенный тихим, вздрагивающим шепотом:—?Карло, ты счастлив?И ее сердце, переполненное любовью, ожидало лишь одного ответа.—?Счастлив,?— ответил он, потом подумал одну секун-ду, вспомнил весь нынешний день и горячо повторил,?— о да, я сегодня так счастлив, но ты можешь сделать меня еще счастливее!Она наклонилась к нему ближе, вглядываясь в его глаза, и все ее лицо стало вдруг видно Карло, и невольное сравнение ее чистой красоты с лицами женщин из двор-ца заставило его задохнуться от восхищения. Это была истинная, божественная, ангельская и чистая красота, созданная самой природой. Карло осторожно коснулся кончиками пальцев ее щеки, ощущая бархатное перси-ковое тепло.—?Отчего ты сегодня такая? Ты необыкновенная! Такой прекрасной ты еще никогда не была, в тебе что-то но-вое, загадочное, ты сияешь!Она тихо засмеялась, прижимая его голову, и этот лас-кающий смех отозвался в груди Карло радостной дро-жью.—?Amato Карло! Я тебе признаюсь, отчего я такая сего-дня. Но неужели ты не знаешь? Нет? Я в тебя влюблена. Не смейся, я сегодня влюбилась в тебя, словно в первый раз! Я видела тебя и уже не понимала, где я: Мадрид это, или Лондон, или Венеция! Я вся дрожу, мне каза-лось, что это сон, и это было удивительно прекрасно. И сейчас этот сон продолжается, ведь только во сне может быть так сладко и невыразимо приятно.Карло и сам будто вступил в обольстительную, живую и волшебную сказку. Сказочной была и теплота и тьма этой осенней ночи, и внимательные, притихшие деревья за окном, и чудесная женщина в бальном платье, си-девшая рядом, так близко от него.—?Мне ужасно хотелось тебя видеть, и ты пришел! —?казалось, она до сих пор не верила этому, и крепко при-жалась, обдавая едва ощутимым ароматом ванили и масляных красок.В дюйме от Карло были ее плечи и тонкие маленькие руки в кремовых перчатках с каким-то серебряным узо-ром. С отуманенной головой, с шумом в ушах, Карло крепко прижался к этому живому, трепетному телу.Сказочная ночь окутала дом и сад. Дремлющие деревья прислушивались к чему-то, а на самом верху, над ров-ной, высокой чертой горизонта рдела узкая полоса зари?— не красного и не багрового цвета, а темно-пурпурного, необычайного, похожего на угасающее пламя, преломленное сквозь густое красное вино. Карло наклонился над ее лицом, ему казалось, что от него идет бледное сияние, и в темноте он ясно видел ее ласковые глаза, которые причудливо меняли все ее знакомое и незнакомое лицо.—?Cara, я люблю тебя… —?твердил Карло в блаженном бреду. —?Я люблю тебя, ты мое счастье…ЭпилогПосле премьеры ?Антигона? во дворце Фаринелли был устроен праздничный ужин, собравший всех близких друзей. За одним столом собрались Доменико Скарлат-ти, Пьетро Метастазио, Якобо Амигони и его жена Те-реза, Риккардо Броски, Антонио Маццони, Броскиньо, Джулия?— все было, как мечталось Роксане. Она сидела рядом с любимым и нежно сжимала его пальцы, чувст-вуя, как под кожей щек разливается любовный румянец.Газеты полнились заметками о произошедшем накануне грандиозном событии: открытии первого оперного театра, отмеченного небывалой постановкой с участием величайших артистов Европы. Пьетро, обложившись целой стопкой свежих газет, с удовольствием читал вслух хвалебные отзывы и дифирамбы в адрес Фаринелли:—??…будучи не только феноменально способным пев-цом, но и красавцем, он имел поразительный успех у женской части публики…?, слышишь, близнец, все женщины Мадрида без ума от тебя, я завидую!—?Пьетро, зачем ему эти испанки, когда рядом малень-кая художница? —?рассмеялся Риккардо.Метастазио нашел и серьезный анализ оперной поста-новки, в котором критик сравнивал игру артистов и си-лу их голосов: ? … достоинства второго, (тебя, Карло) были настолько неоспоримы, что мало кто не назвал бы его величайшим певцом в мире?. А вот еще: ?Заслуги Фаринелли не позволяют мне удержаться от признания в том, что он поразил меня. Мне даже показалось, что до сих пор я слышал только малую часть человеческого голоса, а теперь услышал его целиком?, музыковед пи-шет: ?Это чудо, такое совершенное, такое мощное, та-кое богатое, которое позволяет ему издавать звуки такие особенные и необычные, что никто и никогда не смог воспроизвести их?.Но несмотря на все эти хвалебные отзывы и превозно-сящие его талант буквально до небес слова, Карло со всей ему присущей скромностью писал падрэ Мартини: ?Вчера вечером мы выходили на сцену и, слава Богу, всё сошло хорошо. О себе ничего сказать не могу: оста-ется лишь убеждать себя, что Бог за заслуги мои дарует мне несчетные милости. Благодаря успеху оперы биле-тов было продано огромное количество, так что его ве-личество может гордиться своим театром. Тереза была в отличной форме, и всем прочим тоже достались похва-лы по заслугам?.А что до Кафариэлло, то ему придется пережить горь-кие моменты, несмотря на его самоуверенность, надо признать, что он не имел никакого успеха! Конечно, Метастазио не мог быть в данном случае вполне беспристрастен, будучи близким другом Фаринелли?— главного соперникa Каффарелли, но так или иначе он безоговорочно бранил голос Каффарелли, называя его ?фальшивым, резким и непослушным?, и обвинял его в отсутствие вкусa, и говорил, что в речитативах он по-хож нa пожилую монахиню, ибо всё, что он поет, слез-ливостью не уступает причитаниям и вместо удовольст-вия доставляет скуку.Каффарелли после первого спектакля поневоле прояв-лял больше скромности и сговорчивости. А по оконча-ния сезона вряд ли остался доволен, так как получил меньше, чем потратил на поездку, костюмы и прочее. Вместе с Габриэлли они решили не продлевать испан-ского контракта и по окончании сезона отправились искать счастья в провинции Италии.Ежедневные постановки в Буэн Ретиро ?Антигона? ни-чуть не изменила ход жизни во дворце Фаринелли: ут-ренние прогулки художницы в парках, поздние завтраки всей семьей в большой столовой, вечерние салоны с участием королевы Барбары, театральные репетиции, этюды на пленэре и многочисленные гости. В театре начали готовить следующую постановку, оперу Антонио Маццони ?Аминта. Царь-пастух?, главная роль была написана специально для синьора Фаринелли. Благодаря ему оперный театр находился в осаде каждый день, так что директор, граф Прата был на седьмом небе от счастья, никогда еще дела его не шли так превосходно. Луккезина заслуженно получила статус prima donna мадридской оперы.Доменико Скарлатти был задействован в театре Буэн Ретиро, с ним был подписан контракт на весь театраль-ный сезон. А место королевского капельмейстера полу-чил Риккардо Броски, впоследствии он стал придвор-ным композитором и присоединился к своему брату, переехав из сельской глуши в Мадрид. Кроме музы-кальной карьеры, судьба уготовила ему дипломатиче-скую службу, он получил место комиссара армии и флота. Тем не менее, Риккардо не отпускали мечты о возвращении в Италию, и через несколько лет, проведенных вдали от брата, он переехал поближе к Карло и стал капельмейстером в капелле королей Неаполя.Во время своей жизни в Мадриде, Фаринелли услышал о смерти своего бывшего соперника, учителя и друга, Бернакки. В письме к падрэ Мартини он выразил духов-нику и учителю соболезнование, говоря с глубоким со-жалением об утрате человека, к ?которому всегда чув-ствовал уважение и привязанность?.Через несколько дней после премьеры ?Антигона? в хрустальном павильоне королевского дворца была уст-роена большая выставка картин Роксаны и Якобо Ами-гони. Это был очередной красивый и возвышенный в своей организации праздник: стены и купол павильона были сделаны из стекла, в помещении было обилие сол-нечного света, что выгодно оттеняло картины и этюды. Амигони представлял среди прочих своих произведений большое полотно ?Фаринелли с друзьями?. В этой картине, напоминающей семейный портрет, были изображены все, кто был так дорог сердцу певца: Пьетро Метастазио, Тереза Амигони, сам художник и Броскиньо. Никому так и не удалось уговорить Роксану позировать для этого портрета, да и сам Карло резко пресек эту затею, памятуя о ее словах, что душа может переселиться в картину. Его сердце до сих пор сжималось при воспоминаниях о ее тяжелой болезни и о том, как тонка была ниточка, связывающая ее тогда с земным миром.Роксана показывала готовый портрет Метастазио, на котором саrо gemello Фаринелли был изображен в пол оборота с надвинутой на затылок черной шапочкой аб-бата. Внизу витиеватой лентой были написаны его сло-ва, которые положили начало вечной дружбе поэта и певца: ?В безудержном полете близнецами воспарили нa Парнасе твой голос с мыслью моею?.Среди многочисленных пейзажных работ художницы более всего привлекал общее внимание небольшой этюд, изображающий живописный уголок королевского парка. В нем художница просто поразительно передала движение света, напоенность воздуха солнечными лу-чами: яркое утро- свет, играя в листве деревьев, ложится бликами на землю, золотит мрамор статуи Ариадны, светлая ограда и темные кипарисы в рассеянном свете, прекрасная архитектура классических форм, величавые очертания стройных деревьев, сдержанная серебристая гамма красок,?— все это создало ощущение удивитель-ной ясности и покоя. В работах, написанных в Испании, Роксана сменила почерк, она смело отошла от статиче-ской замкнутости традиционного пейзажного изображения, и стала запечатлевать как бы фрагменты природы, давая ее непредвзятое и непосредственное изображение. И, несмотря на этюдный характер пейзажей, Роксане удалось раскрыть в них всю многообразную красоту мира, одухотворив ее своим талантом и тем божественным огнем, который наполняет души всех истинных художников.Юная художница испытала и свой триумф. Прекрасный зал, пронизанный светом, льющимся отовсюду, разли-тая в дрожащем воздухе музыка, вдохновленные лица посетителей выставки. Поддержка и восхищенные взгляды близких друзей, нарядные дети, гордые от того, что это их Роксана смогла сотворить все это чудо, кото-рым восторгается весь двор! И Карло с немалым удив-лением открывал для себя новые грани своей Коломби-ны. Догадываясь о силе ее таланта, он и подумать не мог, что хрупкая и юная девушка окажется первооткры-вателем новой системы в живописи, что благодаря ей, появится новый жанр искусства. После этой выставки, которая неминуемо войдет в историю, он был в этом уверен, многие пойдут по ее стопам и станут писать природу так, как видит глаз и чувствует сердце, а сердце маленькой художницы было полно музыкой.В подарок за выставку Роксана получила удивительную арию влюбленного соловья ?Quell' usignolo?, которой Карло и мог выразить все свои чувства. Это был во-кальный фейерверк, просто шедевр: в этой арии были трели, водопады звуков, взлеты и падения, высокие стаккато?— вообще всё, что позволило несравненному певцу изобразить соловьиный рокот:Quell’usignolo che innamoratoSe canta solo, tra fronda e frondaSpiega del fato la crudelt-.S’ode pietoso nel bosco ombrosoChe gli risponde con lieto coreDi ramo in ramo cantando va*В хрустальном павильоне голос Фаринелли отражался от высокого купола и прозрачных стен и был так же хрустально звонок и прозрачен. Удивительная песнь влюбленного наполнила все пространство зала и все сердца, находящихся здесь гостей. Слияние музыки и живописи происходило на глазах завороженных людей, они внимали неземным звукам и прекрасным картинам?— и во всем этом чувствовалось нечто божественное.Вскоре Пьетро Метастазио уехал домой в Вену, он воз-вращался к своим покровителям?— австрийским монар-хам и к своим музам, одну из которых звали Марианна Романини. Дабы избежать трагических сцен прощаний, он уехал тайно, оставив записку Карло: ?Прощай, доро-гой Близнец. Люби меня, как я тебя люблю, дабы удов-летворить мое бесконечное желание твоей любви, и будь уверен в нежной дружбе, мною к тебе питаемой ныне и вовек!?. И вновь их разлука возродила традицию замечательной и трогательной переписки. Из Вены Пьетро писал: ?Приехал испанский полномочный ми-нистр, дон Антонио де Аслор, он всем очень нравится. Все расспрашивают его о тебе, и ответы его самые по-ложительные. Он заверил нас, что доброта и умерен-ность твоего характера ни в коем случае не пострадали от твоего высокого поста… Он говорит, что, даже дос-тигнув столь завидного положения, ты не нажил врагов. Да простит меня твое сиятельство, я могу вообразить себе, насколько осторожным, бескорыстным и доброде-тельным должно быть твое поведение?.Синьор Фаринелли действительно занял высокий пост при короле Фердинанде, его возвели в должность пре-мьер-министра и теперь, находясь в ранге испанского гранда, он обрел самостоятельность в принятии любых решений, касающихся культурной жизни страны. Итальянское искусство заняло при испанском дворе господствующее положение?— в неимоверных количе-ствах сюда ехали художники, скульпторы, поэты и му-зыканты из Неаполя, так что историки искусства стали называть стиль искусства, созданный при дворе испан-ского короля, ?фаринеллизм?. Но главной страстью двора оставалась музыка, и главной задачей синьора Фаринелли стала реорганизация оперных театров, для чего он пригласил из Болоньи знаменитого специалиста по спецэффектам Джакомо Бонавера, а некоторые изо-бретал сам.Карло занимался устройством при дворе концертов и опер, а в Аранхуэсе устраивал дорогостоящие музы-кальные фестивали. Синьор Броски заботился о душев-ном и телесном благополучии певцов и всего персонала, оперные либретто Пьетро Метастазио и музыка итальянского композитора Курчелле звучали во всех оперных театрах страны. Оперный сезон в Буэн Ретиро закончился постановкой фееричного ?Артаксеркса? Риккардо Броски и Хассе. Фаринелли, Луккезина, Джициелло исполняли главные роли, а дирижировал сам Риккардо Броски. Эта постановка была одним из самых блистательных моментов в карьере Фаринелли на испанской земле?— по окончании спектакля король торжественно вручил ему крест Ордена Калатравы, награду, предназначавшуюся исключительно для высших сановников государства, синьор Фаринелли был возведён в ранг рыцаря и назначен директором всех испанских театров.Вдобавок к управлению оперой и пению, Фаринелли довольно много занимался административными делами и политикой, он стал ближайшим доверенным лицом королевской четы буквально во всех делах: в отсутствие короля и королевы он встречал высоких гостей, был личным советником монарха, заботился о приеме знат-ных особ.Но при такой разнообразной работе главным для себя он считал меценатство, которое не ограничивалось му-зыкой?— при поддержке короля в Мадриде он создал Академию искусств Сан-Фернандо, как средоточие всех придворных художественных стремлений, где препода-вали изобразительное искусство и архитектуру. А глав-ной фигурой в Академии сделался венецианец Якобо Амигони. Маленькая Джулия уже видела себя одной из учениц Академии, но для этого ей еще надо было под-расти и продолжать учиться рисовать и лепить.Личными средствами Фаринелли пользовались многие поселившиеся в Мадриде художники и певцы, спасаю-щиеся от бедствий итальянские беженцы, его прозвали ?Отец итальянцев?, и сам Карло получал большое удов-летворение от исполнения своих обязанностей, а забота о многочисленных друзьях приносила ему огромную радость.Не в силах забыть толпу простых горожан под окнами театра ?Буэн Ретиро? в день премьеры ?Антигона?, Карло приложил все усилия, чтобы сделать все театры доступными не только знатным семействам, вельможам и дипломатам, но и всем желающим?— входная плата на представления была доведена до минимума.Роксана была занята важной работой?— внутренним убранством и интерьерами дворцов Буэн Ретиро и Аранхуэс, по заказу Фердинанда, она исполняла эскизы картонов для гобеленов королевской столовой и зани-малась росписью стен в рабочем кабинете королевы. Кроме заказов, она успевала писать портреты своих до-мочадцев: Джулия с ее любимой куклой, Броскиньо в изящной шапочке, украшенной перьями, синьор Карло Броски в алом рыцарском плаще с орденом Калатравы на груди.Несмотря на загруженность работой, супруги находили время на совместные прогулки, и однажды, путешествуя верхом, добрались до реки Тахо. Роксана с горечью узнала, что чистая вода в Мадриде и окрестностях доступна лишь избранным, богачам, живущим во дворцах: в то время как сама она наслаждалась ваннами, местные жители боялись потратить лишнюю каплю воды: река была болотистой и зловонной. Благодаря доброму сердцу девушки и премьер-министру синьору Фаринелли, вскоре были осушены берега и очищено русло, Тахо преобразилась настолько, что по ней можно было кататься на лодках. Несколько больших роскошных судов было построено в Испании, а для королевской четы Фаринелли заказал в Италии настоящую гондолу.Перед возвращением домой на усладу королевской чете и её гостям Фаринелли устроил День Музыки, и это бы-ло воистину незабываемый спектакль, память о котором надолго сохраниться в памяти очевидцев. Начиная с Дворца и заканчивая Садами, причалом и берегами реки Тахо, всё было освещено корабельными фонарями- тысячи фонарей и их свет самым волшебным образом отражались на всём?— на поверхности воды, тростниках и ветках деревьев. Звучала музыка. Спектакль казался всем зрителям по-настоящему сказочным… По Тахо начала курсировать целая эскадра прогулочных кораблей, состоявшая из пятнадцати судов. На этих суднах королевская чета и приглашенные ими гости начали свою ?музыкальную? прогулку по реке около семи часов вечера и закончили ее поздней ночью. Фаринелли находился на борту королевского судна и в сопровождении оркестра из восьми музыкантов исполнял арии из известных опер. На других суднах также играли музыкальные оркестры, а на берегах реки стояли слушатели, наслаждавшиеся музыкой и голосом Фаринелли. Ночь стояла тихая, мощное и продуманное освещение и иллюминация всех остановок эскадры произвели неизгладимое впечатление как на зрителей на берегах, так и на самих участников ?музыкальной? речной прогулки. Ме-тастазио, услышав об этом большом празднике, написал ему своему близнецу: ?Я присутствовал в Аранхуэсе, когда читал твое письмо… я видел театр, корабли, по-садки, заколдованный дворец- я слышал трели моего несравненного Gemello?.Как ни прекрасно было соседство с синьором Карло Броски, королю Фердинанду и королеве Барбаре при-шлось все же отпустить его на родину. Окончился теат-ральный сезон, и Фаринелли, собрав свои награды, дра-гоценности, музыкальные инструменты и ноты отпра-вился с семьей в Италию. Он по-прежнему оставался предметом всеобщего обожания, и все театры мира при-сылали ему приглашения и блестящие контракты, но помня просьбу своей возлюбленной и ее мечты о Вене-ции, Карло, не раздумывая, подписал контракт на весь следующий сезон с огромным венецианским театром братьев Гримани?— Сан Кризостомо, где ему уже при-ходилось блистать в пору юности.По возвращении домой состоялось еще одно радостное событие?— свадьба Катрин и синьора Лучиано. И сол-нечный день, и цветущий сад вокруг дома, и ласковый бриз с моря?— все, казалось, благоволило влюбленной паре. Венчание проводил сам падрэ Мартини в малень-кой и уютной домашней церкви виллы Фаринелли.Броскиньо, благодаря занятиям с дядей, был отлично подготовлен к поступлению в Неаполитанскую консер-ваторию, его ждало успешное будущее в качестве ком-позитора. Он успел завести знакомство с юным Моцар-том, который посещал падрэ Мартини и Фаринелли. Вместе с Моцартом они собирались держать экзамен, и вместе его успешно прошли. День этот стал празднич-ным в теперь уже по-настоящему большой семье Карло Броски, за одним столом собралось более десяти чело-век, связанных родственными и дружескими узами.Мечта Роксаны сбылась: у нее был дом и большая се-мья. Чтобы окончательно поверить своему счастью, она написала большую картину, в которой изобразила всех своих любимых: Карло, Джулию, Эмилио, Риккардо, его жену Марию и маленького Карло Броски, наследного принца семейства, будущее которого было пока туманно и загадочно, а настоящее наполнено горячей любовью обожающих его родственников. В этом портрете была и сама художница, теперь уже ни она, ни Карло, не боялись, что картина заберет из девушки ее силы?— Роксана, оказавшись дома, расцвела и вновь стала похожа на пеструю и веселую бабочку. Ее дни были наполнены этюдами на берегу моря, цветами в саду, музыкой, которая звучала из окон белой виллы и безграничным счастьем.Впереди была Венеция, Карнавал и опера. Риккардо Броски вернулся к своему призванию, и уже в следую-щем сезоне в ведущих театрах Италии были поставлены его оперы?— ?Адриан в Сирии? в Турине и ?Эцио? в Венеции. В последней постановке принимал участие его брат Карло Броски Фаринелли, Фаустина Бордони и Антонио Монтаньяно. В том же году композитор и его брат получили звание академиков и стали члена-ми Академии Филармоника в Болонье.Общества Фаринелли искали многие известные люди, среди которых были Берни, Глюк, Моцарт и вдовст-вующая курфюрстина Саксонская. Император Иосиф по дороге в Рим заехал в Болонью инкогнито и немедленно пригласил Фаринелли к себе в гостиницу, но Карло от-казался от встречи. Император отбыл в Рим, однако на обратном пути повторил свое приглашение и с большим удовольствием больше часа беседовал с певцом с глазу на глаз, уговаривая Фаринелли дать согласие на созда-ние его жизнеописания?— величайшего певца мира, но эту просьбу Фаринелли отверг, говоря: ?Напишите лучше о падрэ Мартини?— вот, кто действительно ве-лик, то, что сделал он, останется в веках, а немногое, сделанное мной, быстро забудут. Мне же довольно знать, что я никому не причинил зла и жалею я лишь о том, что не успел сделать столько добра, сколько же-лал?. Но для этого у Карло Броски впереди была целая жизнь.От автораИдея создания книги родилась благодаря необыкновен-ному по красоте, завораживающему фильму ?Фаринел-ли-кастрат? (1994 г.) Жерара Корбье и двум актерам, сыгравшим главные роли?— Стефано Дионизи и Энрико Ловерсо, а еще музыке, специально созданной для этого фильма и исполненной оркестром ?Les Talens Liriques? и синтезированным голосом Дерека Ли Реджина и Эвы Маттес-Годлевской. Работа над созданием несущест-вующего голоса длилась 8 месяцев, и это стоило затра-ченных усилий,?— получился ни на что не похожий, не-земной голос. Похож ли он на голос Фаринелли? Быть может, да, а может, и нет, но всякий, кто слышал его, равнодушным остаться не мог. Все сошлись на том, что мало! —?слишком мало было записано арий этим голо-сом, всего лишь девять, но и их хватило, чтобы свести нас с ума так, как это делал голос Фаринелли в восемнадцатом столетии. Хотелось еще и еще, и пришлось нырнуть в омут барочной музыки, перерыть аудио-архивы в поисках тех опер, что исполнял он?— Соловей, Мальчик, Лучезарный.При подготовке романа пришлось с головой окунуться в эпоху барокко посредством изучения художественной и исторической литературы, оперных либретто, филь-мов и аудиозаписей. В книге использованы тексты оперных арий Пьетро Метастазио, Апостола Дзено, Джакомо Росси в переводе Сергея Белоусова. Рассуж-дения героев о состоянии музыкальной культуры во-семнадцатого столетия почерпнуты из книги Жорж Санд ?Консуэло?. Всем, кто проникнется желанием проделать путешествие во времени, подобное тому, что осуществила я, советую разыскать и послушать: ?Ар-таксеркс? (партию Арбаче пел Фаринелли, и именно после исполнения этой оперы в Лондоне ?главенствую-щим безумством? стал Фаринелли и мир узнал фразу ?Один Бог, один Фаринелли!?), ?Сирой?, ?Адриан в Сирии?, ?Меропэ?, после того, как прослушаешь эти оперы, стоит пойти дальше?— ?Ринальдо? (в которой Фаринелли не пел, но в фильме эту историческую не-справедливость ?исправили?), ?Альцина??— оперы Ген-деля, с которым Карло Броски Фаринелли связывает до сих пор неразгаданная историками музыки тайна.Некоторые оперы, в том числе, созданные братом Фа-ринелли Риккардо Броски, утрачены, поэтому нам оста-ется двовольствоваться лишь ариями из них. Следую-щий вопрос касается современных исполнителей, кого слушать, чтобы с первой ноты тебя не отвернуло от не-привычной для нашего уха и восприятия барочной му-зыки? Конечно, это дело вкуса, но я могу назвать своих ?любимых? исполнителей арий Фаринелли?— из жен-щин это Вивика Джено и Чечилия Бартоли, а из мужчин?— Франко Фаджиоли, Дэвид Хансен, Филипп Жаруски, Макс Ценчич, Андреас Шолль?— в общем, немало! Но все же, наслаждаясь их голосами, не стоит забывать, что голос Фаринелли был уникален даже для его столетия, то есть нам приходится лишь представлять, что мог он и какое наслаждение получали те, кто слышал его в живую. Представьте себе зал оперного театра, вмещающий в себя три тысячи человек! И ни единого микрофона, только описания свидетелей, как его голос заполнял собой все пространство театра и вызывал состояние, близкое к помешательству, экстазу, ?всеобщему безумию?. Приведу единственный отзыв счастливчика, слышавше-го, как поет Фаринелли: ?Что за пение! Представьте се-бе голос, в котором сочетаются сладость флейты и жи-вая мягкость человеческого горла, голос, который льет-ся и льется, светло и непринужденно, подобно голосу жаворонка, порхающего в небе и опьяненного собст-венным полетом- и когда кажется, что этот голос уже достиг самой невероятной высоты, все начинается зано-во, и он опять льется, так же легко и свободно, без ма-лейшего признака усилий, без тени искусственности и надрыва- одним словом, голос, от одного звука которого чувство превращается в звук, и на крыльях этого звука душа воспаряет в бесконечность. Совершенно незамет-ные переходы от одного регистра голоса к другому, со-вершенно ровный тембр всех звуков- это был спокой-ный, пленительный, торжественный и звучный музы-кальный язык, который потряс меня и заставил испы-тать ранее неизведанные чувства…?.А теперь представьте на миг, каково было самому чело-веку, обладающему божественным даром, но лишенно-му того, чем обладает любой из смертных. Карло Бро-ски был абсолютно одинок. ?Мой друг?— одиночество?, скажет он в одном из писем покровителю, и, быть мо-жет, он не раз готов был променять свой голос на обыч-ное человеческое счастье, на любовь, которой его ли-шили, совершив над ним насилие?— операцию, превра-тившую его в Соловья, вечного Мальчика. Удивительно, что несмотря ни на что, он всю жизнь оставался чис-тейшим человеком?— доброта, искренность, скромность, честность, благородство, религиозность и еще масса прекрасных черт делала его, действительно, ангелом. Таким пусть он останется в веках, синьор Карло Броски Фаринелли.Судьба этого человека настолько тронула меня, что не-возможно было просто посмотреть фильм, послушать пару треков и забыть… Спустя триста лет Карло Броски открывает для меня незнакомый мир, свою эпоху, и благодаря ему, я сижу в театральной ложе и вместе с тысячами пораженных зрителей внимаю его голосу, который скользит от самой высокой ноты к самой низкой и обратно, безо всяких усилий, который охватывает 24 ноты, но для меня, человека, не имеющего никакого музыкального образования?— это тайна, это просто необъяснимое чувство причастности к чуду, с которым так не хочется расставаться.