Время английского чая (1/1)

***Две буквы, одно числительное – раз за разом Калифа выводит на белоснежных листах имя её команды, чтобы потом сжечь доказательства своего предательства в камине. Окна в комнату плотно зашторены, дверь наглухо заперта, а каждый уголок давно изучен на предмет жучков и прочих, прочих, прочих… Конспирация.У дверей её ждет короткая записка, под окнами – не то брат, не то коллега, не то бывший любовник, а в главном кабинете неутомимый в своей любви к делу Айсберг с потухшими глазами и перезрелым недосыпом.Калифа тихо мешалагорячее какао, глядя, как танцует пенка, ослабевшей женщиной приваливающая к керамическим стенкам чашки. Затем, перемешав угли в камине и удостоверившись, что заветные ?CP-9? не оставили и следа за собой, отперла дверь, чтобы безразлично отнести своему боссу ароматный сладкий какао. Записка, зажатая между дверью и косяком, снежинкой упала наземь, но Калифа, словно не заметив её, пошла по коридору дальше, оставив на белом листе отпечаток-поцелуй своего каблука. Она не при чем здесь.К кабинету Айсберга Калифа подошла, даже не замедлив шагов, всё так же мерно стуча каблуками остроносых туфель по дорогому камню. Она с привычной напряженностью осторожно распахнула резную дверь и замерла.Её босс, устало облокотившись о столешницу, согнулся знаком вопроса и с особой тяжестью печального, всегда глубокого взгляда изучал какие-то бумаги на столе. Сердце дрогнуло – это они! Чертежи! Вожделенное оружие Плутон в паре метров от неё, совсем беззащитное, как бездомный пёс или годовалое дитя…У неё тут же вспотели ладони, пересохло в горло, и поднос с горячим какао едва не выпал из не по-женски сильных рук. Калифа твердо сжала свободную руку в кулак и свела к переносице седые брови, тяжелым знамением озарившие кабинет.Смуглой рукой Айсберг потянулся к чертежам, поднял лист бумаги перед собой, а Калифа, с трудом сдержав обиженный судорожный вздох, тенью прижалась к каменной стене, прячась от разочарования и случайного взгляда, которого в принципе не могло последовать. В руках её начальника куском древней бересты почивал постер Дозора – с него печально смотрела на жестокий мир темноволосая девочка с парой кристаллов льда на месте глаз. Калифа вытерла со лба вступивший пот, привычно поправила очки – дурацкая оправа! – и, нарочито громко стуча каблуками, со стуком распахнула дверь. Айсберг тут же спрятал листовку…***- Это не профессионально! – холодно повторяет Калифа, морщась от приторного запаха какой-то химической дряни. Цепкая ладонь крепко держит её за предплечье – к вечеру следы от пальцев точно нальются синевой…- Если ты не будешь вопить, как резаная, и дальше, всё пройдет гладко, - отвечает он.- Ты рискуешь всем! Нас могут раскрыть…- Не раскроют, - уверенно кивает и делает шаг навстречу. А пятиться-то некуда – каморка не рассчитана для тайных свиданий.- …из-за тебя мы подставим и Бруно, и Луччи…- Ещё Паули вспомни, - неожиданно зло откликается её собеседник.Калифа хмурится.- При чем здесь он?- Думаешь, я не вижу, как он смотрит на тебя?!- И что? Пусть смотрит дальше! Я играю свою роль, не забывай и ты о своей, - сердито выговаривает ему Калифа.- Теперь из меня и плотник никудышный, да? Ты это хочешь сказать?! – начинает злиться он ив темноте каморки нечаянно натыкается на пустое ведро, тут же предательским звоном заголосившее на весь коридор. Оба тут же замолчали, прислушались…Тишина. Повезло.- Ты сдашь нас всех! Спандам убьет тебя, если провалимся, – хрипло шепчет Калифа, то и дело рискуя сорваться на крик. – Да что там Спандам – я сама убью, а Луччи мне поможет!- Не много ли ты берешь на себя, Калифа? С твоей стороны очень неумно угрожать мне, - жестко обрывает её Каку, а хмуро прищуренные глаза цветными огнями сверкают в темноте – его злят вовсе не претензии. – Если вопрос встанет ребром… Ты должна понимать, каким будет исход.- Ты слишком много позволяешь себе.- Я добра тебе желаю...- Обещая убить?- Это жизнь, она и у тебя, и у меня одинакова. Но мы можем быть по разные стороны баррикад, а можем сосуществовать рядом. Как тогда, - глухо чиркает кремнем, и крохотный огонек – как у свечи – загорается в шершавой руке. Он поднимает зажигалку на уровень груди, освещая аристократичное лицо подруги-коллеги-бывшей соседки, и небрежно поправляет ей светлые волосы. Совсем не седые, давно не седые, ни однажды не седые.- Мы были детьми, мы слишком изменились.- Настолько изменились, что не можем работать вместе?- А мы работали вместе? – наигранно удивляется Калифа и показательно загибает пальцы, перечисляя. – Я, ты, Луччи и Бруно. Сейчас мы четверо – команда, и мы на задании. А ты слишком часто забываешь о конспирации.Постояв в тишине, Каку берется за ручку дверцы и уже на выходе презрительно бросает:- Как была трусихой, так ею и осталась.***- Ну?- Что ?ну??- Смету верни, - Калифа снисходительно смотрит на него из-под очков и чуть улыбается краешком губ. Паули чуть ли не силком запихивает ей злосчастную бумажку и, не удостоив и взглядом, отворачивается – возвращается к работе.- Какой ты грубый… Толкаешься, - тут же поясняет она обернувшемуся в недоумении парню. – Ууу, всё трудишься не покладая рук… Устал, наверно? И куртку запачкал, - осудительно цокнув языком, Калифа медленно, небрежными щелчками стряхивает с его плеч несколько зацепившихся за ткань стружек, а сама хитро наблюдает за реакцией. Паули ошарашенно наблюдает за её действиями, слушает подозрительно ласковый, мягкий голос, но молчит.- Как тебе не стыдно, Паули, ты как-никак лицо Галлей Ла, - покачивая светлой головой, Калифа вдруг бросает скользкий взгляд ему за спину и, натыкаясь на замершего Луччи, наклоняется к самому уху своего немногословного собеседника и словно по секрету шепчет, не отводя от стоящего неподалеку коллеги плутовского взгляда. – Вот Луччи, например, следит за своей репутацией. Если у тебя проблемы, я могу помочь… Понимаешь?- Калифа, развратница, тебе должно быть стыдно!- Я имела в виду куртку. Почистить или постирать… Тебе же некогда, наверно, - тихо, растягивая слова, говорит Калифа и вопросительно изгибает бровь. – А что подумал ты?- Ничего, - Паули спешно отворачивается.- Ну так что насчет куртки?- А что насчет куртки?- Нужна помощь или нет…- Обойдусь, пожалуй. Мне подозрительна твоя забота.- Зря, зря, зря… - снова цокнув, Калифа с осуждением покачивает светлой макушкой. – Я в некотором роде несу ответственность за вас, за репутацию компании… Да и кому, как ни женщине, заботиться о таких мелочах. Мне ведь не сложно, тем более для тебя, Паули, - она специально добавила в конце его имя – это всегда звучит доверительно. – Я абсолютно и на сто процентов бескорыстна. Уж в процентах я понимаю – профессия обязывает.- Значит, ты делаешь это по доброте душевной?- Мои помыслы чисты, как вода. Просто прозрачны, - будто невзначай подчеркивает Калифа, незаметно бросая взгляды Паули за спину.- Будем считать, что я поверил, - он, вздрогнув, вдруг поднимает взгляд, и Калифа довольно переминается на месте, принимая на руки пыльную куртку как мантию с королевского плеча.- Ну и договорились, - и опять она словно вскользь осматривает широкую площадку за спиной мужчины, где в самом разгаре кипит работа, и ожидаемо ловит на себе хмурый взгляд из-под кепки. Каку. Внутри Калифа злорадствует насчет его реакции, а вслух…- Вечером можешь забрать, - она говорит чуть громче, чем того требует ситуация, и неожиданно обнимает за плечи, как та же самая ситуация и вовсе не позволяет. – Знаешь, где я обитаю? – интимно на ухо. Так надо.- Найду, - его ладони ложатся ей чуть ниже поясницы – это уже из ряда вон. Калифа, мельком уцепив сложенные в кулаки ладони друга-соратника, вкрадчиво шепчет замершему Паули, будто случайно касаясь кожи губами:- А это сексуальное домогательство, - вырывается и быстро уходит, изящно перекинув его куртку через предплечье. Паули, хмыкнув ей вслед, снова возвращается к работе, не замечая две пары глаз, недобро за ним наблюдающих.***- Войдите, - следом за осторожным стуком поскрипывает, открываясь, дверь, и в проеме появляется Паули. Привычно зажатая в уголке рта сигара почему-то отсутствует, зато несвойственная ему роза словно подмигивает, зажатая между пальцами – Калифа не раз замечала подобную привычку у курильщиков, благо, их она на своем веку уже повидала.- Привет, - он сам начинает разговор.- Привет. Какими судьбами?- Куртка? – не то поясняет, не то спрашивает Паули.- Куртка?.. – в тон ему отвечает Калифа.- Да, ты говорила заглянуть вечером…- Держи, - она достает откуда-то из-за кровати его свернутую в три ряда куртку и небрежно бросает ту законному владельцу. От прежней пыли и стружек нет даже следа, и, принимая благодарности, Калифа только ухмыляется. Ей? Стирать? Упаси боже, неужели этот придурок и правда решил, что она воспылала желанием почувствовать себя домохозяйкой? Или просто воспылала желанием?.. Он либо наивен, как дитя, либо глуп, как пробка. Впрочем, её образу это лишь на руку, а бирку из химчистки она сожгла сразу по возвращению.- Спасибо, - на стол перед ней ложится розочка, как-то лукаво-заговорщицки подмигивая ей лепестками. И белой, словно густо напудренной щеки вдруг касаются мягкие губы.Пфф…Паули стоит и молчит, но не уходит. Ждет чего-то?Калифа, будто ничего и не было, безмятежно поворачивается, а на лице и не намека на румянец – привычная аристократически бледная, без единой кровинки кожа.- Спокойной ночи, Паули. Завтра тяжелый день.Он даже не спрашивает, какие трудности ждут его завтра, что за работа предстоит первому доку – разворачивается и уходит, зажав в кулаке чистую куртку. Калифе даже жаль его, всего на секундочку, но жаль. Она становится сентиментальной в одиночестве.Да нет, ей банально опостылело вести праведную жизнь, она заскучала по тренировкам, по своим коллегам-друзьям. Ей бы выйти сейчас да ввязаться в какую-нибудь кровопролитную драку, размять кулаки, поквитаться бы с тем же Айсбергом... Но нельзя. Конспирация, всё дело в ней, пропади она пропадом…Не расслабляться. Дрянная роза летит в мусорное ведро. В конце концов, Калифа делает это лишь от скуки. Не более…***- Бармен, налей-ка мне текилы.Бруно не отвечает ей ни шуткой, ни сарказмом, ни даже тонким намеком – строго следует инструкции: бросает почтительное ?да, Калифа-сан? и молча выполняет заказ, а не шутит о том, что пожилые леди пьют карвалол, а не текилу. Безобидная шутка подняла бы ей настроение и нисколько не скомпрометировала их в глазах припозднившихся посетителей. То, что ведь светлые волосы могут показаться в темноте седыми, как пыль, ни разу не подозрительно, верно?Калифа пришла сюда не скоротать время за выпивкой, не протереть юбкой стулья, вовсе нет…А как же её знаменитая седина, как бородатая шутка о девочке-которая-не-терпит-текилу, зато может без последствий накидаться самогоном, как?! Раскрывать нечего, Калифа – секретарь их мэра, публичного человека, нет ничего странного, что они общаются на ?ты? и шутят вечерами в полупустом баре. Но Бруно точно исполняет свои обязанности, и одним своим существованием напоминает о её собственных, мало чем от его отличающихся.?Эй, Бруно, неужели ты решил, что я пришла сюда выпить?? - не имеет право сорваться с языка. Поэтому:- Здесь всегда так пусто? – пусто, понимаешь?!- Бывает. Тяжелый день? – он делает вид, что не понял её намека.- Как обычно. Развеяться хочу. Знаешь, раньше я развлеклась по-настоящему…- Очень интересно.- Налей мне ещё…Калифа с грустью вспоминает слепящее солнце и сухую почву под босыми ногами, путь до причала, в который её никто не проводил, много чего вспоминает – со светлой грустью своей окаменевшей души, для которой Медузой Горгоной стала сама жизнь. Чего ради она прожила эти двадцать… пять?.. шесть?.. девять лет?.. Годы свои Калифа не считала, они шли своим чередом, своей дорогой – у неё был особенный путь. А дорога всегда ведет куда-то. Куда завели тропинки-дорожки старую волчицу, в полупустой бар к порции текилы и отмалчивающемуся собеседнику? Выходит, её путь был особенно бесполезен и бессмысленнен, хоть и долог.Или на неё так действует мрачная атмосфера и двести грамм на пустой желудок. Сейчас, кажется, не ничего важней на свете, чем получить вожделенный ответ на извечно актуальный вопрос, решаемый или нерешаемый каждым самостоятельно: в чем смысл жизни?В служении Секретполу? В совершенствовании рокушики? В чертежах древнего оружия?Или в том, чтобы перед смертью не было стыдно за прожитую жизнь, за бесцельно потерянные годы, за старые детские проступки?Смысл таится в любви? В заботе о родных и близких? В справедливости, честности, следованию христианским и общечеловеческим законам? Может, в деньгах и власти?В чем?..- Бруно… Эй, с кем я разговариваю!- Калифа-сан, вам уже хватит, - учтиво роняет Бруно… но, прожив с ним под одной крышей столько лет, она знает его как себя. И отлично видит то, что недоступно простому обывателю. Он раздражен.- Думаешь, я набралась? – ехидно лопочет Калифа, в глубине души понимая, что это и правда так. Организм, обычно невосприимчивый к алкоголю, вдруг решил взять передышку. Да что темнить – пьянит её не алкоголь, вовсе не он. – Нет! Я в стеклышко!- В стеклышко, значит? Ясно.- Так вот, Бруно, ответь мне на один вопрос: в чем смысл жизни?.. Не молчи, не смей игнорировать меня! Вот ты, какого черта конкретно ты прозябаешь в этом мире? В чем состоит твоя цель?- Я мечтаю открыть ещё один бар.- Ложь! – пьяный крик сотрясает стены, крохотный кулачок сердито колотит натертую до блеска стойку.Бруно незаметно оглядывается и, облокотившись о столешницу, тихо отвечает:- Моя жизнь принадлежит не мне, значит, и цели выбирать не я должен. А теперь убирайся, ты почти в стельку.- Преувеличиваешь…- Самую малость. Уходи.Калифа вдруг вытягивает руку и показательно роняет бокал из-под текилы на пол. Её лицо растягивает хищная улыбка:- Значит, если владелец захочет поступить с твоей жизнью так же, - она кивает на осколки, - сопротивляться не будешь?- Не вижу смысла противиться судьбе.- Ты не знаешь цену свободе, а я знаю. И кому бы не принадлежала моя жизнь… Я найду способ не рассыпаться на куски, а остаться целой, лишь набив трещину.- Вам нельзя столько пить, Калифа-сан, - громко.- Доброй ночи, Бруно.***Двадцать три незажженные свечи, полчаса до полуночи и знакомая тишина вокруг. Утром Калифа встретила Луччи у палаток и, чтобы избежать встречи – как там гласит инструкция? – отвернулась к первой попавшейся. И пока она бессмысленно изучала прилавок, знакомый голос словно и не ей шепнул: ?С твоим днем?. А потом она купила свечи. Всё просто.В одиночестве Калифа совсем раскисла, это никуда годится. Ей даже подумалось, что стоило бы ввязаться в какую-нибудь интрижку – развеять скуку, но это показалось глупым, даже наивным. А ещё вспомнился незаметный кивок Бруно вчера. Они пересекались редко, и он поздравил её заранее, одним кивком – как совсем не позволяла конспирация. Стало чуточку тепло, с непривычки даже горячо.Внизу, за окном вглядываясь в зашторенные окна, стоял другой её друг. Третий и последний встречал новый день в одном из доков, облагораживая тело ночными тренировками. Калифа же сидела за столом и перебирала в руках короткие цветные свечки, иногда поднимая взгляд на часы.Ей двадцать три. Будет, через двадцать девять минут ровно.А Айсберг стал совсем плох: будучи наблюдательной, Калифа замечала и следы от канцелярской мелочи на его лице, и непреходящую бледность, и круги под глазами, и внезапно проявившуюся худобу. Она грешила на скрываемую болезнь, а сама волновалась о чертежах, заваривая своему начальнику кофе со сливками по утрами и иногда, по особой просьбе – пустой черный вечерами. Может, она была права: слишком часто начал появляться в его руках постер с черноволосой девочкой. Впрочем, помогать ему она не собиралась, лечить тоже. Айсберги тают, ледяные – от жары, высокие и строгие – от любви, скажем…В аккуратно причесанной голове мелькали старые, позабытые сказки, люди, ее предыдущие праведные жизни. И везде – песок, золотая пыль – сухой, обжигающе-колючий. Она зачем-то вспоминала, с каким звуком надламывался стебель, как хрустела пожелтевшая трава под босыми грубыми ступнями, как холодили ладони зерна, выстраданные потом и кровью. Её детство не имело ни цветов, ни запахов – только протяжный, похожий на шум ветра в трубе, свист тростниковой сухой дудочки.Чего она добилась, без девятнадцати минут двадцатитрехлетняя? У нее нет семьи, нет цели, нет самой жизни в полном ее понимании. Она оболочка, удачное государственное вложение, сосуд для знаний, механических деталей и заумных таблиц из учебника по экономике. Пестрая свечка надломилась под тренированными пальцами. Случайно, конечно, но ей понравилось.Воск поддавался легко; розовые, желтые и синие свечки одна за другой лопались, походя теперь на маленькие некрасивые гирлянды. Она все думала, механически перебирая в руках гладкие восковые останки, и смотрела часы. Почти двенадцать. Если быть точным – без шести минут.Вдруг окно скрипнуло и задрожало – маленький камушек ударился в самый центр стекла и укатился вниз, повинуясь общеизвестному физическому закону. Следом полетел ещё один, и снова…Калифа осторожно выглянула наружу, пряча своё узкое тело за штору, так, как её учили. Под ее окнами, размеренно бросая мелкие камешки, стоял знакомый ей, как дважды два, парень в черной кепке. Размахнулся – бросил, и заново тот же короткий алгоритм. Она не отзывалась.В комнате взволнованно забормотал ден-ден муши – это Айсберг устало попросил её принести пустой черный кофе. Он уже месяц изводил себя непонятными Калифе страданиями по куску бересты. Черноволосая девочка не шла у него из головы – это читалось на его лице, он не выходил из кабинета наружу, бледный и помятый. Калифа невольно подумала, что это ей на руку, уж чем-чем, а слабостями пользоваться она умела. В ответ на ее мысли задрожало стекло, подыгрывая пощелкивающему сухой древесиной камину.Она снова вернулась к кучке разломанных на кусочки ярких, праздничных свечек. Без трех минут полночь. Калифа равнодушно окинула взглядом поверхность стола, выдвинула верхний ящичек и вынула наружу изящный кинжал с тонким широким лезвием, смотрясь в него, как в карманное зеркальце. Ей вдруг показалось, что будет здорово уснуть прямо сейчас, чтобы не принимать никаких решений, ни с кем не разговаривать, никуда не ходить; спать не хотелось – следовательно…Горло отзывалось спазмами на ледяные металлические прикосновения, острие нервно и сладко щекотало кожу, а Калифа почти возбуждалась, чувствуя, что играет с тем, с чем играть не следует. Конспирация? Может, и так. Камешки барабанили в окно уже парами.Она отложила кинжал в сторону, утирая кровь с неловко посаженной царапины, достала поднос и кофейник. Никакого сахара, никакого молока – строго по рецепту. Калифа запахнула за собою дверь, унося с собой аромат кофе и оставляя оконце одиноко вздрагивать от новых ударов.Стрелки на часах замерли на двенадцати.