Часть вторая, о том, что смелость тут ни при чём (1/1)

Зелёная трава мешает обзору; высокие сочные стебли вздымаются так часто, что приходится встать на цыпочки, и тогда можно увидеть, как вдалеке, у самого горизонта поросшей яркой зеленью лощины, мечется группа существ. Их сложно назвать людьми – кто-то стоит на двух, а кто-то – на четырёх ногах, но все они, от самого большого – издали кажется, это огромный медведь – до юркой мелочи ожесточённо бросаются друг на друга. Трудно понять, битва ли это двух враждующих сторон или просто грызня обезумевшей от весеннего духа своры. Те, кто ходит на двух ногах, внезапно опускаются и по-звериному прыгают на противника, иные в пылу сражения встают на задние лапы – издали не слышно рёва и визга, издали не разглядеть брызг крови и ошмётков плоти – то ли человечьей, то ли звериной. Отсюда не учуять тяжёлой вони взмокших от кровавого пота шкур...Фанни не страшно, она старается вытянуться как можно больше, чтобы не пропустить момент, когда всё закончится. Однако внезапно спиной она чувствует чьё-то присутствие. Солнце светит ослепительно ярко, зенит съедает все тени, поэтому она не заметила чужого приближения. Она была слишком поглощена зрелищем...Фанни открывает глаза. Вокруг – темнота. Вокруг темно и тепло – Фанни придавлена весом чего-то колючего и бесформенного, это напоминает заскорузлый тулуп, брошенный отцом в чулане. Со временем там стали жить мыши. И пауки. Они – Петра, Аманда, Александр и она – разбирали хлам и обнаружили под ним сундук со старыми театральными костюмами. Пропахшие нафталином, мятые, они были уже никуда не годны – следы многих починок сверлили взор, точно старые рубцы, которые никогда не покинут бродягу и в час, когда кто-нибудь наткнётся на его окоченевший труп, будут рассказывать историю жизни своего хозяина.Девочка шевельнулась; встать было очень трудно, но после нескольких попыток ей всё-таки удалось вынырнуть из-под гнёта. Лишь полностью выбравшись наружу, Фанни осознала, что отчего-то нага. Оголённой коже не было холодно, но жёсткий мех – окончательно проснувшись, она решила, что это именно самый настоящий мех – колол довольно ощутимо. Куда подевалась вся её одежда?! Фанни совсем ничего не понимала. Ко всему прочему, тут сильно воняло. Интенсивный животный запах раздражал ноздри, наверно, он и её всю успел пропитать.В кромешной тьме Фанни начала ощупывать пространство вокруг. Она лежала на груде какого-то тряпья, больше похожего на целые звериные шкуры. Добрая их часть была навалена сверху, теперь же, когда спящая зашевелилась, они беспорядочной горой лежали поблизости. Встав на четвереньки, девочка поползла куда-то вперёд. Вот её ладони уже на прохладном сухом полу – если ковырнуть как следует, можно вытащить камушек. Это не похоже на земляной пол хижины, скорее - внутренность естественной пещеры.Фанни поднимается и, то и дело наступая на острые камни, продвигается дальше. Тьма – хоть глаз выколи, но почему-то кажется, помещение не очень большое. Тихо. Ни единого звука, кроме лёгкого скрипа камешка о камешек, когда босая ступня пытается найти потерянный хрустальный башмачок. Но ни башмачка, ни платья, ни тыквы – ни даже мышей. Ах, если бы сейчас прилетела Фея-крёстная!И тут Фанни слышит новый звук – тяжкий, долгий вздох, как может вздохнуть только очень большое животное. Голой кожи касается струя тёплого воздуха – совсем-совсем близко! Фанни застывает. Первый раз в жизни ей хочется визжать. Чувство ужаса настолько острое, что она не может открыть рта – не может сделать и шагу назад, так и стоит, всем существом вслушиваясь в окружающую темноту. И вот снова тёплая струя воздуха, сопровождаемая гулким вздохом, достигает её бедра - кто-то спит. Кто-то большой. Фанни не знает, как поступить: то ли тихонько двинуться в обратном направлении, то ли остаться на месте. Стоять глупо, а развернуться у неё нет сил – слишком велик страх нечаянно зашуметь. Пока Фанни решает, чутьё её работает само собой – запах, которым пропахли шкуры и всё вокруг, сосредоточен где-то здесь. Он уже не кажется настолько неприятным, и медленно-медленно внутри поднимается волна узнавания. Запах этот оттуда, из прошлого, из того мира, где не было Епископа и дома господина Исака – оттуда, где папа был жив. Запах театра. Нет. Запах цирка. Запах плохо убранного вольера – лошадиного пота и испражнений.Будто прочитав её мысли, спящее меняет ритм дыхания – делает один особенно глубокий вдох... и смолкает. Фанни стоит не шелохнувшись. Где-то чересчур близко – быть может, на расстоянии вытянутой руки, - кто-то проснулся. Фанни слышит шорох камней – грузная туша меняет позу, ноги подгребают каменное крошево. Зверь поднимается. Девочка на миг снова чувствует порыв тёплого воздуха – много, много выше своей головы – он пришёлся куда-то почти на макушку. Зверь стоит близко, и, вероятно, знает о её присутствии. Фанни не боится пауков, тигров и темноты, но сейчас, когда перед ней во тьме скрывается нечто неузнаваемое, она в ужасе.Она слышит хруст камня под тяжёлым копытом, запах лошадиного пота обдаёт её с новой силой... Вдруг в глухой тишине пещеры разносится грудной глубокий голос – голос хмыкает, и плеч её касаются огромные лапы – мозолистые, тяжёлые, но вполне человеческие руки! Фанни обмирает и всё так же молча начинает оседать на пол, но ей не дают – её уже крепко держат под мышки, её поднимают и, безвольную, отрывают от земли. Фанни не чует ног: когда они теряют пол, ей кажется, что она взлетела. А потом внезапно всем телом она чувствует мягкий курчавый волос, руки сами собой хватаются за – за шею? – за чью-то могучую шею, а ноги обвивают широкий торс. Отец часто носил её так по дому. Он мог читать с ней газету, беседовать с кем-нибудь, даже играть в карты, а она висела на нём, точно приклеенная, вцепившись по-обезьяньи. Сейчас сзади её поддерживали огромные мускулистые руки. Уткнув лицо в чужую шею, Фанни вдыхает насыщенный конский дух. Так пахнет взмыленная лошадь, которой требуется чистка. Фанни уже не испытывает страха, Фанни прислушивается – не столько ушами, сколько всем телом – к стуку нечеловеческого сердца. Она пытается понять, кто – что её держит. Но это выше её разумения. Девочка снова засыпает, проваливается в никуда, руки слабнут и соскальзывают с шеи своего спасителя, но он крепко придерживает её за голую спину, как мать обнимает утомившееся дитя. В очередной раз глубоко вздыхает и, глухо стуча копытами, идёт к лежаку, кладёт свою ношу на отведённое ей место, набрасывает сверху пару шкур – в пещере довольно прохладно, огня ночью разжигать нельзя, а дочь Евы вся горит. Сложно судить, насколько она больна – в жилах его народа кровь всегда горячей, чем у любого иного обитателя Нарнии, но по холодному липкому поту, покрывающему детскую спину, по стонам горячки, ещё недавно доносившимся из груды шкур, он примечает её недуг. Отвар помог хорошо – девочка проснулась, теперь ей надо набраться сил, перед тем, как... Перед тем, как Совет старейшин решит, идти ли им за Золотым Королём или остаться с Белой Королевой.Им, детям земли, положен долгий век, много дольше срока других существ. Память о давно минувшем для них – воспоминание вчерашнего дня. Звездочёты и прорицатели, они помнят лучше всех, кто привёл в Нарнию ледяную тьму Чарна. Помнят великодушие Золотого Короля, оставившего поверженного врага в живых. Их память хранит годы правления Первых Королей и их наследников, эпоху великих начал... Помнят они и возвращение Белой Колдуньи. Помнят матерей, безуспешно пытающихся согреть жаркими слезами промёрзшие насквозь тела, бывшие когда-то продолжением их рода. Они, дети земли, помнят столетие Вечной Зимы. Они научились помнить и жить в новом мире. Идти ли им за Золотым Правителем вновь, чтобы побеждённое зло снова затаилось на века, избежав заслуженной кары, ждать предсказанных королей или отдать это слабое существо из чужого мира Той, кто смог победить само Добро?Фанни лежит на припёке, вытянув белые ноги. Солнце светит прямо в глаза, и она заслоняется от него согнутой в локте левой рукой, правая – под головой. Откуда-то доносится еле уловимое жужжание сотен хитиновокрылых падальщиков - битва окончена. Вскрытые чужими рогами бока, разверстые зевы рваных ран, раздавленные копытами, превращённые в сгустки плоти воины – павшие, но достигшие победы. Или проигравшие. Сейчас, как и всегда, это не имеет никакого значения. Солнце светит ярко. За вековыми тучами оно продолжало светить; оно безжалостно поливало лучами пески Тархистана, отражённым от волн светом слепило моряков Тельмара... Оно прогревало зелёную толщу вод, чтобы миллион лотосов в один прекрасный день разрезал ветхий челн с потомком Адама на борту... Солнце Нарнии – молодое и старое одновременно, оно светит всем от начала времён. Оно рождает жизнь, оно же её и губит.Фанни не помнит, зачем она здесь. Ей и не надо этого помнить. Ей не надо знать пророчеств – она всё видела своими глазами. Она всегда всё видит и всё про всех знает, просто её никогда не спрашивают. Спрашивают всегда только старших: Петру, Аманду, Александра... Особенно Александра. И Александр отвечает. Ей никогда не научиться таким словам, какие знает он. Иной раз кажется, рот его вымазан уличной грязью. А на Фанни всегда белые чулочки и в косах её только самые лучшие ленты. Фанни гладят по голове и дают сладости. И она молчит.Солнце пригревает всё сильней, высокая трава скрывает Фанни от любопытного взгляда. Но на многие, многие мили вокруг нет ни единой живой души, которой бы пришло в голову явиться сюда. Ни одного в целом свете, кому есть нужда искать её.Фанни спит у себя в кровати. Фанни видит сон о медленно колышащейся траве. О лунном поле, до горизонта поросшем высокими шелковистыми стеблями. Ей с высоты хорошо видны окрестности. Они идут дальше. У Фанни – длинные ноги; кончиками пальцев она пытается ухватить метелистые соцветия, а те только щекочут босую ступню. Её спутник смеётся. Глубокий грудной голос его, такой родной, вплетается в дальние звуки ночи. Фанни прижимается всем телом к могучей спине и уже грудью чувствует, как затихают раскаты его смеха. Она перебирает густые волосы на загривке и по старой привычке обнимает за шею. Сейчас она слишком велика для того, чтобы съехать по мускулистому боку и повиснуть спереди, но это даже хорошо – теперь она может много чего поинтереснее.Они идут под белым светом полной луны, как всегда, вместе – неспешно рассекающий гладь летнего травостоя горделивый кентавр и его безмятежная наездница.