6. (1/1)

Майклу пятнадцать лет, он учится в частной лондонской школе, которая приветливо распахивает свои двери и сдержанно улыбается только детишкам высокопоставленных чиновников и зажиточных денежных мешков, что решили пристроить своё чадо в правильное место, где ему надёжно прикрутят голову к плечам и обеспечат солидное, устойчивое будущее. Майкл думает о своём солидном и устойчивом будущем слишком часто для подростка пятнадцати лет. А ещё у Майкла нет друзей. Об этом факте он старается не размышлять. Он всё равно недостаточно социально адаптирован для шумных прогулок, гаражных концертов и катаний на тележке по супермаркету, недостаточно смел, чтобы сбегать с уроков и нахально передразнивать учителей, дабы заработать соответствующий авторитет у одноклассников, недостаточно хорош собой, чтобы обзавестись болтливой подружкой и попасться на глаза её родителям в какой-нибудь неудобный момент.У Майкла чёрный портфель из настоящей лоснящейся кожи, подаренный отцом на пятнадцатилетие, тёмно-красный пиджак с гербом школы, кое-как приглаженные набок кудри и грустные голубые глаза. Прошлым летом, в математическом лагере он нашел под своей подушкой записку, в которой говорилось, что у него красивые глаза. Так и было написано: ?Майкл, у тебя красивые глаза?. Ни подписи, ни каких-либо других опознавательных знаков. Простой белый листок с наспех набросанными словами. Даже если это было чьей-то издёвкой, то насмешек после этого события не последовало. Майклу тогда отчего-то подумалось, что это мог написать какой-нибудь взрослый человек, испытывающий извращённое влечение к юным мальчикам, и оставить сообщение без подписи, потому что он ненавидит самого себя, и ему стало мерзко от собственных мыслей, непонятно откуда взявшихся в голове. Ведь отправительницей могла оказаться какая-нибудь симпатичная особа, верно?Майклу очень хочется верить, что из него в будущем получится что-то дельное. Но пока он слышит смех за спиной, теряет пятые очки за семестр (и никогда не пытается забрать их у обидчиков, потому что знает, что так будет только хуже) и не хочет возвращаться домой по вечерам. Комнаты словно наполняется статическим электричеством, собирающимся от искрящейся злобы отца, ежедневно кричащего на всех — на маму, на телевизор, на горничную, на ?бесполезных ублюдков? на том конце телефонной трубки, когда он запирается в своём кабинете. Майкл знает, почему злится отец, почему злится весь мир, но он с трудом понимает, зачем. Политическая лихорадка начинает давить на него слишком рано, и он понятия не имеет, как от неё укрыться. Ему снятся тревожные сны, в них он один посреди пустынного города, в них солнце светит очень ярко и слепит глаза, а затем мир летит ко всем чертям. Мир в его голове умирает день ото дня, и чувство близкого конца не покидает Майкла даже днём. Он был бы рад страдать от неразделённой любви или рыдать из-за проигрыша любимой футбольной команды, бессильно бить кулаками стену из-за того, что родители не хотят дарить ему автомобиль или — к чему выдумки — ненавидеть школу, ненавидеть выскочек в тёмно-красных пиджаках, преграждающих ему путь домой. Майкл выше их, умнее их, Майкл знает, что после выпуска они займут своё злачное место на пригретом родителями местечке, и пользы стране от них не будет никакой. Возможно, он вспомнит о них, найдя знакомое лицо на обложке журнала или заметит их на экране телевизора. Но тогда ему будет уже всё равно. Они давно перестали тратить время на издёвки, ядовитыми слизнями вылезающие из их ртов. Они молчат, их рты осклабляются, они проводят ладонями по коротким щеткам волос на затылках, у них есть девушки, вечерние прогулки, возможно, алкоголь и парочка приводов в полицию, откуда их быстро выталкивают после одного непозволительно авторитетного для такого маленького участка звонка, их мир до того узок, что Майклу хочется рыдать от бессилия. Он знает, что не будет блистать. Что вряд ли покажет всем этим чёртовым мудакам, кто он на самом деле. Его жизнь камнем упадёт на дно среди тысяч таких же жизней. — Пожалуйста, просто побыстрее, — бормочет он, ощупывая пальцами стальную решётку позади него. Он хотел скрыться от них, срезав путь через футбольное поле, но они оказались, как это ни абсурдно, сметливее. — Не понял? — резко выплёвывает тот, с широким лицом и маленькими наглыми глазками.— Да что вы там хотите со мной сделать, ну, в нос ударьте, ага? В нос. — Ваше пожелание для нас закон, сэр, — елейно протягивает заводила, и в следующую секунду перед глазами Майкла мир темнеет от боли. Сквозь звон в ушах он слышит удаляющийся хохот и медленно сползает на зелёный газон. Пальцы хватают травинки и вырывают их вместе с землёй, грязь забивается под ногти. Майкл ощущает вкус соли во рту, позволяя крови из носа течь по подбородку, шее, впитываясь в воротник. Он не знает, сколько проводит времени вот так — сидя на пустующем стадионе, прикрыв глаза, чувствуя тепло солнца, ощущая его сжигающий свет, который, почему-то, сливается с болью в какую-то тупую симфонию, что делает его существование окончательно невозможным. Он чувствует себя точно так же, как в своих кошмарах.Наконец, ему надоедает. Он отряхивает руки и осторожно трогает нос. Даже если и сломан — что уже поделаешь? Наощупь достаёт из кармана пиджака клетчатый платок и кое-как стирает кровь с лица. Когда солнце скрывается за облаком, он открывает глаза и замечает мальчишку. Он стоит напротив него метрах в двадцати, рассматривая Майкла с совершенно непонятным выражением на лице. Или ему только кажется? Перед глазами пляшут блики, и паренёк становится почти ненастоящим. ?Господи, да какое мне дело?.Майкл упирается затылком в сетку и смотрит на небо, пытаясь остановить кровь. Слышит шорох травы и приближающиеся шаги.Мальчишка шумно бросает сумку и пиджак и молча устраивается справа от Майкла. Тот косится на паренька, стараясь не сильно двигать головой — ещё болит. Ему лет одиннадцать, если не меньше. На голове — буйные кудри, или повезло и не издеваются, или тому всё равно. Тощий и весь в царапинах — наверное, как и все дети его возраста, думает Майкл, не пытаясь вспомнить себя в одиннадцать. Пожалуй, младшую школу он провёл за учебниками и влипая в неприятности только силами одноклассников. Но воспоминание из прошлого всё же явилось — о том, как пытался маскировать ссадины, чтобы мама не беспокоилась, а отец не думал, что его сын — слабый. Паренёк поворачивает голову и глядит на Майкла, тому на удивление, без издёвки. Но и не слишком уж и дружелюбно — где-то на дне прищуренных от солнца глаз Майкл может разглядеть неясную холодность. Он ещё не видел детей с такими странными глазами. ?Вот окажется, что я на его излюбленном месте сижу, так меня сегодня ещё и мелкотня побьёт? — с какой-то насмешкой над собой думается Майклу, и он отворачивается, надеясь, что хотя бы через пару минут звон в ушах утихнет окончательно и он сможет встать. Неожиданно его пихают в бок. Майкл вздрагивает: парнишка протягивает ему маленькую коробочку — сигареты. На секунду лицо Майкла приходит в изумление, он приоткрывает рот и вовремя успевает заткнуть себя, чтобы не начать лекцию о вреде курения для несовершеннолетних. — Извини, я не курю, — с неловкой улыбкой, которая из-за кровавого ореола кажется вымученной, отказывается от предложения Майкл. Дети сейчас взрослеют быстрее. Паренёк молчаливо пожимает плечами и достаёт сигарету. Через пару секунд воздух наполняется дымом и едким запахом. Нет, сигареты отца пахнут совсем по-другому. — Сигареты притупляют боль, — произносит мальчишка, и Майклу окончательно становится неловко. — Надеюсь, это теоретический факт, — отвечает он, и мысленно ругает себя за тупую официозность. Он же ещё ребёнок!Мальчик снова смотрит на Майкла, и слабая улыбка на его лице, на секунду показавшаяся Дагдейлу пугающей — будто мальчишка столкнулся с чем-то, куда худшим, чем последствия установления школьной иерархии — перерастает в смешок. — Ты знаешь, что пуля из винтовки летит со скоростью тысяча метров в секунду? — Нет. Но знаю, что взрыв средней ядерной боеголовки может мгновенно убить всех людей в радиусе одного километра. — Ого. Прям сразу?— Ага. Испепелить. И следа не останется. Майклу непонятно — то ли глаза мальчишки горят лихорадочным восторгом, то ли это солнце отражается в его зелёных зрачках. Но паренёк с явным возбуждением втягивает в себя дым и на выдохе, окружённый серыми клубами дыма, в которых видны лучи света, говорит:— А ты умник, ага? Поэтому они тебя и побили. — Нет, они меня побили, потому что они — мудаки.Мальчишка усмехается — видно, такие выражения из уст старшеклассника его забавляют.— Думаешь, людей бить нехорошо?— Нехорошо.— А если они заслужили?Майклу хочется пуститься в пространные рассуждения о системе юридического права и том, почему право на насилие есть только у государства, и почему даже это право работает неправильно, но он понимает, что пареньку это вряд ли будет интересно. Это с трудом интересует даже самого Майкла. Поэтому он просто улыбается и говорит:— Просто нужно ставить себя на место того, кому собираешься навредить. Паренёк задерживает взгляд на Майкле, кажется, он рассматривает его окровавленный нос. Делает одну длинную затяжку, молча выпускает дым из носа. Он курит очень смешно, неуклюже держа сигарету. Отворачивается и смотрит вперёд, на сияющий изумрудом стадион. На деревья, за которыми — школа, в окнах которой солнце прожигает квадратные дыры. Майкл не знает, что заставило мальчика отреагировать именно так и замолчать, но он рад посидеть в тишине, послушать, как утихает его собственная боль.Перед тем, как уйти, мальчик перекидывает потрёпанную сумку через плечо и, обернувшись, говорит:— Наверное, тебе повезло, если ты умеешь ставить себя на место другого. А я так не могу.Он совсем по-детски пожимает плечами и быстро уходит. На следующей неделе Майкл первый раз ввязывается в драку и это, разумеется, не заканчивается ничем хорошим.