Episode two. (1/1)

Его имя было очень-очень скучным и настолько простым, что Доктор всё никак не могла его запомнить. Адам Смит? Джеймс Джонсом? Уильям Ватсон? Нет, точно не Ватсон. Поэтому она решила называть его Очкарик, что, вероятно, пробудило в нём воспоминания о не самых счастливых минутах школьных лет, но Доктор не училась в школе, и не очень понимала, как ношение очков может сделать кого-то хуже.— Очки — совсем не уникальное изобретение человечества. Я видела их за сотни световых лет отсюда, и всякий раз их называли по-своему. Например, в одной звёздной системе очки дословно переводятся как ?портал в лучшую реальность?, как тебе?— Если честно, то портал в лучшую реальность я нахожу, когда снимаю их. Всё, что не в паре метров от меня, теряет право на существование и размывается из реальности. Тогда её поразило, настолько затейливо он мог говорить о бытовых вещах. Тогда она с улыбкой вспомнила о рыжей женщине с громким голосом и катастрофической невезучестью в личной жизни. Они совсем не походили друг на друга.Этот человек помимо очков носил кудри, жилеты и запонки. В школьные годы он увлекался астрономией, но в итоге пошёл в политику, и Доктор видела по его глазам, насколько его тошнило от этой сферы человеческой жизни.— В выпускном классе я был ужасно вымотан, поэтому родители отправили меня к психотерапевту. Он выписал мне какие-то сильнейшие ноотропы, которые позволяли мне учиться по десять часов в день и верить в то, что я стану президентом.— Знаешь, а я крутила роман с девицей, которая стала президентом моей родной планеты. Она стала президентом, а я заперла её с кучей полоумных стариков в разгар войны. И сбежала. Я не представляю, что будет, когда мы снова встретимся. Она удивилась, услышав вместо слов сочувствия или тяжёлого вздоха — смех. — А я вот думаю, что поступил бы точно так же, будь у меня возможность, — он продолжал улыбаться, — ну, бросить всё, послать Землю куда подальше и убраться отсюда. Человечество, оно же, ну…— Ну-у?— Ну, знаешь. Плоховато справляется. Войны, болезни, разрыв капитала между бедными и богатыми странами достиг критической отметки, голод в государствах третьего мира — об этом даже говорить не хочу…Тогда она заметила, что, когда он волнуется, то трогает своё лицо. Забавно это выглядело, будто бы он хотел проверить, остался ли он собой, действительно ли он говорит и делает то, что задумал. Над их головами висела ночь. Под их ногами была пустота. Вестминстерский мост низко гудел от движения автомобилей, и Доктор задумалась — слышит ли он этот звук?— И не надо. Потому что вы, люди, поверь мне, доберётесь до конца Вселенной, каждую секунду своих жизней пытаясь находить новые проблемы себе на голову. И это нормально. Ваш вид может существовать только так. Вы стремитесь к идеалу, вставляете себе палки в колёса, падаете, разбиваетесь, и с восторгом встаёте. Я жила в идеальном, по вашему мнению, государстве. И, о сингулярность, если бы я не назвала это пыткой. Очки блеснули, а под ними — широко распахнутые голубые глаза пялились на неё, пытаясь разобраться, о чём говорит эта городская сумасшедшая? Неужели и правда — из космоса? Неужели глупая история их знакомства, эти бургеры и злые чайки — в этом есть двойное дно, особый смысл? Конечно же, ему хотелось верить. И ещё как. — Я люблю Землю за то, что здесь я могу видеть Космос вашими глазами. Чёрным, с блестящими звёздами. Тогда я начинаю понимать, почему вы боитесь его, почему благоговеете. Зачем напридумывали себе столько богов, почему темнота для вас — страшная бесконечность. — А ты видишь космос иначе?— Он жёлтый. Был и всегда будет. Наши глаза, видишь ли, устроены немного иначе. Не буду лукавить, что таким космос видят и другие повелители времени. Просто я та ещё двоечница. Она глядела на него и думала о том, что брать его с собой — в это время, в этом месте, при таких обстоятельствах, будет сродни тотемическому преподнесению барашка на закланье великому и страшному богу. Он не выживет, даже если он сильно захочет, даже если она будет опекать и оберегать его, даже если они будут посещать места, где рейтинг опасности давно ушёл в минус. Он смешной, он такой обычный и чудаковатый, что в любую другую секунду она не обратила на него внимания. Он бы стал парнем на один эпизод, показательным пугливым дурачком, не в пример её стойким и отважным спутницам. Она бы никогда в жизни не доверила ему свой корабль, не показала ему другой мир, не открыла для него тайну жёлтой Вселенной, о которой до этой самой минуты не знал никто. В нём жила, росла и размножалась со скоростью и неуёмностью пагубной для организма опухоли тоска. В ней же с такой же скоростью захватывал клетки страх. — Пожалуй, слишком поздно будет спрашивать, лжёшь ты, или серьёзно веришь своим словам? — она заметила, что понравилась ему, но социальный барьер примерного гражданина надёжно подсказывал ему, что лучше не надо. Что лучше пойти домой, выпить молока на ночь и подумать о завтрашнем дне. О том, как будешь жить и какой галстук наденешь.— Хочешь проверить?Она проворно схватила его за руку, его дыхание застряло где-то в горле. В нём смешался испуг и восторг. В ней пробудилась иррациональная надежда.Она знала, обрекает его на безрадостный конец, но ничего не могла с этим поделать. Что тот, кто дышит ей в спину, найдёт и растерзает его быстрее, чем она умудрится ранить его слабое человеческое сердце.