Отпускать страшно (1/1)

Весна ворвалась в Москву. Сначала сырая, промозглая, она постепенно оттаяла, прихорошилась, зацвела. Жизнь сделала новый виток, ни на шаг не сбиваясь с ритма. Маруся не понимала, почему так. Почему всё вокруг так?— ярко, звонко, зелено. Когда у неё в душе?— серая пыль и пустота, что постепенно пожирает, засасывает. Когда она не живёт, существует, изредка вспыхивая красной искрой. Наверное, то, что она сейчас ощущала, и назвалось загадочным словом ?сплин?. И может, это было бы даже весело?— обсудить этот самый сплин. Только обсуждать не с кем.Митю она почти не видела. Он почти перестал ночевать дома, а если приходил, то спал в кабинете. Здоровался через зубы. Если говорил, то предельно чётко, сухо. Как чужой. Иногда Марусе казалось, что он жалеет. Жалеет, что забрал их. Что подставился. И что назад уже дороги нет.В их доме теперь всегда было тихо. Только часы тикали громко, пронзительно, по нервам. Надю устроили в подготовительную группу, и теперь у Маруси появился повод выходить из дома: отвести и забрать дочку из садика. Если бы не это, она бы не заметила, как пришла весна. Как небо стало голубым, чистым, а на ветках зачирикали воробьи и синицы. Не увидела бы, как просыпается Москва, словно после долгой спячки. Как умываются улицы каждое утро, готовясь встретить своих жителей. Как кто-то куда-то спешит, бежит, живёт. А у неё дома тихо. И часы.Маруся не думала, что будет вспоминать с тоской первые месяцы здесь. С ним. Со своим страхом и его страстью. С разговорами и редким смехом. Со вспышками гнева и тихими поцелуями. И это ей тогда казалось, что живёт в аду! Смешно. Как теперь это всё вернуть? И можно ли было вообще что-то вернуть?Май отгремел демонстрациями, занавесился красным, пропах сиренью. Утром Маруся проснулась от её аромата, нежного, едва заметного. Была суббота, и солнце уже отражалось в кремлёвских звёздах за окном. Накинув халат, Маруся вышла из спальни и почти сразу увидела. Необъятный букет тёмно-фиолетовой, почти чёрной сирени на крышке фортепиано. Она подошла осторожно. Протянула руку, касаясь острой, не успевшей распуститься верхушки цветка. И счастливо улыбнулась, зарываясь в букет с головой. Перед глазами вспыхнуло прошлое. Горько-сладкое. Светлое.Почти пустой после зимы сеновал. Солнечный столб света, в котором пляшут пылинки. Сирень повсюду, где только можно дотянуться. И Митя перед ней.—?Скажи мне, сирень, любит ли меня Муся?—?Люблю! —?со смехом говорит она.—?Любит, не любит,?— начинает он обрывать цветки, бросая ей на грудь.—?Люблю, люблю, люблю! —?Маруся тянет к нему руки, и он падает в её объятия, зарываясь лицом в волосы, усыпанные цветами.Неужели не забыл? Принёс напомнить? Или просто так, может, дал кто-то… Маруся вздохнула, с неохотой отошла от фортепиано, прислушалась. На кухне гремел посудой Филипп. Надя ещё спала. Плотнее запахнув халат, Маруся на носочках подошла к двери в кабинет, неплотно притворённой. Толкнула осторожно и остановилась на пороге.Под потолком - густой дым, не успевший сбежать через приоткрытую форточку. Митя спал на диване, подложив ладонь под щёку, накрывшись шинелью. Между бровей?— глубокая морщина, губы сжаты в тонкую линию. Дышал тяжело, прерывисто, словно вот-вот вскочит и убежит. Маруся приблизилась. Убрала волосы, упавшие на лоб. Погладила с невесомой нежностью. И он вздохнул и вдруг улыбнулся. Что-то пробормотал на французском неразборчиво. Маруся испугано одёрнула руку и попятилась, прикрывая за собой дверь.Он проснулся к обеду. Из кабинета вышел в рубашке навыпуск, взлохмаченный. И она встрепенулась тут же. Подняла голову от книжки, что читала Наде.—?Ты сегодня дома? —?спросила робко, сама своего вопроса стесняясь.—?Не знаю, как получится. —?Он потёр переносицу, кивнул на сирень:?— Понравилась?—?Очень.Митя улыбнулся одним уголком губ и вышел. Зашумел водой в ванной.—?Мам, ну читай уже! Что там дальше было? —?толкнула в бок Надя, и Маруся вздохнула, поняв, что смотрела, не отрываясь, на место, где он только что стоял.Ужинали втроём, в столовой. Надя воодушевлённо рассказывала дяде Митяю, как они всей группой в зоопарк ходили. Он улыбался, что-то спрашивал, перебивал со смехом. Маруся молчала. Боялась спугнуть то хрупкое, что дрожало сейчас в воздухе, переливаясь всеми цветами радуги. И позже, когда вечерние сумерки легли на пол, ждала его. Ждала, что придёт, ляжет рядом. Пусть даже не говорит ни слова. Но он не пришёл. Зато по дому поплыла музыка. Тихая нежная. Дебюсси. Маруся поднялась с кровати, накинула шаль, прошла босая в зал. Он был полностью скрыт букетом. Играл по памяти, в полумраке?— только лунный свет освещал фортепиано. И сирень.Маруся села рядом, и его руки, не останавливаясь, сдвинулись, освобождая место. Мелодия стала гуще, насыщенней, зазвенела в душе. И всё это: оглушительный запах сирени, прохладные клавиши, полумрак?— ткало новое в памяти. Новые моменты, новые кусочки будущей жизни. Снова стало тихо, и теперь только стук сердца заглушал тиканье часов. Маруся не поднимала головы, смотрела на чёрно-белые полоски, на его пальцы, замершие на них. И эта тишина с каждой новой секундой становилась громче. Маруся поднялась, мазнула по ноте си, вернулась в спальню. Обняла подушку, свернулась калачиком на враз ставшей огромной постели. Вздохнула прерывисто. И не услышала его шагов.Зашелестела одежда, падая на пол. Прогнулась кровать под его весом. И ладонь, как всегда обжигающе горячая, легла на плечо. А следом?— губы. Нежно, от плеча к шее. Пальцы дрогнули, сжали крепче, повернули на спину резко. И нежность тоже резко кончилась. Когда его губы нашли её, впились жадно, жарко. Руки Маруси запутались в его волосах, притянули к себе, и вся она подалась к нему, всем телом, истосковавшимся. Выдохнула недовольно, когда он оторвался от неё, помогая снять ночную рубашку. И снова к нему, к его рукам, которые гладили, сминали, ласкали неистово.Голова кружилась от нехватки воздуха, что из лёгких с резкими выдохами выходил. Маруся плавилась, сгорала под ним, двигалась навстречу, крепко ногами обхватив. Чувства, эмоции искали выход?— в груди стало тесно, словно сердце разрослось и заняло всю грудную клетку. Митя зашептал на французском, сбивчиво, каждое слово поцелуем перемежая:—?Люблю тебя. Боже, как я тебя люблю…И Маруся ловила эти слова, пила с его губ, отвечая стонами, протяжными, сладкими. А потом лежала в кольце его рук, положив голову на грудь. Слышала стук сердца, ровный, неспешный. И улыбалась счастливо, позволив себе не думать, не сожалеть, не терзаться.И всё-таки Маруся очень любила жизнь. Как иначе объяснить, что она смогла забыть? Смогла задвинуть ту, другую жизнь, на самые задворки сознания. Смогла смириться, отряхнуться, начать жить заново. Потянуться всей душой к другому. Снова впустить в своё сердце, вспомнив, каково это?— любить его.Летом поехали в Крым. Не санаторий даже?— целая дача в их распоряжении на месяц?— больше Мите не дали, а без него Маруся наотрез отказывалась оставаться. Взяли с собой Филиппа, маму и Кирика?— тот сам напросился. Митя не возражал. Он снова был везде, громкий, яркий. Распевал арии по утрам в ванной, кружил Марусю по белым плитам двора, под пальмами. Приносил вино, купленное у местных умельцев. И любил её, горячо, жарко, как только он может. Вдалеке от Кремля и его всесильного хозяина даже дышалось легче.Отпуск подходил к концу, оседая на губах терпким вином. Всего неделя?— и придёт пора возвращаться в душную Москву. И Митя пытался уговорить Марусю остаться. До конца августа, а там уже и школа.—?Ты пойми, меня же дома почти не будет,?— говорил он по дороге к морю. —?Ну, что вы там вдвоём будете делать? Слоняться из комнаты в комнату? Театры закрыты, цирк тоже. Не в зоопарке же сидеть целыми днями. Да Надя первая взвоет, а ты за ней следом.—?Мить, мне не привыкать одной сидеть,?— жалобно ответила Маруся. —?Но здесь от тебя?— слишком далеко.—?Не думал, Мария Борисовна, что вы станете так сильно страдать в разлуке. —?Он остановился в тени кипарисов, привлёк её к себе.—?Тебя это огорчает? —?Она запрокинула голову, глядя ему в глаза.—?Безмерно,?— прошептал он, склоняясь к ней.—?Мить, ну ты что! —?Маруся оттолкнула его, шутливо ударила по груди. —?Люди же смотрят!—?И пусть смотрят,?— подмигнул он, улыбнувшись широкой мальчишеской улыбкой. —?Пусть завидуют,?— прошептал, легонько прикусив за ухо.Она лишь покачала головой, взяла его под руку, продолжив спуск. Извилистая улочка петляла, как перебравший моряк. Впереди сверкнуло лазурью. Сегодня они решили пойти вдвоём. Оба в белом, держась за руки, каждую минуту досуха выпивая. Митя обещал показать какой-то пляж, где отдыхал шесть лет назад. Дома скоро закончились, городской пляж остался слева, а справа потянулись горы. Они шли недолго, не больше получаса. А потом Митя свернул на неприметную тропку, протянул руку, помогая спуститься. Несколько метров вниз, и крохотный закуток с водой прозрачной. Маруся ахнула, засмеялась звонко.—?Даже спрашивать тебя, как ты его нашёл, не буду,?— сказала она, наблюдая, как он снимает рубашку. Мазнула взглядом по загорелому телу?— они здесь все за эти три недели стали немного африканцами.—?А ты купаться не будешь? —?сверкнул он лукавым взглядом.—?Без купальника? —?хитро улыбнулась Маруся, расстёгивая пуговки на платье. Митя уже успел полностью раздеться и теперь подошёл к воде, нарочито громко охнул, вздрогнул, входя в море.Вода обволакивала. Прогретая на солнце, шёлковая. По обнажённой коже ласково, нежно. Как его руки. Он подплыл, обнимая. Прижимая к себе крепко.—?И никого вокруг,?— прошептал, прежде чем поцеловать.Обратно возвращались к вечеру. Останавливались в темноте. Как подростки целовались неистово. Свернули на свою улицу, и Маруся сбилась с шага. Остановилась. Потянула Митю за руку, обратно. Он проследил за её взглядом. Нахмурился. Зло выдохнул. Воронок, как чёрт, притаился в тени платана прямо у ворот их дачи.—?Я тебя не пущу,?— зашептала она, продолжая его тянуть к себе. —?Не пущу, слышишь?—?Марусь, это по работе. Мне ещё вчера звонили,?— начал он, пытаясь притянуть к себе. Обнять. Успокоить. Но она с неожиданной силой вырвала руку, отскочила на два шага.—?Не пущу, Мить! —?со слезами в голосе. —?Никуда не пущу, не с ними!—?Марусь, ну что ты, как маленькая. Это работа, слышишь? Ничего серьёзного. Просто срочно в Москву вызывают.—?Нет! —?крикнула громко, слёзы из глаз брызнули. —?Знаю я твою работу! Сегодня на работу, а завтра в лагерь! Нет!—?Послушай,?— попытался он успокоить, подошёл вплотную, руки на плечи положил. —?Послушай меня сейчас очень внимательно. Меня никуда не забирают. С вами ничего не случится. Всё будет хорошо.—?Нет, нет, нет,?— бормотала Маруся, мотая головой, не поднимая на него глаза. —?Я знаю?— врёшь. Врёшь, тебе не привыкать. —?Вскинула подбородок, в глаза впилась взглядом сумасшедшим. —?Нас же не станет без тебя, Мить. Нас не станет. Нади не станет.—?Марусь, ну что ты, уже перед людьми стыдно, ей-богу! —?досадливо воскликнул он. —?Ты теперь каждый раз так себя вести будешь, когда за мной по работе приезжают?—?Буду. —?Она кивнула резко, даже зубы клацнули. —?Буду, потому что за тебя боюсь.—?За меня ли? —?прошептал он мягко. Приподнял за подбородок, погладил большим пальцем губы приоткрытые.—?За тебя,?— твёрдо ответила. —?Я тебя люблю.Митя улыбнулся. Грустно. Верить? Сейчас она точно сама себе верит. А он себе?—?Всё будет хорошо,?— повторил он, крепко сжав её ладонь. —?Пойдём.Они приближались к машине, и ноги отказывали. Последние шаги Маруся уже не помнила, как сделала. Митя выпустил её ладонь, и сразу стало холодно. Подошёл к машине, что-то спросил, ему что-то ответили. Не расслышала?— уши словно ватой заложило. А потом он открыл калитку. Пропустил её, вошёл следом.—?Мне надо переодеться,?— сказал спокойно.—?Так значит, правда, по работе? —?спросила с надеждой отчаянной.—?Правда,?— кивнул Митя, деревянная улыбка лицо исказила, в глазах не отражаясь. Но в темноте это осталось незамеченным.