Крушение мира (1/1)
Густой запах распаренных дубовых веников плыл в воздухе, забивал лёгкие. Прогретые брёвна, потемневшие от времени, тусклый свет, льющийся из крохотного окошка?— баня ждала, обещая отдых. Только сегодня ей точно больше никто не воспользуется. И в ближайшие годы тоже.—?Ненавижу! —?Маруся смотрела зверем, прижавшись к стене, мечтая слиться с ней, стать её частью, только бы не чувствовать, не видеть, не понимать. —?Ненавижу тебя, слышишь?—?Слышу. —?Митя стоял напротив, сложив руки на груди, даже здесь отгораживаясь от неё и её обвинений. Форма, майорские погоны?— сегодня он отличался от того бесшабашного человека из прошлого, который появился вчера на пороге. И прошлого больше не было. Перечеркнулось чёрным воронком, который заменили на щегольский Паккард, чтобы никто не догадался. Только суть не поменялась?— комдив Котов уже сидел на Лубянке, группа проводила обыск, ища доказательства его измены. А она, Маруся, его жена, пыталась собрать рассыпающийся мир, найти точку опоры, чтобы не сойти с ума.—?Ты всё подстроил, да? —?Она дышала тяжело, надсадно, чувствовала, что начинает выдыхаться. Что злость проходит, оставляя горький привкус правды. —?Ты хотел отомстить ему? Скажи, Мить, ты ведь это специально сделал?—?Даже моего могущества не хватило бы, чтобы свалить Котова,?— устало ответил он. —?И ты это знаешь. И понимаешь.Маруся молчала. Зажмурилась крепко, до красных вспышек, словно надеялась, что всё исчезнет?— стоит открыть глаза. Но ничего не изменилось. Только жизнь встала с ног на голову, но к этому надо привыкнуть.—?Послушай меня,?— начал Митя разговор, ради которого снова появился здесь. Снова вошёл в этот дом, ловя удивлённые, испуганные, а после слишком понимающие взгляды. Они все поняли. Кроме неё. —?Котова больше нет. Очень скоро не станет. Ты понимаешь?Маруся кивнула, по-прежнему не открывая глаз. Только пальцы царапнули по брёвнам за спиной.—?Вы с Надей станете женой и дочерью врага народа. Это ты понимаешь?Тонкий всхлип, и страх липко пополз по спине, ледяной, первобытный. Не за себя?— за дочку.—?Я постараюсь вам помочь,?— выдохнул Митя, подаваясь вперёд, беря её за плечи. Маруся взвизгнула, распахнула глаза, сбросила его руки.—?Не смей меня трогать! Никогда не смей, слышишь?—?Когда-то тебе нравились мои прикосновения,?— в чёрных глазах скользнуло сожаление.—?У тебя хватает наглости напоминать мне об этом сейчас? —?прошипела Маруся.—?Да за что ты на меня-то злишься, я понять не могу! —?взорвался Митя, запуская руки в волосы. —?За что, Марусь? Я приказ исполнял, понимаешь? Приказ!—?Не понимаю,?— она покачала головой. —?Ты мог предупредить. Ещё вчера. Хотя бы мне сказать…—?И что?! Что бы изменилось? Я ему день подарил, слышишь? Целый день с семьёй! Я мог сразу забрать, без разговоров. Без объяснений. А вместо этого пошёл на должностное преступление, между прочим!Теперь он дышал громко, надсадно, а Маруся притихла, только слёзы безостановочно текли по щекам, капали на грудь, затекали под платье.—?И он знал? —?жалко всхлипнула она, прикусив губу.—?Знал,?— вздохнул Митя. И вдруг притянул к себе, крепко прижал, боясь, что начнёт вырываться. Но Маруся только всхлипнула снова и заплакала тихо, отчаянно. Вцепилась в кожаные лацканы его куртки и беззвучно затряслась.—?Тебе сейчас не о нём надо думать,?— прошептал Митя. —?О себе и дочке думай. А Котова забудь.Маруся замотала головой, и он снова сжал крепче, не давая отодвинуться. Погладил осторожно, проводя по косточкам позвоночника. Она была такой хрупкой. Уязвимой. Такой, как он её помнил. Его Маруся.—?Послушай,?— он снова заговорил. —?Ничего не бойся. Слышишь? Не бойся ничего, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы вас вытащить.Она хотела ему верить. Хотела, но не могла. Он стал чужим. Совсем чужим, не тем Митей, которого любила когда-то бешено, до помешательства. Не тем, с которым ночи казались бесконечными, но пролетали за одну секунду. Не тем, чьё исчезновение толкнуло к лезвию, оставившему шрамы на руке. Он стал чужим в своей форме, в страшном слове ?НКВД?, в стальном блеске в непроницаемых чёрных глазах.—?Товарищ майор! —?крикнули во дворе, и он с сожалением отнял её от себя, коснулся лба своим лбом, прошептал жарко:—?Ничего не бойся.И вышел. Хлопнула дверь, легла полоска света, выхватывая пылинки, кружащиеся в воздухе. Маруся обхватила себя руками, отчаянно прикусила губу. Мир рушился.За ними приехали через три дня. На этот раз не Митя, и не Паккард?— настоящий воронок. Прямо перед воротами дачи. Мохова причитала, прижав ладони ко рту. Мама смотрела огромными испуганными глазами. Потом встрепенулась, заставили Мохову собирать вещи.—?Много не брать. —?Усатый капитан смотрел с нескрываемым презрением. Мещанство?— всё это. И ажурные салфеточки, и фарфор расписной, и вообще весь этот дом, слишком большой для одной семьи.—?Куда их повезут? —?спросил Всеволод Константинович, игнорируя боль, разливавшуюся в груди.—?Куда надо. —?Офицер даже головы не повернул, наблюдая, как Маруся надевает на Надю кофточку, застёгивая пуговки деревянными пальцами.Потом была дорога. И дочкины вопросы, непрерывные, раздражающие. Маруся молчала. Просто обнимала её, прижимала крепко, словно это могло помочь. Защитить. Спасти.Потом был допрос. Какая-то ерунда, бред, что-то о шпионах. О том, что готовилось покушение на Сталина. О том, что она знала и не рассказала… Много чего, пугающего, страшного, смешного в своей бредовости. Она подписала. Всё подписала, даже не пытаясь сопротивляться. Только бы Наденьку не трогали. Но её уже забрали. Когда Маруся вышла из кабинета, коридор был пуст.—?Где моя дочь? —?встрепенулась она, оборачиваясь к конвоиру. Но тот смотрел сквозь неё. —?Где моя дочь?! —?вскрикнула она и тут же дёрнулась от крепкой оплеухи.—?Пшла! —?рявкнул конвоир, крепко вцепляясь в плечо и толкая вперёд.И жизнь кончилась. А то, что происходит сейчас?— настоящая реальность, уродливая, пугающая. В камере таких, как она, было еще три десятка. Испуганные и храбрящиеся, молчаливые и болтающие без умолку, пытаясь скрыть страх. Кто-то тоненько подвывал на верхних нарах. Кто-то злобно огрызался, споря с соседкой. Они все здесь были врагами. Только чьими? Это им объяснить забыли.—?Ты по какой статье? —?первым делом спросила Марусю изящная женщина с удивительными, светло-зелёными глазами.—?Я пока не знаю,?— прошептала Маруся. —?У меня… дочку… не знаю…—?Детей тут у всех забрали,?— вздохнула женщина. —?Анна.—?Мару… Мария.—?У меня мужа сначала забрали, потом сыновей. —?Анна зло выдохнула. —?Третий месяц жду пересылки.—?Куда? —?испуганно выдохнула Маруся.—?В лагерь, куда же ещё. Ты как с Луны свалилась. Кто твой муж-то был?—?Котов.Анна присвистнула. Посмотрела долгим взглядом, осматривая простое серое платье с тканевым ремешком и босоножки на крохотном каблучке.—?Его уже расстреляли? —?Это было сказано сухим, равнодушным тоном, что совершенно не вязалось с жутким смыслом фразы. —?Моего уже расстреляли. Он был академиком. Работал с Вавиловым. А когда того арестовали, мужа тоже забрали. Так когда твоего увезли?—?Три дня назад. —?Маруся крепче прижала к груди узелок с вещами. —?Я не знаю, что с ним. Ничего не знаю. И Надя где?— тоже не знаю…—?Детей распределяют в детдома,?— с верхней полки свесилась голова. —?Моих увезли даже раньше, чем меня.—?Детям проще,?— задумчиво произнесла Анна. —?Они могут забыть.Даже ночью здесь было громко. Кто-то шептался в углу, кто-то плакал. В коридоре раздавались тяжёлые шаги и металлический лязг открываемых дверей. Иногда кто-то кричал, громко, истерично. И тогда хотелось сжаться в комок, стать невидимой, раствориться в затхлом воздухе. Запахи?— как отдельный вид пытки, которая не прекращалась ни на секунду. В небольшом помещении, с дыркой в полу в углу немытые женщины переставали походить на себя. Только глаза испуганно вспыхивали, когда открывалась дверь и либо кого-то уводили, либо наоборот?— закидывали обратно.Через неделю Маруся впервые попала в тюремную баню. Ледяные полы, желтая вода и жёсткая мочалка. Кусок хозяйственного мыла с резким кислым запахом. И ощущение, что ты всё равно остался грязным, потому что тюремную вонь не смыть никакой водой.Анну уводили каждый вечер. И утром возвращали, притихшую, с потухшим взглядом. Никто ничего не говорил?— все понимали, куда и зачем её забирают. А однажды утром она не вернулась.—?Или ноги отказалась в очередной раз раздвинуть, или пришла её очередь к стенке становиться,?— равнодушно заметила рябая Светлана. —?Все мы там будем.?Все мы там будем?,?— снова и снова повторяла себе Маруся, чувствуя, как начинает сходить с ума. Как в этой грязи и страхе теряет себя настоящую. По вечерам, лежа без сна, она вспоминала дом, теперь казавшийся сказкой. Солнечные лучи, бьющие в окно. Белоснежные наволочки, кружево салфеток. Ворчание Моховой, в очередной раз накупившей себе лекарств. Неторопливый говорок Всеволода Константиновича и неспешную мелодию рояля. И Сережин раскатистый смех во дворе, где он катал Надюшку на качелях. Иногда вспоминался Митя. Не прошлое, нет. Его обещание помочь. Горячечный шепот. Сбивчивые слова. Крохотная надежда, гаснущая с каждым днём.О том, что закончилось лето и пришла осень, они узнали по холоду, что стал сочиться из всех щелей, заставляя кутаться в тонкие одеяла. Свиданий и передачек им не разрешали. Не та статья?— без права переписки. И летние платьица с босоножками не спасали от сырости. Маруся кашляла, заворачиваясь в платок, который сунула Мохова, когда собирала ей вещи. В другой жизни. Когда-то очень давно.Прошло всего четыре месяца. Прошло целых четыре месяца. Недавно почти всех, кто с ней сидел, забрали?— пришёл эшелон. Их увезли в лагерь, а камера наполнилась новыми арестантками. Снова враги, снова предательницы, снова политические. Маруся не знала, почему её оставили. На допросы к следователю её не водили. И вообще?— словно забыли о ней. Ни слова с воли, ни одной весточки от родных, от Мити. Не узнать, что случилось с Надей. Жив ли ещё Серёжа.Маруся быстро научилась думать только о них. Не о себе. Чтобы не сойти с ума, перебирала в памяти счастливые моменты. Пыталась вспомнить каждую деталь, каждую мелочь. Радовалась, когда удавалось. До слёз огорчалась, когда память молчала, не желая раскрывать себя. Поджав ноги в тонких колготках, она слушала новые истории, разные и такие одинаковые. Новые слёзы, новые страхи, новые надежды, что это недоразумение вот-вот разрешится и их выпустят. Потому что они не враги. Они любят Сталина. Любят Родину.На допросах бывало жестко — Маруся видела, какими возвращались некоторые женщины. Избитыми, окровавленными. Пустыми. И малодушно радовалась, что подписала всё без пыток. Потому что бояться боли?— нормально.Зима пришла раньше. Укутала подоконник белоснежным пухом, сухими горстями застучала по стеклу. В камеру принесли буржуйку. Назначили старшего?— следить за теплом. И жизнь потянулась дальше. Руки давно стали похожи на старый пергамент. Волосы отросли, и от модной стрижки ничего не осталось. Молодые, старые?— все женщины стали неуловимо похожи. С одинаковыми глазами.—?Котова, на выход! —?раздалось рано утром, когда по кружкам только-только разлили чай. Маруся вздрогнула, плеснул кипяток на руки. Отставила кружку, посмотрела испуганно.—?Куда? —?севшим голосом спросила, беспомощно огляделась?— все отводили взгляд, опускали головы.—?С вещами на выход! —?повторил надзиратель. —?Быстро!—?Я… да… я сейчас,?— засуетилась Маруся, спешно сматывая в узел непросохшее до конца платье, висевшее на спинке кровати. Прижала узелок к груди, запахнула плотнее платок у горла. Застучала каблучками босоножек по полу.Не оглянулась. Не попрощалась. Сердце в горле быстро-быстро заколотилось, ни вздохнуть, ни выдохнуть. С каждым шагом страшнее. Жутко. От холода зубы застучали. Или не от холода, кто его разберёт. Ноги деревенели, отказывались двигаться. Коридор, поворот, новый коридор. Лязг дверей и звон ключей?— они шли долго, спускались вниз и снова шли. Пока не остановились у двери, от которой явственно тянуло холодом. Она распахнулась, открывая взору двор-колодец. Ржавые стены с чёрными потоками. Выщербленные, в ямках.—?Нет. —?Маруся замотала головой, остановившись. —?Нет. Я не пойду.—?Иди,?— пихнул надзиратель так, что она вылетела, взмахнув руками, и замерла, не выпуская узелок. Здесь было холодно. С серого неба медленно падал снег. Дверь захлопнулась, и стало тихо. Маруся беспомощно огляделась?— двор небольшой, глухой?— ни одного окна не выходит. Потекли минуты, в неизвестности превращаясь в часы. И когда снова открылась дверь, Маруся уже была готова ко всему. К тому, что увидит расстрельную команду. К тому, что её вернут обратно. К тому… К тому, что увидит Митю, она была не готова.