Грек (1/1)

Спустя несколько часов, поздним утром, в большой ювелирный магазин на Кузнецком мосту вошла юная брюнетка в роскошном муаровом платье и щегольской собольей накидке поверх него. Блестящие черные, с синим цыганским отливом волосы молодой дамы были уложены по последней моде, кокетливая шляпка наводила на мысли о набережных Сены, изумрудные серьги огранки кабошон подчеркивали яркую болотную зелень длинно разрезанных глаз. Девушку сопровождал грузный немолодой мужчина с добродушным одутловатым лицом, отдетый в дорогое пальто с широким куньим воротником. Служащие магазина немедленно повысовывались из-за прилавков, чтобы получше разглядеть зеленоглазую красавицу. Из боковой комнатки появился сам хозяин.—?Любезнейший, покажите, пожалуйста, вашу последнюю коллекцию, у моей дочери именины! —?пророкотал на весь магазин старик. —?Михелька, выбирай, девочка моя. Это ведь твой день ангела…Девушка благодарно кивнула и подошла к прилавку, где продавец, ослепительно улыбаясь, уже раскрывал футляры с драгоценностями. На черном бархате загадочно мерцали похожие на льдинки бриллианты, посверкивал шестилучевой звездой огромный сапфир, вделанный в брошь ?Антарктида?, светился изнутри розовый жемчуг с Антильских островов, искрились сиреневыми змейками браслеты из александритов, надменно блестел в перстне ?Хозяйка Медной горы? темный уральский изумруд… Молодая брюнетка брала драгоценности в руки, осматривала, восхищалась, прикладывала то к шее, то к лицу, то к пальцам. Старик снисходительно улыбался, кивал, служащие угодливо кланялись, подносили зеркала и старательно обращали внимание посетителей на то, как играют камни при различном освещении, для чего были раздернуты тяжелые гардины на окнах, принесена большая лампа и канделябр со свечами.Осмотр драгоценностей длился уже более часа, юная особа явно знала в этом толк, и первым устал ее отец.—?Михелька, право, ты увлеклась… Неужели не можешь выбрать? Хорошо, тогда я беру это все! Слышишь?— все!—?Но, папа, это же огромные деньги… —?мило захлопала ресницами девушка.Служащие заулыбались еще лучезарнее.—?Это вовсе не деньги! —?провозгласил папаша. —?По крайней мере, для твоего отца! Любезный, будьте добры отложить это… и это… и это… и вон те камешки… И прислать в гостиницу ?Элизиум? в апартаменты генерала Морозова.—?Разумеется… Разумеется… Изволите чеком расплатиться или наличными, ваше превосходительство?—?Папа чеков не признает,?— со смехом ответила вместо отца девушка. —?Пришлите, пожалуйста, все в гостиницу, если можно, сегодня же.—?Конечно, мадемуазель Морозова… Для нас счастье иметь таких покупателей, примите поздравления с днем ангела, нынче же вечером папин подарок будет украшать вас…—?…на балу у князя Долгорукова,?— ворчливо закончил генерал. —?Ну же, Михелька, идем, нас еще ждут у графини Бельской. Мы и так задержались, а все твоя вечная неспособность сделать правильный выбор! Будь ты военным человеком…Серебристый смех девушки, развеселившейся от подобной перспективы, раздался уже от стеклянных дверей. Провожать генерала с дочерью до кареты отправился сам хозяин; служащие тем временем с осторожностью укладывали небрежно разбросанные по прилавку украшения обратно в футляры и многозначительно переглядывались: такой красоты и щедрости стены магазина не видели давным-давно.Вечером того же дня в огромный мраморный холл гостиницы ?Элизиум? в Китай-городе вошли двое служащих ювелирного магазина.—?К генералу Морозову из магазина Штакенберга,?— важно объявил один из них.Портье повернулся к горничной, разбирающей у стойки ключи, и та поспешно подошла.—?Извольте, господа, я провожу.На третьем этаже, у высоченных, украшенных густой позолотой дверей апартаментов, горничная осторожно постучала:—?Ваше превосходительство! К вам с покупками из ювелирного магазина!—?Просите, пожалуйста! —?раздался звонкий девичий голос.Горничная открыла дверь, и служащие магазина робко вошли внутрь.В огромной гостиной с резной ореховой мебелью и тяжелыми портьерами зеленого бархата горели свечи. На одном из диванов пенилось бело-розовыми воланами кружев разложенное бальное платье, пахло духами и помадой для волос.—?Прошу, господа, садитесь, сейчас подадут кофе,?— снова послышался молодой голос, и мадемуазель Морозова вышла из соседней комнаты в платье еще более великолепном, чем-то, что лежало на диване. Зеленый гладкий шелк обтягивал ослепительной красоты смуглые плечи брюнетки, падал ниже талии переливающимися складками, собирался в бутоны на турнюрах. У приказчиков одновременно вырвался восхищенный возглас.—?Мадемуазель Морозова, вы… вы очаровательны,?— наконец хрипло произнес старший.Тот, что был моложе, юноша лет восемнадцати, и вовсе не мог выговорить ни слова, не сводя с генеральской дочери потрясенного взгляда.—?Благодарю, вы очень любезны,?— весело ответила она. —?А вот и кофе! Угощайтесь, господа, берите пирожные, эти птифуры только что прислали от Елисеева, просто шармант! Папа! Папа! Принесли мои подарки! Па-апа же!Из соседней комнаты не доносилось ни звука. Красавица направилась туда?— и вернулась с раздутым кожаным портфелем в руках, едва сдерживая смех:—?Вообразите, господа, папа заснул! Вот всегда с ним так! Соберется в гости, выпьет кофе… и тут же заснет в креслах! Я потом целый час не могу добудиться!—?Вот ей-богу, ваше превосходительство, моя мамаша точно так же после анисовой… —?попытался поддержать светскую беседу молодой приказчик, но его старший товарищ незаметно наступил ему на ногу под столом, и юноша сконфуженно умолк.—?Не переживайте, пейте кофе, а я расплачусь с вами сама! —?улыбнулась, блеснув зубами, дочь генерала. —?Сколько мы с папой должны за это великолепие?—?Шестьдесят две тысячи, мадемуазель. Уральские изумруды, изволите ли видеть…—?О, это пустяки. Можно сейчас посмотреть? Вы в самом деле привезли то, что я выбрала? —?Глаза девушки светились совершенно детским любопытством.Снисходительно улыбнувшись, старший приказчик достал из саквояжа шесть футляров. Мадемуазель Морозова с увлечением открывала их один за другим, любовалась драгоценностями и снова осторожно смыкала бархатные створки.—?О да, это именно то, что я хотела. Сейчас разочтемся, господа, я и так задержала вас. —?Девушка открыла портфель. —?Так, это папины скучные бумаги… Это какие-то акции, ничего в них не понимаю… Да, вот деньги. —?Она вытащила внушительную пачку ассигнаций и, по-детски шевеля губами, принялась пересчитывать их.—?Одна тысяча, две, три, четыре… Что такое, стучат?Недоуменно пожав плечами, мадемуазель Морозова отложила портфель и подошла к двери. Показалась горничная.—?Мадемуазель, вас просят спуститься вниз.—?Ничего не понимаю… Кто просит?—?Не могу знать-с.—?Но с какой же стати… Папа, папа! Ах, он заснул… Надо же, как не вовремя! —?Девушка с досадой прикусила губу и стала еще более хорошенькой. Некоторое время она, казалось, колебалась, но потом все же повернулась с извиняющейся улыбкой к служащим:?— Ради бога, простите меня, господа, я, право, ничего не понимаю… Верно, очередные цветы к именинам или чьи-то поздравления. Я оставлю вас на несколько минут, угощайтесь, не скучайте. Сию секунду, господа! —?И она, набросив шаль на обнаженные плечи, выскользнула вслед за горничной.—?Вот, Сёма, обрати внимание,?— назидательным шепотом произнес старший приказчик, когда за мадемуазель Морозовой закрылась дверь. —?Настоящее богатство всегда просто. Заметил, как она себя ведет? Сразу видно аристократку, это тебе не купеческие Липочки с Ордынки! Ни кривляний, ни жеманства, носа не дерет, с тобой, шлемазлом, как с равным говорит, а ты ей еще про мамашу вкручиваешь…—?Так я же ж, Соломон Моисеевич…—?Прихлопнись, недоразумение… И хватит жрать пирожные, взял одно?— и жуй сколько можешь, оно большое… Генерала не разбуди! И отсядь от платья, босяк, еще измажешь!Одна из свеч догорела и погасла, а приказчики из ювелирного магазина по-прежнему сидели за столом и с растущим недоумением смотрели на дверь. Мадемуазель Морозова не возвращалась.—?Уже пора бы ей быть здесь… —?осторожно проговорил младший.Старший, нахмурившись, подошел к двери, открыл ее, осмотрел коридор. В конце его горничная, вооружившись метелкой из перьев, смахивала пыль с лепных украшений.—?Эй, милая, подойди сюда! Ты с час тому вызывала мадемуазель Морозову из апартаментов?—?Я,?— Горничная подошла. —?А вы почему спрашиваете?—?Она еще не вернулась.—?А с чего же ей возвращаться? —?пожала плечами горничная. —?Папаша их внизу ждали, и с накидкой, барышня одевшись и с папенькой вышедши, а там извозчик…Не дослушав, приказчик кинулся обратно в номер:—?Сёма! Где генерал?!—?Разбудите, Соломон Моисеевич!!! —?паническим шепотом возопил юноша, но старший служащий, не слушая, распахнул дверь в спальню. Минуту спустя упавшим голосом произнес:—?Сёма, тут никого нет.Несколько мгновений служащие ошалело смотрели друг на друга. Затем старший очертя голову кинулся к футлярам с драгоценностями, по-прежему лежащим на столе, а младший?— к портфелю с деньгами, стоящему там же. Футляры были пусты. В портфеле лежали старые газеты. Деньги и украшения пропали.Молодой приказчик пришел в себя первым и вихрем вылетел в коридор:—?Эй, кто-нибудь! Горничная! Портье! Сюда! Полицию немедля! Кража, разбой! Ой, Соломон Моисеевич, дядя Шлёма, что с вами?..Старый служащий, не ответив и судорожно схватившись за сердце, медленно опустился на пол.В то же самое время на Николаевском вокзале в поезд, идущий в Одессу, в вагон первого класса садилась ничем не примечательная пара: весьма упитанный немолодой купчина с сивой бородой веником, в старозаветной поддевке и сапогах ?бутылками? и его толстая, замотанная в ковровую шаль жена с опухшим лицом и сонными глазами. Оказавшись в купе, торговец усадил свою монументальную супругу на диванчик и зычно крикнул проводнику:—?Чаю принеси и до завтра не беспокоить: почивать будем!Через несколько минут принесли чай, проводник ушел, купец запер за ним дверь на защелку, и одновременно с этим, мягко качнувшись, тронулся вагон. За окном поплыл темный перрон, деревья, белая холодная осенняя луна, продирающаяся сквозь сплетение голых ветвей…—?Оторвались, Грек? —?спокойно спросила купчиха.—?Кажется, да,?— так же спокойно ответил купец.Проверив на всякий случай крепость замка на двери, он первым делом оторвал седую бороду, аккуратно положил ее рядом с собой и лишь тогда скинул поддевку, к которой изнутри были подшиты войлочные валики для ?толщины?, и сапоги. Теперь на диване сидел немолодой, но ни капли не отяжелевший брюнет с острыми темно-карими глазами и мохнатыми, очень густыми, сросшимися бровями на темном нерусском лице. Брови были его собственные, и известнейший одесский вор Илларион Грек часто с досадой говорил о том, что когда-нибудь сбреет к чертовой матери эту особую примету, весьма мешавшую ему в его ?деловых? предприятиях. Пока же Грек ограничивался тем, что перед очередным ?делом? неудобные брови стриг и красил в подходящий для образа цвет. Сейчас он отряхнул с ?особой приметы? густой слой пудры, и брови оказались дегтярно-черными. В Одессе поговаривали, что Грек, несмотря на кличку, полукровка-турок. Сам он эту тему никогда ни с кем не обсуждал.С ?супругой? тоже произошел ряд изменений. Она сбросила ковровую шаль, сняла салоп, на изнанке которого обнаружились такие же толстые валики, как и у Грека, размотала платок, высвободив роскошную, слегка растрепанную иссиня-черную косу, и с отвращением выплюнула прямо на стол ватные шарики, до сих пор лежавшие у нее за щеками и неузнаваемо изменявшие лицо?— смуглое худое лицо младшей дочери Соньки Золотой ручки, Михелины.—?Браво, девочка, браво,?— мягко произнес Грек. —?Ты, как всегда, была великолепна. Я понадеялся на твой талант?— и мы с тобой в доле с богом! Ну?— показывай слам!Михелина, надменно улыбаясь, расстегнула широкий рукав-?фонарик?. Изнутри в нем оказался пришитым карман-колбаска, из которого один за другим появились и легли на стол брошь ?Антарктида?, колье из александритов, кольцо с изумрудом-уральцем, огромные рубиновые серьги, два бриллиантовых браслета и длинное ожерелье из антильского розового жемчуга.—?Когда?.. —?коротко спросил Грек, смеясь темными глазами.—?Когда проверяла товар в ?Элизиуме?,?— пожала плечами Михелина.—?Неужели ничего не заметили?—?Им не до того было. Мальчишка таращился на мои плечи, а старик слишком боялся тебя разбудить. Футляры я сразу же закрывала, эти дураки в них и не заглядывали. Мы могли бы даже, я думаю, не устраивать маскарад с купеческой четой… Ненавижу эту вату во рту!—?Ничего, береженого бог бережет,?— пусть ищут генерала с дочерью… И я ведь первый в Одессе сказал, что этим ручкам цены нет! —?Грек с довольным видом взял тонкую руку спутницы и поцеловал длинные красивые пальцы. —?Но каков был риск, девочка! Что, если бы им пришло в голову проверить за тобой?—?Все под богом ходим,?— дернула плечом Михелина. —?Такое уж наше с тобой ремесло. Скажешь, нет?—?Зачем ты пошла в эту жизнь, Миха? —?уже серьезно, не улыбаясь, спросил Грек. —?Ты благородная барышня, хорошей семьи. Могла бы совсем по-другому судьбу наладить. Неужели из-за Сережки? Да что в нем было, кроме форса? Шкет сопливый!—?Я начала, когда еще и знакома с ним не была,?— с едва заметным раздражением возразила Михелина. —?Я свой счет в пятнадцать лет открыла, и тебе это известно. Хватит, Грек. Прости, я устала сегодня слишком.—?Это ты прости,?— несколько смущенно улыбнулся вор. —?Отдыхай, малышка. Ты так отыграла бенефис, что теперь отдохнуть?— дело святое. Спи, ночь долгая.Он растянулся на диванчике, не раздеваясь, подсунув под голову свой саквояж и свернутую поддевку. Михелина пристроила себе в головах узел и, тоже как была, в купеческом грогроновом сером платье, легла напротив, уверенная, что заснет немедля. Однако сон не шел. Не шел, несмотря на страшную чугунную усталость, на тяжесть в веках и напрочь, казалось, опустевшую голову. Луна все плыла и плыла за окном вагона, ее голубоватый свет лежал наискосок на платье Михелины, и та машинально гладила его рукой, не сводя взгляда с белого диска в черном осеннем небе. В голове медленно текли воспоминания.Три года назад Михелина Блювштейн ограбила московский приют и бежала в Крым, а оттуда?— в Одессу.… —?Уж к зиме вернусь до тебя, ты жди… А ежели ТЫ сядешь, то так двадцать пять и отмотаешь, старухой выйдешь… коли вовсе выйдешь. Ну зачем нам это, Миха? Отпусти меня. Вернусь к тебе, вот чтоб мне до смертного часа воли не дождаться!По сей день Михелина не могла успокоиться, проклиная себя за то, что согласилась на это. Она была слишком неопытна, слишком молода… Да и Валет умел уговаривать. Она подписала все, что от нее потребовалось, и вышла на свободу. Валета девушка больше не видела.Выйдя из тюрьмы, Михелина пешком через весь город пошла в Слободку, к матери подельника. Хеся Пароход, прозванная так за величественную походку и безразмерные габариты, известная на всю Одессу ?малинщица?, еще хранящая следы былой красоты, жила в крошечном беленом сплошь оплетенном виноградом домике, окна которого выходили прямо на море и вечно пустую песчаную косу. Здесь, в мощенном, битым кирпичом дворике с абрикосами и черешней, мать Валета варила свою ?малинку?, за которой приходили воры со всего города, принимала на сохранение контрабанду и краденые вещи, иногда прятала беглых каторжников или скрывающихся от полиции налетчиков. С подругой сына она была знакома. Михелина собиралась спокойно и без лишних эмоций рассказать старой бандерше о том, что произошло, но, войдя в маленький дворик и увидев Хесю, неожиданно для себя самой осела на землю, схватилась за голову и взвыла в голос, по-деревенски: ?У-ы-ы-ы-у-у-у-ы…?Хеся, в свою очередь, издала звук, заглушивший гудок ?Святой Нины?, проходящей мимо в Новороссийск. Обе женщины, молодая и старая, обнялись и заголосили.—?Как же ты выскочила, шалава? —?между двумя оглушительными фиоритурами спросила Хеся.—?Он на себя взял все… Ы-ы-ы-ы…—?Вейзмир, дурака родила, дураком и сдохнет… Ой, ве-е-е-ей… С чего жить теперь будешь?—?Не знаю… Вовсе не буду-у… В море утоплю-ю-юсь…—?Я ж и кажу, что дура… —?Хеся вдруг перестала завывать и, схватив Михелина за руку, сильным рывком заставила ее подняться. —?Пошли, Гитька, до хаты. Голодная? Покормлю. И спать ляжешь, а завтра поглядим. Иди-иди, свекровь слушаться надо.Михелина усмехнулась сквозь слезы, но все же пошла за матерью Валета по дорожке к дому. Там она уплела за один присест сковороду жареных бычков с хлебом и помидорами, выпила полкрынки молока, от водки отказалась, упала на покрытую половиком оттоманку у стены и мгновенно заснула.?Свекровь? не предлагала Михелине оставаться жить у нее: это было само собой разумеющимся. Куда бы еще она могла пойти, Михелина не представляла; мысль вернуться в Москву к старшей сестре ей даже в голову не приходила, о матери, Софье, девушка и вовсе ничего не знала.Первое время ей было совсем плохо. Днем Михелина часами лежала в хате на оттоманке, глядя в потолок и бездумно вслушиваясь в гудки пароходов, идущих морем, в крики чаек, в фальшивое пение Хеси во дворе, в тихий плеск волн. Ночью рыдала взахлеб, просыпаясь вновь и вновь от измучившего ее сна: они с Валетом обнимались, как сумасшедшие, в кабинете следователя. Проснувшись, Михелина явственно ощущала, что у нее болят плечи от этих объятий. Однажды, после очередных ночных судорог Катерины, когда девушка, шатаясь, выбралась из хаты на темный двор, чтобы попить воды из ведра, Хеся вышла за ней и задумчиво сказала:—?Не убивалась бы ты так, Гитька… Што делать, жисть ваша лихая такая. Не ждала б ты, не воротится.—?Он обещал мне…—?Ну! Все они обещают. А с двадцати годов каторжных кто ж вернется? Я тебе дело говорю, ты молодая совсем. Красотуха вон какая. Ходи гуляй! А про Сережку забудь. Не повидаетесь боле.Михелина, ни слова не ответив, прошла мимо нее в хату и легла на оттоманку вниз лицом. Хеся еще немного постояла на крыльце, глядя на низкие звезды, усыпавшие осеннее небо, затем шумно вздохнула и, тяжело ступая, вернулась в дом.В глубине души Михелина понимала, что ?свекровь? права. Глупо было надеяться, что кто-то поможет Валету вырваться с каторги. Скорее всего, никто ему этого и не обещал, вор просто обманул подружку, зная, что так легче заставить ее подписать протокол. От последней мысли у Михелины темнело в глазах, она сжимала до боли кулаки, шепча: ?Сволочь… Какая же ты, Сережка, сволочь, сукин сын…? и одновременно понимала, что сама поступила бы точно так же, если б смогла додуматься. Но Валет был старше, опытнее, он мгновенно все сообразил, и теперь ей не увидеть Сергея никогда.Когда теплая южная осень сменилась ветреной, неожиданно холодной зимой, Михелина почувствовала, что ее черное отчаяние понемногу отступает. Сходив однажды в город, она принесла с собой рулон тонкого полотна, нитки и иголки, разложила все это на столе и достала ножницы. Хеся, двигающая поварешкой в кастрюле с борщом, подозрительно посмотрела на нее.—?Што это за цацки?—?Не могу же я у тебя и дальше на шее сидеть,?— глухо проговорила Михелина, разравнивая руками полотно. —?Сейчас раскрою, вышью, рубашек хороших наделаю, в магазин сдам.—?Или умеешь? —?заинтересованно спросила Хеся, бросив поварешку и недоверчиво глядя на тонкую ткань, беспомощно распадающуюся под лезвиями ножниц.—?Умею. Мы с мамкой на продажу шили. И в приюте много чему научилась.—?Так, может, тебе швейную машинку достать?—?Дорогая вещь… —?отмахнулась Михелина. —?И не умею я на ней.—?Научишься. Вечером прибудет.И через несколько часов действительно машинка прибыла. Вместе с ней прибыл немного испуганный еврейский мальчишка лет семнадцати, отрекомендовавшийся: ?Исаак Рабиц, фирма ?Рабиц, Рабиц и Шмуллер?, шьем брюк, пиджаков и чего надо починяем!? Он в мгновение ока обучил девушку обращаться с агрегатом, заправлять нитку, правильно подкладывать под лапку ткань и вертеть колесо, затем чмокнул ручку смеющейся Хесе и умчался. Михелина тоже хмуро улыбнулась, пожала плечами и начала неловко вставлять выкройки под иглу.Зима тянулась бесконечно. С моря дули ветры, снег запорошил прибрежный песок, свинцовое небо сыпало колючей ледяной крошкой, дни были короткими и сумрачными.—?Гитя, глаза сломишь, хватит! —?уже после обеда начинала бурчать Хеся. —?Вон, вже темнеет, не лето небось! Хватит, дура, тебе говорят, уж на полк солдат нашила, ослепнешь! Карасин все равно жечь не дам! Пошла бы лучше до города, погуляла, в ресторане села…—?Очень надо…—?Гитька! Дура проклятая! —?Хеся с грохотом швыряла в угол половник. —?Тебе сколько лет?! Тебе семнадцать, шалава! Тебе мужика надо! Гулять надо, вино пить, всякое удовольствие иметь! Подойди, лярва, к зеркале, погляди на свою морду! Это же не морда, а счастье! Иди сними фраера, побудь с ним вечерочек, ты с него больше поимеешь, чем со всех этих рубашек!!!—?Не могу, стошнит,?— коротко отвечала Михелина, и ?свекровь? умолкала, чувствуя, что ?невестка? говорит правду.Но Хеся Пароход недаром слыла в Одессе женщиной целеустремленной. Через несколько дней в доме появился Левка Кот. Это был известный всему городу налетчик с довольно красивой нагловатой физиономией, которую немного портил шрам над левой бровью?— результат давней драки в пивной. Женщин Кот любил, обращался с ними с уверенностью профессионала, но, по мнению Хеси, ему слегка не хватало ума, и посему она заранее предупредила:—?Не попри на девку, как на кассу, халамидник, осторожность имей, больше барыша получишь.Левка здравому совету не внял. Явившись в дом Хеси под обычным предлогом покупки ?малинки?, он увидел склонившуюся над шитьем Михелину, ее сумрачное, смуглое лицо с худыми скулами, зеленые глаза, равнодушно блеснувшие из-под длинных бровей, черную косу, небрежным узлом сколотую на затылке,?— и пошел напролом:—?Мадмуазель, вам тут не скучно?—?Мадам,?— холодно поправила Михелина, откусывая нитку и беря в руки ножницы. —?Закройся, мамино несчастье, бейцы отстригу.Если Кот и растерялся, то ненадолго. Решив, что девчонка просто ломается, он деловито обошел стол, остановился за спиной Михелины и запустил обе руки в вырез ее кофты.Хеся в это время разметала во дворике снег. От раздавшегося в доме дикого мужского рева она уронила веник, охнула и тяжело побежала к крыльцу. Прямо на нее с крыльца скатился, зажимая правый глаз окровавленной ладонью, воющий, как портовый гудок, Левка Кот. За ним выскочила белая от ярости Михелина с ножницами в кулаке.—?Глаз у хлопца на месте? —?быстро спросила Хеся.Михелина с явным сожалением кивнула:—?Промахнулась слегка…—?Нельзя так, Гитька… —?озадаченно сказала старая малинщица, наблюдая за тем, как Кот, взахлеб матерясь, окунает голову в ведро с ледяной водой и та мгновенно окрашивается в розовый. —?Человек все ж-ки.—?Я его дважды предупредила! —?процедила Михелина, швыряя ножницы на крыльцо. —?Если тут всякая гнида будет меня хватать за грудь, что я потом Сереже скажу?—?Когда скажешь, дура?! —?взвыла Хеся, перекрыв истошную ругань Кота. —?Через двадцать лет?!—?Хоть через сто!!! —?Дверь бешено хлопнула.Хеся вздохнула. Кряхтя, подняла ножницы, сунула их в карман фартука и повернулась к Коту:—?Упреждала ведь, шаромыжник? Куда она тебя саданула? Дай взгляну… У-у-у, знатно… Да ничего, живой, и глаз смотрит! Метка, конечно, останется, что ж делать… Ну, будешь у нас с двух профилей одинаковый красавец!Больше Хеся не пыталась подсовывать ?невестке? ухажеров. Да никто бы и не согласился на эту роль, поскольку после неудачного кавалерствования Кота слухи о ?марухе? Валета поползли самые отчаянные. Воры являлись посмотреть на нее, как на музейный экспонат; входя к Хеське, в упор, без стеснения таращились на черномазую девчонку, сидящую за швейной машинкой, ждали, пока она поднимет голову, улыбались?— и тут же каменели, встретившись с ледяным взглядом зеленых глаз. Было очевидно?— в любовнике Михелина не нуждается.—?Оставь девочку в покое, дура,?— посоветовал Хесе старый друг ее молодости Илларион Грек, заглянув однажды на огонек. —?У ней свой интерес, не все же бляди вроде тебя и одним передом думают.—?Какой ей интерес, какой, вейзмир, ей может быть интерес в этой нашей вшивой жизни… —?безнадежно запричитала Хеся. —?А насчет моего переда молчал бы, сам с него свой цимес имел…—?Ну! Вспомнила бабка, как бог землю делал… —?Вор поднялся, обогнул стол, подошел к Михелине, ожесточенно крутящей колесо швейной машинки, и уставился на ее руку. Девушка, казалось, не заметила этого, продолжая следить взглядом за уползающей из-под иглы лентой материи, но Хеся обеспокоенно предупредила:—?Грек, она ножницами мечет, как макрель икрой.—?Знаю, Кот на всю Одессу расстраивался… —?Грек продолжал смотреть на руку Михелины. Стрекот швейной машинки смолк, девушка подняла глаза и в упор взглянула на вора ничего не выражающими глазами. Грек спокойно выдержал этот взгляд, улыбнулся и взял Михелину за руку.—?Ша… —?прошептала Хеся, закрывая глаза.Однако было тихо. Помедлив, Хеся осторожно открыла один глаз и, к своему неописуемому изумлению, увидела, что Михелина улыбается?— правда хмуровато и недоверчиво?— и руки не отнимает. А Грек, не отрываясь, смотрит на ее пальцы?— длинные, худые, с обломанными грязными ногтями.—?Хеська, ты идиоткой родилась и идиоткой сдохнешь,?— наконец задумчиво проговорил он. —?Ты кидала глаза на ее руки? Смотрела вот эти золотые пальчики? Я таких двадцать пять лет не видел! Что ты ей их портишь этой швейной дурой?!—?Я порчу? Я?! —?возмутилась Хеся, но Грек ее не слушал. Темно-карие, блестящие, чуть сощуренные глаза вора пристально смотрели на Михелину. Та, слегка удивленная, не отводила взгляда.—?Деточка, чем вы занимались с Валетом? —?мягко спросил Грек, отпустив наконец руку Михелины.—?Налётами,?— пожала плечами она. —?А до того имела ?медведя? в Москве.—??Медведя? вы работали собственноручно?—?Почти, но он был старый, и это оказалось очень легко.—?Опасное занятие для красивой женщины.—?Ничего другого я не умею.—?Ничему другому, деточка, вы и не учились,?— сочувственно сказал Грек. —?Но это поправимо. Скажите, верно ли брешут по Одессе, что вы из порядочной семьи?—?Более чем,?— улыбнулась против воли Катерина. —?Я дочка Соньки. Кровная.—?Это заметно,?— светски улыбнулся Грек. —?Не спрошу, как вы дошли до жизни такой?— у нас всех свой мыш за подкладкой… Но на кой-черт вам сдался этот босяк Валет? Он только испортил вашу карьеру… Ходили слухи, правда, что он отмазал вас от каторги, это правда?Хеся за столом зажмурилась, уверенная, что теперь-то Греку точно не миновать ножниц, но?— ничего не последовало. Михелина просто молча улыбалась, глядя в лицо собеседника зелеными опасными глазами. Через несколько минут Грек понял, что ответа не дождется, и пожал плечами.—?Что ж… пардон, это ваша частная жизнь. Но у вас, девочка, приличная биография, чудная мордочка и филигранные пальчики. За ваш характер промолчу, вы?— женщина и можете себе позволить, лишь бы это не мешало делу… Вы даже не представляете, какие перспективы перед вами открываются. Поспрашивайте за меня в Одессе, и вам скажут, что Грек просто так слов не мечет. Я хотел бы взять вас в долю.—?Спасибо,?— вежливо улыбнулась Михелина. —?Но я не могу подписаться на темный гоп. Я вас не знаю, и ваша работа мне неизвестна.—?А я и не говорю?— сейчас. Спросите в Одессе, спросите у мадам Пароход. —?Грек вдруг широко улыбнулся, блеснув белыми зубами. —?Я не тороплю вас, деточка. Подумайте. Я готов вас ждать хоть до Страшного суда. У меня понимающий глаз. Такие ручки, как у вас, мадемуазель Блювштейн, родятся раз в сто лет. Если я дам им пропасть, бог потом скажет, что я неудачно прожил жизнь, и мне будет нечего ему ответить.—?Что он есть, Хеся? —?задумчиво спросила Михелина, когда Грек ушел.Стояла уже глубокая ночь, в окно заглядывала белая зимняя луна.—?Сукин сын,?— вздохнула Хеся. —?Кобель. Паскудник. Проклятье моей молодости.—?Я за масть…—?А-а… —?Хеся убрала с лица скорбное выражение, усмехнулась и повернулась к чайнику на плите. —?Шчас мы с тобой водички скипятим, и я все расскажу. Грек хоть и сволочь, а правильно говорит: тебе к настоящему делу пристраиваться надо.Время шло, жестяной чайник то вскипал, то остывал, то пустел, то вновь наполнялся водой, луна перемещалась из окна в окно, Хеся говорила, Михелина молча слушала.Два месяца спустя после этого ночного разговора к воротам особняка богатого греческого коммерсанта Теотопулиса на Арнаутской подкатила лаковая пролетка. Из-за ажурной решетки слышалась музыка, взрывы смеха, веселые голоса: праздновалась свадьба старшей дочери хозяина, и дом был полон гостей.Грек вышел из экипажа первым; подав руку, галантно помог спуститься Михелине. В черной фрачной паре, с цилиндром на отлете, с бриллиантовой булавкой, блестевшей в галстуке, он выглядел безукоризненным светским фатом. Михелина, очень хорошенькая в бальном платье фисташкового цвета, кутала плечи в соболью накидку и сумрачно посматривала по сторонам.—?Деточка, улыбайся,?— негромко сказал ей Грек. —?Улыбайся, сейчас нет ничего главнее! Когда такая красавица в таком платье и при таком кавалере имеет такое лицо?— это нонсенс, который всем заметен. Фраера могут забеспокоиться, а у нас другие задачи. И помни, тебе нечего бояться, сегодня работаю я, а ты только смотришь.—?Что, и даже не попробую?..—?Не рекомендую. Ты совсем неопытна, рискуешь погореть, так ничему толком и не выучившись. Лучше просто смотри и делай выводы. Ты сегодня прикрываешь меня, это ничуть не легче, а у меня… —?Грек вдруг улыбнулся, блеснув зубами, и подал Михелине руку. —?У меня, малышка, двадцать пять лет не было такой ?прикрышки?. Это не счастье?..—?Старый дурак,?— почти нежно произнесла Михелина, просовывая руку в лайковой перчатке под его локоть. —?Идем, я еще хочу танцевать.Вечер был в самом разгаре. Огромная бальная зала особняка оказалась заполнена народом так, что, чудилось, яблоку негде упасть, и Грек чуть заметно, с одобрением кивнул.—?Свадьбы, Миха, это просто золотое дно. В доме народу, как селедок в бочке, никто друг друга толком не знает, можешь играть кузину невесты или тетю жениха?— никому не будет дела. Ты хорошо танцуешь?Михелина, танцевавшая последний раз еще в Цеханове, пожала плечами.—?Плевать, здесь никто толком не умеет. Это ведь не прием у Великого князя, а просто купеческая свадьба, не трясись. Получай удовольствие, девочка, но на всякий случай поглядывай на меня.—?Я с тебя глаз не спущу.—?Тоже ни к чему. Тебе должно быть весело и беззаботно, ты приехала танцевать и флиртовать, вот и займись этим. Вон на тебя уже смотрят те молодые болваны, давай помаши им ресничками?— и помни все-таки, что мы на работе.Вскоре заиграли вальс, к Михелине подошел молодой человек в военной форме, девушка кивнула с улыбкой, принимая приглашение, и вскоре уже кружилась, поворачивая голову то вправо, то влево, как учила когда-то седая инспектриса.—?Вы замечательно танцуете,?— весело заметил ее кавалер. —?Вы, должно быть, родственница невесты? Я?— двоюродный брат жениха.—?Кузина с Винницы,?— ответила Михелина, едва сдерживая смех.То ли от тура вальса, то ли от восхищенного взгляда молодого человека, то ли оттого, что все действительно получалось очень легко, ее напряжение вдруг пропало, и улыбку уже не требовалось насильно удерживать на лице. Михелина с удивлением заметила, что, перешагнув порог этой блестящей бальной залы, она будто в самом деле стала красивой и легкомысленной кузиной невесты. Словно не было в ее жизни голодного и оборванного детства, не было убийства, не было приюта, краж, тюрьмы, нескольких месяцев черной, смертной тоски?— все вдруг исчезло куда-то, как летучие пузырьки шампанского, которым угощал ее кавалер. Михелина выпила вроде бы совсем немного, но голова тут же начала кружиться, и девушка почувствовала первый признак опьянения: захотелось безудержно смеяться. ?Ша, Миха, хватит?,?— сказала она себе так, как когда-то ей говорил Валет. —??Ты на деле, а не на малине?.Усевшись на бархатный пуфик, Михелина поискала глазами Грека, но найти его не успела: ее тут же пригласили на падеспань. Кавалером был широкоплечий темноволосый мужчина лет тридцати, с острым взглядом черных глаз, в прекрасно сидящем фраке, смотрящий на свою визави с явным вожделением. В его галстуке блестел невероятных размеров бриллиант, от которого Михелина едва смогла отвести взгляд. Чтобы скрыть свой интерес к галстучной булавке кавалера, Михелина принялась отчаянно кокетничать, на всякий случай не выходя из роли винницкой кузины:—?Ах, как вы чудно танцуете… Вы, верно, из военных? Только они так прелестно падеспанят… Почему вы улыбаетесь, я сказала чего-нибудь смешного?..—?О, что вы… Просто мне приятно ваше общество,?— лучезарно улыбнулся брюнет. —?Не очень хорошо получается, мадемуазель, мы танцуем уже целую минуту, а до сих пор не знакомы. Вы?— родственница жениха?—?О нет, кузина невесты. Ах, что это?! —?Проносящаяся мимо пара слегка задела ее, но Михелина покачнулась, словно невольно ухватившись за своего партнера,?— и тут же почувствовала, как тяжелит ладонь холодный ограненный камень. Под ее пальцами, которые она тренировала без устали больше месяца, вынимая, по совету Грека, различные предметы из карманов висящих на плечиках пальто и брюк, булавка вышла из галстука легко и незаметно.—?Ой, как же неловко случилось, просю извинить… —?пролепетала она, растерянно моргая и внутренне давясь от смеха. —?Я больше не хочу танцевать, отведите меня к буфету, мне в себя прийтить надо… Ой, за ради бога, принесите мороженого, так жарко, так жарко…Пока галантный кавалер выполнял просьбу дамы, Михелина спрятала галстучную булавку в сумочку. Настроение ее, и без того отличное, стало еще лучше: она не могла поверить, что ее первая ?пальчиковая работа? прошла так великолепно. Михелина поела мороженого, станцевала контрданс и мазурку, выпила еще полбокала шампанского, завела отчаянный флирт со старым одышливым господином, называвшим ее ?непревзойденная мадмазэль?, и, не отходя от него, совершила еще одну операцию. Упускать случай было грешно: внушительного вида матрону в бархатном туалете нечаянно облили вином. Почтенная особа, сокрушаясь о безнадежно испорченном платье, раскудахталась на весь зал так, что не заметила, как юная девица, вежливо помогающая ей промокнуть салфеткой пятно и прикрыть его бархатными складками, расстегнула на ее запястье золотой браслет. Тот блестящей змейкой утек в перчатку Михелины. Вряд ли вещица была дорогая, но юная воровка стянула ее, во-первых, для практики, во-вторых, не желая упускать удачного момента, в-третьих, просто из озорства.Грек не появлялся. В начале вечера Михелина еще могла увидеть его черную набрильянтиненную голову в том углу, где мужчины вели неспешный разговор о торговых делах, ценах на овес и акцизных сборах на таможне, потом вор с кем-то танцевал, пил вино у буфета, не замечая взгляда Михелины, и вдруг?— исчез. Сначала Михелина не беспокоилась о нем, флиртуя напропалую с собравшимися возле нее молодыми людьми, затем понемногу стала волноваться. Было уже довольно поздно, за окнами стемнело, воздух в зале загустел, запах потом, вином и разнообразными дамскими духами, смешавшимися в крепкий, удушливый аромат. Мужские голоса зазвучали громче, увереннее: сказывалось выпитое. Михелина, с трудом вырвавшись из кольца кавалеров, не спеша, с улыбкой начала прохаживаться по зале, украдкой поглядывая по сторонам. Может быть, Грек бросил ее тут одну? Но зачем?.. Она уже была всерьез готова уйти с вечера, но в это время из соседней комнаты, где за зелеными столами шла игра в вист и клубились синие пласты сигарного дыма, раздался громкий и удивленный возглас:—?Позвольте, что вы делаете, сударь?!Еще ничего не поняв, но сразу почуяв неладное, Михелина подошла к полуоткрытой двери. И тут же увидела Грека.Он стоял не двигаясь, небрежно сцепив руки за спиной, надменно приподняв подбородок, и с невероятным презрением смотрел на маленького толстячка в шевиотовой паре, которому, чтобы заглянуть в лицо вора, приходилось вытягиваться и вставать на цыпочки. Вокруг столпились повскакивавшие из-за столов игроки, все смотрели почему-то вниз, под ноги Грека, и Михелина должна была подойти почти вплотную к нему, чтобы увидеть лежащий на паркете золотой портсигар с выложенным бриллиантами вензелем.Вор по-прежнему молчал, словно обратившись в статую, судя по позе, коронованной особы. А толстячок кипятился так, что его высокий звонкий фальцет срывался на визг:—?Господа, господа, мне ничуть не почудилось! И я не пьян! Разве можно быть пьяным от двух бокалов хересу?! Я очень отчетливо чувствовал, как мне лезут в карман! Во внутренний, в сюртуке! Я всегда очень слежу за этим карманом, поскольку там?— главная ценность нашего семейства: портсигар покойного папеньки…—?Вы с ума сош-ли, лю-без-ный,?— отчеканил Грек таким ледяным голосом, что у Михелины мороз прошел по спине. Стушевался даже пострадавший толстяк, умолкнув на полуслове и растерянно захлопав короткими ресницами. Стоящие вокруг озадаченно посматривали друг на друга, явно не зная, чему тут следует верить, и не решаясь начать скандал.Михелина поняла, что терять время нельзя. Она выдернула свечу из канделябра, отступила назад, незаметно прошла за спинами игроков в дальнюю пустую комнату, быстро огляделась и, увидев на круглом столике рядом с окном букет бумажных цветов, поднесла к ним огонь. Бумажные фиалки в соломенной вазочке вспыхнули мгновенно, и Михелина завизжала так пронзительно, что у нее самой заложило уши:—?Пожа-а-а-а-а-ар!!!Тишина?— и взрыв испуганных голосов, топот ног, дамские крики, суета… В поднявшемся гвалте и толчее Михелина пробилась к дверям, с силой отпихнула кого-то, выскочила в прихожую, затем?— на двор. И ничуть не удивилась, почувствовав на запястье сильную горячую руку и услышав спокойный, деловитый, ничуть не испуганный голос:—?Тикаем, малышка, коняшник у забора.Не спеша, с достоинством они спустились с крыльца, прошествовали мимо лакея, пересекли дорожку, вышли на улицу, Грек помог Михелине подняться в пролетку, сел сам, и извозчик ударил по лошадям.—?Оторвались!.. —?восторженно вырвалось у девушки, когда экипаж покинул ?чистую? часть города и загремел колесами по темным улицам ?нижней? Одессы, спускающимся к морю. Грек молча достал папиросу, закурил, и, увидев в короткой вспышке спички его лицо, Михелина с удивлением поняла, что вор ничуть не взволнован.—?Остановь, Яшка,?— приказал он извозчику, и тот послушно сдержал лошадь у едва заметной в темноте вывески старого ресторана ?Суламита?. Грек спустился, подал руку Михелине. Они вошли в ресторан. Почтительно поклонившийся Греку швейцар принял у них пальто и проводил до дверей зала.—?Шмуля, как обычно, и сгинь,?— отрывисто распорядился вор, и мальчишку-официанта как ветром сдуло.Михелина, помолчав, озадаченно спросила:—?Я что-то неправильно сделала, Грек?—?Деточка, неправильно было ВСЁ,?— помолчав, задумчиво ответил Грек. —?Все, начиная с галстука этого штымпа. Зачем ты его сработала?—?Но… Ты же сам сказал?— мы на работе…—?Это я на работе. —?Темные блестящие глаза Грека были непроницаемы, и Михелина, как ни вглядывалась в них, не могла определить, сердится ли вор, смеется или издевается над ней.—?Работал я,?— медленно, раздельно повторил Грек. —?А ты должна была только смотреть.—?Но я подумала… Я хотела попробовать…—?А я разве говорил, что можно? Деточка, это был такой риск, что я от страха за тебя совсем утратил соображение! И хряк с портсигаром тому доказательство! Да бог ты мой, у меня лет десять такого позора не было!—?Но… Я же смогла… —?Михелина невольно прыснула, впомнив, с какими безумными лицами все носились по дому после ее вопля. —?Разве я не сделала все как надо?—?Деточка, тебе надо было уходить,?— вздохнув, произнес Грек.—?И бросить тебя?! —?не поверила она.—?Разумеется, моя милая. Как ты думаешь, у меня это первый такой случай?—?Сам же сказал?— десять лет… —?фыркнула Михелина.—?Ну-у, может, не десять, а шесть… Или три,?— Грек не выдержал, усмехнулся, блеснув зубами. —?Михель, вот клянусь своей оставшейся свободой, этот боров через минуту бы понял, что сам всё уронил, и начал бы извиняться. Здесь главное?— просто держать лицо до последнего. Коли не можешь?— займись в жизни другим делом. И, кстати, если бы ты погорела на этой дурацкой булавке?— я смылся бы в ту же минуту. Да-да, девочка, и не делай мне больших глазок. Такое наше ремесло. Валет в свое время тебя из рук выпустить не сумел?— и где он сейчас?..—?Сережу не трогай! —?тут же ощетинилась Михелина.Грек посмотрел на нее, медленно кивнул?— и неожиданно широко улыбнулся.—?Покажи слам, раз уж все равно прилипло.Михелина, криво усмехнувшись, достала сумочку.—?И вот тоже глупость сделала! —?не вытерпел Грек. —?Надо было сбросить прямо в доме, мало ли что, вдруг повязали бы в воротах… Ох, молодая ты еще, Миха, ох, молодая, дура… Но молодец все-таки, лихо с этим пожаром обернулась! Я и сам с перепугу чуть в окно не выскочил!—?Не ври, старый бандит… —?проворчала Михелина, чувствуя, что Грек пытается поднять ей испорченное настроение.Не глядя на него, она бросила на стол сумочку, Грек деловито перевернул ее, взял галстучную булавку, бегло осмотрел, усмехнулся краем губ?— и, прежде чем изумленная Михелина поняла, что он собирается делать, бросил бриллиант на пол и со всей силы наступил на него ботинком.—?Ай, сволочь!.. —?придушенно вырвалось у девушки, она вскочила было из-за стола, но вор рассмеялся, жестом приказал ей сесть, театрально поднял ногу,?— и совсем сбитая с толку Михелина увидела на дощатом полу россыпь стеклянной крошки.—?Фуфло,?— объявил Грек. —?Прими мои соболезнования. Я и сам сначала бросил глаз на эту штучку, но потом сообразил, что хорошие вещи таких размеров не бывают. По крайней мере, на таких свадьбах.Раздосадованная донельзя Михелина молчала. А Грек тем временем взял в руки золотой браслет, который она ?увела? для забавы у облитой вином почтенной дамы, и с заметным удовлетворением осмотрел его.—?А вот это?— виртуозная вещь. В самом деле ценно, поздравляю, все-таки удачный почин.—?Не заправляй арапа… —?уныло сказала Михелина. —?Чего в ней ценного?..—?Время,?— пояснил Грек. —?Видимо, фамильный браслет, ему лет двести, видишь, как сделано? Жаль мадам, долго будет рыдать… Ну, что ж, это жизнь.—?Может, я оставлю его себе?—?И думать забудь! Сгореть из-за цацки?! Продашь, купишь себе три таких! —?распорядился Грек. И, в упор посмотрев в растерянное лицо подельницы карими, блестящими глазами, тихо рассмеялся.—?Слушай, я ничего не понимаю,?— угрюмо, глядя в стол, произнесла Михелина. —?Все было хорошо или плохо? Ты со мной работаешь или нет?—?Девочка, для первого раза все было чудно. Ты артистка, и с тобой можно крутить большие дела. Но никогда больше не смей меня спасать. В таких разах обычно горят оба, и то, что сегодня мы снялись, это чистый случай. Бог тебя вытащил для начала, но второй раз связываться не станет. И на меня тоже никогда не рассчитывай. Работаем вместе?— горим врозь. Тебе это годится?—?Да,?— коротко ответила Михелина. —?Слушай, я хочу есть.Грек кивнул, коротким движением смахнул в карман золотой браслет семнадцатого века и повернулся, ища глазами официанта. А на другой день, не дав Михелине даже предупредить Хесю, вор увез подельницу в Киев ?на шикарную гастроль?.