Покровитель (Клауд и Тэнгоку, события, произошедшие задолго до времени "принца") (1/1)

В этом мире нет справедливости, если не творишь ее сам.Эти слова время от времени всплывают в моих мыслях. Его слова. Слова Манами. Я могу смотреть на него только издалека, хотя и всегда нахожусь рядом. Если он в гостиной факультета, я всегда ищу повод пройти мимо. Если он в Большом зале, я всегда стараюсь сесть ближе. Он со всеми, но он отдельно. Он такой же, как все, но он другой.У-ди-ви-тель-ный. Каждый слог коротко обрывается нитями, связывающими меня с реальностью, в моем голосе звучит восторг, от которого я задыхаюсь. Да. Задыхаюсь. Я никогда не произношу этого вслух слишком громко. Я никогда не говорю этого прямо, потому что он не захочет меня выслушать. Я пишу письма неровным почерком. Моя рука дрожит, а чернила растекаются. Мое жалкое Инсендио загорается крохотным огоньком на кончике палочки, а потом жжет кусок пергамента со всем отчаяньем и страхом, которые у меня есть. Мое жалкое Инсендио. Сожги мои чувства.Я пишу: ?Ты мне нравишься? по несколько раз на неделе. Перо падает, и мне становится противно. Я пишу: ?Я думаю о тебе?. Неправильность всего взрывает мои мысли. Я пишу: ?Если бы я мог не бояться, я бы попросил о всего одном мимолетном твоем прикосновении?. Кусаю губу и рву бумагу.У меня нет сил бороться. Я смотрю на него уже пять лет, и с каждым годом мне все больше кажется, что я поступил в эту школу, чтобы обрести его. Нет… Чувство к нему. Что слаще меда и острее бритвы. Я вздрагиваю, просыпаясь от кошмаров, в которых он смеется надо мной, не понимая, что худший кошмар преследует меня наяву и заключается в безразличии. Я вздрагиваю, слыша его имя, и каждый раз отворачиваюсь, чтобы никто не увидел, как мне больно, потому что в чужих голосах сквозит презрение или злоба.Я кричу: ?Заткнитесь?, но из горла не вырывается ни звука.Манами заслужил. Это та справедливость, которую он сотворил своими руками.Манами прогуливает. Манами язвит профессорам и на каждое замечание старосты отвечает провокационными ухмылками. Манами говорит: ?Может, попробуешь отомстить мне???Ты же слизеринец?.Он живет так, словно у него пара десятков запасных жизней. Его родители краснеют от стыда, когда их вызывают на разговор с директором. Староста факультета безнадежно качает головой и ставит жирный крест на всех попытках перевоспитать то, что не поддается никакому контролю. А потом из улыбчивого мальчика с задатками хулигана, каким я его помню на младших курсах, Манами превращается в высокого юношу с опустевшим взглядом. Но для меня он — несомненно тот самый, неважно, насколько он изменится. И неважно, насколько сильно я в нем утону, он даже не заметит, что убил кого-то. Когда дело доходит до его последнего курса, я чувствую себя именно таким. Мертвым. Неспособным на ту жизнь, которую ждут от меня родители. Я отказываю им, когда они говорят, что нашли для меня отличную невесту. Мысль о продолжении своего чистокровного рода вызывает у меня тошнотворное чувство безнадежности. Я не хочу. Я не могу сделать то, что так ненавидит Манами. Быть с кем-то только из-за крови. Я тянусь к нему, но незаметно для него. Я становлюсь его незримым последователем, потому что он никогда не посмотрит в мою сторону.Я уверен, что он даже не знает моего имени. Но в этом нет совершенно ничего странного.Я планирую так и остаться в тени. В его тени, потому что он сияет ослепительней любой сверхновой, а я не гожусь на роль даже самой маленькой планеты, которая может обрести счастье быть сожженной его взрывом.Я решаю молчать. Уничтожать письма, ни одно из которых так и не осмелился послать. Я решаю остаться в его жизни только прошлым, о котором он даже не вспомнит, решаю забыть его, но наступает день, когда все вдруг переворачивается.Сентябрь кончается, но в этом году осень стоит аномально теплой. Я сижу прямо на траве с толстой книгой на коленях, и перед моим взглядом лежит площадка для обучения полетам на метле. Когда-то первокурсником я тоже учился здесь. Когда-то у меня еще было много времени.Манами появляется неожиданно. Подходит из-за спины, когда меня начинает клонить в сон над ветхим учебником, и голос, голос Манами, возвращает меня к реальности слишком резко, как волна ледяной воды. Я судорожно оглядываюсь по сторонам, пытаясь найти того, с кем он мог поздороваться, но здесь только я.— Ты мне? — осторожно спрашиваю я, поднимая голову, а он смотрит на меня как на идиота. Ну конечно. Я и есть идиот.Манами никак не комментирует эту ситуацию. Просто садится недалеко от меня на траву и начинает потягиваться.— Ты не против, если я присяду здесь? — спрашивает он, хотя смысл вопроса от меня ускользает. Зачем спрашивать, когда ты уже сел? Зачем спрашивать, если я очевидно никогда в жизни не буду против?— Не против, — отвечаю на автомате и упираю взгляд в страницы, потому что смотреть на Манами, когда вокруг больше никого, мне страшно и неловко. Я ломаю голову, почему он сел рядом со мной. Почему заговорил.— Ты вроде шестикурсник? — спрашивает он и продолжает раньше, чем я успею что-либо ответить. — Занятно. Ну и как тебе на Слизерине?Я поджимаю губы, пытаясь понять, зачем он говорит об этом. В его голосе столько безразличия, и он даже не пытается его скрыть. Я знаю, что ему все равно. Я обожаю его и одновременно боюсь, потому что Манами — это та самая загадка в твоей жизни, которую ты никогда не сможешь разгадать.— Не знаю. Нормально, — произношу я, едва не заикаясь и крепко сжимая книгу. Меня бросает в дрожь, потому что впервые в жизни я говорю со своим кумиром. Потому что Манами впервые признал тот факт, что я существую. От этого всего голова кругом и сердце бьется, как в момент неизбежного падения с метлы во время полета. Я снова чувствую себя ребенком. Я снова чувствую себя жалким неудачником и трусом.Манами издает разочарованный стон и отрывает одну из зеленых веточек под ногами.— А по мне так отстойнее факультета не найти. И школа эта отстой. Быстрее бы свалить отсюда.Он говорит такие вещи, за которые любой слизеринец вступил бы с ним в ссору, но только не я. Я молчу, потому что у меня нет своего мнения. Я могу заимствовать только чужое. И в данном случае оно не совпадает с тем, что думает большинство.Манами пожевывает во рту травинку и смотрит куда-то вдаль.— Курить хочется, — говорит он и слабо морщится. Я забываю о том, что решил не смотреть, и смотрю. Любуюсь. Не могу оторвать глаз. Он прекрасен. — Ты пробовал что-нибудь такое? — интересуется вдруг он, обернувшись ко мне. Я резко опускаю взгляд. — Маглы делают удивительные вещи.Наркотики? — хочется спросить, но я только отрицательно мотаю головой, обреченно думая: если тебе нравится, я бы тоже хотел.— А почему школа отстой? — испуганно возвращаюсь к прошлой теме сразу после того, как Манами выдыхает усталое ?скучно?.Он хмурится, словно недовольный вопросом, хотя это очевидно. И я идиот.— Может потому, что это сборище мудаков, которые живут только предрассудками? — отвечает Манами. — Если ты чистокровный, ты должен вести себя как элита. Если ты маглорожденный, ты должен не высовываться и делать вид, что тебя не существует.— Не все такие, — тихо говорю я и прикусываю губу. Манами может просто уйти, и я буду жалеть об этом всю свою оставшуюся жизнь, но он почему-то не уходит.— Ты вроде не такой, — задумчиво произносит он и теребит в руках обгрызенную веточку. — Ты полукровка, что ли?— Нет, чистокровный.— А ведешь себя, как… — Манами роняет тихий смешок, хотя это не кажется чем-то веселым в его исполнении. — Как закомплексованный неудачник. Староста слишком строг к тебе из-за недавней потери баллов, ругал тебя на всю гостиную как придурок. Послал бы ты его куда подальше.— Я не такой… смелый, как ты, — подавленно отвечаю, и Манами смотрит на меня с разочарованием.— Ты скучный. Лучше других, но скучный. Скажи, почему ты не ненавидишь меня? Этому есть особая причина?— Почему ты решил, что не ненавижу? Потому что я не прогоняю тебя или сам не стремлюсь сбежать? — спрашиваю, боясь раскрыть свой ужасный секрет и зная, что все равно никогда не решусь сделать это. Только под действием сыворотки правды или Круциатуса.— Я, по-твоему, идиот? — бросает Манами чуть раздраженно. — Я устал чувствовать спиной твой постоянный взгляд. Я знаю, что по каким-то причинам интересую тебя. И вовсе не в целях насолить мне. Только если там не какой-то грандиозный план, в конце которого я умираю страшной смертью.— Нет, этому нет особых причин, — вру, криво улыбаясь. — Просто, может… я тоже хотел бы быть бунтарем?— Хм, — тянет Манами, и, кажется, его раздражение затихает. К счастью. — Хреновый ты себе авторитет нашел. Не ввязывайся в это. Потом невозможно остановиться.— Какой есть, — пожимаю плечами и задаю встречный вопрос: — А почему ты решил заговорить со мной? Стало интересно, чего надо закомплексованному неудачнику?— Мне было скучно, — говорит Манами, глядя на траву под ногами. — Хотел поболтать с кем-то. Моя девушка занимается зубрежкой. Собирается получить за все экзамены высшие баллы, хотя она и так получит.Я отворачиваюсь и чувствую, как глупая улыбка растягивает мои губы. Она красивая. Его девушка. Такая красивая. Они смотрятся друг с другом просто идеально. Каждый раз, когда я случайно вижу их вместе, вижу, как он дарит ей свою редкую улыбку, пол уходит из-под моих ног, и мне нужна стена, иначе я упаду. Я не могу даже вообразить себя на ее месте, и все в груди болезненно сжимается от осознания своей незамеченности, ненужности. Я не мог позволить себе приблизиться к нему, потому что всегда боялся своих чувств, которые из детского интереса переросли в восхищение, а потом в симпатию, а потом и в одержимость.Я одержим. Раздавлен собственным бессилием. Потерян.— А ты тоже хочешь? — спрашивает Манами, пододвигаясь ближе и пытаясь заглянуть в мою книгу. Его плечо вдруг прижимается к моему, и от этого я дрожу, словно вокруг нас тонны снега. — Что читаешь?— Эм. Это про заклинание Патронуса, — заикаюсь я. — Я бы хотел… ну… неплохо было бы получить работу в Министерстве, и…— И что? Пойти в мракоборцы? Тебе? — спрашивает Манами и, похоже, проглатывает смешок.— Не обязательно. Просто… — мнусь я, стыдливо краснея. Мне действительно стыдно. Манами считает меня последним трусом.— Патронус — это легко, — вдруг говорит он.— Да нет, — растерянно отвечаю, стараясь не сойти с ума оттого, что он сидит так близко. — Это сложное заклинание. Я пару раз пробовал. Ничего не вышло, конечно. Самому вряд ли можно обучиться этому, но на будущее, наверное, стоит запомнить принцип.— Что, неужели у тебя нет ни одного счастливого воспоминания?Я пожимаю плечами, потому что не знаю этого. Я пытался вспомнить что-нибудь из детства. Пытался вспомнить свое лучшее Рождество. Еще до Хогвартса. Или то, как мы со старшим братом учились летать на метлах. Но все это… кажется, совсем не то. Вряд ли я вообще когда-то был по-настоящему счастливым. И даже если я столкнусь с дементором, наверняка он будет недоволен плохим обедом.— Что-нибудь связанное с первой влюбленностью? — спрашивает Манами, словно ему это действительно интересно или он хочет помочь. Даже странно.Я обреченно вздыхаю.— Может, моя влюбленность не такая удачная, как у тебя.— Да уж. С этим сложно, когда постоянно носишь дурацкие очки, — неожиданно смеется Манами, и я удивленно моргаю. Смеется? Почему мне кажется, что я слышу его смех впервые за все время? — Но знаешь, тебе они даже идут.От этого не менее неожиданного комплимента щеки начинают гореть, и я впервые так бесстрашно смотрю прямо в глаза Манами. Глаза, которые всегда хотел увидеть так близко. Они темные. Такие темные, как бездна, и я тону в ней, увязая словно в зыбучем песке.— А знаешь, я тебе кое-что покажу. — Манами вдруг достает свою палочку из кармана мантии, а потом делает ей легкое круговое движение, произнося два слова…Экспекто Патронум…Голубое мягкое сияние, тянущееся следом за кончиком палочки, изменяется, обретает форму, а потом кружит птицей над нашими головами. Прекрасный гордый ястреб. Я забываю, как дышать, моргать, думать. Только зачарованно смотрю на Патронус, который летит в сторону замка и медленно растворяется в воздухе.— Вау, — восхищенно выдыхаю я спустя только целую вечность. — Как ты…? Кто тебя этому научил? Неужели ты сам смог?— А ты сомневаешься в моих способностях? — улыбается Манами, убирая палочку. — Я, вообще-то, гений.— Очень скромно. Разве это не из-за тебя профессор часто снимал баллы на заклинаниях? — улыбаюсь в ответ.— И что? — чуть обиженно тянет Манами. — Буду я еще ради профессоров стараться.Он отвечает вполне в его духе, и я, свыкнувшись, забываю о том, что мы все еще сидим недопустимо близко друг к другу.— Твой Патронус… Это ястреб, кажется?— Здорово получается, да?— Да, и… тебе подходит…— Подходит? — Манами удивляется, и я решаю набраться смелости объяснить.— Твое имя ведь… означает ?небесный?? Сразу куча ассоциаций с полетом и свободой. — Я неловко посмеиваюсь, и Манами снова улыбается… мне. Он улыбается мне, и все происходящее вдруг начинает казаться лишь прекрасным сном.— Скорее уж со смертью — это не то ?небо?, о котором ты подумал. Я опускаю взгляд почти в разочаровании. Мое собственное имя означает ?облако?. Облако, которое не подходит его небесам.— Это одно из немногих заклинаний, которые пока получаются без сбоев. Не знаю, как буду сдавать выпускные экзамены. — Улыбка Манами исчезает, и лицо становится задумчивым.— Что? — удивленно переспрашиваю.— Да так. Ерунда. Может, Патронус — слишком светлая магия, чтобы обратить ее во что-то другое. В любом случае не забивай голову.Манами отсаживается подальше, будто только сейчас вспомнив о том, что вторгся в чужое личное пространство, и то чувство безграничного счастья, нахлынувшего на меня, опьянившего, заставившего забыть обо всем, начинает медленно таять. Наша беседа обрывается, и какое-то время мы сидим молча. Он смотрит в небо своим привычно скучающим взглядом. Я смотрю на него и знаю, что это первый и последний раз, когда мы разговаривали.Манами уходит, не прощаясь, и я смотрю ему в спину, разрываясь от счастья, а потом плачу без остановки целый час. Он забудет о нашей встрече уже на следующий день, в этом нет сомнения. Снова сбежит из школы, потому что стало скучно, снова натворит какое-нибудь безобразие. Снова не будет даже смотреть в мою сторону. А в конце учебного года он исчезнет насовсем. Я увижу его только спустя несколько лет, которые покажутся мне вечностью. Я увижу его… нет… лишь его холодное тело, из которого навсегда ускользнула жизнь. Но не пророню ни одной слезы, потому что знал. Знал, как он страдает, но ничего не сделал. Даже тогда я ничего не сделал. Потому что никогда не был тем, кто нужен ему.Я вернусь в свой пустой дом. Туда, куда я всегда сбегаю от женщины, которая каким-то чудом полюбила меня. Куда всегда сбегаю от тех, кого должен признать своей семьей.А выйдя на балкон, скажу только два слова. Чтобы вспомнить. Чтобы никогда не забывать. Экспекто Патронум…И из кончика моей палочки голубым сиянием вырвется свет. Обретет его черты, и я взгляну в прозрачные глаза. Которые когда-то были темнее бездны.