Неотправленное письмо (лето после 4 курса) (1/1)

Иногда, просыпаясь по утрам, Имаизуми понимал, что его все еще преследует ощущение нереальности всего произошедшего с его окружением за вторую половину четвертого года обучения в Хогвартсе. Возвращаясь мыслями ко всем ключевым событиям и новой информации, он практически обрекал себя на головную боль и смятение, не в силах привыкнуть и смириться, хотя это было самым разумным действием в его случае — проблема касалась Оноды и Манами, и проблема была слишком серьезной, чтобы он, пятнадцатилетний волшебник, мог на что-то здесь повлиять.И даже несмотря на то, что шла уже вторая неделя летних каникул, заслуженного отдыха, Имаизуми чувствовал себя застрявшим в школе — не думать о ней каждый божий день было невозможно. Он быстро это понял и решил, что, видимо, такова его не самая желанная участь — быть бесполезным наблюдателем.Это очевидное осознание причиняло почти физическую боль — Наруко изо всех сил старался сделать, что мог, а единственное, что смог Имаизуми, — это едва не испортить их операцию, когда Онода запланировал попасть в кабинет школьной целительницы, чтобы из медицинской карты Манами узнать, где он.Вот таким Имаизуми был другом, да? Чем дальше, тем больше он ощущал себя не на своем месте. Словно вообще лишним. Он волновался за Оноду, но каждый раз в противовес своим чувствам встречал настоящее волнение Наруко, которое, несложно было догадаться, легко перевешивало. Для Имаизуми было более чем ясно, что его желание, чтобы у Оноды все наладилось, далеко не такое сильное. Он мог бы признаться самому себе, что был бы согласен, чтобы Манами изначально не было в их жизнях, и очевидная правда состояла в том, что ни Онода, ни теперь Наруко не согласятся с ним.Манами создавал дисбаланс в системе, но его нельзя было удалить.Когда он явился на квиддичный матч в конце года, выпив оборотное зелье и выдав себя за запасного ловца слизеринской команды, а потом обеспечил победу Оноды, у Имаизуми едва волосы дыбом не встали. Хогвартс за всю свою историю, наверное, не знал ничего подобного, хотя это сумасшествие с квиддичем быстро отошло на второй план из-за произошедшего после игры и последующей новости.У Манами был выброс стихийной магии. Такое бывает у детей и подростков, обладающих магическими способностями, когда они поддаются эмоциям. Такое не могло стать слишком уж большим исключением, но тем не менее им стало, потому что магия эта была… непростая.Мало того, что из-за нее снесло, вообще-то, огромное квиддичное поле целиком, из-за нее Онода едва не лишился жизни и пролежал в лазарете далеко не один день.Квиддичный кубок был за ними. Мистер Канзаки засчитал победу Гриффиндора, поскольку Онода поймал снитч, и неявный толчок в спину от Манами, даже если и мог бы расцениваться как нарушение правил в случае обратной ситуации — победы Слизерина, на окончательное решение судьи никак не повлиял.?Это просто ошибка?, — так считали многие после игры. Манами ошибся. Никто не верил в то, что он мог сделать это нарочно, только Имаизуми уже бы не удивился, если правда все-таки в другом.Обсуждать этот матч из их команды никто не стал — молчал даже Тешима, хотя все и так понимали, что эту победу и победой-то считать сложно. Все, кроме… Оноды, может быть? Оноду вряд ли вообще волновал этот вопрос — у него появились заботы посерьезнее, и ладно бы все обошлось выбросом магии. Но как оказалось позже, на свет вырвалась не просто разрушительная энергия — на свет вырвалась настоящая тьма.И Господи, как же им всем повезло, что в этот момент никаких учеников не было возле квиддичного поля.Все это могло закончиться жертвами. А может быть, даже смертями. Ученики это понимали, но никто не комментировал, потому что многие банально не могли поверить.?Это обскур. Сомнений нет — я видел своими глазами?, — сказал Онода спустя несколько дней после этого случая, и его плечи задрожали, как во время самой сильной истерики.Предположение, которое не должно было подтвердиться ни при каком варианте, подтвердилось.Наруко тогда не проронил ни слова. Только открыл рот, закрыл и убежал без предупреждения, а Имаизуми остался сидеть на стуле возле кровати Оноды в больничном крыле и смотреть в пол невидящим взглядом. Потому что…Такое просто не вписывалось в его картину мира. Он не мог понять, не мог объяснить себе, как могло произойти то, что произошло, но вот четырнадцатилетний подросток-волшебник подавил свою магию, а она превратилась в обскур. И что, скажите на милость, они все должны были делать с этим?Онода, казалось, потерял надежду, Наруко молчал, не желая поднимать эту тему вновь, и все снова стало только хуже, потому что каждый из них прекрасно знал, что обскур убивает своего носителя. Медленно, но верно.Ко всему этому прибавилось приближение экзаменов — конец учебного года был уже близко, и, когда Имаизуми отвлекался от угнетенного вида своих друзей, он невольно ловил себя на мысли, что их факультет может выиграть Кубок школы.Пока Онода посещал Мунго, чтобы навестить Манами, Имаизуми всеми силами налегал на учебу, потому что чувствовал, что просто не выдержит, если поддастся той нескончаемой тревоге, которую испытывали его друзья.Общее настроение немного улучшилось только в июне. Наруко стал бодрее, снова начал улыбаться, даже если редко, выдумывать новые подколы. Вряд ли это было из-за смирения, но он, похоже, наконец понял, что если не сделает хоть что-то, то они трое просто зачахнут. Медленно — как цветы без воды.Имаизуми был благодарен ему, хоть и не произносил этого вслух, и он мог бы начать надеяться, что рано или поздно все каким-то образом наладится и проблема со сбоем в системе разрешится, но вскоре Онода (который к тому же оказался полукровкой, скрывающим свое происхождение) осмелился рассказать им о еще более безумной вещи, чем почти взрослый обскуриал. Всю первую неделю каникул Имаизуми провел в домашней библиотеке, разгребая старые книги и пытаясь найти хоть какое-то упоминание о подобном явлении, но остался ни с чем. Похоже, особенности магических способностей шли вперед вместе со временем — он действительно больше не знал, как это объяснить.Это было схоже с возможностями дементоров. Эти существа высасывали из людей положительные эмоции, вместе с тем забирая их жизненную энергию, но Онода, конечно, вряд ли походил на монстра. Тем не менее он был убежден, что он может каким-то необъяснимым образом впитывать чужую магию.Как это все удачно получалось, да? Парень, подавивший свои способности, и парень, который мог выпустить их, позволив пройти сквозь себя.Имаизуми даже не поверил сначала, пытаясь найти ошибку во всем этом, но к концу июня сомнений не осталось и у него — он лично видел, как плохо становилось Оноде, лично видел и то, как Онода увеличил мощь собственных заклинаний после того, как… что? Адаптировал магию, которой он напитался от Манами, под себя?Звучало как полное безумие.Оба эти случая были настолько уникальными и немыслимыми, что голова кружилась. Родившись в чистокровной семье магов, будучи с самого детства окруженным магией, изучая магические основы почти с пеленок, Имаизуми и подумать не мог, что этот мир и случаи, которые в нем происходили, настолько сильно его поразят.Он хотел разобрать все это в подробностях, но понятия не имел как, а когда появилось достаточно свободного времени, чтобы подумать и о других вещах, он признал, что из-за этого сумбура Наруко снова отдалился от него. После того поцелуя (о котором Имаизуми не мог вспоминать без сладкой боли) в день, когда Наруко совершенно глупо и безрассудно отравил себя, не было ничего. Даже жалких мимолетных объятий. Даже за руку взять ни разу не удалось, хотя Имаизуми искренне хотел. Почти каждый день.В такое время, когда нагрянула худшая из худших бед, Имаизуми жаждал моментов, когда мир вокруг растворялся, оставляя только их двоих, как спасительного глотка воды, но не мог осуществить ничего даже близко подобного — Наруко определенно был не в настроении для этого. И порой было очень обидно оттого, что Имаизуми в принципе не может взять и прогнать все его тревоги и переживания хотя бы на пару минут.Думая об этом, он вновь и вновь задавался вопросом: а насколько вообще много он значил для Наруко? Какое место занимал в его жизни. Они никогда не говорили о подобном так открыто — оба не смогли бы пересилить неловкость от таких бесед, а Наруко и вовсе скорее бы просто поднял Имаизуми на смех, если бы тот попытался выяснить интересующую его вещь. Что же, оставалось только гадать?Имаизуми, если честно, не считал себя особо оптимистом. Тем более когда дело касалось Наруко. Про него почти никогда нельзя было сказать что-то однозначно, кроме некоторых вещей.Однозначно Наруко любил квиддич. Однозначно любил выделяться и чужое внимание. Быть лучшим. Он по-своему любил Оноду, волновался о Манами, но что дальше? Что можно было сказать, когда дело касалось его — Имаизуми?Думать об этом было даже страшно.Все, что знал Имаизуми, заключалось в том, что он нравился Наруко, что Наруко не прочь (был) иногда с ним пообниматься или пофлиртовать, но насколько серьезным все это было? Были ли его чувства похожими на чувства Имаизуми, если рассматривать их подробно? Не угасли ли они уже?Иногда Имаизуми чувствовал, что сходит с ума, но еще больше сводило с ума осознание, что для Наруко, возможно, все это было… не более чем игрой? Думал ли вообще Наруко о последствиях так, как думал Имаизуми?И если просто спросить об этом — был не выход, то что тогда оставалось делать?На самом деле, даже хорошо, что мы снова вернулись к тому, что было, — порой ловил себя на мысли Имаизуми и тут же чувствовал, как в горле встает комок. Как бы он ни пытался себя обманывать, он слишком хорошо понимал, что не желает и даже боится, что это все закончилось насовсем.Рано. Еще так рано для этого. Пожалуйста. Пожалуйста, позволь мне сходить с ума от этого чувства еще немного. Я так нуждаюсь в этом.В начале третьей недели каникул Имаизуми почти был готов лезть на стены, потому что начал скучать. Серьезно так скучать — почти до невыносимого желания схватить метлу и полететь к Наруко прямо домой.Проще было, конечно, воспользоваться каминной сетью, но разве он мог так поступить? Прийти без приглашения и адекватного повода, сдав себя и унизившись.Вот, смотри. Я не могу жить без тебя. Бери и делай со мной что хочешь теперь.Его муки сменились новыми, когда в конце июля родители за завтраком напомнили ему, что завтра приезжают гости. Имаизуми едва вилку не выронил — он и думать об этом забыл, а еще он этого не хотел. Очень не хотел, потому что это означало одну неприятную вещь.Причина этой неприятной вещи стояла перед ним следующим вечером, вежливо улыбаясь и теребя в изящных руках маленькую сумочку. Девушка. Дочь богатых чистокровных волшебников, прибывших сюда из Болгарии. Родители давно поддерживали с ними связь, о сути которой не нужно было долго гадать.Имаизуми постарался выдавить в ответ такую же улыбку, хотя его охватывала паника.— Я Милена, — представилась девушка, протягивая ладонь, обтянутую кружевной перчаткой. — Рада с тобой познакомиться.— Шунске, — стараясь вести себя подобающим образом, ответил Имаизуми и осторожно сжал хрупкие пальцы, которые, казалось, могли сломаться от одного небрежного движения.Ему пришлось ужинать в компании этой семьи, которая была ему неприятна почти так же, как и любая другая чистокровная знать, потому что он запросто мог услышать очередное негативное высказывание в адрес среднего класса, полукровок или маглов. Выносить это было той еще пыткой, с учетом того, что его лучшие друзья были именно из тех людей, которых за этих столом автоматически принижали.После Имаизуми хотел только одного: закрыться в своей комнате и не выходить оттуда как минимум до начала нового учебного года. Но нет. Отец сказал, что гости задержатся у них на полторы недели, и слишком прозрачно намекнул на то, что Милена не должна здесь заскучать.Скрипя зубами, Имаизуми принял свою участь, мысленно успокаиваясь тем, что это скоро закончится, и постарался сделать все, чтобы родители не посмели упрекнуть его в неподобающем отношении. И так хотелось заразиться способностью Наруко надевать маску и играть на публику. Все было бы проще, если бы Имаизуми умел так. Но ему приходилось с мрачным настроением прогуливаться с гостьей по саду за домом или играть с ней в шахматы.Милена, в отличие от него, держалась отлично. Или, может быть, ей действительно нравилось его общество — Имаизуми не мог утверждать этого, но тем не менее часто наталкивался на ее мягкую улыбку. Он был уверен только в одной вещи: она ничего не понимает. А если бы понимала, то ничего бы не смогла сделать, потому что даже он, парень, и то не мог найти в себе смелости вырваться из этого круга. Они были подростками. И в то же время такими беспомощными детьми. Никем без их родителей.Когда Имаизуми вернулся в свою комнату после нового выматывающего дня, он почти валился с ног: им с Миленой пришлось целый день гулять по Косому переулку, и почти единственное, что он делал, — это оглядывался по сторонам, надеясь не увидеть в толпе знакомые лица из школы. Это, конечно, было глупым, но он очень не хотел, чтобы в следующем году появились неловкие слухи о том, что его заботливые родители уже подобрали ему невесту.Сейчас практически никто так не делал. Только такие семьи, вроде его семьи, помешанные на чистоте крови. И от этого Имаизуми хотел сквозь землю провалиться.Он закрыл за собой дверь, скинул на спинку ближайшего стула мантию, в которой было жарко, а потом распахнул настежь окно, не волнуясь о том, что запросто может простыть от северного ветра.Рассчитывая, что остаток вечера проведет наедине с собой, Имаизуми отправился принять душ, но, когда вернулся, на подоконнике открытого окна его уже ждала пухлая сова с темным опереньем, которое он не мог перепутать ни с чем — прошлым летом Наруко с такой же совой прислал ему дурацкий подарок-розыгрыш. Не было сомнений в том, что она снова от него. Видимо, с ответом на то письмо, которое Имаизуми отправил пару недель назад.Подойдя к окну, Имаизуми скинул с головы влажное полотенце на шею и отвязал конверт, прикрепленный к лапке птицы. У него дрожали руки. Это осознание почти насмешило, и он взглянул на наливающиеся в небе тучи — кажется, ночью будет гроза.Желая быстрее распечатать письмо от Наруко и одновременно разрываясь от противоречивого стремления никогда его не читать, Имаизуми направился к большому письменному столу и наклонился, чтобы открыть нижний ящик. Для таких случаев, когда прилетала сова с письмом (обычно это касалось Оноды), он хранил пачку корма.Насыпав крылатой гостье немного угощения, он вернулся обратно и сел за стол, снова вытирая волосы. Взвесив коричневый конверт на ладони, Имаизуми подумал, что внутри два-три листа, а потом поднес его к лицу, втягивая запах. Это собственное действие показалось ему нелепым — что он пытался там унюхать? Но тем не менее совсем слабый аромат выпечки он уловил и решил, что это, наверное, самый уютный запах для письма от Наруко.Имаизуми распечатал конверт и вынул несколько сложенных листов, которые оказались исписанными небрежным почерком Наруко. Тот начал без приветствия. И с возмущением, которое можно было почувствовать даже через буквы на бумаге…Нет, ты серьезно, Шустряк? Это происходит на самом деле и ты меня стебешь, да? ДВА ЖАЛКИХ АБЗАЦА! Ты даже не смог заполнить одну страницу, и я просто отказываюсь верить! Человек, который каждый раз пишет эссе на десять тысяч слов, которые даже профессора устают читать, не может написать нормальное письмо?Я просто делаю вывод, что ты совсем потерял чувство ответственности.Ладно, я шучу и не заставляю тебя писать много — мне приятно получить от тебя даже короткое послание. ТОЛЬКО НЕ НАДО СЕЙЧАС НАЧИНАТЬ ДУМАТЬ, ЧТО Я УМРУ БЕЗ ТВОИХ ПИСЕМ, ЯСНО? Мне, вообще-то, некогда тут скучать — приехала сестра, и пока она дома, мама почти каждый день запрягает меня со своим кафе. Я так устаааал, если честно. Как будто у меня нет других занятий. Хотя если я заикаюсь об этом, она снова напоминает мне о моих оценках за экзамены!Кстати, ты не получал письмо от Сакамичи? Его сова недавно прилетала ко мне, и он рассказал такую убойную вещь! Я думаю, ему очень повезло, что он живет именно в Лондоне — в том же городе, где находится больница Мунго. Он приходит туда каждый день, хотя ему не разрешают так часто видеться с Манами, но представляешь, каким образом он добирается до больницы! Ты не поверишь! Он прислал мне рисунок, и я подумал, что просто обязан нарисовать и тебе такой же, чтобы ты мог понять. Это называетсяЩАС, ПОДОЖДИ — я должен посмотреть еще раз, а то забыл. Ага! Вот! Велосипед же! Такая магловская штуковина для передвижения! Посмотри на следующей странице — я нарисовал!Имаизуми отодвинул в сторону первый лист, чтобы увидеть, что на втором. С легким замешательством он покрутил страницу, чтобы понять, под каким углом нужно смотреть, но потом вернул как было и в задумчивости прикусил губу. Это изобретение с двумя колесами казалось для него причудливым, но тем не менее он, кажется, сообразил, как оно используется. У него была специальная часть, на которой нужно было сидеть, и специальная часть, за которую держаться руками. Интересный механизм внизу, похоже, приводил в движение заднее колесо. Рисунок вышел корявым, конечно, но почему-то вызвал невольную улыбку.Вернувшись обратно к первой странице, Имаизуми продолжил читать.Сакамичи написал, что он двигается за счет силы ног, и я сразу подумал, что это неплохой способ поддерживать форму до начала квиддичных тренировок. Ему ведь не удается летом полетать на метле.У Манами пока нет улучшений, а время идет, и я не знаю, на что рассчитывать. Как думаешь, чем кончится это лето? Я бы не хотел, чтобы его просто изолировали, скинув на Министерство магии.Это так несправедливо! Он просто парень, который должен учиться в школе. Ходить на уроки, как все.Имаизуми вздохнул, перевернув лист обратной стороной. Сверху была оставлена жирная клякса упавших чернил, а потом полностью зачерканное предложение, которое теперь было не разобрать.Я говорю о нем слишком часто для того, кто раньше только и делал, что пытался задеть его или разлучить с Сакамичи? Выглядит по-идиотски, наверное, — извини за это. Некоторые вещи нельзя исправить просто так, и я пытаюсь не забывать это.Что о более близких родственниках — я уже говорил, что мама заставляет меня помогать ей. Из-за этого у меня совсем не остается времени на Шина! Я, вообще-то, обещал ему, что все лето буду учить его летать, а в итоге мы занимались от силы только три раза! Но знаешь, у него хорошо получается. Если потренируется еще немного, возможно, в школе среди первых курсов сможет быть лучшим!Не могу дождаться, когда мы пойдем в Косой переулок, чтобы купить ему вещи для школы! Он ведь уже получил свое письмо — и уже совсем скоро мы сможем учиться вместе! Я уверен, что он поступит на Гриффидор, а на втором курсе попробуется в отборочных для квиддича! Представь, как будет здорово, если мы сможем сыграть в одной команде!Кстати, как думаешь, кого Тешима назначит капитаном в конце нового года? Я не хочу, конечно, забегать вперед и говорить о Тешиме так, будто он уже уходит, но все равно не могу сдержаться и не думать об этом.Имаизуми практически увидел, как Наруко смеялся, когда писал эти строчки.Я знаю, как он мыслит, — он наверняка выберет тебя, и тебе придется придумывать всякие скучные планы тренировок и следить за организацией! Как планируешь справляться с новенькими, будущий капитан? Спорим, ты не сможешь обойтись без моей помощи? Конечно, с технической частью у тебя проблем не возникнет — я точно уверен, но с остальным — ага! Надеюсь, что ты не очень облажаешься! И не злись — я пытаюсь тебя поддержать сейчас, и…У меня есть кое-какая идея. Я думаю, в этот раз все точно будет круто! Мы на первой же тренировке попробуем мой новый трюк с бладжером! Я сделаю так, что никто не сможет встать у тебя на пути, пока ты ведешь квоффл, даже вратарь!Но подожди радоваться — я не расскажу тебе подробности, потом все сам увидишь. Пусть это будет ИНТРИГОЙ, окей?На этом я закончу, потому что мама снова зовет меня, и, честно, я уже хочу умереть, но я не сделаю это, пока мы с тобой не выиграем следующий Кубок. ТАК что готовься быть потрясающим в новом году!Твой восхитительный и неподражаемый Шокичи НарукоВозле подписи было нарисовано существо, очень напоминающее дракона. В духе Наруко было сделать что-то подобное, и Имаизуми снова улыбнулся, наклонив лист, — корявый дракончик, раскрашенный красным мелком, начал переливаться перламутровым оттенком. Сколько энергии и тепла было в этом простом письме. От прочтения Имаизуми совершенно забыл обо всех неприятных аспектах его последних дней, и настроение подскочило вверх.Он почти с нежностью положил листы на столешницу, разгладил, проводя пальцами по неровным буквам, словно пытаясь почувствовать через них самого Наруко.Сейчас его хотелось увидеть просто невыносимо сильно. Имаизуми даже снова задумался о камине, но одернул себя и мысленно назвал слабаком. Если бы он был хоть чуточку посмелее и понастойчивее… Они с Наруко могли бы видеться и летом. Он бы сбегал к нему, втайне от родителей. Они могли бы поболтать или заняться чем-нибудь еще. Было бы так здорово. Обязательно было бы.Потеряв улыбку, Имаизуми поднял листы письма и крепко сжал в пальцах. Он не заметил этого сразу, но обратная сторона последнего листа отличалась. Она была на ощупь странной, будто немного рельефной. Имаизуми перевернул страницу и посмотрел на пустое белое пространство. Пустое?Еще раз проведя пальцами по бумаге, он подумал пару секунд, а потом выдвинул верхний ящик и начал копаться в вещах. Среди разных письменных принадлежностей наконец нашелся обнаружитель, который он купил еще перед первым курсом в Косом переулке. Имаизуми взял его, нерешительно поднес к странице и потер сверху. Начали появляться слова! Он заработал усерднее, но все-таки стараясь действовать осторожно, чтобы случайно не порвать бумагу. Наруко, оказывается, оставил ему еще одно послание, почему-то не решившись написать его, как весь остальной текст, но вскоре причина стала ясна.Имаизуми вздрогнул, когда прочитал несколько надписей. Начал тереть обнаружителем по бумаге и дальше, пока не дошел до конца страницы, а потом откинулся на спинку стула, чувствуя, как холодит ветер из окна его обнаженную кожу рук.?Я скучаю по тебе? — вот что было скрыто на обратной стороне. ?Я скучаю по тебе?. Написанное раз пятьдесят или больше.Сердце Имаизуми затрепетало, и ему захотелось стонать. Это взволновало его до глубины души. И это сделало так больно.Встав, чтобы закрыть окно, за которым уже начинался мелкий дождь, он оставил сову в своей комнате, рассчитывая, что сегодня или завтра напишет ответ, но сможет ли он? Сможет ли он сделать это теперь? У него было столько всего, что он хотел сказать Наруко, но не говорил, Боже.Как он мог?Сбросив полотенце на стул, Имаизуми забрался в огромную постель, которая слишком контрастировала с его спальным местом в Гриффиндорской башне. Он попытался уснуть, не думая ни о чем, но дождь за окном усиливался, и от его шума хотелось заткнуть уши.Он отключился только на несколько часов — когда проснулся, за окном была кромешная тьма, а сова Наруко спокойно дремала на спинке стула, и под слабым светом настольной лампы ее оперенье казалось почти черным.Голова болела. Имаизуми перевернулся на спину, снова попытался уснуть, но понял, что у него пересохло в горле. Он хотел пить, а вскоре обнаружил, что и его желудок урчит от голода. Точно — у него ведь был сегодня слишком ранний ужин.Откинув одеяло в сторону и сев, он потер заспанные глаза и поправил взъерошившиеся волосы. Можно было вызвать домового эльфа и заказать для себя перекус, но Имаизуми не стал этого делать — он решил пройтись до кухни (видеть, если честно, никого не хотелось).Поэтому, накинув на себя халат, он широко зевнул, чувствуя, как в уголках глаз выступают слезы, и побрел к двери.В коридоре сегодня было мрачно и даже пугающе — когда он выходил наружу, сверкнула такая яркая молния, что он поежился. Спустя несколько секунд послышался почти оглушительный раскат грома — Имаизуми уже направлялся к лестнице, но вдруг услышал еще кое-что. Этот звук вполне мог утонуть в шуме грозы, но все же был слишком очевидным, чтобы не заметить. Он пришел из соседнего коридора. Что-то вроде удара, будто на пол упала тяжелая вещь, а потом приглушенный писк. Имаизуми как раз проходил мимо и здорово удивился, когда повернул голову и увидел, как Милена поднимается на ноги.Она была в огромной светлой пижаме и растерянной, а когда заметила его, то сразу же смутилась, понимая, что он видел хоть и не само падение, но то, как она вставала.— Ты что делаешь? — с легким изумлением спросил Имаизуми.— Я… эм… — залепетала девушка. — Не спалось, а потом гром меня напугал, и я случайно запнулась за свою штанину…— А, да, ночка просто кошмарная, — кивнул Имаизуми соглашаясь. — Собиралась прогуляться?Милена, кажется, всерьез обеспокоилась тем, что он увидел ее в таком неподобающем виде, — она свела руки перед собой и принялась дергать длинные рукава. Имаизуми невольно пожал плечами, пытаясь понять, должен ли он ощутить неловкость из-за этого.— Хотела спуститься на кухню, — объяснила Милена. — Мне неловко беспокоить ваших домовиков в такой поздний час, но я немного… проголодалась.— Ага, — чуть улыбнулся Имаизуми. — Ужин был ранним. Я тоже хочу есть.Милена слабо улыбнулась в ответ, принимая безмолвное предложение.Не то чтобы Имаизуми был рад неожиданной компаньонке, но тем не менее они спустились на первый этаж и дошли до кухни. Милена вздрагивала каждый раз, когда за пределами дома звучали раскаты грома, и, кажется, ее знобило — она шмыгала носом, обхватив себя за локти.— Ты случайно не простыла? Может, не стоило есть вторую порцию мороженого? — ожидая, пока вскипит вода для чая, спросил Имаизуми, решив, что должен сделать это хотя бы из вежливости, но ощущение равнодушия было почти противным.— Да все нормально, — неловко рассмеялась Милена, усевшись за большой пустой стол. — Думаю, станет лучше, если я выпью что-нибудь горячее.Имаизуми кивнул и достал две кружки. Ему пришлось потратить немного времени, чтобы заварить чай и выбрать печенье, проверив шкафы, — оказалось, на кухне был настоящий склад из всяческих продуктов. Милена терпеливо и молча ждала, а потом тихо поблагодарила, когда он поставил перед ней кружку с ароматным горячим напитком.— Я не очень в этом разбираюсь, но я добавил мяту и мед, — сказал он, после чего обогнул угол, сел за стол и сделал глоток из своей кружки. Получилось неплохо, кажется.— Извини, что тебе придется беспокоиться из-за меня. Чай великолепный, — ответила Милена, еще даже не прикоснувшись к кружке, и потянулась к пиале с печеньем, которое туда высыпал Имаизуми. — Ты, наверное, не можешь дождаться, когда мы с родителями наконец-то уедем.Имаизуми почти опешил от такого прямого заявления. Вообще-то, высказывание было очень даже верным, но он точно не ожидал услышать его сегодня.— Нет, все в порядке, — соврал он, за последние несколько дней привыкнув ко лжи, как к своему имени.— Тебе совсем не обязательно так говорить — я тоже очень хочу уехать обратно домой, — усмехнулась Милена и на секунду показала язык, после чего подняла к себе кружку и сделала первый глоток. — Не так-то легко играть новую роль.Имаизуми растерянно опустил взгляд.— Да, наверное.— Знаешь, — продолжила Милена, после того, как съела одно печенье, — за все дни ты почти не рассказывал о своей жизни в школе. Мы обсуждали политику, историю, наши родословные, даже квиддич, но ты так и ни слова не сказал о себе. У тебя ведь есть в Хогвартсе важные для тебя люди? Друзья…— Да, конечно, — кивнул Имаизуми. — Но это, наверное… личное?— Настолько? — спросила Милена и улыбнулась. — Понятно. Кажется, я поняла тебя. Есть вещи, которые ты не расскажешь едва знакомому человеку. Как и я… Хотя я, возможно, более открытая.Она тихо вздохнула и снова отпила из кружки.Имаизуми ничего не сказал на это, взглянув в сторону большой плиты, по бокам от которой он зажег лампы.— Я думаю, мы похожи, Шунске, — вдруг снова заговорила Милена, после чего на пару секунд замешкалась. — В моей школе… есть один человек… Юноша. Он не из богатой семьи, и в его родословной были маглы. Я никогда не считала этот факт чем-то по-настоящему значимым. Этот человек очень нравится мне, но я, конечно, даже не могу сказать об этом родителям.— Почему? — только и спросил Имаизуми, чем вызвал недолгую растерянность собеседницы.Но Милена снова улыбнулась, правда теперь с грустью.— Я думаю… в этом мы тоже похожи. Возможно, — ответила она и быстро перескочила с темы. — Моя мама… она рассказывала мне как-то раз. Она не хотела выходить замуж за моего отца, но тем не менее… она смирилась. Потому что не решилась перечить своим родителям. Потому что это было ее долгом. Даже если бы я хотела вырваться из этой цепочки, я бы… может быть, обрела счастье. Но разве это будет справедливо? Почему только я должна жить, как мне хочется?— Вот как, — сказал Имаизуми, снова глядя в сторону плиты. — Значит, ты считаешь правильным выбрать путь мученицы? Жить для себя — это прямо как грех или что-то в этом роде?— Это не эгоизм, по крайней мере.Какая разница? — подумал про себя Имаизуми. В такой ситуации всегда кто-то окажется эгоистом. Либо ты, либо твои родители.В его случае эгоисты были на обеих сторонах. Просто один из них был в довесок еще и ссыклом.— Иногда приходится пожертвовать своими настоящими чувствами, чтобы осчастливить кого-то, — добавила Милена, и Имаизуми все же задержал на ней взгляд. Она чуть наклонила голову над кружкой, в которой остывал чай, и ее шоколадного оттенка длинные кудри упали на грудь.Хорошая девочка. Примерная дочь. Идеальный ребенок для чистокровных родителей.На момент Имаизуми подумал, что его жизнь была бы в разы проще, если бы он был таким же, но Милена ошиблась. В них не было ничего общего. Потому что он ненавидел смирение. Потому что готов был возненавидеть даже собственных родителей из-за их давления и взглядов на жизнь. Из-за того, что они не могли дать ему жить так, как ему хочется.— Это не так, — тихо возразил Имаизуми. — Я с этим никогда не соглашусь, потому что ничто не стоит того, чтобы жертвовать своими настоящими чувствами. Лучше бы я умер за них. Или жил бы вместе с ними всегда.Милена не придумала, что ответить на это. Только посмотрела почти испуганно, и Имаизуми поднялся с места. Он подошел к раковине, чтобы вылить чай, но даже если аппетит пропал, жажда все еще оставалась.Поэтому, все же опустошив кружку, он поставил ее на дно и ушел, больше ни сказав ни слова. Да и что бы он мог добавить? Он объяснил свою позицию. Он никогда не смирится; даже если это обречет его на нескончаемую боль, но у него были чувства. Чувства, за которые он, похоже, собирался держаться до конца своей жизни. Потому что что еще было важнее этого? Разве было что-то важнее мечты отдаваться своим желаниям?Вернувшись в свою комнату, Имаизуми плотно закрыл за собой дверь. Снова лег в постель, но сон вряд ли мог прийти сейчас. Только не в то время, когда все внутри словно закипало. От сожалений, от презрения.Матрас казался жестким, подушка неудобной. Встав с кровати, Имаизуми подошел прямо к окну, за которым все еще поливал дождь, и на несколько секунд прижался лбом к холодному стеклу, надеясь хоть немного успокоиться.Отодвинувшись, он уронил взгляд на свой письменный стол, на котором все еще лежало письмо Наруко, спрятанное обратно в конверт. Вспомнив о его, как и всегда, сумбурном содержании, Имаизуми все же не выдержал. Отодвинул стул, едва не спугнув спящую сову, сел и достал кусок пергамента.Взяв перо и приготовившись писать, он замешкался, сильнее сжимая кончик в пальцах, — ему не стоило этого делать. Определенно нет.Тем не менее он сосредоточенно вздохнул. Обмакнул перо в чернильницу и принялся выводить первые слова.Знаешь, Наруко, лучше бы тебе не упрекать меня в краткости моих писем. Потому что если я отпущу себя и напишу все, что думаю, я обреку себя на груз ответственности, который просто не смогу нести.И я безумно устал от того, что не могу найти в себе силы взять эту ответственность. Рассказать. Разорвать себя на части и вложить в каждое слово маленькую часть.Как много я бы хотел рассказать.Как много хотел бы услышать от тебя в ответ.Если это просто игра, я принимаю поражение сразу. Уничтожь меня, если для тебя все это не имеет той же серьезности, что и для меня, потому что иначе я не вижу никакого смысла продолжать.Ты свел меня с ума. И продолжаешь сводить.Я помню, каким ты был на первом курсе, когда мы только познакомились. Каким раздражающим и невыносимым. Я помню, каким ты стал сейчас. Я помню тот момент, когда увидел тебя иначе. С новой стороны. Открыл глаза. Ты заставил меня открыть глаза. И я упал. Я полетел вниз в тот же миг. Без остановки, не имея никакой возможности остановиться. У этой пропасти нет дна. Я буду падать бесконечно. Говорят, что если ты не можешь завершить что-то, это никогда не отпустит тебя.Так вот. ТЫ никогда не отпустишь меня. Я буду с жадностью искать твой взгляд всегда. Буду мечтать запустить свои ладони в твои волосы. Буду умирать от желания почувствовать твои губы. Убей меня, если я посмею прикоснуться в поцелуе к кому-то еще. И, пожалуйста, не смей. Не смей исчезать.Дай мне ответы, которые я так хочу услышать. Скажи, что чувствуешь все то же самое. Скажи, что то, что мы называли симпатией в феврале, сносит тебе крышу. Скажи, что ты хочешь, чтобы весь мир исчез с его глупыми препятствиями и сложностями, потому что только я. Я имею смысл для тебя.Забудь обо всех. Хотя бы на одну жалкую секунду, но отдай всего себя только мне, потому что иначе я просто не вынесу своего безумия. Лучшего слова и не подобрать.Звучит отстойно, но все, что я хочу, это сбежать. Хочу верить в эту дурацкую мечту о том, что мы можем сделать это вместе. Если ты только ответишь согласием. Если признаешься, что для тебя все это так же важно, я уверен — я обрету смелость. Обрету все, чего мне так недостает. И мы сбежим. От всего, от всех. Далеко отсюда. Мы изменим имена, изменим внешность. Мы станем другими людьми и будем жить там, где не имеет никакого значения, кто мы. Мы будем свободными.Может быть, почти нищими. Жалкими, но это будем мы.Это настолько прекрасная фантазия, что у меня просто дрожат руки. От страха. От осознания, что это все может случиться. Что мы можем сделать этот выбор. Отбросив сомнения, гордость, страхи и все, что нам мешает.Как тебе такая мечта, Наруко? Хочешь быть с парнем, который лишился всего ради того, чтобы обрести тебя? Но не отвечай легкомысленно. Потому что если ты ответишь ?да?, я уже никуда тебя не отпущу. Я сделаю тебя своим, только своим, потому что я самый настоящий эгоист, который хочет, чтобы ты без остатка принадлежал ему. Я заберу все. Твою улыбку, твой смех. Твою душу, твое тело. И спрячу от всего мира, потому что этот мир недостоин такого, как ты.И даже если это останется только лишь мечтой, даже если я когда-нибудь признаю, что она ужасно глупая и бессмысленная, я не откажусь от нее.Потому что я, Господи, так влюблен в тебя. Я влюблен в каждую твою черту, в каждый твой жест. Твои идиотские комментарии или шутки. Смотрел бы вечно, даже если бы это было единственным, что мне дано.Так подари мне себя, Наруко. Разреши мне все то, что я не могу разрешить себе.Заставь целовать тебя каждый день. Бери на слабо. Заставь меня сжимать твои ладони, горячие, как огонь, который сожжет меня дотла, чтобы возродить, потому что именно это ты всегда делаешь со мной.Резко остановив себя, Имаизуми в ужасе отодвинулся назад, вжимаясь в стул. Перо выпало из его руки, и он понял, что разошелся. Он должен был остановиться. Остановить этот кошмар, потому что иначе это просто убьет его.Наруко не должен был прочитать ни строчки из этого письма.И даже если Имаизуми и отдал бы все за то, чтобы его мысли оказались правдой, он не мог допустить того, что обязательно произойдет, отправь он такое письмо.Если вдруг… Наруко влюблен в него так же, давать ему надежду, которая, возможно, никогда не осуществится, — будет верхом жестокости.В своих мыслях Имаизуми мог представить, что обретает всесилие, но в реальности… Реальность была иной. В реальности он не мог даже сделать первый шаг на эту дорогу. Рискнуть узнать, что будет, если он пойдет против воли родителей. Это могло обойтись ему дорого. Слишком дорого. И думать о негативных вариантах почему-то было куда проще.Я должен повременить с этим, — решил Имаизуми, слабо улыбнувшись.Если ты влюблен в меня так же, ты дождешься?Достав из ящика свою палочку, он с замирающим сердцем направил в нее магию, чтобы поднять исписанный прерывистым почерком пергамент в воздух и сжечь его.— Инсендио, — прозвучало таким же неровным шепотом в тишине комнаты. Имаизуми и не заметил, как кончился дождь на улице.Пергамент сгорал медленно. Предложение за предложением. Имаизуми смотрел на него через боль, а потом смахнул со столешницы черные невесомые хлопья.Если ты влюблен в меня так же.Произнеся эту фразу про себя, он судорожно втянул воздух носом и задрожал от собственного бессилия, которое стало только больше.Имаизуми плакал редко. И не хотел давать волю слезам сейчас, но ничего не смог сделать. Только сложил руки на столе и уткнулся в них лицом, стараясь хотя бы не выть. Хотя потребность в этом была невыносимо сильной.Как и потребность в том, чтобы наконец выплеснуть все то, что он хранил внутри своего сердца.Несмотря на это, до самого конца лета Имаизуми так и не написал больше ни единого письма.