Серия вторая. Про клинику. (1/1)
— Зашиваем. — Голос из-за медицинской маски глухой, тихий, бумажно-мягкий. Еще какое-то время Шеридан стоит за спинами медсестер и своего интерна, следя попеременно то за их работой, то за показателями аппаратуры в изголовье хирургического стола. Слушает мерный сердечный ритм, воспроизводимый машиной. Дурацкая, лентяйская практика — отдавать последнюю часть работы в чужие руки. Но к концу операции спина болит так, что хочется выть. И он капризничает — он, молодой хирург, еще не так давно сам бывший интерном. "Хирург от Бога".В операционной тихо, а за дверьми предпокоя уже слышно суматоху. Она угадывается, как шум сквозь вату, едва слышная, но ощутимая и тревожная. И слыша ее, под невольный ее аккомпанемент, Шеридан сбрасывает перепачканный халат, сдергивает перчатки и маску, снимает шапочку, оставаясь в форменных брюках и футболке из хрустящей, фисташково-зеленой ткани, пахнущей стиральным порошком и горячим утюгом.Моет руки. Сейчас можно в душ, переодеться, и кружку кофе. Но прежде нужно выйти к родственникам, и сказать, что все в порядке.На поверку суматоха в коридоре была куда более существенной, нежели казалась. Каталки завозят одну за другой, и через одну — на одежде и медицинских чехлах алые пятна. Ортопедические воротники. Шины. Кислородные маски. Выбитые зубы и заплывшие краской подбитые глаза. Цветники синяков, ссадин и рассечений.— Чего стряслось? — Шери останавливает первого попавшегося дежурного, уходящего к выходу, чтоб вернуться в машину скорой помощи.— "Мясорубка" на мосту. Еще машины четыре где-то в дороге. Рук не хватает.Короткая отмашка, мельтешащий в коридоре народ — на ногах, на креслах и на каталках. Плачущий ребенок. Рук не хватает.Шеридан заглядывает в каждую дверь, отрывисто спрашивает, нужна ли помощь. И уже на третьей впадает в невольный ступор. Спокойное, уверенное сердце пропускает удар и ухает куда-то в пятки. Мгновенно прошибает холодный озноб.— Далия!— Выведите его отсюда!— Далия!И пока Майк выталкивает его за дверь, и держит его:— Мы справляемся! Справляемся, слышишь?! Тебе нельзя!Шеридан видит обломок арматуры, выходящий из груди, и хлопья кремовой шелковой блузки, и сбившиеся кудри, и мутный, влажный взгляд через полуопущенные ресницы.Он был уверен. Он готов был поклясться.Что видит, как она дышит.Что слышит, как бьется ее сердце.— Далия!.. — Он стонет и воет, и стискивает зубы, и сжимает кулаки.Но самое страшное приходит спустя минуту, когда откатывает первый шок."Я к ним заеду, и они завезут меня домой".Он мечется между каталок, бьется слепым обожженным мотыльком в двери приемных. И боится дышать. Нужно найти. Прямо сейчас — нужно найти. Немедленно.Майк ловит его в коридоре, тащит в сестринскую. Отпаивает водой.— Нужно поговорить с родственниками пациентов.— Далия... — Он смотрит на Майка с холодным ужасом в глазах. Белый, пепельный, полотняный. — Там Меган... С ней была Меган... Ее нет...— Мы не можем принять всех. Она в другой клинике. — Майк говорит уверенно, но у них обоих нет повода верить этой уверенности.— В другой клинике... — Эхом повторяет Шеридан, и чует, как внутри все леденеет, покрывается коркой инея.— Нужно поговорить с родственниками пациента. — Майк повторяет, как заведенный, надеясь переключить. Отвлечь.— Надо. — Соглашается Шери, но продолжает сидеть. Минуту. Две. Пока не встает механически, оставив стакан. Выходит к лифтам, в кабине спускается в зал ожидания.На диване — женщина и мальчик, лет семи. Ребенок спит. А у его матери лицо цвета, наверное, такого же, как у самого Шеридана.— Что? — Исторгают сипло и ломко яркие, густо накрашенные губы. Алые, как кровь. — Что с ним? — Ее пугает один только вид врача, она ждала больше трех часов, она не уверена. И ей тоже страшно. — Что с ним?!Они смотрят друг на друга чуть меньше минуты. У Шери внутри — вакуумное подпространство, засасывающее в себя всю окружающую вселенную. Пустота.Он кашляет, проглатывает ком в горле.— Операция прошла успешно. Состояние стабильное.Она молчит несколько секунд, затем неуверенно улыбается, и сдавленно, радостно смеется, разбудив тем самым мальчишку. От слез течет тушь в уголках глаз.А где-то на пятом этаже тоскливо захлебывается на одной ноте машина жизнеобеспечения.