недавняя девочка /// чонгук/фем!хосок; PG-13; повседневность (1/1)

— Мы только встретились спустя месяц, а ты меня уже бесишь, — ворчит Чонгук, но девушка-то знает, что он не всерьёз, а специально. По крайней мере, она хочет так думать. — Так куда мы идём? — она ёжится от холода и еле поспевает за парнем, шаги которого довольно широки. — Ко мне, — он чуть замедляет движение, чтобы та смогла его догнать и перестала идти так, словно вот-вот упадёт; заметив, что Хосок резко сжимает и разжимает пальцы, Чонгук добавляет: "Я же говорил тебе взять с собой перчатки", на что девчушка лишь показывает язык и улыбается. Тот выдаёт тихое "бесишь", но Хосок ничего не услышала. Они идут через тёмные дворы и закоулки, и Хосок кажется, что он специально тянет время, но она и не против, а наоборот даже рада погулять с ним вот так молча под скрип снега под ботинками и свист ветра, затерявшегося в щелях обмороженной коры деревьев. В таком же молчании они поднимаются на девятый этаж пешком по лестнице, каждый раз натыкаясь на облизывающий лица свет из маленьких подъездных окон. Пока Чонгук достаёт ключи, девушка шмыгает носом и дышит на свои пальцы, которые, кажется, превратились в лёд. — Заходи, — он учтиво пропускает её вперёд. Хосок боязливо проходит внутрь, потому что страшится такой кромешной темноты, но тут же за ней захлопывается дверь и включается свет. — Вешалка прямо за тобой, — чонгуков выдох коснулся её розовеющей от тепла щеки и Хосок шутливо пихает парня локтем в живот. Девушка осматривает себя в зеркало и вздыхает: грёбанная линия чёрного карандаша размазалась по нижнему веку, и Хосок пытается исправить положение при помощи подушечек пальцев, но только ещё больше размазывает и, решив, что и так сойдёт, она громко заявляет: — Чонгук-а, я хочу кушать. Тот нарочито громко цокает, но идёт на кухню, а Хосок за ним. — Давно ты переехал сюда? — Недавно. Мы с Намджуном решили снять квартиру, потому что нам обоим надоело ссориться со своими семьями... Будешь яичницу? — Буду. Хосок смотрит за каждым действием Чонгука и впервые для себя замечает, что у него довольно рельефная спина для такого ребёнка, как он, и удивляется, как она раньше этого не замечала. Честно говоря, парни никогда не готовили ей яичницу. Словно услышав её мысли, Чонгук озвучивает это вслух. — Эй, а почему это я должен готовить тебе? — Наверное, потому что это я у тебя в гостях, а не наоборот. И не ной, — эти их наигранные ссоры всегда бодрят и почему-то поднимают настроение. Она смотрит в окно, где отражается чёрная темнота, упавшая на город, а на ней аляпистые атласные пятна желтоватого света кухонной лампы. Но её взгляд снова натыкается на чонгукову спину. Парень копошится, ища ножик в одном из ящичков. Хосок почему-то впервые за этот месяц чувствует себя по-домашнему, согреваясь этим внутренним опьяняющим теплом. — Почему я не парень, а? — Чё? — Чонгук до сих пор, порой, не может привыкнуть к её необычным мыслям. — Ну, знаешь, ты сидишь такой, смотришь, как твоя девушка готовит, и по всему телу изнутри тепло разливается. — Ты уже выпила, что ли, без меня? — шутит он. — Тьфу. Какой же ты неромантичный. Чонгук ничего не отвечает, но Хосок продолжает его разглядывать и думать о том, что ей бы хотелось видеть вот такое каждый день, и рано утром, и поздно ночью, как кто-то заботливо готовит ей еду. Наверное, она фатально потеряна, но во всём виновато это одиночество, охватившее её как анафема в этот грёбанный месяц, полный пустоты и несчастий. Она мысленно признаётся самой себе, что скучала, но не скажет этого вслух. По крайней мере, не сейчас. Пахнет жареной яичницей и свежим нарезанным хлебом, а у Хосок начинает громко урчать в животе. Закусив губу, она прикрывает глаза и прикладывается затылком к стене. Ей неловко. Но Чонгук ничего не говорит ей на это, и оттого ей с ним всегда, как и сейчас, легко. Он не обращает внимания на ерунду, не ищет каких-то минусов в ней, чтобы сделать гадкое замечание или как-то едко поддеть. Он такой... лёгкий, как весенний ветер, треплющий крашеные серебром волосы. И в то же время, она не знает ни одного человека, у которого столь много душевных язв, на каждой из которых длинные эпитафии, оформленные узорными шрифтами и въевшиеся своей чернотой в кожу. Чонгук пытается дать остальным то, что не дали ему. И Хосок считает, что у него хорошо получается.Открывая пиво и коробку с пиццей, он смотрит, как девушка ковыряется вилкой в тарелке и ест жадно.— Настолько вкусно?— Размечтался, — с полным ртом отвечает она. — Просто я голодна.Чонгук улыбается и ничуть не обижается. Особенно, если Хосок снова беззлобно ворчит и шутит. Он изредка поглядывает на телефон каждые пять минут и лениво откусывает немного от куска пиццы в руках. Чонгук не хочет смотреть на Хосок, но всё же смотрит: она снова перекрасила свои красные волосы в чёрный, вернула пирсинги на мочках ушей, похудела слишком сильно. Он соврёт, если скажет, что не скучал по этим ямочкам, появляющимся от поджатых в раздражении губ, и морщинкам в уголках глаз от довольной кошачьей улыбки. Отпив немного, коснувшись губами стеклянного горлышка, Хосок морщится и хихикает: "Когда ты уже научишься выбирать нормальное пиво, а не это дерьмо?" Чонгук лишь пожимает плечами и предлагает сок с мякотью, но та отказывает, кивая на бутылку с выпивкой, мол, у меня ещё это есть, допью.— Пойдёшь со мной? — спрашивает парень, дождавшись, когда Хосок доест.— Ага.Они встают и идут к балкону. Но перед тем, как выйти, Чонгук кидает в неё куртку с тихим "надень, заболеешь ещё". Хосок зло фыркает, но всё же надевает. Прикрыв за собой дверь, девчушка чувствует, что весь мир сократился до них двоих и места стало слишком мало.— Прости, Намджун не любит, когда я курю. И запах табака тоже терпеть не может.Оконная рама, чуть скрипнув, впускает зимний холод. Чонгук щёлкает зажигалкой, а Хосок дышит на стекло и пишет строки из текстов любимых песен, разглядывая тёмные небоскрёбы, напоминающие волшебные витеватые цитадели некромантов. Эти огни из чужих квартир как неоновые вывески и слоганы, призывающие к действию. Но, когда не видно горизонт всё выглядит слишком угнетающе. И хочется спрятаться, убежать от этой пропасти отчаяния.— Ничего не получилось, да? — она должна была задать этот вопрос.— Нет, ничего...Чонгук выдыхает, а Хосок чувствует запах шоколада и жжёной травы.— Но я знал, что так будет, — он будто становится ближе, хоть они оба совсем не шевелятся. — Всё это было зря.Хосок чешет ему за ухом: она не умеет утешать и решает, что прикосновение — единственное, чем она может помочь. Но зря. Болезненно зажмурясь, Чонгук чмокает её в полураскрытые губы, оставляя на хосоковой коже остатки дыма, а на своей — её помаду. Неловко, по-детски. И хрупкое, зыбкое "друзья", кажется, рушится, однако они оба чувствуют, что так должно было произойти. Наверное, это всё хмель, ночь и это маленькое пространство, наполненное грустью и ледяным воздухом. Хосок не представляет, что ей сейчас делать, равно как и отчаявшийся Чонгук.Вылетая из балкона в зал, девушка кидает на диван чонгукову куртку, пропахшую её шипровыми духами и убегает в коридор. Когда она надевает шапку, парень кричит, хлопая дверью: "Стой". И Хосок начинает собираться быстрее, но неловко спотыкается, запутавшись в своих собственных ногах, а Чонгук успевает схватить её. Он чувствует талию девушки под ладонями и её грудь своей собственной, прижимая к себе ближе.— Я провожу, — хрипло шепчет парень в её чёрные небрежно завитые локоны.— Тогда... — Хосок сжимает ткань джемпера Чонгука своими тонкими пальчиками, — Давай не будем жалеть об этом, хорошо?