V (1/1)

Жизнь в особняке потекла своим чередом, но неуловимо другая. Днём все было чинно и привычно: по-прежнему невозмутимый граф принимал гостей или целыми днями сидел взаперти в своей лаборатории. Нубиец иногда слышал его смех из сада, где по своему обыкновению вольготно прогуливался или курил трубку. Пока солнце заливало особняк вельможи своей лаской, Али почти не попадался хозяину на глаза?— упражнялся в стрельбе, разминался в зале, упражняясь с тяжестями, или читал. Эти нехитрые действия помогали отвлечься от дурных мыслей, и вся энергия любви, в любой момент рискующая выплеснуться на ещё не готового к этому европейца, оставалась в узде.Читал нубиец много. Особенно ему нравились труды современных медиков, в чьих работах он черпал такие важные для себя познания, как строение мышечного каркаса человека, особенности разных заболеваний и многие другие. Привычку к постоянному обучению он перенял у любознательного и весьма эрудированного графа.Вечерами же, когда элегантный, под стать своему хозяину, дом погружался в тёплую полудрёму фонарей, Али бесшумно возникал у двери в господскую опочивальню. Знал ли он, что это неправильно? Осознавал ли, чем может закончиться? Да, тысячу раз да. Одна лишь тень мысли о том, до чего доведут эти полуночные сеансы массажа, заставляла выдыхать сквозь плотно сжатые зубы. Что чернокожий невольник и делал, прежде чем толкнуть створку массивных дверей, которые поддавались со стыдливой легкостью. Граф ждал ночного визитера по своему обыкновению в постели, приспустив с плеч шелк просторного халата. Полуобнаженный и прекрасный в мистическом сиянии витых свечей, он делал вид, что чересчур увлечен чтением лежащей на подушке книги, тогда как в груди будто разливалась жидкая патока от жадного взгляда слуги. Монте-Кристо боялся обернуться и увидеть эти огромные черные глаза, уже изрядно подернутые дымкой похоти. Боялся, что не сможет достойно ответить на столь откровенное желание. А потому, лишь молча убирал волосы со спины и шеи и укладывался на сложенные руки, как бы приглашая перейти от созерцания к действию.И Али не заставлял себя ждать, но и никогда не обманывался излишней покорностью графа: ничего слишком уж вольного позволять себе было нельзя. Только лишь вкладывать все больше любви в каждое прикосновение. Его тактика завоевания ледяной крепости была стихийной, по большей степени интуитивной, но к концу второй недели регулярных мануальных процедур, вельможа дозволил испробовать на себе масло, в котором с месяц настаивался жгучий тропический перец чили. Правда, чуть было не передумал, стоило ему увидеть плотоядную улыбку смелого массажиста. Али со всем доступным ему красноречием жестов и мимики убедил графа в безопасности этого мероприятия, после чего получил разрешение прийти с настойкой в полночь пятницы.В половину двенадцатого Эдмон в брюках и наспех наброшенном на плечи роскошном шлафроке сидел у изголовья неразобранного ложа. Его пустой, остановившийся взгляд был направлен на приотворенную дверь. Варварски искусанные в кровь губы саднили, подкисляя привкусом железа и без того ядовитую атмосферу. Внутри все сжималось и таяло, чтобы тут же придушить запоздалой тревогой. Монте-Кристо медленно склонился к своим коленям, запуская руки в наспех причесанные волосы.Наконец, время мучительного ожидания вышло. Из тьмы коридора плавно шагнула знакомая фигура и остановилась в немом восхищении. Граф поднял голову, с тоской глядя на влюбленного слугу.—?Второй раз в жизни я не доверяю сам себе,?— сказал он по-французски, уверенный в том, что египтянин ничего не поймет,?— Я не ведаю, что творю. Твоя любовь сбивает меня с ног, приводит в замешательство, но что я могу дать тебе взамен? Холод? Наказание?Али удивленно вдохнул, но постарался не выдать себя. Он с напускным безразличием и внутренним трепетом ожидал продолжения исповеди, ведь теперь чужой язык не казался ему галиматьей. Нельзя любить кого-то так сильно и даже не попытаться выучить родные для любимого слова.—?Я пожалею о том, что подпускаю тебя так близко. Ты ведь даже не знаешь, какая честь?— стоять сейчас здесь, в моей спальне, ровно как и не знаешь, как я унижаю тебя перед своими гостями… Или знаешь, но терпишь, зачем ты терпишь меня? Я погублю тебя и твою любовь, я погублю все, к чему притронусь, я не умею иначе. Или это ты погубишь меня? Ты ведь хочешь меня. Хочешь всего, целиком, без остатка, и вся ирония в том… —?внезапно интонация графа переменилась, в голосе прорезались знакомые бархатные нотки. Али все еще лихорадочно соображал, что такое ?ирония?, когда вельможа упруго спрыгнул на ковер, чтобы подойти вплотную, коснуться его лица прохладными пальцами,?— Вся ирония в том, что тебе удалось, понимаешь? Удалось сделать это рабство обоюдным. Мне уже не обойтись без твоей любви. Но если ты задумаешь подчинить меня себе… Я убью тебя.Титаническим усилием воли потерявший ощущение реальности нубиец удерживал себя от глупости. Все, что он позволил себе?— поцеловать бледную кисть там, где в синеватом переплетении вен бился пульс этого невозможного человека. Покажи он, что каждое слово графа проникает в него на глубину клинка, что душа его пылает огнем?— все пропало. Его оттолкнут, выбросят на помойку без сожалений и жалости, лишь из эгоистичного желания сохранить свою независимость.—?Хорошо. Мне нужна твоя помощь,?— неожиданно Монте-Кристо перешел на арабский и, улыбнувшись, сел у своего любимого зеркала,?— Я вернулся с охоты, где мы с друзьями дивно отдохнули. Но вот незадача, кажется, там было слишком ветрено… Словом, взгляни, мои губы выглядят ужасно, верно?Это явно была проверка. Не выучи Али французского, он бы сейчас принялся с упоением ласкать так услужливо подставленные уста умасленными пальцами, даже не позаботившись скрыть свое возбуждение. Но теперь он был умнее, а потому, коротко поклонился и вручил графу баночку со смесью густых масел и меда. Чтобы вскружить чью-то голову, особенно такую вздорную, негоже терять свою.Монте-Кристо прищурился, но ничего не сказал. Отвернув крышечку, он средним и указательным пальцами смело зачерпнул снадобье, хоть для его пусть и выразительных, но все же далеко не огромных губ хватило бы и мизинца, и задумчиво растер липкую пахучую массу между остальными, испачкав еще и большой. Как бы Али умолял себя не смотреть, но это было выше его сил. Когда же граф, зачерпнув еще раз с лихвой, облизнул свои маняще сладкие пальцы и удивленно поинтересовался:—?Это мед?Али окончательно сдался и дрожащей рукой отнял бонбоньерку, чтобы сделать все самому. Граф не возражал, наоборот, он чуть запрокинул голову, чтобы слуге было удобнее увлажнить его и правда обветренные и даже чуть потрескавшиеся губы. За эти несколько мгновений с несчастного нубийца сошло сто с лишним потов, ибо внизу живота тянуло до боли, но беспощадный палач, хитро усмехнувшись, одним движением юркого языка свел к нулю все старания дрожащего раба. Взгляд его был таким темным, обволакивающим, чуть исподлобья, что Али почти купился. Казалось, можно развязать кушак, чуть надавить, приоткрывая рот, и толкнуться в медовую глубину пульсирующим естеством, прямо в ножны обильно смазанных губ. Граф так удобно расположился, а широкоплечий уроженец Египта выше почти на целую голову, нужно только запустить руку в волосы и придержать сзади…В кошачьих глазах Али увидел свою смерть так отчетливо, будто он уже дерзнул обесчестить хозяина. Струящийся по спине пот стал ледяным.—?Ну что же ты? —?программа издевательств на сегодня явно не была выполнена,?— Мне, очевидно, нужна еще порция. Обещаю на этот раз проявить выдержку и постараюсь не полакомиться твоей мазью.Нубиец мысленно застонал и повторил процедуру, пообещав себе отомстить, едва дело дойдет до массажных утех. Благо, граф сдержал слово и оставил бальзам спасать кожу своих аппетитно раскрасневшихся губ, а сам прошёл к постели и, встав к рабу спиной, занялся разоблачением.Двигался он ещё медленнее обычного, но Али старался не смотреть, как оголяется белоснежная кожа, а потому, когда граф щелчком пальцев дал понять, что закончил, он едва не ослеп от наготы. Вельможа без тени стеснения сбросил с себя все и спокойно присел на постель. Гибкий и красивый, как фарфоровая фигурка спартанца с каминной полки. Только ещё соблазнительнее, с умеренным рельефом мышц и живым, пронзительным взглядом.Чтобы успокоиться, Али досчитал до десяти. Потом ещё раз. Скрыть то, что он испытывал, глядя на обнаженного графа было невозможно, но… Монте-Кристо не сердился. Нет, совсем нет. Он, словно… Испытывал чувственное наслаждение? Его ищущий взгляд метался по фигуре восхищённого нубийца, губы приоткрылись, пропуская затруднённое дыхание, а щеки сладко порозовели.Предвкушая необычный сеанс массажа, Али привычно уложил возлюбленного на живот. С щемящей душу нежностью заплел душистые волосы в тугую косу и, повязав бархатной лентой, уложил их рядом с точеным профилем хозяина. Выступивший еще обильнее румянец на обычно меловых щеках графа не мог не радовать, как и теперь совсем сбившееся дыхание: ему явно нравились осторожные прикосновения к чувствительной коже головы. Он наслаждался лаской.Но идиллия продлилась совсем недолго. Первые десять минут влажного массажа прошли безупречно. Нубиец наваливался, мял, терзал, гладил, а граф подавался навстречу. Тяжелое дыхание обоих уже стало походить на стоны. Али даже осторожно коснулся губами загривка хозяина, запрокинувшего голову далеко назад, как настроение Монте-Кристо сменилось. Он весь сжался, словно от испуга, и холодно приказал:—?Достаточно. Ступай.