Тони // Джаволь/Тони (1/1)

Когда они впервые встречаются, Тони?— озорной ребенок. Он обнимает Джаволя, будто они знакомы не несколько секунд, а много-много лет, и долго не отпускает от себя. Его волосы пахнут мятным разрекламированным шампунем, а кожа: солью и солнцем. Наверное, там, где он родился, вдоволь пляжей с горячим песком и простирающихся от береговой линии до горизонта и бесконечности океанов. И Тони поощряюще похлопывает его по спине и улыбается, будто мысли подслушивает и говорит ?ты прав?.Джаволю нравится это чувство правоты; он улыбается. Ему не удается быть таким ярким, как Тони, поэтому уголки губ лишь немного приподнимаются. Но, наверное, этого достаточно? Тони губами произносит ?друзья? и Джаволь повторяет за ним.Возможно, Корея со своим сложным языком и чуждыми традициями не такая страшная?—?А Тони?— это от слова ?тонуть?? —?зачем-то спрашивает Джаволь, глотая окончания и надеясь все же быть понятым.Им бы дать возможность говорить на английском, но директор сказал?— корейский. Директор сказал: тут вам не Китай и не Запад, птенчики, вы будете петь на корейском и общаться с корейскими фанатами. Только корейский.На английском или китайской Тони своим именем ни разу не тонет.Но корейские корни слов пробирают немного суеверного Джаволя до мурашек.А Тони лишь пожимает плечами.—?Не знаю,?— и растрепывая свои рыжеватые волосы добавляет. —?Но звучит правда похоже.Тони никто не давал чужого корейского имени; своим он обрастает ассоциациями.Джаволь запоминает навсегда: Тони от слова ?тонуть?Джаволю снятся сны. Всегда яркие и реалистичные, гораздо реалистичнее документальных фильмов, которые им показывают, чтобы познакомить с культурой Кореи; гораздо реалистичнее симуляторов для игр; порой реалистичнее самой реальности.И не всегда эти сны сотканы из сладкого запаха булочек с шоколадом, нежного парфюма и треков Ширана перед сном вместо колыбельной.Тони от слова ?тонуть? оказывается выгравированным на всем существовании их маленького на двоих мира.Джаволь закрывает глаза, чтобы увидеть, как знакомую рыжую макушку накрывает волна. Девять баллов и ни единого шанса спасти или спастись. Море кажется чернильным, хоть над ними и светит яркое солнце. В какой-то момент слишком яркое, испепеляющее, иссушающее саму жизнь. Наверное, тают сейчас льды во всем мире и плавится песок в пустынях. Солнце немилосердно, но даже ему не осушить океан, у которого с Тони?— свои счеты.Джаволь зажимает уши руками, чтобы услышать крики. Пронзительные и жалобные, но без всхлипываний?— Тони до последнего держится и лишь просит спасти, просит протянуть руку. Его относит от берега все дальше в мрачную глубину, и кажется, что соленая вода превращается в нефть. Может, резким запахом океан сжигает Тони изнутри и вытягивает жизнь из каждой поры тела.И насмехается над именами, не имея никакого уважения.Джаволь пытается сдвинуться с места, но оказывается связанным по рукам и ногам; и пока немеют его конечности, Тони все еще тонет.Сон разрывается последним криком.Но не Тони.Джаволь.—?Джаволь, что случилось? Ты ужасно кричал, —?Тони сонно щурится, склоняясь над ним, и трет глаза. Растрепанный, он выглядит слишком растерянным, но ни капли не испуганным.В этой реальности он не тонет.Не выдерживая, Джаволь притягивает его к себе и прижимается, пряча лицо в отросших волосах. Так жутко, но сейчас его от запаха моря тошнит.—?Наверное, тебе просто приснился плохой сон,?— бормочет Тони на английском, игнорируя все запреты директора; гладит Джаволя по голове и дрожащим плечам. Ему, такому ребенку, наверное странно утешать взрослого и серьезного хёна.Но сейчас Джаволю не удается быть сильным.В этой реальности тонет он.Слава богу?— корейскому, китайскому, западному?— что с Тони все в порядке.Каждую весну Джаволь находит море. В какой бы стране или городе не был, он приезжает на набережную и полной грудью дышит; он наслаждается наполненным солью и влажностью воздухом, подставляет лицо солнцу и раскидывает руки, ловя ветер. Будь у него крылья, он бы взлетел подобно Икару, но?— выше солнца, и воск застыл бы от низкой температуры космоса.Джаволь остается на земле.А в этот раз вдали от гребешков волн и вод до самого горизонта.Тони душится чем-то легким с названием ?спринг бриз?, надевает майку с принтом Тихого океана, на его ремне выведено ?бермудский треугольник?, а шнурки на кроссовках синего цвета.Он?— издевка, но против собственной воли.В этом году Джаволь не почувствует морского дыхания на своей коже, и кажется, что это к лучшему. Он трогает Тони за плечо, говоря ?пора?, и они отправляются на очередное прослушивание для этого шоу.Обоим не нравится жесткое ?на выживание?, но выбора?— нет.—?Наверное, тебе идти не стоило,?— тянет Тони, подавая Джаволю рюкзак. —?Ведь ты только закончил с другим.В этот раз Джаволь может улыбнуться свободно:—?Я иду, чтобы тебе не было так одиноко и страшно. —?Ты думаешь, мне будет страшно? —?дергается, но быстро успокаивается. —?Ты прав, мне будет страшно. Спасибо, хен.Но может быть, Джаволь немного соврал. Страшно?— ему. И отпускать Тони он не намерен. Если придется, будет до последнего держать за руку и не отпускать от себя, чтобы успеть вовремя от волн собой закрыть и оттолкнуть подальше на безопасную береговую полосу.И кажется, эта цель важнее всех дебютов.—?На самом деле, он не ребенок,?— глядя на большой экран, где Тони улыбается и говорит на корейском бегло, будто живет тут всю жизнь, замечает Гунхо.—?Угу,?— мрачно кивает Джаволь, пряча лицо в ладонях.—?И ты не должен постоянно оберегать его только потому, что из одного агентства и старше. Думаешь, я так ношусь с Махиро?—?Но вы с Махиро совсем другой случай,?— не выдерживает и сразу виновато сжимается, ожидая увидеть, как померкнет улыбка Гунхо сменившись обидой.Но тот продолжает обнимать его за плечи и улыбается. В его глазах Джаволь находит понимание.И ему завидно. Потому что, в отличие от Гунхо, он сам себя не понимает.Он опирается на сны и верит в легенды и приметы; он смотрит на Тони, когда никто не видит, чтобы удостовериться?— ему ничто не угрожает. Невозможно, наверное, утонуть в студии, где вода есть лишь в бутылках. И не случится цунами в далеком от морей и океанов городе.Но сердце Джаволя бьется все еще слишком часто. И не объяснить Гунхо причины страха.Тони машет в камеру, и внутри Джаволя одна за другой рвутся тонкие струны. Сегодня он издевательски красивый и взрослый. И если таким его видит весь мир, то ничего удивительного, что никто не понимает опасения Джаволя до конца.Но он-то за цветными линзами, косметикой, портупеями и расстегнутой рубашкой видит того ребенка с взъерошенными волосами, искусанными губами, искрами во взгляде; он однажды не задумываясь о последствиях бросил ?я, кстати, плавать не умею?.К счастью или наоборот, но Джаволь?— расслышал.По ощущениям Джаволя, Тони однозначно победил. Дело не в голосах или чем-то еще, он просто победил этим выступлением. И возможно, немного уничтожил Джаволя, закусив губу перед объективом десятков камер. Это войдет в статьи, порежется на гифки и разнесется по всем социальным сетям. Это растопчет еще ни одну девочку, влюбленную в Тони.Но пока тот хватает Джаволя за руку и тащит подальше от операторов и друзей, спешащих поздравить с успешным выступлением обоих, тащит куда-то в темноту и пыль, и толкает в стену так сильно, что на несколько секунд Джаволь теряет ориентацию в пространстве.Тони, обычно улыбчивый и чуткий, выглядит слишком раздраженным. Возможно, просто накопилось за все шоу после череды неудач, замечаний, сложностей в преодолении барьеров, где языковой?— меньшая из проблем. Возможно, он не хотел бить Джаволя так сильно, но у него все равно спирает дыхание и саднят лопатки. И немного ноет запястье. В этом нет вины Тони, он просто не рассчитал силу и, наверное, не хотел причинять боль.Но ведь?— причинил.И Джаволь не знает причин, но все равно чувствует комок в горле и ощущает себя человеком, который сейчас расплачется. Он же не сделал ничего плохого. Но как это расскажешь, когда забывается даже родной китайский, который все равно здесь понимает лишь Гунхо.—?Что случилось? —?все же выдавливает и думает, что звучит сейчас не громче мыши.Розовая мышка Ви Джаволь. Он жалкий.—?Прекрати опекать меня! —?Тони взрывается без предупреждения и хватает Джаволя за плечо, сжимая так сильно, что, наверное, синяк останется. А ведь знает, насколько легко его поранить. —?Я понимаю, директор говорил тебе следить за мной. Но не думай, что я несмышленыш, которому нужно давать советы, поправлять воротник рубашки, а после каждого выступления, каждой тренировки даже спрашивать, все ли со мной хорошо, не поранился ли я!—?Это называется заботой,?— вяло оправдывается Джаволь и осекается. Опускает взгляд, чтобы не смотреть ему в глаза, но все равно замечает сжатые губы.—?Мне твоя забота как кость в горле! Другие уже спрашивают, не моя ли ты мама!—?Почему тебе такое дело до других?—?А почему тебе такое дело до меня?Сегодня он не пахнет ни бризом, ни весной. Сегодня в нем нет ни капли знакомой нежности и внимания. И если люди ломаются от чужой заботы, то значит ли, что Джаволь его сломал? Сам того не подозревая и желая защитить, желая просто оградить от схожих с нефтью, смолой или чернилами волн.Жаль, это оказалось никому не нужно.—?Не хочешь, чтобы к тебе обращались как к ребенку, так и не веди себя как ребенок! —?и Тони вздрагивает словно от пощечины.Что-то горькое мажет губы, стекая по щекам. Кажется, давно он не плакал из-за одного единственного человека. Но Тони всегда был слишком особенным.Ошибка Джаволя в том, что он это увидел.Он плачет, уткнувшись в грудь Гунхо, и ненавидит себя каждым атомом, вспоминая потухшие глаза Тони, как он отступил назад и на мгновение?— какая-то маска на его лице дрогнула. Шевелились губы, но не было слышно ни звука. А потом он убежал, оставив Джаволя расстрелянным и безжизненным, как декорации на сцене.За стенами шумел дождь. Лучше бы, он смыл его следы навсегда.—?На самом деле, никто никого никогда не понимает,?— шепчет Гунхо, но не разобрать, для себя или Джаволя. —?Поэтому лучше говорить напрямую. Не оставляя себе путей для отступления.Так странно. Знакомый с Джаволем намного меньше, чем с ним же Тони, Гунхо разгадал немое и спрятанное в глубине души быстрее. И не пожелал делать вид, что ничего не заметил.Вот только чувства благодарности из этого что-то не рождается.Рождается очередной из его коллекции реалистичности сон, где руки Тони связаны стальными тросами, ноги опутаны канатами, заклеен клейкой лентой рот и лишь глаза выражают такой ужас, что замирает, кажется, даже время, наполняясь жалостью к нему. Тони уходит под воду медленно, по его образу проходит рябь, а вскоре он растворяется во тьме будто его и не существовало. Будто не было смеха и самых счастливых будней, будто не он подкладывал шоколадки на подушку Джаволю перед сном, будто не он гладил каждую какую встречал по дороге в школу и на работу собаку и кошку, и не он умолял купить менеджера кофе, хотя на ночь им запрещали. Стирается вместе с лицом из памяти и его имя, замещается на блеснувшее в косых лучах солнца ?тонуть?.Проснувшись в холодном поту, Джаволь ищет Тони взглядом, не сразу вспоминая его, а потом осознает, что они не в своем общежитии. И даже больше не друзья.Впервые за много ночей он плачет не от сна, а от реальности.И вновь недостаточно воздуха. Кто же из них тонет на самом деле?Из самых глубин давления и скопления тьмы поднимается пузырь. Тонкая оболочка с радужными переливами бензиновых разводов. Он один такой на весь океан, даже в ста тысячах фотонов подобного не найти. Вот только от индивидуальности никакого прока, когда она обрекает на одиночество.Джаволь думает, что сравнивать себя с пузырем?— глупо.И лопается.Его за окном оплакивает дождь, но лучше так, чем жалобные крики Тони; отголоски старых кошмаров не отпускают до конца, но становятся тише. Сейчас, в окружении монотонной голубизны с резкими прорезями солнечных лучей так трудно выделить, к лучшему это или худшему.Поэтому Джаволь просто застывает на месте тем остатком, которым является без самой важной части своей души.И лишь в этом сне, который утром, забудется, признается себе.А врач констатирует переутомление. Его белоснежный халат настолько идеально чист и отглажен, что кажется сияющим. Джаволю бы устыдиться своей пропитанной потом футболки и грязных волос, но сейчас он больше презирает ни в чем не разбирающегося врача.—?Это не переутомление, я утонул! —?повторяет, наверное, в сотый раз, но остается непонятым. И едва ли дело лишь в том, что он вновь переходит на китайский. Просто медицина отрицает живых мертвецов; впору самому себя начать отрицать.Где-то за спиной врача, спрятавшись в углу, Гунхо качает головой. Он опять понимает все и больше. Его нет в чужих снах, но он читает их как книги, сборники историй. Он знает, каков страх, когда ты не можешь понять, ко дну стремишься или на поверхность; и конечно, он замечает взгляды Джаволя туда, где сгорбившись сидит Тони, спрятав лицо в ладонях и иногда всхлипывая. Он совершенно точно не плачет?— никогда себе не позволял перед Джаволем?— но сейчас такой же надломленный.А врач по одному кругу повторяет точно поставленный на репит трек:—?Вам нужно отдохнуть, чтобы избежать обмороков в дальнейшем. Даже одного дня покоя будет достаточно.Но у них, загнанных в это колесо, нет и двух часов на передышку. Стрелка часов близится к шести, ко времени подъема, и на сон не остается ничего. Что ж, в сущности, быть без сознания или во сне?— не такие уж и разные состояния.Джаволь давит улыбку и уверяет, что все в порядке.Периферийным зрением замечает, как Тони качает головой, а Гунхо кусает губы. Он выходит из комнаты вслед за врачом, бросив ?а теперь поговорите?, и вновь в его глазах разливается что-то такое, словно он как минимум пророк. Это исчезает быстро, является скорее вспышкой, чем постоянством. Но Джаволь все равно замечает и покрывается мурашками.И еще больше, когда они с Тони остаются вдвоем.Впервые за всю жизнь, наверное, сказать ему нечего. Тут не начнешь разговор с ?привет? и тем более не обнимешь. Не сделаешь вид, что не было старых обид, потому что они все-таки?— были. И нанесенные раны заживают шрамами, а не растягиваются бесследно. Конечно, кожа остается все той же гладкой. Но что насчет чего-то внутри?Чего-то внутри, изъеденного солью, причем не только морской.У Тони как всегда больше сил, потому что он убирает руки от лица и поднимает голову. Выглядит таким уставшим и изнеможденным, что сердце сжимается; но следом под веками рождается образ того рассерженного Тони с неприятно горящими глазами, который мог причинять боль?— и причинял. Который терял над собой контроль, забывая даже об уважении, не говоря уже про чувства.?Я думал, я для тебя дороже??— почти кидает Джаволь детское и обидчивое, но прикусывает язык до горького привкуса.И решает сначала выслушать.Потому что?— Гунхо не прав, да и сам Тони тоже?— он все-таки ребенок, а детям свойственно быть вспыльчивыми и не осознающими последствий. Такими, которых иногда хочется своими руками убить, но настолько же сильно приласкать и отдать всю свою любовь.Последнее слово Джаволь для себя выделяет ярче других и обводит красным.Ему не хочется давать правильных ответов, но они напрашиваются сами.Тони мнет край рубашки и прячет взгляд. Но когда все же смотрит на Джаволя, то пронзает навылет хуже любого огнестрельного оружия.И на самом деле, он всегда таким был?— приходит запоздалое осознание.—?Прости меня,?— глухо и бесцветно произносит Тони, будто читая по листку и не утруждая себя в искренности. —?Я виноват во всем произошедшем сегодня.И трудно сдерживать себя.—?Что-то по тебе не заметно, что ты раскаиваешься,?— взглядом Джаволь ведет по следу укола над веной, но все равно улавливает, как Тони вздрагивает.Судорожно. Так же, как тонул. Но теперь он сам отвергает спасение. И не только в голове, мыслях и образах Джаволя. Его голос ломается. Может, и он внутри?— тоже.И это уже точка невозврата.Но, как ни странно, оно?— к лучшему.—?Я хочу сказать слишком много, но знаешь, мне не хватает сейчас слов ни на одном языке.Он пересаживается так, что оказывается напротив, и избегать его уже не выходит. Их колени соприкасаются, а Тони тянется к лицу Джаволя и осторожно?— немо шевелит губами, прося разрешение (оно дано)?— касается щеки. Ведет до губ и большим пальцем оглаживает нижнюю, рождая внутри штормы такие, что можно направив их силу смыть всю Корею с лица земли.Джаволь замирает, и Тони тоже. Тянутся секунды как часы.Их смелость оказывается изначально ложной, а для разговора нужно больше сил.Где-то за окном у самого горизонта рассвет, и видя солнечное возрождение, кажется, что терять уже нечего.—?Я никогда не считал тебя несмышленным ребенком,?— горько усмехается Джаволь. —?Да, старался защищать, но тебе бесполезно объяснять причину. Ты вбил себе в голову, что лучше гордое одиночество, чем поддержка, пусть и такая неловкая, как моя.—?Она не была неловкой… —?и обрывается на полуслове. —?Я правда хочу извиниться за сегодняшнее. Ты прав. Я слишком гордый. И меня не раз задевали. Ты был прав уже тогда, когда перед первым прослушиванием предупреждал, что так и будет. Мне стоило тебя послушать.—?Хотя бы услышать, Тони. Ты когда-нибудь меня слышал.—?Что насчет сейчас?—?Действительно.— Я не собирался бить тебя или доводить до такого состояния. — Должен ли я поверить тебе? — Пожалуйста. Повисает тишина. Но, наверное, сейчас она нужнее слов. Потому что начни они вновь говорить, Джаволь растерял бы всю уверенность для своего решения. С ним всегда так?— не остается сил на действия после сбивающих диалогов. Ноги подкашиваются и трясутся руки, и сердце бьется так быстро, что ощущается скорее остановившимся.Подстраиваясь под его темп, Джаволь опережает собственное удивление и тянется к Тони словно цветок к солнцу.В сущности ему, схожему с цветущей сиренью, действительно нужно такое жаркое летнее солнце.Возможно, не от слова ?тонуть?.Но его губы тоже пахнут летом, солью, морем и нагретым песком. Немного шоколадом и чем-то цветочным, таким странным и сводящим с ума, но кажущимся закономерным для Тони сочетанием.Неожиданно?— он не отталкивает. Наоборот прижимается и отвечает так, будто не ребенок, а старше и опытнее Джаволя во много.Но кажется, впервые они оба правы. И понимают. Не до конца и не все, но конкретно это?— понимают правильно. Терпко и затяжно, будто нуждались в этом как в кислороде, как в том самом разговоре, где расставляются все точки.—?Мне стоит сейчас сказать это? —?отстранившись, в своей привычной манере бормочет Тони, но уже громче. —?Стоит.—?Что?—?Я люблю тебя.Да. Все встает на свои места. Они давно уже не друзья. Не приятели даже и не просто знакомые. Непонятно только, когда именно, держась за руки, друг за друга как за спасательные круги, переступили эту грань. Больше чем друзья?— звучит так странно и киношно, но так волнующе.Джаволь говорить ничего не хочет. Наверное, это очевидно по его лицу, потому что теперь его целует Тони.Все же ни один из них не удивился бы, узнай, что Гунхо стоит за дверью и никого не пускает, пряча за ладошками улыбку. Но они не знают, и это к лучшему.