Оранжереи // Сонтэ/Чанук (1/1)
?Не ожидал тебя тут встретить??— не отзвучало в воздухе, потому что являлось ложью.?Рад встрече??— не раздалось в ответ.Сонтэ потянулся к чужим плечам, но сразу одернул себя. Может, раньше?— было можно. Сейчас табу даже на случайные невесомые касания, потому что?— оба знали и чувствовали?— они обжигали сильнее добела раскаленного металла. И сходящие с кожи ожоги отпечатывались на той неосязаемой материи, в которую заворачивались их чувства.А Сонтэ?— тогда, потом, сейчас?— хотелось их развернуть и показать Чануку, что несмотря ни на что они остались теми же. Почти нетронутыми и лишь немного надреснутыми, но все еще слишком яркими и искренними. Слишком, наверное, обременительными для них.Потому все оставалось в тайне. Им молчание заменяло половину мира; неловкую тишину они не заполняли даже шелестом одежд, не говоря уже о?— а ведь раньше только так и было?— смехе.Будто почувствов Сонтэ, Чанук дернулся, но не обернулся. Меж тонких пальцев зажимал стебель цветущих аметистовых колокольчиков и прятал взгляд в кажущейся бесконечной кроне дуба.Когда-то давно эту оранжерею они считали своим пристанищем. Оторванные от родной страны и дома, они друг для друга были единственными. Их язык отличался алфавитом и звучанием от местного, их имена резали им слух?— не избежать косых взглядов,?— а любовь казалась всем неправильной и грязной. Сонтэ целовал Чанука, спрятавшись в тени, и думал, что однажды сделает это в самый солнечный день на глазах тысяч.Пока?— смелости не хватало.Они засаживали оранжерею и старались не задумываться, насколько жалкими являются в этом побеге от реальности. И уже тогда, изящными пальцами неловко ломая посаженные Сонтэ ростки Чанук давал знаки, что им не избежать глубокой трещины. Она превратилась в пропасть и сотней тысяч обломков похоронила остатки привычного мира.И расширялась до сих пор.—?Не помешал? —?все же пробормотал Сонтэ, не надеясь на ответ.Чанук покачал головой, все еще словно не решаясь на него посмотреть. В своей хлопковой бледно розовой рубашке он выглядел таким же нежным как майский рассвет. Его обесцвеченные пряди волос спадали на лоб волнами, и случайно Сонтэ вспомнил однажды упомянутое вскользь?— они вились от влажности.И в них было потрясающе зарываться пальцами.Чанук поправил воротник и одернул рукав.Сонтэ ощутил себя смешным и нелепым в традиционном кимоно. Пытался начать все сначала без некоторых деталей в виде самой теплой на свете улыбки и пошел на фестиваль фонарей. Обещал себе до тошноты есть яблоки в карамели и ослепнуть, глядя на пламя, но дождь прошелся по всей площади города и смыл праздник, как прибой следы на песке. Но еще раньше, чем первая туча появилась близ горизонта, что-то потухло в душе Сонтэ.И свое убежище он вновь нашел там, где они все разрушили.?Неужели тебе не жаль??— едва не сорвалось с губ, но Чанук впервые поднял на него взгляд, и знакомо Сонтэ прочитал?— очень жаль.Они ничего не могли поделать. Были слишком разными. Из ярких неоновых огней и безумия Сонтэ противоречил рожденному для лавандовых полей, нежнее чем шоколадка ?Милка?, Чануку. Они были катастрофой. Но пытались губами сгладить острые углы, чтобы потом опять набить об них синяки и взять вину на себя.Теперь Сонтэ цвел лилиями на своем кимоно и папоротниками отбрасывал тени на мелкие россыпи желтых цветков по поясу. Он все еще был клумбой, калейдоскопом, радугой; все еще слишком бросался в глаза и вызывал, наверное, раздражение.Манжеты рубашки Чанука были расшиты алыми ликорисами. Их яд оказался подкожным.Их паутинчатые лепестки осветила вспышка; Сонтэ сжался, ожидая грома, но раскатов так и не прозвучало. Лишь еще одна молния прорезала небо, точно лишним напоминанием проведя черту меж ними.Такая немая, что впору сойти за вспышку фотоаппарата; иронично, что однажды они и правда были под прицелом. А прибитые холодным дождем к стеклу цветы вишни казались кровавыми разводами.Несмотря на всю свежесть лесного воздуха, Сонтэ стало душно; дернул воротник до рваного треска и поморщился, когда Чанук снова вздрогнул, точно от выстрела меж острых лопаток.Раньше он ничего не боялся.Но яд ликорисов коснулся его сердца раньше, чем попал в расчесанные раны Сонтэ. И чья была вина тут?Их посадил не Сонтэ. Их взращивал не Чанук. Их поливал не дождь и свет им давало не солнце. Их лепестки напитывались кровью, но никто не решался узнать?— чьей. Высокую цену платили все, просто не сразу замечали это.Сонтэ дотянулся до чужого худого плеча и осторожно провел пальцами. Чанук не отстранился.—?Может, нам нужно поговорить.—?Может.Дождь прошелестел что-то на японском, и немного выучивший язык Сонтэ разобрал ?плохая идея?.Но ему не были нужны советы дождя.Он нуждался в Чануке. Сегодня как никогда сильно.Потому что ровно два года назад их губы впервые соприкоснулись. Смешались клубника и шоколад; и кожа Чанука пахла чем-то цветочным и пряным. Он смеялся так, как может смеяться лишь он, и обнимал Сонтэ за талию.И шептал ?навсегда?.Кажется, пора ему сдержать обещание.(Или сломать Сонтэ?— навсегда)