Ошибки и утраты (1/1)

Тёмные глаза масковой сипухи Альди рассеянно обводили комнату, будто не замечая ничего вокруг. По стенам, прикрыв собой израненные временем деревянные панели, свисали истлевшим плакатом карты разных стран, по которым некогда обучались стражи прошлого. Отметки совиных лап потускнели, а линии морей и возвышенностей давно расплылись и соединились друг с другом в побуревших пятнах. Но не было ничего этого в невидящем взоре усталого Альди, молодого совёнка, в чьих жилах, казалось бы, всё ещё должна нестись горячая кровь. Луна отбрасывала шёлковый свет на выжатую подстилку, сдувшуюся и рваную, подобно раздавленному плоду; но и её не существовало перед отуманенным Альди, как и скопившиеся погадки прошлых ночей, благоразумно спрятанные в тени угла. Не видел он и другую сипуху, тоже масковую. Та, поддавшись вперёд и не отрывая взгляда от своего друга, застыла с тех самых пор, как слова внезапных новостей были произнесены в этом неказистом дупле Великого Древа. Свет падал лишь на половину лица, пусть и находилась сипуха в центре помещения. Несмотря на страх в её глазах, Наби отнюдь не была трусихой и репутацией ненадёжной совы не пользовалась, но даже ей подобные совершают ошибки.Прежде, чем заявиться в дупло Альди, Наби наскоро почистилась от грязи и привела себя в достойный вид: сейчас её перья напоминали вовсе не проржавевший металл или старый груздь под деревом, а скорее кору светлого дуба — такие же крепкие на вид и здорового цвета, — именно такими словами Альди привлёк её внимание в то светлое утро, когда помятый в бою отряд Ночных Стражей принёс его на носилках из травы и лозы. Уже тогда она разглядела тлевший огонь в глубине его ясных глаз, и язычки его не сулили ничего хорошего. И хотя все раны Альди зажили, тяжесть событий жизни снедала бедного совёнка изнутри. Поэтому она совершила ошибку, придя к нему с подобной новостью, откормленная и с блестящими, здоровыми перьями, не ведающая слёз и боли, решившая, что слова её принесут облегчение терзаемой душе узника собственных мыслей.Тень Альди отбрасывал на ту единственную стену, свободную от рисунков и карт. Она протянулась от самых голых лап и была такой же худой и растрёпанной, как и сам её хозяин, но удивительное дело, Альди выглядел более слабым, чем тёмная, невесомая копия на дереве.Наконец, его блуждающие глаза остановились и прибитая к полу записка освободилась. На ней пестрились убористым почерком слова, наспех написанные угольным карандашом, и принадлежали они Наби. Ей не было нужды писать, но для верности всё же сделала это, не доверяя собственной памяти.Альди взмахнул лапой и бумага причудливыми кругами упорхнула обратно к ней.— Держи. — Даже голос его был таким же затхлым и истлевшим, как и всё в этом дупле. — Мне нет дела до короля и его слов.Наби поймала записку и пристыженно втянула голову. Никогда прежде в его словах не было такой напряжённости... словно он сдерживал собственную дрожь. Наби нерешительно шагнула и улыбнулась как могла правдивее.— Но ведь, это о твоём отце, — мягко произнесла она, как весенний ветерок после стужи. — Видишь? Я же говорила тебе, что он не был злодеем!— Он был Чистым! — бросил Альди и отвернулся. Показалось, или на самом деле в уголке его глаз вспыхнула слеза? — И не надо говорить, что это не так. Мне не важно, что говорили в Парламенте. Мне не важно, как об этом узнала ты.Наби вздрогнула.— Я знаю, что в глубине души мой отец оставался Чистым. Я видел это во взгляде. Он смотрел на меня, как я смотрю на слизняка, которого ем. Он говорил со мной, как Сумрак о своих врагах, или Отулисса о глупцах. Он убил столько же невинных сов, сколько спас на закате жизни. Он вовсе не герой!Альди наконец повернулся. Взор устремлён вовсе не на неё, а поверх плеча на карты.— И мне не важно, что пал он от лап Ночных Стражей.Альди замолчал, и вдруг всхлипнул. Наби подскочила от неожиданности, и поспешила обнять друга, но вместо это получила толчок.— Прочь от меня! Оставь меня в покое!Ей хотелось заплакать вместе с ним, она желала предаться горю, которого никогда не знала. Разделить его горечь, но Альди отвергал её вновь и вновь. Его желудок уже занят, и это что-то более устрашающее и тёмное. Всепожирающий огонь в глазах.— П-прости меня, Альди, — залепетала Наби, испугавшаяся не столько внезапной реакции, совершенно обратной от того, что она ожидала, сколько чуждого в глазах совёнка — затаившийся гнев.Альди наскоро утёр слёзы, и подбежал к своей подстилке. Изодранный мох со сгнившими листьями и ветками разлетелись по всему дуплу — Наби даже пришлось прикрыться крылом, — и так же быстро всё замерло. За худой спиной она не видела того, что видел Альди, но притихший совёнок смотрел на что-то у своих лап. Его глубокое дыхание со временем выровнялось.— Значит, они признали ошибку?Произнесённые вслух слова вовсе не были вопросом, а скорее просто брошены в равнодушную ночь, но Наби восприняла именно как обращение к себе, и, продиктовано ли то жалостью или чувством вины, она охотно ответила:— Конечно! Они раскаивались и хотели послать за тобой сразу после заседания! Думаю, король Великого Древа хочет лично извиниться перед тобой и... — она стушевалась.— ... реабилитировать моего отца, — закончил за неё Альди.— Да, реабетиро... Ой!Перья Наби пошли волной сверху вниз — знак крайнего смущения. Она заглянула в глаза Альди, и подскочила уже во второй раз за эту ночь. Взгляд совёнка вновь подернулся пеленой.Она вздохнула, и приблизившись к нему, тихо обняла. Как она и подозревала, что бы ни говорил сам Альди, пусть его отец не герой, но он очень любит его.— Спасибо, что терпишь меня, Наби, — тихо прошептал Альди, и примкнул к ней.Студённый воздух запоздалой зимы застыл в дупле, и хотя на Великом Древе тысячи и тысячи свечей, здесь не было ни одного. Где-то снаружи ветер попал в ловушку и теперь громко, заунывно стонал. Луна продолжала свой путь по мареву тёмного неба, а они стояли и вместе плакали, разделяя друг с другом прошлые ошибки и утраты, чтобы с восходом новой луны со свежими силами отправиться навстречу новым испытаниям.