Умирает последней (1/1)
Знаете, как это обычно бывает. На улице чертовски холодно, снег так и валит, так и валит, а в квартире тепло вот, сухо, уютно. Только равномерный стук секундной стрелки да поскрипывание кресла-качалки. Туда-сюда, туда-сюда. Маленькая старушка, перебирая в руках какой-то кулончик, задумчиво смотрит, как за окномнеистовствует метель, злые снежинки бросаются на стекло, будто стремясь его пробить и в кровь расцарапать лицо и руки. Совсем редко за закрытой дверью раздаётся какой-то гулкий шум, но бабушка не обращает на него никакого внимания, а просто тихо так покачивается. Если бы не открытые глаза, можно было подумать, что она дремлет. Наконец дверь раскрылась.На пороге стоит немолодой мужчина, в руках у него поднос, на котором уместились тарелка с манной кашей, горячий чай, пузырёк с лекарствами и вазочка с конфетами. Подойдя ближе, зять вздыхает, увидев нетронутую ранее принесённую еду, и прячет нарастающее недовольство за маской мнимого сострадания.- Совсем себя замучаете. Хоть бы что поели, да и таблетки пить не помешает, врач же сказал. Никакой реакции. Вздыхает ещё раз, ставит еду на стол, берёт старую, уходит. Затем возвращается. Берёт ложку.- Ну же, давайте. Второй день ничего не кушаете. Скажите ?а-а-а?, - и снова ноль внимания.- Ну не будьте Вы ребёнком, - тон выше, голос чуть грубее, чем нужно. - В конце концов, взрослая женщина, должны же своим умом понимать. Себе же только хуже делаете. Ау? Вы меня вообще слышите? – заглядывает в мутные голубые глаза. Только когда обзор к окну был закрыт, они приобретают осмысленное выражение, старушка добро улыбается:- Вы лучше ему поесть оставьте, мне-то уж не надо, я воздухом сыта.- Кому ему? Что, до сих пор, что ли, не понятно, он… - уже готовый разразиться, мужчина осекается, вспоминая, что на ?эту? тему говорить не рекомендуется. Отложив ложку, встаёт, чуть более искренний, чем ранее, серьёзный такой:- Себя не жалеете, так о дочке своей подумайте. Каково ей Вас вот такой вот видеть? Слёз её хотите? – ответом пусть послужит скрип кресла-качалки. Сжав кулаки, мужчина, сплюнув, выходит из комнаты.И снова та же картина: злые снежинки, ночь, тиканье, скрип. Ожидание, длящееся, впрочем, не очень долго. Всё ближе тихие вкрадчивые шаги, не то, что его – уверенные такие, твёрдые. Женщина садится на корточки, накрывает своими ладонями сухие старушечьи.
- Мама, -чуть слышно произносит несчастный голос. Глаза внимательно изучают сморщенное отрешённое лицо, пытаясь найти в нём хоть каплю здравого смысла. Мама… - опустив лицо, женщина плачет. Старушка высвобождает руку и гладит любимую дочку по голове.- Ну-ну, доченька. Бог терпел и нам велел. Вот вернётся любимый, так все будет гладко да мирно у нас.- Да не вернётся он! – как мало нужно для того, чтобы сорвался хрупкий человеческий голос. – Тысячу раз уже говорили. Умер он. Умер, умер, умер, умер, умер, умер! Нет его больше с нами, мама, очнись! Пожалуйста, – плачет навзрыд, тяжело ей. А бабушка её по волосам гладит.- Надеяться надо, доченька. Вот подожди немного, всё сама увидишь.- Да сколько можно уже? Пятнадцать лет прошло! Не бывает такого, чтобы за пятнадцать лет, и никакого известия! Всё, все документы подняли, архивы, где служил, что делал, как возвращался. Ну сгорели они, нету их, всё, тела одни, головешки, весь взвод, ну кто виноват?.. – тишина. – Даже врачей просили, чтобы анализы свои провели, он это или не он. Он. Он, слышишь?! Деньги сумасшедшие заплатили, могилу его ради этого раскопали, а ты и этому верить не хочешь! Ты… ты мне всю жизнь этим испортила! - и убегает. И опять тиканье да скрип. И окно. Не понимает, бедная. Если надеяться, надеяться и верить, да так, чтобы всем сердцем, всей душой, оно обязательно сбудется. Надо лишь немного подождать.Следующий посетитель пришёл с опозданием. Еле слышимые маленькие шажки. Семилетняя внучка чуть пугливо, но с любопытством смотрит на свою бабушку. Родители сказали, что больная она очень, и лишний раз трогать её не надо. Но дети – это же дети.
- А, внученька? – девочка вздрагивает: её же не видно, а старушка смеётся, растягивая сухие губы, зубы бы обнажились, да нет их, зубов-то.- Ну не бойся, не бойся. Меня-то чего бояться, я старенькая уже, это мне надо всех бояться. Иди сюда, тут вот конфеты лежат, скушай одну, - устоять сложно, да и бабушка улыбается. Подходит, берёт конфету. Вкуснотища.
- А родители где?- Ухли, - отвечает девочка с конфетой во рту, - по делам.- По делам, значит, - снова окно. Снова снежинки. Ребёнок начинает скучать, тем более что вторую конфету никто не предлагает.- А хочешь, про дедушку расскажу? – не хочет. – Вот, возьми ещё конфету, - хочет.- А дедушка твой героем был, о-о-о, - тянет старушка. – Солдатом был, пулемётчиком. До самого Берлина дошёл.- Это кде Гитлел был? – говорить с набитым ртом трудно, слушать ещё труднее.- Он самый, внученька.
- И дедухка его победил?- Победил, и его победил, и фашистов-супостатов. Всю войну прошёл, а потом, видимо, задержался где-то, вот, домой не торопится.
- Так мама с папой говолили, хто он мёлтвый под хемлёй лехыт.- Это мама так с папой говорят. Разуверились, что он живой, и говорят нехорошее. А я знаю, вот здесь вот, сердцем чувствую. Вот дай сюда руку, - берёт и прислоняет к старческой груди. – Ну разве может оно врать? – отрицательное мотание головой, лишь бы руку убрать, противно. Ей говорили, что бабушка ?немного не в себе?, ждёт того, кто давным-давно умер, и велели не подходить.- И ты мне не веришь, эх, – печально покачивает головой. – А я чувствую, прямо душой своей чувствую, что вот сегодня, сегодня он обязательно придёт, - удивлённый взгляд, откуда девочке знать, что таких ?сегодня? у старушки уже не одну тысячу раз было. Верит, а старушка кручинится.
- А давай его поихем, - брать конфету без спроса нехорошо, но идея-то хорошая. Бабушка аж от окна оторвалась, смотрит удивлённо на девочку, потом хватается за голову.- Ай-ай-ай, вот головушка моя седая. Он-то, а я-то. Одевайся, внучка, пойдём деда встречать.Быстрые приготовления, чтобы и до прихода родителей успеть, и внучка так не заметила нехорошего блеска в глазах. Тёплая куртка, тулуп, и вот они на улице. Знаете, как это обычно бывает. На улице чертовски холодно, снег так и валит, так и валит, а в квартире тепло вот, сухо, уютно. Бредут среди метели.- Бабушка, а ты знаешь, куда идти?- Бог подскажет. Ух, метёт-то как, - идут молча. Конфет нет, холодно, идея уже не кажется такой хорошей.- Баба, пошли домой.- Не торопись домой, коли вышла. Сейчас вот дойдём, там проверим. Ты, внученька, с мамки-то пример не бери. Ты надежду храни в сердце и веру. С ними по жизни иди, да о них не забывай. Ведь если верить – оно точно сбудется, надежда – она последней умирает, - добрые слова, а холод всё портит. Далековато ушли, дома уже не видно.- Бабушка. Пошли домой. Нету его здесь. Может, он сам уже дома, а? Бабушка!
- Да вот же он, - и подбегает к чёрному силуэту. - Милый мой.- Эй, бабань, ты чего? – домой бы, а тут какая-то…- Не узнаешь меня? Это ж я, жёнушка твоя несчастная.- Чего? Какая жёнушка, тебе лет сто, э, - было бы тепло и сухо, можно было посмеяться, а так.- Ну чего ты? Пошли, пошли-пошли домой, - руки в варежках отчаянно пытаются сдвинуть ошарашенную и крайне недовольную тушу, девочка наблюдает за всем этим и начинает понимать.
- Да отцепись ты от меня, - бабушка не сдаётся, хватает пальто, за пальцы, лицо доброе-доброе, в глазах свет и радость: нашла, нашла любимого, а стоило только на улицу выйти.Толчок. Слишком сильный, старушка падает, и, как младенец, смешная черепашка, двигает ручонками, встать не может.- Совсем под вечер пизданулись, - будет, о чём дома рассказать помимо идиота-босса и завалов на работе. А девочка помогает подняться бабушке. Не очень получается. Старалась, пока взглядом не наткнулась на глаза, что с добротою и заботою смотрели в детское личико, отталкивающе так, пугающе.- Вернулся, милый мой, - искренне улыбается, и слов не надо, когда счастье – вот оно. Желание помогать отпало.- Я сейчас домой быстро, папе позвоню, - папа-то все сделает, все решит. Бежит домой, старушка провожает взглядом.- Опять ушёл, - стекла нет, снежинкам полное раздолье. Уже до половины засыпали. И ничего, пусть сыпет. Хоть напоследок увидела милого, навестил её, старую. Говорила же, надейся – и всё обязательно получится.
Надежда – она последней умирает.