When I watch the world burn all I think about is you - часть пятая (1/1)

Дионисьев получает свою охоту, вместе с ним Ченский, Ланской-Рогатых и ещё несколько других городских гостей. К огромному удовольствию фон Кима юный герцог Лисьев тоже с утра пораньше возвращается из своего поместья, чтобы поучаствовать. Фон Ким отправляет с ними всеми Тэхёна, не без тайной надежды что герцог вернулся по его душу. Хотя и так - подружится с нужными людьми никогда не лишнее, а фон Ким уверен - с доктором Дионисьевым Тэхён общий язык найдёт очень быстро.Буря меж тем прилетает откуда не ждали.Чимин после завтрака пропадает а неизвестном направлении, но фон Ким особо и не беспокоится, он занят проводами городских гостей, спешащих домой, и ублажением неспешащих. Тысяча комплиментов дому, вечеру еде, вину, сыновьям, самому хозяину, партия в преферанс с офицерами, лучшее от немецких композиторов на рояле для юной, но очень настойчивой барышни - племянницы канцлера Сухова (как будто ему мало Тэхёна и князя Киддовского), рюмка коньяка на прощание с генерал-майором Табиевым.После обеда Чимин появляется на пороге зелёной гостиной, где фон Ким вежливо отбривает распросы близнецов Линдерман о своих политических взглядах за партией в шахматы с Тэмином Артемьевичем (они одни из последних задержавшихся гостей, лишь только ещё канцлер с племянницей тоже никуда, как назло, не спешат, да Чонский угрюмо листает альбом с рисунками Тэхёна спрятавшись в кресле в углу). Чимин лицом бледен, губы трясутся. В руки себя брать, похоже не собирается, даже не смотря на то, что Чонский выпрыгивает из кресла взведёной пружиной, готовый шагануть к нему решительно.- Папенька... ох, прошу меня простить, господа, но вы позволите? На пять минут?Сокджин мягко улыбается Линдерманам, кивает Сухову с племянницей:- Господа, кажется, вопрос не терпит отлагательств. Мина Артемьевна, могу ли я просить вас одолеть вашего брата вместо меня?Мина Артемьевна отвечает ему сдержанной улыбкой:- Думаю, мне это не составит особого труда, Сокджин Юрьевич.Её брат хмыкает, но более никак скепсиса не выражает.- В чём дело? - спрашивает Сокджин, едва прикрыв за собой дверь кабинета.Чимин делает несколько шагов по комнате, растерянно сжимает спинку кушетки, оборачивается на него:- Ты решишь, что я верно дурак, - улыбка у него ломкая, как у Намджуна тогда, в юности, когда Сокджин отказывал ему, задирая нос, и аналогия не нравится Сокджину страшно. Минского, он, кстати, тоже с утра не видел. Да и утром тоже: на завтраке его не было.- Может, и решу, - спокойно отзывается он, проходя вглубь кабинета, и опускается за свой рабочий стол, - так что там поручик Минский изволил выкинуть?Чимин как сломаной куклой падает на край кушетки, сцепляет руки в замок беспоспомощно, расцепляет, закрывает ладонями лицо, издает какой-то почти потусторонний всхлип, втягивая воздух сквозь стиснутые зубы, и тихо, сдавленно, словно слова продираются сквозь горло с отчаянным боем отвечает:- Он уехал. Ночью. Пока в город. Но сегодня утром уже отправился на войну. На Кавказ. Оставил письмо. Я нашёл в своей комнате только что. Написал... что скорее всего не вернётся. Попросил его запомнить. Пообещал отправить письмо оттуда. Ровно один раз. Чтобы не досаждать собой. Написал... написал, что никогда в жизни никого так не любил. И счастлив, что... счастлив, что судьба столкнула его со мной. Написал и... и уехал. На войну. Как он мог? - у Чимина губы дрожат всё сильнее. Он не плачет, всё-таки фон Ким, гордость и упрямство, но Сокджин вдруг понимает, что поручик, сам того не зная, совершил беспроигрышный ход. Чимин теперь его с потрохами. Это было очень подло, очень жестоко и очень красиво. Браво, Минский. Будь он тут - фон Ким бы сам швырнул ему перчатку в лицо.Какая же сволочь.Сокджин встает из-за стола, подходит к сыну, тот отнимает ладони от лица, смотрит снизу вверх подбито, и Сокджин гладит его мягко по волосам:- Ты верно дурак, - говорит тоже очень мягко, как можно теплее, - так переживать из-за этого глупого вояки. Если хочешь, чтобы он вернулся - ответь на его письмо, - Сокджин усмехается невесело, - если он тебе так дорог - напиши, что выйдешь за него, если он вернётся. И тогда он хоть умирать будет, хоть в крови, хоть на брюхе, но - приползёт обратно. Любовь - штука такая.Он глотает про себя мысль, что Намджуна даже любовь не вернула, и надеется, что она не придёт Чимину в голову, потому что тот вдруг дает слабину, утыкается лицом отцу в живот и начинает искренне, совершенно по-детски рыдать.Такая вот любовь. Штука. Мда.Бедняга Чонский.- Не уследили вы за своим другом, Хосок Андреевич, - фон Ким говорит это много позже вечером, когда охотники, уже вернувшиеся, попарились в бане, снова напились вина, и кто отправился спать, кто застрял за картёжным столом, а кто - Ланской-Рогатых - застыл в кресле у камина, глядя на пламя.- Не уследил, - соглашается Ланской, - но за ним сейчас и сам чёрт не уследит. Знаете, Сокджин Юрьевич, - он хмыкает, - есть такие тонкие романтические натуры, лекарством разбитому сердцу ищут пулю. И думается мне, Юнги Владимирович перечитал красивых романов в юности, они на нём неизгладимый отпечаток и оставили. Хотя кому я рассказываю, вы его знаете дольше меня.- И вам не жаль? - фон Ким опускается в кресло напротив.- Без этой отвратительной черты он не был бы собой, - Ланской усмехается мрачно, - не беспокойтесь, дня через три я поеду следом, пригляжу за ним.- Я не беспокоюсь, Хосок Андреевич, - фон Ким отворачивается к огню, - но если он вернётся живым - богом клянусь, набью ему рожу, просто и по-крестьянски. Чтобы больше не растраивал мне сына.Ланской всхохатывает коротко и качает головой:- Смею полагать, он даже позволит вам это сделать. На волне эйфории от того, что ваш сын был расстроен.- Расскажете ему об этом?- Толку-то, - Ланской пожимает плечами, - эту красивую историю не нам с вами писать. Я, знаете ли, в некотором роде фаталист. Если ему суждено вернуться к юному и пылкому студенту Пакскому, вырвавшись из пляски со смертью - вернётся. Такие, как Юнги всегда ищут или красивой любви, или красивой смерти. Одно из двух точно найдёт.- Не бывает красивой смерти, Хосок Андреевич.- Ещё как бывает, дорогой вы мой фон Ким, но не у нас с вами, конечно.Сокджин не спорит, огонь в камине трещит поленьями, отстреливает искрами, и Сокджин в эту минуту чувствует себя невыносимо уставшим, старым и одиноким.Тэхён за его плечом вырастает как почуяв:- Я принёс вам шаль, - говорит, - как-то холодно в доме.Сокджин смотрит на него: в отблесках огня из камина лицо у Тэхёна демонически красивое. Какая ирония, что этот демон вбил себе в голову заботу о человеке в два раза старше себя.- Спасибо, - отвечает Сокджин, принимая шаль из его рук, - как тебе охота?- Я подстрелил двух зайцев, - Тэхён улыбается немного горделиво. Хороший, потрепать по голове хочется, - Седжин обещал, что нам приготовят их завтра на ужин.- Прекрасно, - фон Ким кивает и позволяет себе короткую улыбку, - ступай спать, день был длинный, - сам встает с кресла, - доброй ночи, Хосок Андреевич.- Доброй, Сокджин Юрьевич.Тэхён поднимается к спальням за ним следом, и уже у комнаты Сокджина говорит негромко:- На самом деле на охоте было невыразимо скучно без вас.У Сокджина сердце спотыкается.Да чтоб тебя.- Доброй ночи, Тэхён Сергеевич.- Хороших вам снов.