Let's pick the truth that we believe in (1/1)

Фон Киму начинает нравиться его размеренная жизнь где-то после тридцати трёх. Предыдущие десять с лишним лет идёт привыкание, стадия смирения (боже, в семинарии им бы гордились). Намджун Алексеевич удивительно терпелив, способен любить их за двоих сначала на одном пламени страсти, потом из чистого упрямства. Сокджин и с этим смиряется. Даже начинает любить в ответ... таким чем-то очень привычным, уютным. Сравнение пошлое - но как любят удобное кресло. После тридцати трёх он привыкает не испытывать за это вины, сливая всю нереализованную любовь в сына. Чимин растет славным мальчишкой, немного избалованным, но Сокджину так нравится даже больше - его сын никогда не повторит идиотской судьбы папеньки, может быть даже замуж выйдет по любви. Такой, настоящей, красивой, книжной, в которую фон Ким никогда не верил, и не верит в свои тридцать два, тридцать три и даже тридцать четыре.Фон Ким сволочь, но его сыну должно повезти - слишком хороший второй отец.Есть вещи, которые невозможно простить. Даже самому себе. У фон Кима первым пунктом в списке – собственные пальцы, сжимающие плечи глупого семнадцатилетнего мальчишки, и губы, целующие отчаянно, как последний раз в жизни, словно завтра не наступит.Завтра наступит. И простить себе этого, чёрт подери, будет невозможно.Не то чтобы Сокджин высокоморален, не то чтобы его можно смутить адюльтером – будем честны, не в первый раз, будем ещё честнее – Намджун Алексеевич простит и не такое, пока фон Ким в конечном итоге возвращается всё-таки к нему, и Сокджин всё ещё не высокоморален, чтобы не пользоваться подобной возможностью.Проблема в том, что Сокджину тридцать семь, а терять голову в столь почтенном возрасте из-за подростка может себе позволить только Минский. И смотреть на Минского противно как минимум. Влюбленный отчаянно, до болезни, до побега на войну. Юнги Владимирович, вам никак снова пятнадцать? Пора бы повзрослеть.Тэхён смотрит на Сокджина за обедом, жрёт глазами так, словно в мыслях уже растянул на кровати и облизал каждый сантиметр кожи, Сокджин смотрит в ответ и ему хочется, чтобы это было правдой.Унизительно.Сокджин фон Ким не влюбляется.Никогда. Ни в кого.Сокджин фон Ким не теряет головы от страсти и возбуждения. Никогда. Ни из-за кого.Сокджин фон Ким...Он и замуж-то выходит потому что ребенок, а Кимский выгодная партия и влюблен безумно. Голый расчёт, немецкий прагматизм, если угодно. Цинизм чистой воды.Сокджин фон Ким не влюбляется, не теряет головы и не верит в книжные сопли в сахаре.…пока на их пороге не оказывается этот чёртов мальчишка с бездонным чёрным взглядом. Тэхёну тогда четырнадцать, он ещё ребенок совсем, но Сокджина дергает нервно, как предчувствием – не к добру. От одного лишь взгляда глаза в глаза, потому что в тех зрачках бездна, адское пламя и чудовища, а бездна засасывает и выглядит слишком чертовски привлекательно, чтобы не сигануть вниз головой.Он слишком долго был почти примерным семьянином, слишком заплесневел посреди своей размеренной пасторали, чтобы не. Хочется залепить себе пощечину под прицелом этих глаз.Сокджин скандалит с мужем, и тот, пристыженный, согласен на всё – даже сослать отпрыска в Петербург на два года, поучиться манерам, да наукам. Тэхён снится Сокджину пару раз за эти два года, слава богу, без пошлого контекста, но просыпаясь Сокджин чувствует себя бесконечно вымотанным, будто и не сон то был вовсе, а наваждение, он и подробностей не помнит, только, что Тэхён был, и вялое ощущение чужого присутствия тянется шлейфом из сна ещё неделю. Но после забывается, и привычное болото поместья нежно принимает в объятья. Сокджин ведет бухгалтерию, педантично объезжает угодья, разбирается в крестьянских проблемах, строит новый амбар под пшеницу, долго спорит с деревенским старостой о состоянии старых, побеждает, конечно. В общем, снова, снова, опять в своё привычное, уютное, даже нравящееся.Намджун Алексеевич целует его в висок, улыбается нежно, и Сокджин остывает, словно и не было того опасного всплеска. У Намджуна Алексеевича виски совсем седые, он выглядит таким надежным, уверенным, как за каменной стеной, да, как за ней родимой, за стеной, за которую Сокджин не рвался никогда в жизни, но вот – привык, и всё хорошо.Тэхён возвращается домой шестнадцатилетним. Выше почти на голову, толще шеей, шире плечами и – ха-ха – более воспитанным, как заказывали. Он красив невыразимо, ещё этой юношеской, тонкой красотой, незрелой. Сокджин любуется невольно, реагирует более благостно, тревога словно отпустила. Он даже добр с мальчишкой. И бездны в зрачках более не видит, смотрит мимо, улыбается отечески. Чёртов Минский делает предложение, и Чимин согласен, и Намджун Алексеевич тоже, Сокджин морщится, но Чимин такой влюбленный, той самой чёртовой из книжек, что у него рука не поднимается останавливать. Ребенок счастлив.Сокджин злится, и сливает всё своё отеческое в Тэхёна. Тот удивляется, наверное, но виду не подает. Сокджин гладит его по волосам безотчётно, и вдруг видит – даже руку отдергивает – бездна из зрачков никуда не пропала. Тэхён смотрит жадно, хищно, невольно за пропавшей ладонью тянется, но в глазах пожар.- Извините, - зачем-то говорит Сокджин, и Тэхён хмурится.А потом снится ему снова. Обнаженным, смеющимся, демонически прекрасным. Сокджин просыпается посреди ночи в холодном поту, возбуждённым и испуганным. Намджун Алексеевич разбужен лучшим минетом в своей жизни, и они совокупляются до рассвета как сожранные страстью подростки. Так дико, так странно, как не было уже лет десять. Намджун Алексеевич обнимает его, целует плечи, выглядит счастливым. Сокджину тошно немного, но лишь чуть-чуть.Тэхён с утра смотрит весело и зло, а потом ляпает:- Но думали вы ведь обо мне.Это как в прорубь на крещение прыгнуть, Сокджин столбенеет, краска с лица отливает, закрывает на мгновение глаза, возвращая себе самообладание, командует жестко:- Занялись бы вы учёбой, Тэхён Сергеевич. Если вы не поступите в военную академию, ваш отец будет безумно разочарован.Тэхён скалится в ответ нехорошо, но кивает:- Конечно, - и обещает, - я загляну ещё как-нибудь.Маленькая дрянь, Сокджину хочется отвесить ему оплеуху, но он лишь цедит сквозь зубы:- Очень не советую.Сны и атаки принимают регулярный характер, Сокджин злится бесконечно, пока не заявляет супругу, что хотел бы развеяться и на неделю поехать в Петербург, а может быть на две. Краткосрочный роман с кем попало – это то, что сейчас нужно. Особенно, чтобы выкурить из головы мысли про цыганскую магию и проклятого пасынка. Пасынок выходит с утра проводить, стоит на пороге сонный встрёпанный, смотрит с улыбкой, желает хорошей дороги. Глаза цепкие, злые.В городе Сокджин уходит в разнос, поднимая старые сомнительные связи и инкогнито попадая во все самые неблагопристойные салоны. Помогает откровенно плохо – стоит закрыть глаза, как пред внутренним взором снова проклятый мальчишка и взгляд его бездонный. Сокджин возвращается в поместье злым, решительным и готовым на всё самое паршивое, что только можно. Хочешь? Получишь. У Сокджина всё ещё не очень с моралью, а маленькую дрянь надобно наказать.Тэхён встречает его уверенным, в лоб:- Я люблю вас.И вся решительность фон Кима летит в тартарары. У этого семнадцатилетнего ребенка взгляд искренний, честный, влюбленный, чёрт его раздери. Нельзя такое опошлять и порочить. У Сокджина начинается мигрень.- Займитесь учёбой, - рявкает он.Тэхён ловит его за руку, жмёт ладонь к своей груди – под пальцами твёрдое, горячее, и сквозь ткань, кожу, мышцы – бешеный стук, словно сердце сквозь рёбра рвётся наружу. Повторяет упрямо:- Я люблю вас.- И что с того? – на Сокджина наваливается усталость бесконечная, - не вы первый, не вы последний, мой юный друг, - он ухмыляется криво, - в очередь.Тэхён целует его отчаянно, неумело и неуклюже. Первым поцелуем в своей жизни, похоже. Как жаль. Сокджин вырывает руку и всё-таки залепляет мальчишке пощечину, повторяет жестко, жутким дежавю:- Очень. Не. Советую.Тэхён улыбается в ответ широко, пьяно, раскрасневшийся щеками, юный, прекрасный:- Плевать я хотел на ваши советы.Если бы Сокджин сравнивал – то явно не с охотой. Это скорее преследование, наглое, навязчивое. Оно могло быть бы даже раздражающим.Сокджину тридцать семь, после тридцати трёх он даже начинает любить свою проклятую размеренную жизнь, график, порядок, планы. Всё так по-немецки точно и выверено. Завтра начало сбора урожая, в субботу деревенский праздник, в конце месяца надобно ехать в Петербург на именины губернатора…Чушь собачья.Тэхён преследует его с безумным взглядом, срывает поцелуи, получает пощечины, хватает за руки, прижимает к себе, получает пощечины снова.Сокджин в гробу видал свою размеренную жизнь.Кровь кипит сильнее, чем во всех сомнительных салонах Петербурга вместе взятых.- Я люблю вас, - шепчет Тэхён жарко.- Я люблю вас, - вторит он себе же во снах Сокджина.Его много, он везде, Сокджин бы задохнулся. Но ему. Безумно. Нравится.- Вы сволочь, - мягко сообщает он отражению в зеркале, улыбается. Глаза впервые за много лет выглядят живыми. Сокджину не жаль.Есть вещи, которые невозможно простить. Даже самому себе.Сокджин фон Ким не влюбляется.Никогда. Ни в кого.Сокджин фон Ким не теряет головы от страсти и возбуждения. Никогда. Ни из-за кого.Сокджин фон Ким...