Глава 3. Пальцы коснутся холодного лба, так незнакомо, внимание лечит (1/1)

Саша открыл глаза и несколько раз моргнул, приподнимаясь на локтях.Вокруг была белая, свежая, благоухающая постель. Руки заботливо перевязаны, даже волосы — более-менее чистые.Бросив взор на зашторенное окно, он не сумел определить время суток, к великому для себя сожалению.На тумбе, подле кровати, стояли стакан и полный графин с водой. От повязок пахло какой-то мазью или травяным отваром, настоем, бог знает чем.Поморщившись, Бинх протянул руку к питью, но упал обратно на подушки, недовольно заскрежетав зубами: — Я же слышу, как вы скрипите за дверью половицами. Войдите.В проеме возникла темноволосая голова мальчишки с небесно-голубыми глазами. Яков, как бишь его по батюшке, называл имя.— Эраст? — Всё верно, господин Бинх. Подать вам воды?— Благодарю, не нужно. Вы же не слуга.<— У нас...особенно нет слуг.Александр слегка отогнул край одеяла и задумчиво посмотрел на свою ночную рубашку, оказавшуюся несколько не по росту.?Кто же тогда...?.— Матушка ваша ухаживала.— Она здесь? Передайте, что мы немедленно уходим, более не злоупотребляя вашим и брата вашего гостеприимством.Александр упрямо попробовал подняться, но казалось, что в теле каждая мышца резко болит, жарко пульсируя. Руки подламывались в локтях, мозоли под бинтами ныли, кружило голову.— Вы давно ничего не ели, обессилели совсем, а дома никого нет. Яков на службе ещё, а ваша маменька за комнату рассчитываться ушла и съезжать.— Чем? Что? Куда? Как это съезжать?!— Они с Яковом сговорились, что вы у нас... немного поживете.— Никак нет, я совершенно против. Мы не станем навязываться. Давно я здесь?— Вчера днем приехали.— Ничего не помню.— Вы без чувств были.— А кто... от брички нес?— Граф Зуров. Он... иногда помогает.— Право слово, в толк не могу взять, почему всё решается за меня. Это невыносимо.— У нас есть свободные комнаты, зачем вы так противитесь? И Андрюшу правда совсем некому музыке учить.— Черт с вами, подайте воды.Эраст солнечно улыбнулся, его руки еле заметно тряслись, пока он наливал из графина.— Вы боитесь меня?— Что вы. Просто немного волнуюсь, это всегда так.Эраст, однако, поднес стакан к его губам рукой ничуть не дрогнувшей.Саша опустошил его до половины и выдохнул, поблагодарив уже тише.Мальчишка вскинулся:— Есть суп. Только он холодный, я не сумею разогреть. Хотите?— Честно говоря, очень хочу, даже если это суповая глыба льда.— Я принесу!Вернувшись с энтузиазмом, подносом, ложкой и тарелкой, Эраст увидел, что Бинх успел полусесть, подушку под спину подложив: — Благодарю, водрузите мне на колени. С этим уж я сам слажу.Эраст поставил кушанье куда велено, но справиться с ложкой правой рукой оказалось не так просто, а левая слушалась и того хуже.Пальцы не гнулись, ладонные ранки под сорванной кожей то и дело дергало:— Проклятье. — Яков сказал, вы неуемный изувер, который едва не искалечил такие прекрасные руки.— Так и сказал? Вряд ли он хотел, чтоб вы мне это передали.— Сохраним же тайны друг друга? Я никому не скажу, что вы сами не сумели...разумеется, можете дождаться госпожу Хильду.Теперь: густо покраснели они оба, а ещё через минутку Саша сдался. Принимать опеку маменьки — выбор определенно не тот, когда тебе шестнадцать лет, и неизвестно, сколько оленьего упрямства во лбу.Уж легче это будет чей-то средний родич, пообещавший никому не рассказывать.Первая ложка была и впрямь холодной, но Бинху отчетливо почудилось, словно он и кусок меди бы отгрыз за милую душу.О меди не хотелось вспоминать. Ему клятый металл будто под кожу из горна залили. — Где же самый младший ваш братец?— Очень надеюсь, что у себя в комнате, а не пробрался на чердак, чтоб сражаться там с голубями.— У вас под крышей голуби?— Последнее время завелись...— Скажите мне правду, Эраст. Почему вы приютили нас, хотя, сами на грани бедствования?— Вы заметили...— Право слово, я же не слепой. Старая трость, нет слуг, в учителя музыки готовы первого попавшегося юнца взять.— Все эти вопросы нужно Яше задавать... но если хотите знать моё мнение — вы хороший человек.— Догадываетесь, сколько брошено по улицам хороших людей? Что же ваш брат их всех сюда не приведет?Получилось намного резче, чем хотелось бы, и, мягко уронив ложку в суп, Эраст стремительно выскочил из комнаты прочь.Бинх закусил губу с внутренней стороны, но поругать себя ему не дали — вошел Яков, без пальто и трости, без пиджака, но в смешно накинутом на рубаху халате да немного измятых брюках: — И зачем, скажите на милость, вы довели его до слёз?— До слёз? — Саша закусил нижнюю губу сильнее, аж до крови, кляня себя за несдержанность и нелепо уткнувшись взглядом в суп, который даже с колен не мог убрать, какой позор будет, коль уронит, всё разобъется, разольется: — Я не хотел. Я лишь был намерен указать, что вы... избрали нашу семью для благотворительности напрасно.Гуро прошел в комнату глубже, откинул полы халата на манер хвоста и, довольно бесцеремонно присел к Бинху на краешек постели, повернув голову и останавливаясь покрасневшими от усталости глазами где-то на плече:— Я только что переступил порог и жутко устал. Можно вы продолжите тянуть из меня жилы путем препирательств и парирования любого слова чуть позже?— Прошу вас, уберите поднос.— Пожалте, — Яков подцепил края с двух рук, дотягиваясь до тумбы, но тарелка ощутимо звякнула, одним краем поднос едва не сорвался из правой руки, — м-х-х.— Что?— Ни-че-го.Саша присмотрелся: на ладони, сбоку, у Гуро вдзулся подкожный жгутик, проступили венки, а большой палец как-то неестественно поджало.— Можно вашу руку?— Куда вам, на свои гляньте.Бинх крепко сомкнул губы и сложил ладони друг к другу, раскрытой лодочкой. Пальцы его от тканевых полос были свободны и, судя по всему, он считал, что это вам не ложкой орудовать, выйдет, через боль и упертость.Яков свистяще выдохнул, но судорога неумолимо пробиралась от запястья к локтю, намереваясь скрутиться пуще, поэтому ладонь в ладони он вложил.И едва сдержал односмысленный, приличный, но всё же стон, поражаясь тому, как ловки (по-прежнему ловки) и сами лишенные сейчас должной послушности и силы пальцы. Подушечки чутко прощупали контур мышечного напряжения, аккуратно оглаживая его:— У вас тугие манжеты. — Расстегнуть?— Да. И закатайте выше локтя.Освободив руку от рукава, Яков вернул её на место, несколько морщась, когда Александр изучал особенно болезненные участки мыщц, сведенных в натянутую струну:— Сколько же вы исписали бумаги?— И думать об этом не хочу.— Как я — о железе?— Надо полагать.Яков на мгновение опустил веки, чувствуя, как отпускает, а потом — тяжело сглотнул, когда к самому центру его ладони припечатались мягкие, теплые губы.— Что вы делаете, скажите на милость?— Вчера вы сделали п о ч т и то же самое, и объяснений я не требовал.— Надеялся, что вы не помните. Не желаете оставаться в долгу даже за поцелуй, вдохновленный талантом пианиста?— Вы правда считаете, что я талантлив?— Бесспорно.Горячее дыхание не становилось дальше и Яков бездумно провел большим пальцем над верхней губой, прослеживая там восхитительно-мягкий пушок.Коснулся уголка губ, где было влажно от слюны и...Это вновь случилось одновременно — он опомнился, и внизу хлопнула дверь.Расцепляясь, они едва друг друга не царапнули ногтями. Ещё немного — и Яков бы сунул пальцы Саше в рот.Ещё немного — и Саша взял бы в рот чужие пальцы, как он всегда и делал, да практически всё: самостоятельно.