Глава 1 (1/1)

Осень 1985Сентябрь выдался переменчивым, то сияя почти летними деньками, то разражаясь холодным проливным дождём. За три недели не было разве что снега, и, наверное, выпади он вдруг, никто бы уже не удивился. Сегодня было пасмурно и прохладно, изредка налетавший ветер срывал с деревьев желтеющие листья, бросал их на тротуар и кружил в лужах.С вокзала доносился далекий гул уходящего поезда, неясный, как тающее, ускользающее из памяти воспоминание; он скорее угадывался за домами, за деревьями, за мостом – там, где насыпь и убегающие вдаль рельсы. Иногда оттуда слышны гудки – тревожные, протяжные, здесь, на таком расстоянии из них исчезает вся требовательность и резкость, их отголоски сливаются с шумом ветра, растворяются в воздухе, они будто зовут за собой, и иногда так хочется подчиниться этому зову.Выходя со школьного двора, он очень часто слышал эти гудки и приглушенный расстоянием стук колес. Но никогда они не вызывали такую смутную тревогу, как осенью.Он хотел, чтобы скорей наступила зима. По крайней мере, это более устойчивое время. Зимой чувствуешь себя спокойнее, особенно если много снега. Снег будто укрывает всё одеялом, и становится как-то уютней, несмотря на холод.Мысли о зиме не покидали его с сегодняшнего утра, когда он полез в стенной шкаф и налетел на собственные лыжи, которые стояли прямо за дверью. Он толком не проснулся и больно ушиб руку. Мать, которая ещё не успела уйти на работу, выглянула в коридор.— Гонза, что ты там ищешь?— Куртку, — ответил он, слегка поморщившись.— Какую куртку?— Теплую.— Зачем она тебе сейчас? Тебе в ней жарко будет.— Не будет. Я подстежку вытащу.— Ну, смотри, как хочешь. Куда же я опять ключи от машины положила?..Эти слова он слышал почти каждое утро, редкий будний день обходился без них. Этот вопрос стал для него одной из тех мелочей, на которые уже не обращаешь внимания (потому что мать задает его сама себе), но без которых уже и жизнь покажется какой-то неполной, или вообще не твоей.Вытаскивая подстежку, он вспомнил про соседа-шутника, помешанного не то на политике, не то на истории, а может, и на том, и на другом сразу, который, увидев его в этой куртке, непременно скажет: ?О, опять Ян в анархиста играет?, или что-нибудь в этом роде. Куртка была черная снаружи и красная изнутри, да ещё и на рукавах красные полоски ?молний? – по три с каждой стороны. Ян обычно никак не отвечал на эти реплики. Такое беззлобное поддразнивание уже тоже становилось для него чем-то привычным. Наверное, так будет повторяться, пока он не вырастет из этой куртки. Или не потеряет её где-нибудь.Сосед обычно усмехался молчавшему Яну вслед, в полной уверенности, что тот его просто не понимает. Нет, отчего же, Ян знал, что это у анархистов такие цвета – черный с красным, только вот определение ?анархист? совершенно ему не подходит. Какой же он анархист? Анархисты – это которые всё время против чего-то протестуют, а он плывет по течению всегда, когда это возможно. Так что кто кого не понимает – это ещё большой вопрос.…Начал накрапывать мелкий дождик, и Ян порадовался, что взял сегодня куртку. Идти оставалось уже недолго, но в одной рубашке он успел бы основательно промокнуть.Люди кругом спешили по своим делам, никто не обращал особого внимания на задумчивого старшеклассника со школьной сумкой на плече, который, сунув руки в карманы и чуть опустив голову, шлепал по лужам. Да и на что обращать внимание – Ян просто шел домой. Да, он предпочитал называть это домой, а не ?в гости?. Может ведь у человека быть два дома, правда?Идущие навстречу люди не знали, что он идет так уже более полутора часов. Не слишком быстро, но упрямо шагал он сквозь ветер и дождь и принципиально не садился ни в автобус, ни в метро. Ему хотелось устать как следует, чтобы нормально сегодня спать, не просыпаясь посреди ночи от непонятных снов и невеселых мыслей. Последнее время это происходило всё чаще. Ян сам не знал, что его беспокоит. Вроде бы всё как всегда, но места себе не находишь.К его удивлению, мать предложила заехать за ним к концу уроков на машине и отвезти его, но он отмахнулся – не надо. Ответил, что доберется на метро, и даже для виду положил в карман проездную карточку. Сказал, что вернется в воскресенье вечером, и отчалил.Пройтись пешком и побыть в одиночестве – может быть, поможет?Войдя в подъезд, Ян поднялся по лестнице на третий этаж. Знакомая дверь, к которой он приходил гораздо реже, чем ему бы хотелось. Как было бы здорово, если бы можно было появляться здесь каждые выходные…На лестничной площадке он отряхнул капли дождя с сумки и куртки, машинально провел тыльной стороной ладони по щекам. Намокшая челка как всегда лезла ему в глаза, а он, как всегда, совершенно этого не замечал. Его длинные волосы, прямые, как солома, и такие же светлые, ничуть не потемнели с возрастом, хотя все, кому не лень, периодически повторяли ему на разные лады, что это непременно произойдет. Впрочем, сейчас они были и вправду немного темнее, чем обычно, а кончики прядей чуть изгибались – от влажного воздуха и мороси. У Яна совершенно не было привычки встряхивать головой или запускать пальцы в волосы, как часто делают те, у кого волосы длинные или непослушные. Он задумчиво и отстраненно взирал на мир сквозь светлые пряди, и это придавало какую-то наивность и детскость его облику, хотя он был довольно высоким, и с первого взгляда мог показаться старше, чем был на самом деле.Сунув руку за пазуху, Ян достал из внутреннего кармана куртки ключ и вставил его в замочную скважину. Вернее, попытался вставить, но у него ничего не вышло. Ключ не лез в замок.В первую секунду Ян решил, что отец поменял замок, но потом подумал, что это бред. Сменить замок и позвать сына к себе на выходные, ничего ему не сказав, и не дав новый ключ? Впрочем, с него станется. Отец мог быть слишком поглощен своими делами и забыть об очевидном.Но потом он понял, что сам виноват. Не далее, как сегодня, в самом начале пути, он выронил злополучный ключ на улице, и тот застрял в сточной решётке. Изрядно повозившись, Ян его наконец вытащил, но при этом погнул. Вот вам и пожалуйста – в квартиру он теперь до прихода отца не попадёт.Он ужасно разозлился на себя и чуть не заплакал от бессилия. Конечно, можно было бы сделать копию ключа, но где?.. Этот район он знал совсем плохо. А если бы даже и знал? Когда подобные вещи позарез нужны, их никогда не окажется поблизости. А он-то хотел прийти пораньше, приготовить ужин, может быть даже сделать что-нибудь по дому (а делать наверняка есть что), надеялся сделать отцу приятное. И вот теперь из-за собственного раздолбайства сидеть тут под дверью… О том, чтобы сейчас вернуться к матери, он даже не помышлял. Ни за что. Исключено.Ян медленно потер глаза и присел на подоконник. На лестничной площадке было два окна – одно напротив другого – и две квартиры. Сам не зная почему, он устроился на окне, которое было рядом с чужой дверью, искренне надеясь, что соседи уже успели вернуться домой, и больше им сегодня выползать из дому не захочется. Хватит с него людского общества до следующей недели.Следующая неделя… Может быть, она хоть будет лучше, чем эта? Эта выдалась какой-то тяжелой – трудно сосредоточиться на уроках, сложно встать утром, при одном взгляде на будильник настроение портится. Почти всякий раз, когда его вызывали отвечать, ему хотелось огрызнуться и попросить, чтобы от него отстали.Вообще-то учиться Яну всегда было легко, настолько легко, что он не понимал, почему для многих учеба – это одни сплошные неприятности и мучения. Он сам довольно хорошо успевал, и у него постоянно просили списать, зная, что он не откажет. При этом он вовсе не был ни зубрилой, ни отличником. Возможно, он просто слишком мягкий, ему трудно отказать кому-то. Впрочем, ему редко на это указывали. Он уже и не помнил, когда это было в последний раз. Многие просто отмечали, что, несмотря на некоторую отрешенность и застенчивость, у него легкий характер и с ним совершенно не трудно ладить.Так было. До недавнего времени. Но Ян чувствовал, что стал меняться, что ему всё труднее оставаться таким, как раньше. Получается, раньше он был самим собой, а теперь играет, притворяясь кем-то другим? Наверное, другие тоже скоро это заметят. Хотя наверняка не придадут значения и спишут всё на переходный возраст, конечно, на что же ещё.Прижавшись лбом к стеклу, он смотрел вниз, на двор.Мокрый асфальт, несколько машин, на которые уже успело нападать много желто-зеленых листьев, женщина с собакой, качели и песочница; оброненная или выброшенная кем-то совсем недавно газета. Она даже намокнуть ещё не успела, а может, просто дождь кончился? Огромные буквы передовицы чернеют на белом листке. Если напрячь зрение, можно, наверное, даже название прочитать. Ну да, это вчерашняя газета, мать приносила такую же с работы.Он закрыл глаза, и черные буквы, отпечатавшиеся на сетчатке, медленно ушли в темноту. Было совсем тихо, откуда-то приятно пахло – кажется, жареной рыбой с картошкой, сидеть тут было бы даже уютно, если б не кроссовки, которые успели промокнуть. Впрочем, если поставить ноги на радиатор, может быть, они успеют высохнуть…— Засыпаешь?Чуть вздрогнув от неожиданности, он открыл глаза. После прогулки по осеннему городу тут, в теплом подъезде, и вправду можно было уснуть.В метре от него на самой нижней ступеньке лестницы стояла девочка. Его ровесница… наверное, потому что выглядела как большинство его одноклассниц. В белой ?дутой? куртке, каштановые волосы собраны в тугой хвост, во взгляде смесь легкого удивления и интереса. Интереса, кажется, было все-таки больше. Ян так глубоко задумался, что даже не понял, спустилась ли она с верхнего этажа или пришла с улицы. Хлопанья двери ни снизу, ни сверху он не слышал. Умеют ведь некоторые подкрадываться. У него дома кошка ходила громче.Он лишь неопределенно пожал плечами в ответ. Другой бы на его месте наверняка брякнул что-нибудь остроумное, но он так не умел.— О, а я тебя видела уже.— Э… что, сегодня?— Не сегодня, конечно, раньше. Так ты здесь живешь?— Нет. – Ян снова отвернулся к окну. После долгого молчания голос звучал хрипло. Он не помнил, видел ли когда-нибудь эту девчонку или нет. Слишком долго его здесь не было.— Ждешь кого-нибудь?— Отца жду.На её лице вдруг мелькнула какая-то догадка.— Ты Ян, да?— Да. – Он удивился, но не подал вида. Произнеся ?да? с полувопросительной интонацией, Ян посмотрел на девочку, ожидая продолжения.Со стороны, наверное, его односложные ответы и взгляд исподлобья могли показаться не слишком любезными, но её ведь никто не просил с ним заговаривать. Кто мешал ей просто пройти мимо?Она вдруг улыбнулась, видимо, обрадовавшись собственной догадливости.— Привет. Я Ирена.С этими словами она пересекла лестничную площадку и стала спускаться вниз, держась за перила. Объяснять ему, откуда она его знает, она, похоже, не собиралась.Ян только озадаченно проводил её взглядом. Все его мысли и ощущения могли сейчас уместиться в три слова: ?Что это было??Впрочем, какая разница…У него окончательно испортилось настроение, ему хотелось уйти с этой лестницы, оказаться в квартире, посумерничать на кухне, посидеть, приглушив свет, с чашкой горячего какао, а потом почитать какую-нибудь увлекательную книгу – их у отца бессчетное количество, – или посмотреть фильм, ведь сегодня пятница, по телевизору много чего обещали в программке – всё, что угодно, лишь бы не вернулось ощущение неприкаянности, с которой ему пришлось слишком хорошо познакомиться, лишь бы не свалиться из-за пустяка в бездну отчаяния и безысходности… Он почти физически ощущал, как уходит время, как толчками движется по циферблату секундная стрелка, увлекая за собой минутную и часовую…Жаль, что он не взял с собой никакой книжки. Но разве он предполагал, что придется сидеть на лестнице? Хоть спускайся во двор и подбирай эту грязную газету… Тьфу, что за идиотская мысль? Ему стало как-то противно и неловко, как будто кто-то уже застукал его за подбиранием этой газеты и поднял на смех.— Ой, ты ещё здесь?Перед ним снова возникла загадочная девчонка. Как её, Ирена? Теперь она шла наверх, нагруженная двумя пачками печенья, бутылкой минералки, тюбиком зубной пасты, пачкой макарон, журналом в мягкой обложке и чем-то ещё, чего Ян не разглядел. Всё это она несла, обхватив обеими руками и прижимая к груди.— А-а, ты ключ забыл.— А ты – сумку? И совесть, кажется.Он услышал в собственном голосе презрительные нотки, хотя, честное слово, у него и в мыслях не было оскорблять эту Ирену. Она ведь не сделала ему ничего плохого. Да и при чем тут совесть? Просто не все же такие необщительные, как он. Сейчас она обидится, вскинется, выпалит ему в лицо что-нибудь побольнее и скроется наверху. Так и будет.Ирена рассмеялась. Легким, искренним смехом.— А я её часто забываю. Сумку, в смысле. Поэтому вот так всё и ношу. Мама всё время ругается, кассир в универсаме таращится. А на улице люди предлагают помочь что-нибудь донести. Сейчас, подожди, я всё закину домой и опять выйду.И не дожидаясь ответа, стала подниматься на верхний этаж. ?Не стоит?, — хотел сказать Ян ей вдогонку, но что-то его удержало. Он слез с подоконника и, сунув руки в карманы, сделал несколько шагов по лестничной площадке. Может быть, пойти куда-нибудь, скоротать время? Конечно, он сегодня уже достаточно находился, но всё же… А то потом ещё, чего доброго, соседи начнут судачить, что отец не пускает его домой. Ему-то было совершенно всё равно, что они скажут, а вот отцу будет неприятно.— Уходишь?Опять. Нарочно она, что ли?— Ты можешь не подкрадываться ко мне так?— Извини.— Да, ухожу.— Жаль, что ты ключ забыл.— Да ничего я не забыл.— Потерял?— Сломал.— Как сломал? Покажи-ка.— Зачем?— Покажи, пожалуйста.Ян обреченно вздохнул, поняв, что так просто от неё не отделаться, и достал злополучный ключ. Взял его за оба конца и повернул ребром.— Видишь, погнулся. Поэтому не проходит в замок.— Ты им консервные банки не открывал, случайно?— Не смешно.— Да, ты прав, не смешно. Дай-ка его сюда.— А?..— Дай сюда, говорю.Ян взглянул на Ирену в упор, собираясь, вопреки своей обычной сдержанности, высказать ей всё, что он о ней думает – и не смог отвести взгляда. На него смотрели ярко-синие глаза с длинными, тёмными, чуть загнутыми вверх ресницами. Как он сразу не заметил, что у неё такие замечательные глаза?.. И она приветливо улыбалась. Ему.Как загипнотизированный, он молча протянул руку.— Жди здесь. Никуда не уходи, я скоро.Ирена снова ушла наверх. Оттуда донесся тихий щелчок закрываемой двери. Ян крепко зажмурился, потому что не хотел видеть ни унылой лестницы, ни двора за окном. Он хотел удержать в памяти до последней черточки лишь лицо этой странной незнакомки. Можно ли называть незнакомкой ту, чьё имя уже знаешь? Но ведь больше ему не известно о ней ничего.Он не знал, сколько прошло времени. Время перестало существовать.А потом Ирена снова оказалась перед ним.— Вот, держи. Попробуй открыть.Ян машинально взял у неё ключ – он был тёплый, почти горячий – и вставил в замок. Ключ вошел до упора, оставалось только два раза повернуть.— Спасибо, — обескураженно произнес он.— Пожалуйста. Ну, иди домой, отдыхай, ты какой-то замученный весь.Она мягко тронула его за рукав, улыбнулась и ушла к себе.В темноте и безмолвии пустой квартиры Ян повесил куртку на вешалку, поставил кроссовки поближе к батарее и пошлепал в одних носках на кухню. По пути завернул в ванную, где, грея руки под струёй приятно горячей воды, глянул в зеркало. Он что, правда выглядит таким замученным? Он не знал. Каждый день он видел собственное лицо в зеркале и не мог понять, изменился или нет. Всё как всегда. Серо-голубые глаза. Светлые-светлые мягкие волосы, закрывающие уши и падающие сзади на воротник рубашки. Когда наступит лето, они станут ярче, будто впитают солнечные лучи. Вечно длинная, до глаз, чёлка. Бледное лицо, а может, просто кожа слишком белая. Разве он когда-нибудь выглядел иначе? Если только вытянулся сильно за последний год, ещё совсем недавно подворачивал рукава у рубашки и штанины снизу, а теперь эта рубашка и эти джинсы скоро будут ему малы. Он наверное теперь с отца ростом.Кстати, об отце. Он ведь скоро придет. Неплохо бы до его прихода ужин сделать.В кухне Ян изучил содержимое холодильника. Там стояло накрытое пленкой большое блюдо с кусками жареной курицы. Отлично. Даже лучше, чем он думал. Наверняка картошка тоже есть. Сделать пюре и ужин готов.Пока он возился с картошкой и найденной в морозилке зеленой стручковой фасолью, за окном стало совсем темно. Покончив с готовкой, он налил себе чаю и устроился с чашкой за столом, сидя на одной табуретке и положив ноги на другую. Загадочная Ирена не шла у него из головы. Он вдруг понял, что ему ужасно хочется увидеть её снова, хочется, чтобы она тронула его за рукав, взглянула ему прямо в глаза… Ему так захотелось взять её за руку, обнять в ответ... хотя он прекрасно знал, что ни за что не осмелится это сделать. Он сжался в комок, обхватив руками колени, будто замерз, хотя в кухне было жарко.Ну почему он такой? Его одноклассники давно вовсю гуляют с девчонками, а он бы ни за что не посмел приблизиться ни к одной, если речь идет о каком-то романтическом интересе. Если просто по делу, то без проблем, но они ведь в большинстве случаев сразу начинают хихикать и строить глазки, а от этого он терялся и не знал, как себя вести. А если бы даже он и осмелился подойти первым, что с того? Он слишком тихий и замкнутый, им неинтересно с ним, его просто пошлют подальше. И он тихо уйдет, пожав плечами, внешне спокойный и невозмутимый, а на самом деле раздираемый на части болью, обидой и разочарованием. Он не умеет толком выразить своих чувств, но это ведь не значит, что у него их нет. Ян понимал, что рано или поздно не сможет так больше и просто сломается. И он боялся этого, боялся сам себя, боялся будущего.Ещё совсем не так давно жизнь казалась ему почти безоблачной, и только пару лет назад он осознал, что это отнюдь не так. Невозможно жить с обоими родителями, приходится постоянно разрываться между ними, рядом с одним всё время чувствовать отсутствие второго; и мать, и отец хотят, чтобы он выбрал, но он не сможет сделать подобного выбора! Десять лет назад суд оставил его с матерью, его, разумеется, не спрашивали, он этого вообще не помнит, но сейчас он имеет право на собственный выбор. То есть, право-то он имеет, но воспользоваться подобным правом выше его сил. Только бы сегодня этих разговоров было поменьше.Негромко хлопнула входная дверь. Ян встал и выглянул в прихожую.Отец стоял там и копался в собственной сумке, даже не сняв пальто. Яну показалось, что он просто пытается скрыть неловкость от встречи. Ему и самому было как-то неудобно, будто пришел домой к незнакомому человеку и хозяйничает тут. Чтобы избавиться от этого чувства, он шагнул вперед и протянул руку.— Привет, пап.— Здравствуй, Гонзик.Они обменялись рукопожатием.— Как дела?— Нормально. Пошли ужинать, пап.Ели они сначала в полном молчании – Яну было не по себе, даже аппетит пропал немного. Он чувствовал, что и отцу тоже неловко. Наверное, им никогда не удастся поговорить друг с другом нормально, потому что они оба слишком замкнуты и – к чему отрицать? – слишком зациклены на себе, на своих проблемах. Разговоры обычно заканчивались тем, что отец начинал кричать на него, раздражаться. Ян либо пытался защищаться, либо терял самообладание и срывался. С матерью в этом плане было легче. Она хоть не переходила на крик, чуть что.— Очень вкусно, — сказал вдруг отец. – Спасибо.Ян улыбнулся одними глазами. Что может быть такого особо вкусного в картофельном пюре и зеленой фасоли? Самая обычная еда, проще и не придумаешь. А курицу даже не он жарил. Но всё равно ему было приятно.— Гонзик, — снова нарушил молчание отец, — передай маме…Ну почему приятные минуты длятся так недолго?Ян встал – резко, как распрямившаяся пружина.— Передай сам, пап. Вы что, так и будете через меня переговариваться? Почему бы вам просто не встретиться и не поговорить?— Это невозможно!— Да почему невозможно-то? Вы же в одном городе вроде как. Что вам обоим мешает?— Ты сам прекрасно знаешь!— Да ничего я не знаю.— Это всё кончится тем, что…— Что она пошлет тебя подальше, и ты пойдешь?— Как ты смеешь?— Да вот так! – Ян с грохотом отодвинул табуретку и повернулся к двери.— Ты такой же, как она! Тебе на всех наплевать! Переступишь через человека и не заметишь. А со мной у тебя – ничего общего.Эти слова застали Яна уже на пороге кухни. От последней фразы ему стало очень больно – во-первых, отец никогда раньше не говорил ничего подобного, а во-вторых, он знал, что это далеко не так. Он совершенно не ожидал, что одна-единственная фраза может задеть его настолько сильно, и разозлился. Почувствовав, как кровь приливает к щекам, он разозлился ещё больше, потому что знал, насколько это заметно со стороны. И всё-таки обернулся. Посмотрел отцу прямо в глаза и произнес:— Я не она, пап. И не ты. Я – это я. Какой есть.Устало вздохнув, он добавил:— Лучше бы вы вообще никогда не встречались.— Тогда бы и тебя не было!— Ну и что? Кто бы заметил? – С этими словами Ян повернулся и тихо вышел из кухни.В комнате он машинально включил телевизор, присел на край кушетки и какое-то время сидел, просто уставившись в пол. Изредка поднимал глаза и глядел сквозь собственную челку на экран. По телевизору шел какой-то детектив – следователь допрашивал подозреваемого. Тот всё отрицал, отпирался, кричал, что ничего не знает, и какого чёрта его вообще допрашивают. В другое время наверное было бы интересно этот фильм посмотреть, но сейчас Ян сам чувствовал себя кем-то вроде подозреваемого или обвиняемого.В гостиную вошел отец. Ян не шевельнулся и продолжал всё так же сидеть, опустив голову.— Фильм смотришь?— Нет.— Тогда я переключу куда-нибудь?— Пожалуйста.Отец переключил на новости. Ян поднялся с кушетки.— Спать идешь?— Пока нет.Выйдя в другую комнату, Ян тихо прикрыл за собой дверь. У него появилась одна идея. Обшарив ящики письменного стола, он нашел несколько листов плотной бумаги и простой карандаш. Карандаш был совершенно тупой. Поискав ещё, Ян нашел и точилку. После этого, положив лист на книгу и вооружившись отточенным карандашом, уселся за письменный стол.Вот бы удалось то, что он задумал. У него довольно хорошо получалось что-нибудь срисовывать, но чтобы вот так, по памяти… Но он просто обязан, должен запечатлеть на бумаге иренино лицо с неповторимыми синими глазами. Он должен хотя бы попытаться, иначе не избавится от этого наваждения.Он стал осторожно водить карандашом по бумаге, стараясь тончайшими линиями наметить контуры лица, глаз, губ. Пусть эти линии пока будут еле заметными, потом он сделает их четче. В голову как назло всё время лезли мысли о родителях и о том, что всё равно он с этой Иреной никогда даже заговорить не осмелится, только и остается сидеть тут и рисовать картинки… Когда он провел очередную линию, как ему показалось, неверно, у него вдруг слезы навернулись на глаза, как будто случилось что-то непоправимое, как будто эта неправильная линия может исказить лицо Ирены не только на бумаге, но и в жизни тоже.Он выпустил карандаш из пальцев. Бред какой-то. Он наверное скоро с ума так сойдет.Некоторое время он просто сидел, поставив локти на стол и подперев голову руками, и глядел в черный прямоугольник окна. В гостиной бубнил телевизор. Несмотря ни на что, было уютно. Вдруг подумалось – а если бы у него совсем не было дома, и некуда было бы пойти. От этой мысли стало тоскливо.Нужно поспать немного, сейчас он слишком устал и слишком расстроен, чтобы рисовать, а завтра с утра можно попробовать снова. Уж завтра он постарается изо всех сил, чтобы что-нибудь получилось из его затеи.Ян воткнул карандаш в пластмассовый стакан на столе, вложил листок с наброском в книгу, а книгу спрятал под подушку. И только после этого пошёл умываться.В ванной, закрыв дверь на защёлку, он достал из заднего кармана джинсов баночку с таблетками. Вытряхнул на ладонь пару штук, закинул их в рот и запил водой из-под крана. Таблетки были маленькие, они проскальзывали в горло почти незаметно.— Во сколько тебя разбудить? – спросил отец, когда Ян вернулся в гостиную.— Ни во сколько.С этими словами он выключил свет в маленькой комнате, разделся и забрался под одеяло.