Вилардо Адлер (1/1)

День, когда он стал Вилардо Адлером, был прохладным и покрытым туманом. Возможно именно тогда внутри его что-то щёлкнуло, чуть ли не с ног сбивая, оставляя без воздуха, потому что это никогда не кончается. Сколько ещё будет продолжаться этот круг, зачем он в нем вообще держится? Наверное, для таких людей (даже не людей, а слабого мусора, бесполезных созданий) нет ни другого пути, ни другого света перед глазами.Воруя яблоко, Вилардо даже не старался. Сталкиваясь с неизвестным человеком, даже не убегал. Когда ему дали имя, назвали сыном – опустил глаза, но не запротестовал.Если все пути ведут в никуда, чем этот хуже?Вилардо не знает привязанностей и не умеет в них тоже – он не смотрит в лица, не запоминает имен. Некий Адлер так и остается для него дедом, и хотя Вилардо ни за что бы не забыл те стеклянные глаза в их первую встречу, последовал он за ним с опущенной головой. Не думай лишний раз, не надейся, не верь. Вилардо не поднимает взгляда, когда позволяет накормить себя свежей едой, когда бездумно двигается следом, покидая деревню, не поднимая глаз даже на представшие перед глазами пейзажи, потому что и не умеет – всегда было не до этого. Всегда взгляд обращался обратно на улицы и тяжелую реальность, так что какая же разница?Дед учит его собирать цветы, хотя там едва ли есть чему учиться, на самом деле.Вилардо всегда был далек от цветов, ничего в них не понимал, да и не встречал особо – иногда на витринах, иногда в чьих-то руках, но то было достаточно далеко от его жизни, чтобы не понимать. Это просто цветы – хрупкие, слабые под дуновением ветра и ещё слабее под его касаниями. Он скользит кончиками пальцев по мягким лепесткам, аккуратно обламывает стебель и подносит цветок чуть ближе к себе, лениво изучая, будто спрашивая: в чем же тогда секрет? Почему это нужно людям?Почему тогда не нужен оСтебель снова переламывается в его руках – это намного легче, чем казалось.Вилардо слегка стопорится, и остатки цветка выпадают из его рук, практически теряясь в густых зарослях. Вилардо поджимает губы, отводит взгляд, и цепляется уже за другой – мягкого фиолетового цвета. Одинокий и не слишком большой, а ещё светлеющий к кончикам лепестков, и почему-то приковывающий взгляд. Вилардо тянет руку снова, цепляет стебель почти торопливо, из интереса, но тут же дергается и разжимает ладонь снова, потому что мгновенно его ударяет жгучей болью, резкой и яркой в первые секунды и легко исчезающей, но слегка ошарашивающей.Вилардо слышит хриплый смех сверху, и только сейчас вспоминает, зачем вообще тут находится.— Не такие уж цветы и беспомощные, ага? — будто прочитав его мысли, выдает дед, и, кажется, хочет положить руку ему на плечо, но Вилардо, не думая лишний раз, дергается в сторону. И всё же он поднимает взгляд, таки действительно смотрит на чужое лицо – и дед ему улыбается. — Хочешь, расскажу про них немного?Вилардо молча кивает. Такая новая жизнь… Немного странная. Не давящая, не неприятная, просто действительно странная. Мир неожиданно оказывается огромным и цветастым, даже слепит слегка поначалу, особенно когда обнаруживается, что думать о выживании каждую секунду своего существования и не нужно. Дед учит его читать и писать, отложив денег с работы на нужные принадлежности, и в мире Вилардо появляются ещё и книги, наполненные такими вещами, которые ему никогда даже не снились, и теперь он нередко сидит допоздна не потому что слишком сильно замерзает, а потому что отвлечься от очередной истории слишком сложно. Дед делает вид, что не замечает.Ещё Вилардо обнаруживает, что не любит сладкое, когда дед торжественно преподносит ему шоколад, на который явно откладывал какое-то время, и улыбается как-то очень довольно, ожидая реакции на сюрприз, хотя и неясно, что именно ожидая от такого как Вилардо.Вилардо и правда никогда не пробовал шоколад, и даже почти не отрицает своё любопытство, пробуя. Но сладкий вкус такой яркий, приторный и совершенноне откликается ни в одном уголке его восприятия, и Вилардо выдает быстрее, чем думает.— …Как-то не очень.И только после прикусывает губу, потому что, наверное, говорить так не стоит, и он никогда даже не имел никакой разборчивости в еде, потому что это попросту глупо. Но дед треплет его по волосам и смеется, что Вилардо позволяет, потому что прикосновения уже не кажутся такими чужеродными.— Ну и ладно, неважно. Не бойся говорить то, что думаешь, хорошо? Иначе счастливым и не будешь.Честности Вилардо тоже учится именно так.Однажды, в каком-то маленьком городке возле моря, когда Вилардо уже немного подрос, их внимание привлекает какой-то отчаянный вскрик, на секунду показавшийся даже неестественным в размеренной обстановке этого места, а перед глазами оказывается сцена, которую он видел в своем детстве уже множество-множество раз. У девушки, на которую внаглую наседают двое мужчин, невысокий рост и светлые волосы, она кажется совсем хрупкой, и у неё из корзинки рассыпались все продукты, и…Вилардо всегда проходил мимо такого, сколько себя помнит, но сейчас он и не задумывается, не вспоминает даже собственные слова о том, что быть слишком добрым к хорошему не ведет, да и нередко не к месту.Дед странно на него влияет, думает Вилардо, когда спустя какое-то время вяло смотрит куда-то в пол и слегка морщится, пока ему по новой бинтуют рану на руке, не самую глубокую, но довольно нехилую и уж точно совсем не приятную. Дед всё молчит, и это немного коробит, потому что после всей заварушки не эту реакцию вовсе он ожидал. Что и озвучивает, чуть подумав.— Так ты собираешься меня отчитывать? — звучит немного резко, думает он спустя секунду, но особо не жалеет, да и сложно не звучать резко, когда боль о себе напоминает. Дед бросает на него вопросительный взгляд, вскидывает брови, и Вилардо приходится дополнять. — Знаю, что это было глупо.— Ты же не знал, что кто-то из них за нож возьмется, — дед наконец отвечает, и довольно ровно, но подняв глаза, Вилардо к своему недоумению ловит усмешку довольную на его лице. — Но всё равно ведь разогнал, я и не думал, что ты драться так умеешь.— Я и не умею, — Вилардо бурчит, всё ещё в недоумении. — Никогда особо сил не хватало. Это просто пара трюков, я так убегать учился.Прошлое снова стучится к нему неприятным звоночком, заставляя вздохнуть и опустить голову снова, но тут же его поток мыслей прерывает то, что дед протягивает руку и мягко растрепывает его волосы, похлопывая по макушке. Вилардо теряется ещё сильнее, смотрит исподлобья, и его снова слепит эта глупая улыбка старика.— Важнее то, что я не думал, что ты вообще туда рванешься. Этим можно гордиться, между прочим, — и добавляет вкрадчиво, искренне серьезно. — Это был правильный поступок.Вилардо так на месте и замирает, а потом прячется окончательно за прядями волос.— Без разницы.— И к тому же, — дед поднимается энергично, как заканчивает с раной, в ладони хлопает, и тянется к одной из их походных сумок. — Мисс Эвелин отлично отблагодарила за своё спасение, а ты даже не глянул! У неё целый набор всяких интересных вещей, может и тебе что приглянется.Вилардо морщится, ибо с его предпочтениями жить как можно проще всё это было не особо во вкусе, но всё же знает, что от него вероятно не отстанут, и сам подходит поближе, пряча бинты под рукав. Среди подаренного в сумке много всяких довольно редких вещей вещей, ибо та девушка (Эвелин Миллерс, кажется) оказалась довольно обеспеченной и владеющей чем-то вроде своего дела, Вилардо не слишком внимательно вслушивался. Украшения там были чем-то вроде антиквариата, многое из этого он никогда даже не видел, и зачем им это отдали, тоже непонятно, но благодарность не принять было бы странно. Но искренне цепляет его взгляд только непонятный закруглённый предмет, глубокого красного цвета и с золотистой отделкой, и любопытство настигает Вилардо быстрее.— А это что такое?Дед склоняется, чтобы посмотреть, а потом у него почему-то глаза загораются, и он, не отвечая на вопросы в своей странноватой манере тянет Вилардо, чтобы присесть на место поудобнее и, попросив потерпеть совсем чутка, аккуратно собирает часть его волос, чтобы закрепить этой… штукой, пока Вилардо закрывает глаза. Несмотря на в целом слегка хаотичную натуру, дед в плане прикосновений всегда максимально осторожен, и именно потому к этому моменту Вилардо может ему довериться.Потом его тянут снова в сторону, пока он не оказывается перед небольшим зеркалом. И открыв глаза, видит, ну… Себя, совершенно обычного, малость уставшего и потрепанного, но с аккуратной заколкой в волосах, что переливается золотом и особенно яркой кажется в свете заката, и Вилардо протягивает к ней руку, будто не совсем ещё ощущая что-то ещё на себе, хотя уже чувствуя, что эта штука хоть и удивительно легкая, но не до конца удобная, и-И почему-то к его глазам подступают слезы.— Это была первая вещь, которую я ощутил полностью своей, наверное. Даже не знаю, почему меня так ударило именно на ней, — Вилардо даже как-то ностальгически улыбается, снимая украшение со своих волос, проводя по отделке кончиками пальцев аккуратно, а после передавая Сириусу, потому что смотрел тот искренне любопытно, а ещё на самом деле никогда действительно в руки её не брал. — Странно, да? Даже после стольких веков материал вообще не поврежден. Я так и не узнал, из чего это.Сириус держит заколку бережно, осторожно её изучает, рассеянно кивает на его слова. Вилардо позволяет себе слегка передохнуть, зарывается носом в чужую макушку, лениво касаясь губами и прислушиваясь к комфортной тишине вокруг них.— Он был очень важен для тебя, да? — Сириус спрашивает очевидное, даже без какой-либо веской причины, но Вилардо знает, почему – эта история наверняка звучит для Сириуса знакомо до боли, даже если она во многом отличается – на общем уровне это очень близко. Вилардо мягко вздыхает и чуть перемещается, приподнимая голову и рассеянно поглядывая в окно и на остывающий чай на подоконнике.— Важнее кого-либо. Как же иначе.Вилардо не сказал бы, что это было каким-то светом в отчаянии его жизни, потому что у него всегда были проблемы с тем, чтобы отличать и распознавать этот метафорический ?свет?, но в ином случае он бы никогда не стал тем, каким есть. С какими бы сложностями и болью это в итоге не шло.— Этот шрам у меня, кстати, остался, — отвлекается Вилардо и закатывает рукав, только запоздало подумав о том, что не всем людям такое приятно, наверное, но Сириус не дает ему об этом подумать, приподнимаясь из его объятий и потянувшись к нему, изучая, будто бы действительно каждая деталь о Вилардо интересовала и восхищала его не меньше, чем все эти увлекательные мистические истории. И взгляд у него живой и чистый, и яркий, и абсолютно каждый раз это кружит голову. Вилардо немного подвисает перед тем, как продолжить, не отводя при этом Сириуса взгляда, пока тот задумчиво проходится кончиками пальцев по следу шрама – он намного длиннее, чем Вилардо запомнил. — У меня не так много шрамов осталось, только те, что были довсего… этого. Иногда он напоминает мне о многом. И-Дойдя до его ладони, Сириус переплетает пальцы снова, и аккуратно касается губами тыльной стороны его ладони. Вилардо только сейчас замечает, как был напряжен в последние минуты, и с легкой улыбкой расслабляет плечи. Сириус совсем не кажется со стороны самым ласковым человеком, что не то чтобы даже неправда, но его доверие творит чудеса и открывает так много, что перестать удивляться едва ли возможно. Сириусу страшно и сложно любить, в этом они очень похожи, но когда он себе позволяет – это самое потрясное ощущение на свете.— Я не жалею о той жизни, — говорит Вилардо немного тише, встречая внезапное препятствие в том, чтобы подбирать удачные слова. И осознавая, к какой части истории он начинает подходить. — И о том, что встретил деда, тоже. Даже если сейчас я едва могу вспомнить его лицо.Красный медальон на шее будто бы тяжелеет, и приходится сделать глубокий вздох.— Даже если из-за этого я оказался проклят.