X. Шторм (1/1)

Парень с тревогой наблюдал, как сизо-серая полоса у горизонта становилась всё шире и шире, поблёскивая серебряными нитями молний. Море, ещё несколько часов назад голубое и ласковое, стало вдруг мутно-зелёным, ощетинилось белой пеной на остриях волн. Казалось, только Гектор ощущал, что корабль стал чуть сильнее качаться и грузно переваливаться с боку на бок. Остальные же моряки были заняты своими привычными делами и словно не замечали приближающейся бури.Гектору было стыдно признаться даже самому себе в том, что он попросту боится. Он был уверен, что не оробеет перед любым врагом, что отобьёт отцовским мечом любой удар, но перед лицом природы он чувствовал себя малым неразумным ребёнком. Он ведь даже не знал, как вести себя, когда шторм навалится на корабль, протянет свои грязно-зелёные пальцы к беспомощным людям. Впрочем, никому, кроме Богов не дано потягаться с разрушительной мощью обезумевшего моря. Не выдержав нарастающего внутри напряжения, троянец покинул своё место у правого борта и нерешительно подошёл к Лаэриду, вальяжно растянувшемуся на тюках. Одиссей выглядел таким беспечным, что Гектор смутился, невольно вспомнив свою нервную дрожь при одной только мысли, что мрачное покрывало ненастья накроет и их. Словно почувствовав его присутствие, мужчина лениво приоткрыл глаз. - Что тебе? Сегодня слишком жарко для тренировки, прости, мой мальчик, - негромко пробормотал он и вновь закрыл глаза.Он был прав: густой липкий воздух не давал свободно дышать. Гектор стёр крупные капли пота со лба, но никуда не ушёл. Парень страшился заговорить с правителем Итаки об истинной причине своего беспокойства, живо представляя, как команда матёрых моряков поднимает на смех изнеженного дворцовыми покоями юнца. - Ну, что? – Одиссей приподнялся на локтях и пытливо посмотрел на него.- Будет буря, - произнёс Гектор, чувствуя, как под взглядом грека, наполненным мягкой, почти отцовской насмешкой, его щёки заливает румянец. Лаэрид приставил ладонь ко лбу, заслоняя глаза от косых лучей яркого солнца, и вгляделся вдаль, туда, куда указывал Гектор.- Буря? Ну и что с того?Проходившие мимо матросы ухмыльнулись, заслышав последние слова троянца и ответ Одиссея. Это разозлило парня, вытеснив из его души страх. Он никому не позволит над собой насмехаться, но если эти заносчивые глупцы думают, что совладают с силой, равной божественной, они жестоко ошибаются, но их ошибка и самомнение могут стоить жизни и ему тоже. Поэтому, переступив через собственную гордость, он вопросительно приподнял брови, глядя на Одиссея.- Разве вы не должны что-то делать? –спросил он, по-прежнему не понимая спокойствия итакийца. - Что ты предлагаешь? – усмехнулся мужчина. – И потом, нас лишь немного покачает. Разве ты боишься небольшой качки, мой мальчик?Понимая, что больше ничего не добьётся от него, Гектор покачал головой. Он не стал спорить с прославленным моряком, но всё-таки ему казалось, что их уже немного качает. Вновь заняв своё место, парень принялся начищать доспехи Ахиллеса, которые и без того чисто и ярко отражали солнечные лучи. Он пытался положиться на спокойствие, опыт и мудрость Одиссея, старался не думать о приближающейся буре, но встревоженный взгляд его то и дело возвращался к небу, затягивающемуся рваными серыми, почти чёрными тучами. Солнечные лучи будто бы пытались побороться с подкрадывающейся тьмой, но вот и они потухли подобно побеждённым, брошенным на землю клинкам. Положительно, после стольких лет, проведённых на море, вдали от дома и даже суши, Одиссей помешался. Но могла ли с ума сойти вся команда? Все матросы на всех кораблях, ведь вся флотилия двигалась медленно и вальяжно, словно вокруг было по-прежнему приветливое море, а над ними – голубое, блестевшее солнечным светом небо. Когда первая тяжёлая капля упала на начищенный металл кирасы, неровными линиями размывая последний кусочек чистого неба, сердце парня тревожно забилось. Но, оглянувшись, он заметил, что команда судна как будто бы сосредоточилась. На обветренных бородатых лицах мужчин по-прежнему не было ни отблеска той тревоги, что плескалась во взгляде Гектора, но Одиссей поднялся, наконец, со своих тюков и стал негромко отдавать отрывистые приказания матросам. Они отвечали короткими кивками и только, поэтому, как ни старался, парень не мог понять этой почти безмолвной беседы, отчего беспокойство его не исчезло, а лишь усилилось. Спрятав латы в кожаный мешок, троянец поднялся со своего места и подошёл к Одиссею. На его вопросительный взгляд Лаэрид ответил ободряющей улыбкой и лёгким кивком головы.- Шторм начинается, Гектор. Вдруг взвывший диким зверем ветер подхватил слова мужчины и отнёс в сторону. Гектор хотел спросить что-то ещё, но Одиссей переменился в лице и отмахнулся от парня.- Паруса! Убрать паруса! Вой непогоды заглушал все звуки, но стоявшие рядом матросы подхватили приказ своего капитана, и слова поползли от одного мужчины к другому, и через несколько мгновений потемневший от влаги парус тяжело повис на реях, а затем огромным червём скрутился, повинуясь канатам в умелых руках матросов. Стало немного легче, когда буря перестала нещадно рвать парусину, но ненадолго: через несколько секунд шторм бросил в лица моряков мириады ледяных брызг, а корабль пошатнулся и с жалобным скрипом лёг на левый борт. Гектора больно метнуло о крепкое просоленное дерево, в глазах парня на миг потемнело, а рот наполнился металлическим привкусом крови. Кто-то сейчас мог бы назвать его трусом, но троянец трижды обругал себя за свою неуёмную жажду славы, за то, что не послушался матери и отправился в это безумное путешествие вместо того, чтобы оставаться на твёрдой и надёжной земле. Пальцы его судорогой свело на мешке с доспехами, которые сейчас, кажется, весили столько же, сколько колонна у старого храма Аполлона. Но потерять их, отдать прожорливому морю…нет, легче было бы погибнуть самому, потому что тогда бы у Гектора не осталось ни чести, ни гордости. Но тут парень почувствовал, как кто-то разжимает его пальцы и вместо мешка вкладывает в них толстый канат. Солёная вода заливала глаза, мир перед парнем качался теперь ещё и от удара, в ушах гудел рёв бури, поэтому он не сразу понял, что происходит. Чья-то невидимая рука ободряюще потрепала его по плечу, и охрипший от крика голос над ним сказал:- Привяжись, парень.Тыльной стороной ладони Гектор стёр воду с глаз и посмотрел на говорившего: перед ним стоял сероглазый мужчина лет сорока и мягко улыбался парню. Пояс мужчины был обмотан таким же канатом, как тот, что Гектор держал в руках, и парень, последовав примеру, непослушными пальцами обвязался канатом и затянул узел покрепче. В руках у матроса троянец увидел мешок со своими доспехами и протянул было освободившуюся руку к нему, но мужчина дёрнул за кольцо и, открыв крышку трюма, бросил доспехи вниз. Жалобный звон священного для Гектора металла отозвался в его сердце, но на душе всё-таки стало легче.- Спасибо, - пробормотал он, чувствуя себя жалким и ничтожным, как никогда. – Клянусь бородой Громовержца, это самый настоящий конец света! – осипшим голосом прокричал он, стараясь заглушить шум ветра.- Конец света? – моряк хохотнул. – Да по сравнению с некоторыми штормами это просто лёгкая качка, братец. Бывало, Посейдон так разбушуется… - волна с человеческий рост, накрывшая их, не дала ему договорить, но, когда вода отступила, он, отфыркиваясь и ругаясь себе под нос, рассмеялся. – Это, должно быть, владыка морей тебя испытывает. Кроме тебя здесь все бывалые! – прокричав последние слова, он удалился, громко топая по палубе.- О, Аполлон, Артемида, сжальтесь… - пробормотал парень, когда терзаемое штормом судно вновь легло на левый борт. Гектор слышал, как с руганью покатились по палубе вставшие было на ноги моряки, а сам лишь крепко цеплялся за толстый грубый канат, обдирая пальцы до крови.Он потерял счёт времени, и, кажется, разучился думать и бояться, болтаясь от борта к борту. Моряки перекрикивались между собой, перемежая слова и команды отборной руганью, иногда шутили, и их голоса, смешиваясь с диким голосом непогоды, создавали ужасную какофонию. Порой Гектору казалось, что его голова вот-вот лопнет от невообразимого шума. Он не участвовал ни в шуточных перебранках, ни в управлении кораблём – сидел, сжавшись, у борта и крепко сжимал в ладонях спасительный канат. Время от времени он возносил молитвы богам-покровителям Трои, и уже почти отчаялся, когда толстые чёрные тучи пробил, словно стрела девы-охотницы, золотой солнечный луч.Сердце троянца возликовало, и страх отступил. Через какое-то время ветер поутих, а крупные капли, падающие с небес, сменились мелким ласковым дождём, а затем и он прекратился. Слившись с сиянием солнца, чернота неба обернулась розовым закатом, и море улеглось, вновь приобретя зеленовато-голубой оттенок, к которому Гектор уже успел привыкнуть. С трудом разжав онемевшие пальцы, он, шатаясь, поднялся на ноги. Теперь, когда бояться было уже нечего, ему вновь стало стыдно за своё трусливое поведение, и парень зарделся и насупился, когда увидел идущего к нему по скользкой палубе Одиссея.- Что ж, парень, - лицо Лаэрида озарилось довольной усмешкой, - ты с честью выдержал испытание, дарованное тебе Посейдоном. Теперь я точно могу сказать, что море приняло тебя, - и, похлопав удивлённого Гектора по плечу, царь Итаки удалился. ***Девушка замедлила шаг и стёрла ладонью выступившие на лбу бисеринки пота. Жаркий воздух был густым и тяжёлым, мешал дышать, а не освежал. Солнце блестело на листьях мирт и кипарисов во дворцовом саду, но там, у кромки моря, уже появилась серая полоса – предвестница скорого ненастья. Гекуба подумала о брате, находящемся сейчас в море, и привычно взмолилась Богам о благополучном возвращении Гектора. Под сенью листвы она нашла Елену. Завидев девушку, царица приветственно кивнула ей и похлопала по мраморной лавке рядом с собой, приглашая Гекубу. Она не заставила просить себя дважды: села подле тётки, чинно сложив руки на коленях так, чтобы не было видно мозолей, проступивших от грубой тетивы. Украдкой Гекуба разглядывала царицу. Елена была ещё красивой женщиной, но годы трудной борьбы за выживание оставили на её лице неизгладимые следы: алебастровую кожу то тут, то там расчерчивали морщинки, а глаза потускнели, словно кто-то украл из них весь огонь. Не добавляли красоты ей и напряжение, воцарившееся в их семье в последнее время: плохо скрываемое желание царя Трои сделать своим наследником племянника вместо собственного сына несколько охладило взаимоотношение Андромахи и Елены. Напрасно уговаривал супругу Приамид; напрасно лекари и жрецы говорили, что несчастному Приаму не прожить и десяти лет, а, если он станет царствовать, и того меньше: царица была непреклонна в своём желании возвести на трон законного наследника. А вдова Гектора хоть и не желала видеть своего сына на троне, не могла молча сносить заметно изменившееся отношение Елены к Астианаксу. И, подобно надвигающейся грозовой туче, молчаливая неприязнь и раздор накрывали собой всё семейство троянского царя. Гекуба, спасаясь от душащего напряжения, всё больше проводила времени за стенами Трои одна или с Эврихом, упражняясь с деревянным мечом или миниатюрным, втайне ото всех сработанным оружейником, луком. Девушка смотрела на Елену и видела сейчас не гордую царицу, а женщину бесконечно несчастную, чья любовь увяла, а сын вот-вот отправится в царство мёртвых. Но даже эта почти незнакомая женщина продолжала смотреть на Гекубу участливо и ласково, как смотрят на любимое неразумное дитя. Сердце девушки наполнилось жалостью к царице, и, повинуясь сиюминутному порыву, она сжала ладони тёти в своих. Ответом ей послужила мягкая улыбка Елены. - Что тебя гложет, дитя моё? Гекуба отрицательно покачала головой, но опустила глаза под пристальным взглядом царицы. Давно уже у неё на языке вертелся вопрос: что есть любовь? Но спрашивать она остерегалась: любовь Андромахи обернулась горем, любовь Брисеиды – позором и страданием. И только любовь Елены была воспета в песнях, овеяна легендами, только за неё умирали люди и рушились города. Ободрённая мягкостью её голоса и лаской во взгляде, царевна решилась спросить:- Ты любишь Париса?Елена вскинула на неё удивлённый взгляд, но тут же опустила его, задумчиво повертев на пальце колечко с бирюзой.- Я любила его, Гекуба. Он был таким пылким, таким страстным, таким нежным… - губы её тронула мечтательная улыбка, но тут же погасла. – Он бросил мне под ноги целый город, сотни судеб…и это нравилось мне, пока я не увидела, как плавится в огне вековой камень, из которого были сложены стены этого города, - царица вздрогнула: перед её мысленным взором всё ещё пылало то пламя, которое разожгла она своим безрассудством. Она перевела взгляд на Гекубу, всё ещё ждущую от неё ответа: - но я никогда раньше не думала, что смогу полюбить…- Труса?! – с готовностью воскликнула девушка.Женщина нахмурилась, но покачала головой.- Парис не трус. Просто не всяким дана от рождения сила и ловкость, какие были у его брата или твоего отца, не каждому уготована слава в боях. Не всякий возносится на Олимп, почти равный Богам в своей храбрости и силе, кому-то достаётся место в царстве Аида.Гекуба поджала губы. Она не могла понять, искренни ли слова Елены, или же царица просто не желает чернить мужа в глазах племянницы. Парис не любил Гектора, а, значит, и она не могла относиться к нему с должным почтением, как к царю, и с должной теплотой, как к дяде. И то, что с подачи Приамида её брат, её вторая половина был вынужден покинуть Трою, отнюдь не улучшило отношение девушки к Парису. Но она сочла за лучшее промолчать и не спорить с Еленой о доблести её мужа.Царица замолчала, а Гекуба больше ни о чём её не спрашивала. И всё же, даже этот неопределённый ответ тётки пролил свет на то, что так мучило её: любовь – не только страсть и нежность первых свиданий, не только счастье у алтаря, не только последнее рукопожатие морщинистых от старости рук. Любовь – это то, что заставляет примиряться с недостатками, быть рядом в самые невыносимые моменты. Любить – это подчиняться, оберегать, защищать. Любовь – это не штиль, который она себе представляла. Любовь – это шторм.