1. Дом, где я никогда не был. (1/1)

Я служил, где прикажут, хоть у чёрта на рогах. Вьетнам, Афганистан, Чечня, Кавказ, какие-то острова Индонезии - я даже не спрашивал, в какой части мира нахожусь. Я дал присягу и защищаю свою страну. От кого я её защищал, убивая граждан другой страны - хороших и не очень - до сих пор не знаю. Теперь уже ничего не вернуть. Множественные травмы, контузии, сорваные нервы и голос, миллион военных трофеев со всех стран в моём рюкзаке. Теперь, когда из меня больше нечего выжать - я не нужен. Не нужен, как мусор, и меня выбрасывают. Дают почётное звание ветерана войны и просто избавляются. Это не благо от заботливого правительства типа "послужил - отдохни" - это каторга, это помойка на которую выкидывают, и сейчас, идя по своей родной улице, где я родился и вырос, но не был около шести лет, я не узнаю ничего. Я не знаю этот мир, он чужой для меня. Я не помню, как мы строили домик на дереве с мальчишками, я помню, как моего генерала вешали на дереве вьетнамцы. Я не помню, как пользоваться консервным ножом, я могу открыть банку огромным тесаком, что сделал из кости слона в Индонезии. И мне жалко собаку на цепи в доме напротив. Пса зовут Билли, и когда я последний раз его видел, он был молод и гавкал, а сейчас же просто седой лежит у будки и скулит. Я не помню, как в доме напротив жила девочка, что каждое утро гуляла с ним, я помню лишь как меня посадили в клетку на цепь. Я болен войной и я хочу обратно, туда, где мне место, где мир ясен и имеете только два цвета. Где если свой - то не предаст, а если чужой – то убей. Здесь же нет приказов, нет друзей и нет приятного запаха пороха и пота по утрам. Тут лишь белый заборчик небольшого домика, нестриженые кусты и заросшая чертополохом лужайка. Окна дома плотно завешены шторами, дверь калитки скрипит и покачивается на ветру. Пока я там защищал моих родителей от нападения малоразвитых стран, моих родителей пристрелил какой-то пьяный грабитель. Я даже не был на похоронах. О том, что их больше нет, узнал лишь через месяц совершенно случайно из письма, которое чудом как дошло в Тмутаракань, где я тогда служил. Вот она, вся целесообразность и простота моего мира. Повернув ключ в ржавом замке и пару раз пнув дверь, которая не хотела меня пускать, оказываюсь в гостиной моего дома. Дома, где вырос, где ковёр всё ещё не был отмыт от крови моего отца и матери. Я единственный законный наследник этого места. Но сейчас я так одинок, что с удовольствием послушал бы возню за этот дом с другими родственниками, которых у меня нет. Не разуваясь обхожу весь дом, бросая армейский рюкзак на диван. Я их так и не увидел. Всё обещал приехать в отпуск, но каждый раз соглашался на новые и новые кампании. В двадцать один год меня призвали служить родине и сейчас меня вышвырнули обратно, разваливающимся хламом, диким одиноким волком. Я весь продырявленный, больной, одинокий психопат с навыками убийцы. Никому и в голову не пришло оказывать нам какую-то психологическую помощь. Ведь теперь мы ненужный балласт с крошечной ветеранской пенсией. Мне двадцать семь, а я уже не могу нормально работать, потому что ломаный позвоночник и пробитый десятки раз живот не дают разогнуться в полный рост. На погоду ноет каждая рана и каждая косточка тела, и мне постоянно хочется всех убить. Но никому и в голову не пришло спросить: ?Парень, ты как??А вообще я не жалуюсь. С остервенением срываю тряпки, которыми прикрыта мебель, неаккуратно разбиваю декоративную тарелку, что стояла на журнальном столике. Это подарок от друзей на свадьбу родителей. Несмелый стук в двери, я выругался и пошёл открывать.- Чего надо? – на пороге я ожидал увидеть как минимум одного из китайцев, нелегальных иммигрантов, которых можно затащить в подвал и медленно убить - никто не хватится. Но на моём крыльце стояла пухленькая женщина в переднике. Её коричневый крашенный волос и запах выпечки напомнил мне что-то далёкое, что-то из моего детства, но кто она такая, я не помнил.- Флиппи, это ты? – женщина смотрит на меня прямо и открыто, улыбаясь мне дружелюбно. Мои соседи напротив! Как я мог забыть эту женщину, она всегда кормила нас печеньками, даже если мы воровали у них яблоки из сада мальчишками. Кажется, её муж плотник и у них мелкая дочь с длинным, вечно путающимся волосом, который собирает на себя весь мусор. Помню, мы от души дразнили её и издевались, доводя до слёз. Вот бы сейчас подёргать её за пряди, обзывая трусихой.- Да, это я, - изо всех сил стараюсь улыбаться приветливо. Сейчас мне не до старых знакомых, воспоминаний и тортиков на новоселье.- Как я рада, что ты живой, – тётушка кинулась мне на шею, до которой еле дотягивалась, сжимая так сильно, что ещё чуть-чуть и сломала бы мне основание черепа. Весёлая тётушка целует меня в небритые щеки, причитая всё об одном, что я живой и целый, и как она рада. Я верю, что она рада. Тактично выставляю её за дверь под предлогом, что хочу быстрее прибраться, и иду в душ.Краны в маленькой ванной текут прямо на пол, это добавляет скорости помывки головы, я ведь не хочу затопить гостиную. В шкафу нашел свои вещи, они также сложены, ровно отглажены, как и в день моего отъезда. Только теперь покрылись ровным слоем пыли. Еле влез в старую серую футболку - за эти семь лет в армии я обзавёлся приличной мускулатурой и старые джинсы натянуть так и не смог. Пришлось надевать свои камуфляжные штаны. Я хотел избавиться от любого напоминания армейской службы и одновременно понимал, что сделаю себе ещё одну тату за службу. Что буду носить только берцы и эти проклятые штаны.Сворачивая ковер, покрытый кровью моих родителей, а точнее бурым пятном, стёршимся за годы, несу его на помойку. Жить с ним – всё равно, что жить с трупом. Выхожу на лужайку и сейчас у меня только одна ассоциация: мои военные берцы, как танки топчут мирную, невинную траву и я тот, кому как бы по сути это надо. Тот самый Бог, ради которого всё. Для главного, и детей рожаем для главного, и убиваем невиновных для главного…На меня кинулась соседская собака с громким лаем. Старый пёс вырвал поводок из рук хозяйки и побежал ко мне с явным намерением укусить или обтявкать, в паре шагов псина остановилась и стала лаять, скаля зубы, но, не решаясь на атаку. Правильно, умный пёсик, летать от пинка сапогом не хочет. К животному подбежала девушка, за поводок, оттаскивая его от меня.- Извините, просто он всегда так на незнакомцев, - девушка виновато улыбнулась мне и тут же опустила глаза, стала поправлять свитер съехавший с миниатюрного плечика. Бледная кожа, нетронутая лучами солнца. Красная копна волос, непослушно торчащего в разные стороны с соринками, запутавшимися в густых прядях от порыва ветра. Маленькие ручки с тонкими длинными пальчиками в серебряных кольцах сильнее сжали поводок, начиная его теребить смущаясь от пристального взгляда. Карие глаза девчушки, на момент взметнувшиеся вверх, снова были опущены и прикованы к асфальту. Пушистые ресницы стеснительного существа часто опускались вниз. Маленькая, едва достаёт мне до груди, точёная фигурка девушки облаченная в громадный свитер постоянно сползающий с плеч, и кажется кроме свитера на ней ничего нет, даже коротеньких шорт. Стройные ноги в прелестных сандалях розового цвета и я никогда не видел такой миниатюрной тонкой ножки.- Флаки? - девушка качнула головой, как будто была виновата в каком-то преступлении. – это я, Флиппи? Не узнаёшь?- Узнаю, – тоненький голосок девчонки, что в детстве я дёргал за косички стал более мелодичным, женственным и, чёрт возьми, сексуальным. - я побегу.Флаки потащила собаку обратно к дому, а я, как дурак, с ковром подмышкой так и стоял на середине улицы, пялясь ей в след.А плаксивая девчушка выросла, похорошела за время моего отсутствия. Теперь уже хотелось не дергать её за длинный волос, а тянуть на себя, беря сзади. Чёрт, нельзя же ходить в таком свитере, когда человек в армии четыре месяца баб не видел.