15. "Intrusive" ideas (1/1)

***Стивен ковыряет вилкой овощи в тарелке. Аппетита с утра нет, как и настроения. Марта сидит на диване в гостиной, листая страницы журнала, дабы как-то отвлечься, а Джудит режется с Оливером в карты, ведь мальчику всегда довольно одиноко самому играться. Напоминает Джуди-кид в детстве. Она тоже всегда была одна... Дилан уже третий день не выходит из комнаты, практически не ест. Он лишь лежит на кровати, свернувшись в клубок, и смотрит в одну точку на стене. Да, настроения нет у всех в доме у озера...— Куда ты? — тихо роняет Стивен, наблюдая за тем, как Джудит поднимается на ноги с пола, отдавая все свои карты Олли. — Я обещала перезвонить Уиллу... — пожимает плечами девушка.Уилл. Хороший парень, Джудит ему действительно нравится, Стив понял это уже в тот момент, как только Портер пришел на ту вечеринку, с первого его взгляда на нее. Так жаль, что все изменилось... Жаль парня...— Он знает о?.. — Стивену не нужно заканчивать свою мысль, сестра понимает его с полуслова:— Нет, — отвечает тихо, опуская взгляд. — Почему ты не говоришь ему? — Потому что я не уверена, Стив. Я ни в чем не уверена...Стивен понимает. Когда дело касается Дилана, он ни в чем не может быть уверен. Конечно, ему очень хочется надеяться, что он, Марта и Джудит для О’Брайена не одна из тех идей в его голове, ему хочется верить, что его лучшему другу по-настоящему хочется проводить с ним время. Стиву так жаль, что его сестра оказалась втянутой во все это, он так старался, чтобы этого не произошло... Видимо, старался плохо. А если даже Дилан был бы и здоров, одобрил ли Стив отношения лучшего друга и младшей сестры? Во всяком случае, он ничего уже не может поделать, все секреты вспороты и раскрыты, а пытаться их оградить друг от друга абсолютно не выход, хотя тогда, возможно, Джудит бы улыбалась сейчас, рассуждая о том, что надела бы на очередное свидание с Уиллом Портером. Стивен не уследил за всем этим. Он так и не смог уловить ту грань, когда его сестра из ребенка превратилась во взрослого человека. И даже не вся эта зрелость, типа мальчиков, свиданий и поцелуев делает ее таковой в его глазах, а некоторые из ее поступков.Парень изучает взглядом лопатки сестры до того момента, пока ее фигура не скрывается в коридоре второго этажа. Стивен никогда не хотел, чтобы у Джудит все было так. Он всегда желал ей лучшего. Уж точно не того, чтобы она была чьей-то "навязчивой" идеей. — С ней все будет в порядке? — почему-то этот вопрос Россум спрашивает у Марты Грейс. Она... Она ведь понимает, каково это, как сложно воспринимать все то, что делает Дилан.— А мы? — девушка отрывает взгляд оливковых глаз от строчек в журнале, поднимая его на брата Джуди. — Мы будем в порядке, Стив? Потому что я так больше не могу... Марта роняет тяжкий, но тихий вздох, опуская глаза на свои руки. Слух цепляет шмыганье носа и приглушенное всхлипывание. Стиву не часто приходилось видеть Грейс плачущей, зачастую именно она всегда всех поддерживает, всем поднимает настроение. Когда они только познакомились, у них сразу завязалось общение. Пожалуй, Марта была первой из девчонок, с кем Стив начал разговаривать вообще. Всегда были только они с Диланом, два придурка против всего мира, а потом в их компанию влилась она, девушка с золотисто-пшеничными волосами и радужками глаз цвета оливок. — Хэй, — шепотом слетает с уст Россума. Он поднимается на ноги из-за стола, за несколько широких шагов добираясь до дивана в гостиной. Опускается рядом, но не настолько близко, чтобы лишить личного пространства. — Все будет хорошо...— Откуда ты знаешь? — Я не знаю, — Стивен пожимает плечами. — Я просто верю в это.Она была первой девчонкой, кого он повел на свидание, хотя и не намеренно. Они компанией собирались посмотреть фильм, а на него смогли пойти лишь двое: он и Грейс. Казалось, вечер был испорчен, как и настроение, но, нет, оба вернулись домой как-то по-странному счастливыми... Во всяком случае, Стивен так точно. Он не может. Вид ее слез заставляет что-то внутри выворачиваться на изнанку. И даже с такими чуть опухшими глазницами, красным носом и припухшими губами она кажется Россуму красивой. Марта всегда была самой красивой девушкой, но у нее с ребятами всегда были довольно сложные отношения. Всегда больше, чем просто друзья, всегда меньше, чем парни с девушкой. Помимо секса у них троих всегда было понимание. Дилан, к примеру, позволил ей остаться у него на какое-то время, когда девушка поссорилась с родителями, и не просил ничего взамен. Он поступил так, как поступил бы со Стивом. А Грейс однажды помогла разобраться Стиву с кое-какими проблемами с одним парнем. У них крепкая дружба, но вместе с тем и крепкие необъяснимые отношения. Стивен с Диланом никогда ее не делили, а Марта никогда не пыталась их разделить, наоборот она по возможности всегда их склеивала, как могла. — Все это так сложно... — И не говори, — Стив отводит взгляд, опуская его на носки своих кед. — Порой хочется все бросить, знаешь... — девушка обнимает себя за плечи, спешно утирая слезы с щек. — Хочется все бросить, но потом понимаешь, что он останется совсем один... — слова Грейс вновь заставляют Стива поднять на нее глаза. — У него никого, кроме нас, нет, Стив... И у нас, кроме него, тоже...Хочется прижать ее к себе и шептать, что все будет хорошо до того, пока она сама в это не поверит, пока эта мысль не отобьется где-то в памяти татуажем. — Мы есть друг у друга, — Россум пожимает плечами, задерживая взгляд темно-карих, практически черных глаз на скуле Марты. Девушка спешно убирает за ухо прядь пшеничных волос, после чего кладет ладонь на поверхность дивана. — Да, — с ее губ слетает смешок. А Стивен ведь не шутит...— Что? — слетает с ее уст.Девушка замирает и перестает дышать, замечая, как на нее смотрит Стив. Как-то иначе, не так, как всегда. Ее мокрые ресницы подрагивают, а с губ слетает приглушенный вздох. Их руки покоятся всего ничего друг от друга, и Россум несмело касается подушечкой своего мизинца тыльной стороны ладони Марты. Медленно, как не делал этого прежде... Ему просто хочется ее успокоить? Или действительно хочется накрыть ее руку своей? Он делает это по-дружески, как всегда? Или?.. Или смотрит он на нее сейчас как-то иначе? Сердца у обоих бьются в ритме поезда. Они знают друг о друге все, даже более, чем нужно. Уже не раз друг к другу прикасались, не раз целовались, а такое вот простое соприкосновение рук словно впервые...Тишина. Оба молчат, не произносят ни звука, ни буквы, ни чертовой морфемы или слова, лишь громко дышат, наблюдая за тем, что произойдет дальше. Наверное, Марта думает, что Стив жалеет ее, что такая странная нежность скорее дружеская, чем нечто большее. Когда Грейс меняет позицию своей ладони, чтобы прикоснуться к руке Стивена, парень начинает думать о ней то же самое. Что это, если не дружеская жалость? Тишина. Миллиметр за миллиметром пальцы поднимаются выше. Стив практически сжимает ее тонкое запястье, ощущая под подушечками собственных пальцев шумную вибрацию пульса, а прикосновения Марты заставляют мурашек стелиться по коже Россума, и волоски на его руках становятся дыбом. Какая-то слишком сильная реакция, как для дружеской. Тишина.Слова застряли в горле. Или просто высыпались из головы, стерлись ластиком. Для них двоих нет ничего непривычного в том, что кто-то к ним прикасается, что кто-то приближает к ним голову для поцелуя. Это обычное дело. Тем не менее Стив совсем неуверенно подается вперед, все ожидает, что девушка сейчас отстранится и засмеется. Секс сейчас так не к месту. А кто, собственно, говорит, что Стивен сейчас хочет секса? Быть может, ему просто хочется поцеловать Марту? И Грейс подается навстречу в ответ. Стив ощущает, как ее теплая ладонь касается его щеки, а собственные губы накрывают губы девушки — мокрые от слез и всегда пламенно горячие. И поцелуй выходит каким-то не таким, как раньше... Нежным, что ли... Совсем не дружеским, а главное то, что оба это понимают. Их взаимодействие всегда было довольно странным, неопределенным. А сейчас, кажется, все начинает проясняться. Тишина. Оба так ничего и не говорят друг другу. Слова не требуются. Стив прав: что бы ни случилось, они всегда есть друг у друга. Через какое-то время Марта Грейс с глупой улыбкой покидает гостиную, выходит на улицу под горячее солнце и направляется к озеру, чтобы все переосмыслить и просто посидеть на краю причала, опустив ноги в бодрящую воду или устроив заплыв на середину озера, окруженного деревьями. Стивен поднимается по лестнице, стремясь попасть к себе в комнату, и улыбка на его лице еще глупее, чем у девушки. В один момент просто все начало резко меняться. В один момент Марта Грейс была ему лучшим другом, а в другой — становится чем-то большим...Может, давно уже было пора?***Все во мне обрывается в тот момент, когда Стив просит меня отнести Дилану обед. Все время до этого он сам относил еду в комнату О’Брайена, не задерживаясь в ней надолго, или ее относила Марта, которая пыталась всячески уговорить Дилана спуститься вниз, поиграть с нами в монополию до трех часов ночи или пойти искупаться в озере, или посмотреть на то, как я учу Олли играть в бадминтон, или просто выйти куда-то дальше, чем коридор второго этажа, где располагается одна из ванных комнат в доме. Но тщетно. Дилан замкнулся в себе, окунувшись в глубокую депрессию. Мой брат даже хотел звонить его родителям и рассказать им о срыве его друга, но он знает, что Дилан ему этого не простит. Поэтому, когда мистер и миссис О’Брайен звонят сами, а звонят они через день, Стивен делает максимально уверенный и веселый тон голоса, отвечая им, что их сын п о л н о с т ь ю в п о р я д к е.У меня дрожат руки и подкашиваются колени, когда я поднимаюсь с подносом на второй этаж. От нервной дрожи суп-пюре из брокколи и сыра, сваренный Мартой Грейс, едва ли не расплескивается по краям глубокой тарелки. До комнаты Дилана десять шагов. Соберись, Джудит. До его комнаты семь шагов.Просто зайди, оставь еду на прикроватном столике, а затем выйди.Четыре.Все просто. Роняю тяжкий вздох, останавливаясь у его двери. Удобнее размещаю поднос на одной ладони, освобождая другую руку, чтобы постучаться. Прочищаю горло, совершая три коротких стука со словами: "Можно войти?". А в ответ тишина, никто не отвечает, как и всегда. Касаюсь холодного металла ручки, опуская ее вниз и толкая дверь вперед. Переступаю порог, тут же спеша закрыть дверь за собой, а после этого я так и замираю на месте, когда мой взгляд падает на пустую кровать. — Д-Дилан? — мой голос дрожит. Он не покидал комнаты, я знаю. Его передвижения по верхнему этажу в ванную всегда слышны. Нет, он где-то здесь... Ставлю поднос с супом на прикроватный столик, оглядываясь. — Дилан, где ты? — Я здесь, — слух цепляет хриплый и тихий голос, доносящийся откуда-то из-под кровати. Приседаю, а затем становлюсь на четвереньки, отворачивая край свисающего одеяла и заглядывая под кровать. Он лежит там, сжавшись в ком и поджав к себе коленки. Схватился за голову, закрывая лицо руками. Настолько разбитым мне еще не приходилось его видеть...— Господи, — сбито и взволновано шепчу. — Зачем ты туда залез? Давай сюда руку, я тебе помогу.— Я не хочу отсюда выходить, мне здесь нравится, — он раздвигает два пальца, чтобы посмотреть на меня одним глазом, а затем снова сдвигает их. — Не заставляй меня, пожалуйста, не надо, прошу, — он сломлен. Заперт в клетке собственной апатии. — Дилан, ты... Ты лежишь под кроватью, так нельзя... — Причинять людям страдания тоже, но я причиняю, — его слова меня обездвиживают и парализуют. — Я нехороший человек, Джуди-кид. Я очень нехороший человек.— Не говори так...Вытягиваю руку, пытаясь дотянуться ею до запястья О’Брайена. Он вздрагивает от моего прикосновения, но тем не менее убирает от лица руку, поднимая на меня усталый взгляд. За эти дни он практически ничего не съел, его щеки впали, а под глазами залегли тени. Взгляд у него какой-то блеклый, выцветший, но при этом такой какой-то маниакальный, сумасшедший. — Так и есть, Джуди-кид... Я так сильно обидел тебя, обидел Стива и Марту... Я заслужил.— Нет, не заслужил, — крепче сжимаю руку Дилана, а он и не сопротивляется. — И я хочу это доказать, Дилан. Доказать. Кажется, при этом слове я замечаю огонек в тусклом взгляде друга моего брата. О, да, это слово определенно для него что-то значит. Доказать, что он нормальный.Что все хорошо, он в п о р я д к е.Доказать.— Доказать? — сипло переспрашивает. — Именно, — отвечаю уверенно, отвлекая Дилана разговорами, в это время медленно оттягивая его руку на себя. Один он оттуда не вылезет, это я уже поняла с его первого "не надо". Кричать на него не выход. Будет лишь хуже тебе и ему. Ты будешь разочаровываться в том, что он не может выполнить твою просьбу. Забить на все? Не получится, это же Дилан, человек, которого ты знаешь всю жизнь, который дор... дорог тебе. — Именно, Дилан, и я собираюсь это доказать. Но мне понадобится твоя помощь... — не стоит вести себя с ним, как с больным, нужно просто принимать его таким, какой он есть, принимать все в нем, даже все воспаленные идеи.Все "навязчивые" идеи. — П-помощь? — Давай докажем вместе, что ты хороший человек? — Но... Но как? — удивленно и хмуро спрашивает, все еще не замечая, как его рука уже вытянута ко мне. Мне стоит приложить усилия и потянуть ее еще, чтобы сдвинуть парня с места. Но я хочу, чтобы он это сделал сам.— Для начала, ты должен вылезти из-под кровати, — молвлю, и Дилан несколько скалится, противится, как малый ребенок. — Это очень важная стадия, Дилан. Шевелится он как-то нехотя, через силу. Всхлипывает, пытаясь действовать вразрез собственным мыслям в голове. — Вот так...Дилан аккуратно поднимается на ноги, не отпуская мою руку, теперь используя ее как опору или щит. На свету он кажется еще бледней. Черт, ему необходимо поесть... Кровать. Парень залезает на нее, норовя снова скрутиться в узел. — Нет-нет, выпрямись, — медленно опускаюсь на вторую сторону его кровати, и О’Брайен недовольно фыркает, но не выпускает мою руку, сжимая ее еще крепче, словно боится оставаться один, и если я уйду, он снова спрячется под кроватью от того, что бередит и тревожит его мысли. — Я рядом, Дилан... помни, ради чего мы это делаем...— Это не "навязчивая" идея, нет? — парень издает стон, усаживаясь на кровати примерно так же, как это сделала я. — Нет, Дилан. Это адекватная, светлая и мудрая идея.— Мне таких не хватает...— А теперь тебе нужно хоть немного поесть... — тянусь рукой к тарелке с супом, но голос лучшего друга моего брата меня останавливает: — Не-е-ет, — хнычет, — ты просишь у меня слишком многого...— Если ты поешь суп, я для тебя что-нибудь сделаю, — пожимаю плечами, улыбаясь. — Сделаешь? — неуверенно и подозрительно переспрашивает парень. — Да. Ты только скажи, что, и я это сделаю...Зря я это предложила... Что, если он сейчас предложит что-то странное, что-то такое, что будет очередной "навязчивой" идеей в его голове? О чем он меня попросит? Попросит его поцеловать? Попросит о чем-то непристойном? Я уже не знаю, чего мне ожидать от Дилана. Стив прав, здесь есть, чего бояться. Только не Дилана, нет, а той боли, какую могут доставить его слова и действия. — Ты мне почитаешь? — срывается с его уст, и у меня внутри что-то екает. — Конечно, — отвечаю, растягивая губы в улыбке, после чего парень берет в руки "Лолиту" Набокова с прикроватного столика, протягивая книгу мне. "Лолита". Книга, как-то вызвавшая во мне смущение. Однажды он читал ее для меня по моей просьбе...Теперь, когда просит он, я не могу отказать. — Я тебе читаю, а ты кушаешь, идет? — спрашиваю, и он кивает головой. — Хорошо. Ты первый, — раскрываю книгу на помеченной странице, но не начинаю ее зачитывать в голос, ожидая, когда ложка с супом из брокколи и сыра отправится Дилану в рот. — Вот так, хорошо, — опускаю взгляд на строчки, прочищая горло, а затем начиная наконец читать: — "Но ведь я всего лишь Гумберт Гумберт, долговязый, костистый, с шерстью на груди, с густыми черными бровями и странным акцентом, и целой выгребной ямой, полной гниющих чудовищ, под прикрытием медленной мальчишеской улыбки, — чувствую, как к щекам приливает жар. Я действительно читаю это ему в голос? — Да и она вовсе не похожа на хрупкую девочку из дамского романа, — прерываюсь на то, чтобы проследить за тем, как ложка супа исчезает за щекой О’Брайена. — Меня сводит с ума двойственная природа моей нимфетки – всякой, быть может, нимфетки: эта смесь в Лолите нежной мечтательной детскости и какой-то жутковатой вульгарности, свойственной курносой смазливости журнальных картинок и напоминающей мне мутно-розовых несовершеннолетних горничных у нас в Европе (пахнущих крошеной ромашкой и потом), да тех очень молоденьких блудниц, которых переодевают детьми в провинциальных домах терпимости, — запинаюсь, вздрагивая от ощущения пальцев Дилана на моей руке. Он внимательно следит за собственными действиями, словно пытается что-то понять, осознать для себя самого. Тыкает пальцем в мой локоть, а я смаргиваю влагу с глаз, совершая рваные вдохи и выдохи. Трется кончиком носа об мое хрупкое плечо, и мое дыхание и вовсе сбивается, а под кожей тут же роится целый улей чувств. Не могу... Не могу, когда он так прикасается. Ничего толком особого не делает, просто изучает собственную реакцию на соприкосновение со мной. А мне плакать хочется. Я думала, что то, что я чувствую к лучшему другу моего старшего брата, это просто проходимая и мимолетная влюбленность. Нет. Все становится еще хуже уже сейчас. Когда я просто читаю ему "Лолиту" лежа на кровати рядом. Когда он передо мной весь такой уставший, бледный, дерущийся с самим собой, пытающийся понять каково это — касаться моего предплечья, бретельки моей майки; пытающегося понять, действительно ли ему хочется ко мне прикасаться, или это просто "навязчивая" идея. — Но в придачу – в придачу к этому мне чуется неизъяснимая, непорочная нежность, проступающая сквозь мускус и мерзость, сквозь смрад и смерть. Боже мой, Боже мой… И наконец – что всего удивительнее – она, эта Лолита, моя Лолита, так обособила древнюю мечту автора, что надо всем и несмотря ни на что существует только – Лолита".Не могу, каждое его действие влюбляет меня в него еще больше. И тогда я начинаю кое-что понимать, отчего волоски на моей коже становятся дыбом.Я не чувствую. Я не чувствую то же самое, когда я с Уиллом.Боже... Я читаю Дилану до того, пока он не засыпает, размещаясь на моих коленях. Аккуратно откладываю книгу на прикроватный столик, пытаясь встать. Он так крепко уснул, что не могу просто... Медленно и еле ощутимо касаюсь его волос, трогая их на ощупь. Мягкие, как тогда, в машине Стива...Что же ты делаешь, Джудит? А как же Уилл? Почему ты позволяешь лучшему другу твоего брата все глубже и глубже проникать тебе под кожу, врезаясь в пульс? [...]Вечер кажется абсолютно спокойным, по-крайней мере, довольно привычным за последние дни. Я читаю книгу, Стивен с Олли смотрят третью часть "Властелина кольца", а Марта просматривает каталог осенней одежды. Осень... А она ведь скоро... Остался всего лишь август. И конец моему лету, которое обещало быть долгим... Переворачиваю страничку, откусывая кусочек лакричной палочки. После прочтения "Анны Карениной" я ломанулась читать "Войну и мир". Творчество Толстого очень мне приглянулось... Скрип двери Дилана на втором этаже — и мы с ребятами коротко переглядываемся. О’Брайен, наверняка, вышел в ванную. Да, его шаги раздаются по коридору. Ничего необычного, на мой взгляд. Опуская глаза на строчки, но ни единого слова больше не читаю, так как фигура Дилана возникает на пролете второго этажа. Он... Он вышел... Он вышел из комнаты, и теперь направляется сюда? Что? Он наконец-то вышел?..На лице моего брата застывает удивление, его челюсть слегка оттягивается вниз. У Марты Грейс даже телефон выпадает из рук от неожиданности, падая на диван рядом. А меня сковывает недоумение и... И гордость? Тишина. Никто из нас не произносит ни слова, тупо уставившись на Дилана, который обнимает себя за плечи, спустившись по лестнице вниз и переминается с ноги на ногу, словно ему неуютно в собственном теле, будто его ломает изнутри, ему не хочется сейчас здесь находиться, но для чего-то же он сюда спустился...— Хорошо... — хрипло слетает с уст О’Брайена. — Окей, все вы, просто послушайте меня, — его голос малость дрожит, словно ему трудно говорить. Нет, не так. Словно ему трудно афишировать именно тему разговора. — И не смейте меня перебивать, потому что, если вы... — запинается, всхлипывая. Он отчаянно пытается взять себя в руки, шмыгает носом, опуская взгляд. — Потому что, если вы перебьете, я не буду уверен в том, что я когда-либо еще буду способен это сделать... — мы молчим до сих пор, просто глядя на него. Он мучается, пытаясь разобраться в себе. — То, что я сейчас скажу, — это не "навязчивая" идея, это то, что я решил сделал сам, и я в этом уверен, — он жмурится и делает судорожный вдох, словно ему больно. — Вы — мои друзья... Вы — это все, что у меня есть... Да, я болен, да, иногда я срываюсь, и так будет иногда, это часть меня... Часть того Дилана, которого вы знаете... и временами я буду слетать в катушек, это никуда не денется... Сейчас я хочу быть честен с каждым из вас, ребят, я не хочу, чтобы вы думали, что я вам не доверяю, — кажется, его глаза слезятся, он испытывает огромнейшее чувство вины перед каждым из нас. — Я доверяю вам больше, чем кому-либо другому. Вы всегда обижаетесь, когда я не позволяю вам понять, что со мной не так. Просто потому, что слишком много со мной не так, и, даже если я вам расскажу, вы все равно ничего не сможете сделать... Я такой, примите меня таким. Но, если вы хотите, если вам станет от этого легче, то я попробую, окей? Я попробую, рассказать вам, — Дилан пытается улыбнуться сквозь слезы, и все во мне сжимается в ком, когда я вижу его таким. — Печаль. Я ощущаю постоянную печаль, она сидит у меня где-то здесь... — он тыкает ладонью себе в грудину. — А еще радость. Ее гораздо меньше, но порой она полностью вытесняет печаль из меня. Мне трудно найти баланс, не быть слишком печальным, не быть слишком счастливым... Вы хотите знать, каково это? Тогда слушайте... Это... — он шумно дышит, жестикулируя руками и рассматривает пол, словно на нем разбросаны слова. — Это словно кто-то постоянно над тобой подшучивает, лжет тебе, что все хорошо, что те поступки, которые ты совершаешь, — верные... Но это же ложь, да? Это неправда, потому что все то, что ты делаешь, причиняет людям страдание, им больно... Вот, как на самом деле это чувствуется... — у Дилана губы дрожат. Он снова смиряет каждого из нас взглядом, пытаясь донести свою мысль. — По большей части я не могу понять толком, что действительно ощущаю... Счастье... Радость... Ощущение нужности... Ощущение любви и заботы. Я думаю, что я близок к этому лишь тогда, когда рядом вы, мои друзья, моя семья... Я... Я ничего не знаю, кроме того, что вы для меня — это не те "навязчивые" идеи в моей голове. Я так сильно обидел каждого из вас, поэтому я прошу прощения за эту боль и за ту, что причиню в будущем... Мне жаль... Мне жаль, что все так выходит. Жаль, что я не оправдываю ожиданий. Мне очень жаль... Мне жаль, Стив. Ты... Ты мой брат, понимаешь? Ты... — Дилан запинается, роняя тяжкий вздох. — Мне жаль, что я поступал так с тобой, Марта... Ты заслуживаешь большего, намного большего, — обращается он к девушке, и Марта Грейс кивает головой в знак того, что давно уже простила его. — Мне жаль, Олли. Мне так жаль, что я не могу тебе быть достойным старшим братом, но я стараюсь, поверь... — остаюсь только я... — Прости меня, Джудит. Мне жаль. Мне жаль, что я разрушаю ваши с Уиллом отношения... — от его слов на мои глаза наворачиваются слезы. Жаль. Мне тоже. Мне тоже, очень и очень сильно... — Я буду срываться, да, без этого никак, — кажется, после того, как Дилан выговорился, ему становится легче, его словно отпускает. — Будет масса "навязчивых" идей, я просто хочу, чтобы вы знали, что все вы не одни из них. Вы простите меня за все? Повисает молчание. Оно тягучее и густое, как карамель, но краткое, как мгновение. — Всегда, бро, — Стивен поднимается на ноги первым, за несколько широких шагов добираясь до Дилана, после чего крепко его обнимает. — Уже простили, Дилан, — по щекам Марты Грейс скатываются слезинки. Мальчишки зажимают ее хрупкое тело между собой в объятии, а затем к ним присоединяется и Оливер, которого берут на руки, и на меня вдруг накатывает знакомое чувство отчужденности. Словно я здесь лишняя, какой была всю жизнь. Меня отталкивали, столько всего от меня скрывали... Но я прощу. Потому что не могу иначе. Потому что, пускай они и не впускали меня в свою жизнь, они всегда были частью моей. Я прощу. Я прощу всех. Стива за такое детство и уйму секретов. Дилана за то, как он повлиял на мои отношения с Уиллом.Я прощу...— Я прощаю, — я знаю, что Дилану всегда необходимо услышать это самому, чтобы его перестало терзать чувство вины. Поднимаюсь на ноги, направляясь к ребятам, и чувствую, как уголки глаз пекут слезы. А затем мое тело будто растворяется, становится чем-то выше, чем я есть, становится частицей чего-то большего, когда меня обнимает множество рук, а я обнимаю в ответ, пытаясь обхватить всех и каждого. И это не "навязчивая" идея. И этот момент кажется вечностью. Нашей лемнискатой. Нашим вечным летом, которое мы запомним на всю жизнь.