5. "Cum tacent, clamant" (1/1)

Долгое время в машине слышались только процессы ее собственной жизнедеятельности: рев мотора, скрип коробки передач и позвякивание брелока на зеркале. Генерал на правах чина первый внес лепту:- Не торопи, без нас не уедут, - он весело хлопнул водителя по плечу и оскалился отражению Дежкина в зеркале. – Ехать еще долго, соскучиться успеем.Федор Иванович видел, что серая Победа проигнорировала центр и ринулась прочь из города. Скорее всего, путь действительно предстоял неблизкий. Местный вокзал, по мнению МГБ, не подходил для транспортировки ссыльных. Дабы не смущать покой граждан и облегчить процедуру изъятия человека из общества, (а также скрыть намерения государства о месте ссылки), Стригалева и всех ?таких же, как он? следовало свозить на небольшую станцию за городом. Там и стоял ожидавший их поезд, который за время своего существования раскидал больше людей, чем одуванчик своих семян, с одной только разницей – высыпаемые в снега Сибири, его семена не приживались.- Федор Иванович, почему молчите? Если вам почудилось, что я наложил вето на разговоры… не правда! Напротив. Я даже настаиваю – говорите. Не настолько же я бессердечен, чтобы лишать вас возможности попрощаться по-человечески. Даже такое, без сомнений, щедрое предложение не расшевелило пассажиров. Стригалев только расстегнул воротник, непривычно натирающий шею, да тяжело вздохнул, удрученный тем, что ему некуда деть свои длинные ноги. Дежкин продолжал изучение дорожной разметки.Белоснежный оскал генерала скрылся за поджатыми губами, однако настроение Ассикритова не испортилось. Он знал, что эффект произведен. Но даже не догадывался, до какой степени этим двоим было невыносимо сидеть бок о бок.Дежкин соврал, если бы сказал сейчас, что за себя не боится – все-таки он мыслил свою жизнь частью другой и распоряжался ею исходя из общих интересов. Он не был бы до конца честен и если бы заявил, что просто-напросто боится за Стригалева – этот страх неусыпно бдел за ним с тех пор, как начались аресты. Тут другое. Конкретно это чувство, оставившее его в совершенной растерянности, начало принимать форму, когда Дежкин увидел генетика. В первую секунду это был все тот же Стригалев: героически стойкий, чуть исхудавший, бритый и принаряженный не по случаю (?Не хватало еще делать из них мучеников?, - считал генерал). А потом генетик заметил Дежкина, который едва ли успел перевести дыхание, и тут же выбил из него последний дух, кольнув коротким острым взглядом. Прежде чем Федор Иванович успел что-либо сообразить, неясная тень заслонила знакомое до сих пор лицо. Тень, правда, тотчас сошла, не дав разобраться в причине своего появления, но дело уже было сделано: теперь с лица Стригалева можно было считать разве что наличие глаз, рта... – в общем-то типичный набор человека. Даже не человека, его мраморной копии: глаза генетика не смотрели, рот не говорил, кожа стала серой. ?Что такое??. Одного взгляда на это лицо хватило, чтобы уверенность биолога поколебалась. Весь мир, до этого спокойно вертевшийся вокруг своего солнца встал и готовился разлететься на куски. ?Почему??, - вопрошал глазами Дежкин. ?За что?? Но генетик молчал. Причин могла быть уйма, половина была способна разъяснить такое поведение с угодной Дежкину стороны, но он, в связи с устройством своей натуры, не мог удовлетвориться простым объяснением. В этом взгляде биологу чудился крах всех надежд. В молчании крылась погибель. Некому было перебить голос, певший звучным альтом: ?Тьма-то какая, не смотри так…не смотри, знаю?.Одно дело разочаровать, не оправдать ожиданий. Тут даже самый вшивый студент, любящий, однако своего преподавателя и его науку, сляжет на денек-другой от недомогания. Он потом заделается отличником и ничего, сглажено. Друзья забывают, родные обманывают. Всякое может статься, но предательство… Мысль о том, что человек, за которым Дежкин готов был в огонь и воду в нем усомнился, лишала его всяческого желания биться. Несмотря на очевидные успехи, биологу захотелось сложить руки. Может, он так бы и сделал, но из упрямства решил не полагаться на домыслы, и сел в злополучную машину. Как и что он собирался выяснить, Дежкин пока слабо представлял, но твердо обещал что-либо на этот счет сообразить. ?Что происходит??На самом же деле все было просто. Прозаически просто. Стригалев, уже побывавший по ту сторону оградки был в курсе последствий и прекрасно осознавал, что его ожидало в дальнейшем. Приятного в общении с генералом было мало, в лагере, который нетерпеливо ожидал его прибытия – и того меньше. Желать подобной участи даже врагу, по меркам Стригалева, казалось бесчеловечно. При мысли о том, что и Дежкин, (человек далеко не робкого десятка, но все же…) мог оказаться в лапах Ассикритова генетик холодел. Он день за днем отвоевывал биолога у этих хищников, забывая иногда отбиваться сам, смирно принимал все, что вешали ему на шею. И вот, когда, уже отчаявшись закопать биолога с помощью Стриналева, бюро распрощалось с генетиком, этот дурак явился с ручкой наголо, готовый перечеркнуть все его старания и подписаться лично под всей этой ахинеей выдуманной престарелыми шизофрениками и подлыми трусами. И что в итоге? оба сидели здесь: один – в кандалах, другой - в шаге от виселицы, а генерал радостно мариновал их в тишине, ожидая развязки.Дежкин, он ведь и так ходил по тонкому льду – слишком часто фигурировал в вопросах генерала, а тут еще это. Ассикритов не дурак, он знал, был почти уверен, что наследство, от которого кончено же остались не одни вершки, было запрятано в берлоге Дежкина. Знал, но боялся совать туда свою лапу: могли отгрызть или, что еще хуже – перепрятать добро. Если б он раскрыл свои намерения перед биологом, тот бы всенепременно избавился от продукта. Ищи тогда, свищи. Так что, сажая Дежкина в машину, Ассикритов тоже рисковал. В какой-то мере. - И все-таки, Фёдор Иванович, как вы узнали? Про сегодня. Свешников поделился? Дежкин, уже совершенно привыкший к тишине, вздрогнул. Генерал рассмеялся:- Да не пугайтесь так, это не преступление. Я бы и сам рассказал, но вы ведь у нас гордый, предпочитаете все делать в обход… Вот зачем, скажите на милость, надо было приходить в бюро, отсиживать очередь? Всего один звонок. Я бы не отказал. Знаете, Федор Иванович, с вашей стороны большая глупость пренебрегать моей помощью. Все могло быть куда проще, и сейчас, и тогда. Да и обошлось бы без эксцессов. Жуков этот, конечно... Вы потому Кассиана Демиановича провожать не пошли? Расстроили старика, нехорошо. Ладно, это дело прошлое... Давайте лучше о насущном. Жукова все помнят? Отца, не сына. Вот, буквально на днях он Красного чуть не угробил. Натурально так! Стерег у моста, высиживал (там, кажись, никто кроме нашего спортсмена и не бегает), доски подпилил. Остановился как-то Краснов передохнуть, на речку полюбоваться, а доски под ним и проломились… Канавка-то эта, куда спортсмен наш бухнулся, только за красивые глаза речкой зовется. Болото, это уж скорее. Ножками до дна Краснов кое-как дотянулся, а выбраться не смог. Знаете, какие там по берегу заросли: камыш, ежевика, - метров на пять вглубь, не продерешься. Долго бедняга барахтался, совсем замерз, измучился, все к Жукову тянулся, а тот руки не подал. Старик-то раза по три на день приходил. Смотрел на это дело и молчал. Интересно получилось. Не вы, случайно, надоумили? Знаю, что вы, больше некому. Отомстили за фингал? Ай-ай, как не стыдно, Фёдор Иванович? Краснов ведь ни в чем не виноват. Вы тоже это прекрасно понимаете, Иван Ильич, - повернулся он на шевеления Стригалева, - он с вашими коллегами наравне нахлебался. Вина его, к счастью, была невелика - поддался на провокации, да и только. Это и с самой светлой головой может случиться. А вы уж расставались, чтобы его с толку сбить. Фильм откуда-то добыли... Чей шедевр? Ладно, можете не говорить. Сам узнаю. Так о чем это я? Краснов, да. Здоровье его в порядке, спасибо за интерес. На днях вот забегал по его просьбе к Тумановой.... Дежкин прекрасно знал, что внимательные чёрные точки следят, чувствовал, как они ощупывают плечи, руки и лицо, ища возможность зацепиться. Самым разумным было не реагировать, не давать генералу повод, но биолог не смог удержаться от порыва взглянуть Ассикритову в лицо: ?Чушь. Ни черта ты не знаешь и знать не может?. - Да-да, Фёдор Иванович, - закивал Ассикритов, - и с ней мы знакомы. Золотая женщина, эта ваша Антонина Прокофьевна. Только чтиво у неё какое-то..., - генерал прищелкнул кончиком языка. - Все дамы романами балуются и прочей чепухой, а у неё - в жизни не поверите, я так смеялся, - учебник Менделеевский. Прямо на тумбе у кровати, с печатью красной ?Не выдавать?. Вот скажите, зачем этому божьему одуванчику такая гнусная книжечка? - Если бы не сношения с вашим Красновым! - Не нашим, Федор Иванович, не нашим. Да вы не горячитесь так, я просто... беседу веду. О погоде, о природе. Кстати говоря, холодно нынче в Москве? ?И это знает?.- Слышал, вы отлучались? Зачем? - По личным делам. - Так уж и личным? - рассмеялся генерал, - встречались с кем? - Родственники. - Ага, вы оказывается, не один как перст. Это хорошо, ей богу, хорошо. Только когда вы успели? Насколько я осведомлен, а осведомлен я, поверьте, должным образом, в столице вы и суток не пробыли. С вокзала в редакцию, из редакции на вокзал – вот и вся поездочка. Тут уже побледнел Стригалев. - Снова путаете, обманываете. Ну, Федор Иванович, дорогой, зачем вы так?- Хотя я вовсе и не обязан перед вами отчитываться... - Это верно.- …отвечу, учитывая особенности вашей профессии. - Ну, причём тут это? Мы беседуем.- В редакции я был. Хотелось свериться с новым учебником - как вы, конечно, знаете, он претерпел некоторые изменения…- Да здравствует березовая ветка!- …скоро экзамены, учебник еще не поступил в печать, а составление экзаменационных требований в отсутствии подтвержденной информации дело затруднительное. К тому же, я публикуюсь. Этого требует квалификация. - Как интересно. - Не думаю, что вам может быть интересна биология. Со всем уважением. - Биология - нет, - признался генерал, - а вот те, кто подписываются под некоторыми статьями, скажем, Ивановыми и Сидоровыми, впоследствии вызывают у нас массу проблем. Что с поиском этих умников, что с действием статей, попавших в массы. Начитаются наивные студенты этой дряни, вначале думы думают, потом бегают за профессурой с нелепыми вопросами. Кто пошлёт, а кто (этот самый Иванов, вполне возможно), порадуется, и загребет к себе в очередное Кубло эту наивную голову. А потом вы удивляетесь, откуда берутся за решёткой отличники Жуковы и отцы их работяги. Думаете, мне не горестно? А что делать? Чумных надо отделять от здоровых, это вам любой врач пропишет. Зерна от плевел, зерна от плевел.С минуту они молчали.- Так что, Фёдор Иванович, увижу я вашу статью? - Увидите непременно. - Только что б без дураков, без Ивановых. - Этого вам бояться не стоит. Свои труды я предпочитаю освещать. - Значит, только Дежкин. Замечательно. Что скажете, Иван Ильич, вам интересно содержание? Стригалев отсутствовал. То есть тело его все еще находилось на заднем сидении между конвоиром, не особо вникающим в суть разговора, и Дежкиным, уже начавшим думать, что из этой машины он живым не выберется, но его самого на месте не было. Казалось, генетик задался целью слиться с сидением и уже почти просочился в обивку. Дежкин же волновался за двоих. Сжатые в замок руки начинало заметно потряхивать.- М-да, не выходит у нас диалога. Ладно, я вам не собеседник – знаю. А что Федор Иванович? Так к вам спешил, а вы… так все и оставите? Слова доброму коллеге не скажите? Стригалеву не составило труда выдержать атаку генерала – давно привык, не дрогнуть под умоляющим взглядом биолога оказалось куда сложнее. - Наверное, вы все никак не можете взять в толк, почему наш друг молчит. Я объясню. Иван Ильич, ну, скажет прямо, обижен. Видите ли, в процессе дознания мне пришлось освятить факт нашего с вами сотрудничества. А что было делать? Никак не получалось договориться. Он вас все спасать рвался, а мы ему: ?Иван Ильич, нашего завлаба спасть не нужно, он у нас как у Христа за пазухой. Вы лучше о себе подумайте?. А он все горячился, не верил, что эта песня у нас с вами давно тянется. Долгое, но, до некоторых пор, не слишком плодотворное сотрудничество. Иногда, Федор Иванович, не в обиду вам будет сказано, я думал, что лучше бы на это дело отправился Брузжак. Он-то изначально и выдвигался на роль ревизора, а вы… вы, конечно, умны, но слишком мягкосердечны и, кажется… не вполне определились. Теперь думаю: хорошо, что вызвались. Брузжак бы взялся косить всех без разбору, а вы с ними говорили, судили по совести. Иной раз, правда, не в меру заигрывались себе во вред, да так лихо, что Рядно даже за голову хватался: ?Все, перекинулся наш Федя?. Ну? Разобрались теперь что к чему? Все поняли? Хорошо, а главное – вовремя. Повезло еще, Федор Иванович, что над вами такой человек стоит. Рядно вас как сына опекает, вы у него первый на очереди, приемник. Прощает вам многое, попустительствует… Что ж, к добру или худу, все уже случилось. Троллейбус найден, Кубло распалось, желающих спорить с Лесковым больше нет, как нет теперь в институте и стоящих специалистов, к большому моему сожалению. Многих мы в этой перепалке потеряли. И вас, Иван Ильич тоже… Знаете, я до сих пор не могу взять в толк, отчего вы с нами сражаетесь? Мы ведь не враги. Вспомните, Иван Ильич, когда вернулись в город после заключения, кто за вас впрягся, по чьей рекомендации приняли вас обратно в институт? Сколько сил Касьян Демианович потратил, чтобы вы, да со своей биографией… и снова преподаватель, теперь вот даже профессор! А вы взяли и на горло старику наступили. И это после всего, что он сделал. Неблагодарный вы, неблагонадежный, глупый человек.А то, что он ваш сорт от своего имени выдвинул… Так что в этом удивительного? Его имя все двери открывает. Знаете, с кем он за одним столом сидит, чай пьет? Да если бы не наш Академик, разве увидел бы Обершлейзен или тот же Майский цветок свет белый? Нет! Завалили бумажками, да так и забыли бы вас с вашей работой на том столе.Скажите мне, милый мой, разве хоть один разочек Рядно не вспомнил о вас? Хоть раз оставил без своей отцовской заботы? Да если бы не этот глупый бунт, сидели бы вы сейчас у себя в совхозе, ямки копали, листики в микроскоп рассматривали, или чем вы там занимаетесь… Ассикритов вдруг тяжело вздохнул, будто действительно чем-то удрученный:- Поймите же, Иван Ильич, - начал он снова проникновенным голосом, - ваша работа должна быть вне политики, вне предрассудков. Не вы ли говорили: ?Все людям?. А теперь что? Вы единственный из людей остались? Нельзя так, нельзя. В машине воцарилась тишина. Генерал специально выдержал паузу, чтобы дать пассажирам время хорошенько подумать, порассуждать на тему дальнейших перспектив. Все для того, чтобы своевременно внести предложение:Я вот что думаю, Иван Ильич, - вдруг весело затараторил Ассикритов, - человек-то вы неплохой. Злого умысла за вами нет. Это от заблуждения только. Знаете ведь, как губительна может быть ложная идея? Откажитесь. Ваших коллег я вернуть не могу, это уже не в моей компетенции, а вы пока здесь. На вашу участь я еще могу повлиять. И вот что я предлагаю: (думаю, Федор Иванович меня поддержит), вы прекратите работать в институте, перестанете публиковаться (по крайней мере, под своим именем, - не гоже дважды осужденному подписываться под достижениями страны, согласитесь?), но без работы, понятное дело, ни за что не останетесь. Только не вы! Трудитесь и дальше, колдуйте над своими пробирками, только уже под бдительным руководством Рядно. Он вас на поруки возьмет, не откажет. А? Что скажете? Может и статейку вам перепишем на ту, что помягче. Уезжать даже не придется…- Это уже проходили, – оборвал его низкий голос. Как то вдруг рядом с Дежкиным возник смеющийся без удержу Стригалев. - Все тоже, никакой в вас фантазии. Хоть бы слово какое добавили, репертуар обновили. Скучно с вами. Скучно и противно. Дежкин еще не успел прийти в себя, как Стригалев поразил его еще больше. Иван Ильич вдруг резко перестал смеяться, глаза его загорелись, слова перешли глубоко в грудь, задребезжали низко и страшно: - Что, Парашютист, думаешь, с тех пор как ты сало, что мамка прислала, уплетал, в тайне от полуживых, голодных товарищей, которые с тобой, гадиной, последней коркой… думаешь, изменилось что с тех пор? Разве оперился ярче, а в основе своей все тот же: тощий цыпленок с подленькой душонкой. А ты что?Дежкин вздрогнул. Это ему, это с ним теперь говорят. Он будто физически почувствовал, как генетик ударил его по протянутой к генералу руке и как-то вдруг осознал, что почти согласился со всем, что так настойчиво проповедовал им Ассикритов. Сам, по доброй воле. И даже рад был какое-то мгновение, точно ему самому, голодному, пищи дали. А что остальные? Что прочие? Боком! Только дайте, дайте подержать в жадной ручке вот это вот, что жаждется, чего хочется, все на себя употреблю, никому не дам. И гори оно все, пропадай пропадом. Туманова, Посошков, Полковник, Лена, Саша и многие другие, тысячи тысяч. Разве он таков? Это и впрямь был он? Вот только что, готовый мириться с подлостью?- Брататься с эдакой сволочью? И это теперь, когда все так… Да кабы я знал тогда, год назад, да я бы и на метр к тебе не подступился, и Лену бы не пустил, и мальчика своего, Сашку уберег. Продажная, малосильная сволочь. Что? Совесть теперь гложет? Искупить не получится. Я добавлю тебе на раздумья, чтобы спалось крепе. Знаешь ли ты, знаешь, что Лена в положении? А? Не знаешь? Где она теперь хоть представляешь? Уж не на курорте. Дай бог, чтобы пережила и вернулась. А если вернется, если с ребеночком, то непременно в этот город, и чтобы ты здесь был. Чтобы объяснил дитю, отчего у всех папка есть, а у него, бедолаги, отнят. Пусть каждый день к тебе с этим вопросом приходит. Пусть спрашивает. А ты рассказывай, да только так, чтоб правду. Как ты шкуру свою на мою выменял. А если ты такой совестливый, каким казаться хочешь, философ и гуманист, то ты тогда не только ему, ты всем расскажи про друзей своих. Чтобы каждая собака в городе знала кто таков Дежкин, и каждый прохожий тебе в лицо плюнуть мог. Ничего мне от вас не надо, слышите!? Ни хлеба, ни сала. Сами жрите!Это уже было слишком. Выходила какая-то злая шутка, совершенная сумятица. Дежкин сильно озлился, сам еще понять ничего не успел, а уже вспыхнул, перестал соображать.- Тормози! Тормози машину, живо! – вопил генерал, напрасно перехватывая руки биолога, взявшегося вдруг страшно орудовать над Стригалевым. - Что ты говоришь? что говоришь… что? И это мне? От тебя слышать такое? Ты!- Вон! Выходи вон, кому сказано?! Юра, тащи его.Машина съехала на обочину и стояла, распахнув двери. Дежкин еще умудрялся доставать генетика, несмотря на то, что две пары цепких рук старательно вытягивали его прочь. - Федор Иванович, не делайте глупостей! Наконец генералу удалось отцепить биолога от арестанта. Это было полдела, сложнее оказалось удержать его снаружи, тот все еще бешено рвался обратно, комкая вырванное из рук Стригалева пальто - последнее, за что успел уцепиться.- Стойте, и не шевелитесь, иначе под суд… это я вам прямо обещаю, тут же под суд!Дежкин присмирел. Не то чтобы от угрозы, тут было другое. Фёдор Иванович уставился в одну точку прямо перед собой. Его увлекло коричневое пятнышко на краю пальто, сжатого в его руке. Большая коричневая пуговица, самая первая в ряду. Она совсем не подходила к цвету, совершенно выбивалась из общего ряда. Глупый подарок, твердое обещание. Еще недавно пуговица принадлежала ему. - Иван Ильич… - выдохнул Дежкин, кротко выглядывая из-под пепельных волос.- Дайте, - вытянулась навстречу рука, - не ваше.Дежкин отдал пальто владельцу. Он уже не вслушивался, не анализировал, все это было не для него, ему, невнимательному наблюдателю был послан один единственный взгляд, на секунду возникший и тут же стертый его же рукой. Стригалев как бы говорил: ?Ай Федя, я припомню тебе потом, мальчик, эту выходку. Какой ты глупый, разве мог поверить хоть на секунду, что я так с тобой? Дурак, что пришел, но…?- Спасибо. - До свидания, Иван Ильич.- И вам не хворать.Вот, теперь и он взглянет в чужие глаза таким же чужим, полным ненависти взглядом. А генерал пусть смотрит. Смотрит и ломает голову. - Что ж, вот и поговорили, вот и хорошо,- очнулся Ассикритов. - Кхм, заглянете еще ко мне на чаек, Федор Иванович? – бросил последнюю уловку генерал.- Это официальный вызов? - Что вы, дружеское приглашение. - Тогда вынужден отказаться. Много дел. - Понимаю, понимаю, - занудил генерал, как бы сильно обиженный отказом. - Что ж, тогда будет прощаться. Юра, иди посигналь, а мы пока покурим. Дальше вам нельзя, Федор Иванович. Будете? - протянул пачку Ассикритов.- Спасибо, - Дежкин отвел его руку, - не стану вас задерживать. Да и мне тоже пора.Ассикритов хмыкнул:- Как изволите. Юра, возвращайся, наш друг сам справиться. Поехали! До скорого свидания, Федор Иванович.Победа тронулась в путь. Никто не смотрел ей вслед, не провожал затухающий огонек фар долгим взглядом, как не было и тех, кто решил обернуться, желая взглянуть напоследок на растворяющуюся в темноте фигуру. Ассикритов был зол.- Только не думайте, что я хоть на секунду поверил в этот фарс. Дежкина, может и прошибло… про Лену это вы сильно, а в остальном это так, воздух сотрясаете. Стригалев снова принял на себя роль отсутствующего, но это нисколько не смущало генерала, находившегося уже на последней стадии кипения. Что не говори, а подобного расклада он не ожидал.- А даже если вы Дежкина от себя и отвадили, - повысил голос Ассикритов, - от работы-то своей никогда не сумеете. Он дело свое знает. Хоть бы из упрямства, а сорт не бросит. Все сделает! Это неизбежно, равно как и то, что я приду за ним. И скорее рано, чем поздно, Иван Ильич. Вы и сами видите - он уже слишком наспотыкался, ещё шажок и рухнет.Стригалев продолжал молчать.- Думаете, не знаю, что вам удалось? Про Контумакс не знаю? Не знаю, зачем он в Москву ездил? Такой цацей, как ваша, грех не похвастаться. А как иначе? Вы хоть и люди ученые, а все-таки просто люди. Глупости все делают. Я просто подожду. Ассикритов оскалился:- Сегодня он вас за горло, а завтра я его…- Вы что-то сказали, господин хороший? А, да ладно не трудитесь повторять. Все ведь о том же: Ассикритов рыба хищная, рыба умная, а мы плотва и от хищной рыбы ни за что не скроемся. Да, слышал уже. Не ново. Только вот, рассудите сами, год прошел, а у вас на руках, - Стригалев причмокнул губами, - ничего. Все тот же ноль, а вы все яритесь, зверствуете. Да это от бессилия только, от слабости. Говорю же, скучно с вами. Скучно и противно. Не старайтесь. - Что б тебя тут же, на этом месте черти взяли! Стригалев! Очень уж меня обяжешь, если завтра же сд… Я уж тебе условия создам. Да ты с той характеристикой, какую я тебя распишу, тут же у коллег моих прославишься, любимчиком станешь, слышишь? Таким вниманием к своей персоне разве что цареубийцы могли когда-то похвастаться. Они, да ты вот еще такой… Слышишь меня? Стригалев!Иван Ильич улыбался. ?Это ты не по мне, а по упущенной птичке плачешь. Я-то пойман уже, а синичка упорхнула, да легко так и просто, что ты, бедняга от удивления и рот раззявил, а сделать ничего не смог, зря только ручками махал. Столько слов… Федя-то теперь настороже будет. Прошляпился ты, голубчик. Этот орешек тебе не по зубам оказался?, - восторженно думал Стригалев. И так весело и сладко было у него на душе, что самому казалось странным.?Идиот. Совершенно дурной, невозможный человек?, - думал Федор Иванович, сидя в траве, на полянке, до которой едва ли сумели донести его ноги. ?Ты только держись. А я уж как-нибудь соображу, придумаю как дальше ... Держись?.