Пролог (1/1)

Констебль Томас, сколько себя помнил, верой и правдой служил в полиции Веллингтон-Уэллса, всеми силами стараясь поддерживать мир и порядок в этом чудесном городе. Каждое утро он надевал свой полицейский мундир и идеально начищенные ботинки, засовывал в кобуру отполированную дубинку и ровно в семь часов выходил из своей квартиры на Парамаунт-стрит. В четверть восьмого он открывал дверь полицейского отделения деревни Гамельн, поднимался в кабинет к доктору Стивенсу и получал стандартную упаковку ежевичного Радостина производства прелестнейшей мисс Бойл. На выходе из здания миссис Браун, добрая старушка, занимающаяся поддержанием чистоты в полицейском участке, приглашала его на чашечку чая с её фирменными медовыми пряниками, в чём констебль Томас никогда ей не отказывал. Они мило беседовали до половины восьмого, после чего он вежливо откланивался и шёл на улицы Гамельна.А затем начиналась его работа, иногда беззаботная, но чаще всего тяжёлая и изматывающая. Как бы не скрашивал Радостин его будни, но всякого рода негодяев от этого меньше не становилось. Грабители, хулиганы, нарушители общественного порядка и прочее отребье. И откуда они только брались? Сколько он их не ловил вместе со своими коллегами, всё равно появлялись всё новые и новые преступники, точно плодящиеся крысы. И ни конца ни края им не было видно.В конце своего дежурства он писал отчёт о проделанной работе, перекидывался парой слов с доктором Стивенсом, а затем покидал здание полицейского управления. Большинство его коллег практически всё своё свободное время проводили в компании разнузданных девиц и выпивки. Томас их никогда не осуждал за это, ибо всем им было необходимо время от времени выпускать пар. Иногда он даже присоединялся к своим приятелям-констеблям, но чаще всего отправлялся домой, к своему давнему хобби. Дело в том, что констебль Томас просто обожал мастерить различные миниатюры и замысловатые диорамы. Иногда это были моменты из его работы или повседневной жизни горожан, но чаще он создавал искусные макеты особо примечательных зданий и интересных мест Веллингтон-Уэллса. Конечно, кому-то подобное времяпрепровождение могло показаться недостойным бравого офицера полиции, но он был счастлив творить, что для него, собственно, и являлось главным.Изредка его отправляли в другие районы города, чаще всего в Садовый район. Там ситуация была ещё плачевнее, чем в Гамельне, ведь буквально все обитатели этих мест были преступниками, изгнанными сюда за свои злодеяния. В задачи здешних полицейских в основном входило держать местных на расстоянии от входа в деревню; редко кто отваживался пойти вглубь Садов, жители которых от всей души желали всем констеблям самой мучительной смерти.В иные дни он выходил на вечерний патруль, и тогда его работа становилась ещё труднее и рискованнее. Казалось, что в ночные часы зло в людях обретало особую силу. В такое время бандиты становились ещё наглее и опаснее, да до такой степени, что Томас не раз находил своих сослуживцев избитыми до полусмерти или того хуже. В такие моменты даже Радостин не спасал от сжирающей его душу тоски по павшим товарищам.И всё же он любил Веллингтон-Уэллс всем сердцем, ведь это было всё, что он знал и видел на протяжении всей своей жизни. Для него было честью защищать свой родной город; но, к сожалению, его благородные граждане редко понимали это. Большинство жителей побаивались констеблей, в глубине души считая их бездушными монстрами, падкими до виски, однако Томас никогда не злился на них, нет, ведь они нуждались в защите от всякого рода злодеев, самыми опасными из которых были, конечно же, отказчики.Эту категорию преступников он никогда не понимал и, видимо, не сможет понять. Именно они, по его мнению, были корнем всех бед Веллингтон-Уэллса. И как вообще могли люди в здравом уме сознательно отказываться от того, что приносило им счастье? Они все как один говорили, что Радостин?— это отрава, придуманная для того, чтобы прикрывать чью-то ложь и грехи прошлого. Какая отрава? Какое прошлое? Они действительно верили в то, что Веллингтон-Уэллс когда-то был иным? Пф, чепуха! И как им могли прийти в голову подобные глупости? Тем не менее, Томас временами испытывал некое подобие жалости к этим убогим людям. Они страдали без заветных пилюль?— в этом у него не было сомнений; страдали до безумия, порой до полного помешательства, но по каким-то причинам не хотели этого признавать.Что с них взять, с душевнобольных… Единственное, чем он мог помочь этим беднягам?— защищать их от самих себя и сдавать в руки докторов, которые могут дать всем нуждающимся столь необходимый Радостин и, возможно, спасти их разум. Однако, если сделать этого не удавалось, то несчастным была уготована только одна дорога?— в Сады. Жестоко, но такова была жизнь.Однако, в этот тёплый октябрьский вечер его мысли были далеки от несправедливости людского бытия. Погода была чудесной, и Томас решил не торопиться с возвращением в управление. Солнце уже зашло за горизонт, близилось начало комендантского часа, так что прохожих на улицах уже не было. Вечернюю тишину нарушало лишь звонкое пение ещё не спрятавшихся на ночлег птиц.Внимание констебля вдруг привлёк какой-то подозрительный шум в одном из переулков. На всякий случай вытащив дубинку, он решил проверить, не случилось ли чего плохого, и осторожно вошёл в темноту. В одной из стен была дверь, которая, однако, оказалась запертой, поэтому Томас направился дальше вглубь прохода. В этом грязном закутке практически ничего не было видно, но фонарь на на его шлеме довольно хорошо освещал окружающее пространство и фигуру человека, внезапно возникшего из мрака. Его угрюмое выражение лица не оставляло сомнений в том, кем он являлся.—?Отказчик,?— холодно прорычал Томас, поудобнее перехватывая своё оружие. —?Сэр, рекомендую вам сдаться сразу во избежание получения вами излишних увечий.Однако, угрозы констебля никак не подействовали на незнакомца. К его удивлению, тот, нисколько не боясь, злобно рассмеялся ему в лицо.—?Слышали, ребята? Этот безмозглый бобби* смеет нам угрожать! Кажется, кого-то нужно поучить хорошим манерам!Как по команде, проверенная им ранее дверь открылась за его спиной, и из неё вышли четверо мужчин, вооружённых какими-то палками, похожими на отломанные от лопат ручки. Торжествующе ухмыляясь, они наступали на застигнутого врасплох констебля, оттесняя в тупик. Плохо дело.Томас, несколько растерявшись, повернулся к ним, готовясь обороняться, чем совершил серьёзную ошибку. Удар, нанесенный со спины, оглушил его на пару секунд, чем и воспользовались бандиты. Он защищался, как мог, но одновременно отражать выпады пятерых людей было физически невозможно, да и им было куда проще попадать по его высокой фигуре, резко выделяющейся в темноте ярко горящим фонарём, чем ему по мелькающим в луче света теням.В результате этой короткой, но жестокой схватки констебль Томас потерпел поражение, оказавшись поваленным на землю и лишившись своей дубинки. Однако преступники на этом не остановились, и яростные удары градом посыпались по телу их жертвы. Он прикрывался как мог, но предательские стоны боли, изредка вырывавшиеся из его уст, лишь сильнее распаляли противников, и чем неистовее они его били, тем меньше у него оставалось сил на сопротивление. Ещё чуть-чуть, и он лишится сознания.—?Давайте, ребята! Сотрите с его рожи эту сраную улыбку! Что, не нравится? И это не нравится?! Мразь! —?после очередного пинка послышался страшный хруст в руке, и вконец измученный констебль сорвался на душераздирающий вопль. Раздался злорадный хохот, и кто-то со всей силы наступил на его пальцы, вырывая ещё один отчаянный крик. Терзаемый острой болью, Томас уже едва мог осознавать окружающую действительность.—?Ребята, патруль идёт! Бежим скорее! —?вдруг прозвучал взволнованный возглас. Кто-то грязно выругался, после чего последовал торопливый отдаляющийся топот, сопровождаемый пронзительными полицейскими свистками. А дальше было лишь забвение.