Вступление (1/1)
Так много прошло лет… Если честно, я не считал, хотя стоило бы. Все эти годы мой ум, мой разум и мое сердце были заняты другим: все больше мутантов, все больше человеческий страх, паника, все меньше контроля. Со временем, на все это наложились еще и политические проблемы, которые то и дело грозили перерасти в конфликты уже мирового масштаба. Например как в тот, который обсуждают сегодня в сенате.Я стараюсь не расстраиваться и не поддаваться унынию в такие моменты, но с каждым годом это дается мне все труднее. Возможно, как говорят мне ученики, я действительно старею, и уже не могу справиться с тем, чего почти не замечал раньше. В молодости, даже несмотря на мой талант к чтению и улавливанию человеческих мыслей, я все же умудрялся многое пропускать, скажем так, мимо собственного сознания. С годами мой дар стал острее, и это принесло мне не так уж много радостей: например сейчас, если я немного расслаблюсь, меня оглушат мысленные крики толпы, крики чужого подсознания. Мне не нравятся их мысли, и я понимаю, что если останусь дольше, то нравятся они мне будут все меньше."Позволить мутантам учиться в одних школах с нашими детьми…""Звери…""Нелюди…""Как же спастись?""Уничтожить…"Каждый из них искренне считает, что уж в своей голове – как в крепости. Никто не услышит и никто не поймет. Мне жаль их за подобную наивность, но с другой стороны, эти люди, мысленно кричащие слова ненависти, должны быть рады, что их умы могу читать я, а не кто-то другой, желающий зла. Зла… Все стало так сложно. И почему с возрастом все становится таким неоднозначным?Я уже разворачиваюсь на своем кресле, собираясь уйти или лучше сказать уехать, как вижу в толпе фигуру. Мне хватает всего нескольких секунд для того, чтобы понять, кому может принадлежать подобная осанка. Помню, я шутил, что он ходит так, словно проглотил стальной прут и одновременно держит на голове кувшин с водой: уж не знаю в чем секрет, но выглядело это бесподобно. Во всяком случае, так думали большинство девушек, с которыми нам удалось повстречаться в наших недолгих совместных приключениях. Прошло много лет, осанка у него все та же, и даже плечи расправлены как-то по-военному, но лицо… И все же я знаю, что это Эрик.Словно не я, а он читает мои мысли, высокая фигура в плаще и шляпе начинает пробираться сквозь толпу к выходу. Я должен успеть перехватить его. Это важно.Тогда, давно, мне было нелегко угнаться за его широким шагом, но теперь у меня своих ног нет, а нужную работу за меня сделает инвалидное кресло: - Эрик… - он останавливается. Возможно мне кажется, но до этого прямая, как струна, спина, вдруг словно бы расслабляется: плечи ползут чуть-чуть вверх. Мне не надо читать его мысли, чтобы понять, что он чувствует. – Зачем ты здесь? - Зачем задавать вопросы, на которые знаешь ответы? – он никогда не ценил мои попытки быть тактичным и вежливым. Все должно быть прямо, четко и лучше сразу пулей в лоб. В этом весь Эрик, с его холодным темпераментом и полным отсутствием умения ждать. Все в этом израненном сердце, теперь обросшим непробиваемым панцирем многолетней обиды и боли, противится моим убеждениям. Он больше меня не слышит и не хочет слышать. Но я был бы не я, если бы не попробовал: - Не отворачивайся от них, Эрик. - Что ты хочешь от меня, Чарльз? Я слышал эти доводы уже много раз. – и он прав, это действительно так. Наверное дело в том, что я, не меньше чем он, упрям. Упрям и даже порой глуп, несмотря на солидный возраст. Вот, например, сейчас я все еще надеюсь, что он обернется и посмотрит мне в глаза. Столько лет, столько времени, а в его сердце прячется еще и горькое чувство вины за мое теперешнее состояние. К тому же, мне кажется, он чувствует вину еще и за то, что не может разделить мои убеждения и цели. Ему кажется, что таким образом он делает мне дважды больно. Да, мне действительно больно, но это вовсе не от эгоистичного желания покорить другого человека и заставить его подчиняться. Мне больно из-за того, кем сам Эрик себя сделал, куда себя загнал: так далеко, что назад уже не вернуться. - Это было очень давно. Человеческий род изменился с тех пор. – со стороны в этом разговоре нет никакого смысла. Даже фразы едва вяжутся друг с другом. И все же, каждый из нас знает о чем идет речь. - Да. В худшую сторону.Мне больше нечего сказать. Сейчас, со своими поднятыми плечами и опущенной головой он выглядит неожиданно спокойным и даже беззащитным. Порой у каждого из нас бывают моменты, когда осознаешь, что ты можешь или не можешь сделать в тот или иной момент. Я знаю, что сейчас я могу посмотреть в него. И смотрю. - Я чувствую, что ты проник в мой мозг. – все так же, не оборачиваясь, он касается собственного лба. Я могу воздействовать на чужие умы, могу их подчинять, если они неподготовлены или слабы, но мало кто может почувствовать как же я это делаю - необходима внимательность: и Эрик один из таких. Мы слишком долго воевали друг с другом. – Что ты там ищешь?И вдруг, спустя столько лет, он оборачивается и смотрит прямо на меня. Я не юнец, да и вообще, из зеркала на меня уже годы как смотрит лысый старик-калека, но под этим взглядом серых глаз я тушуюсь, немного вжимаясь в спинку кресла. Эрик все делает красиво, и он так же красиво постарел. Интересно, Рэйвен все еще с ним? Я давно не видел ее, но думаю, что это так. Она, мне кажется, любила и действительно любит его. Что чувствует он сам – не знаю. Эрик может быть таким жестоким. Красивый, озлобленный и жестокий старик с идеальной осанкой и давящим взглядом серых глаз. - Я ищу надежду. – я не могу копаться у него в голове, хотя он мне и разрешает. Меня охватывает чувство стыда и неправильности, словно я делаю что-то, что не должно быть мне позволено. Возможно, я все еще слишком уважаю его, чтобы относиться к нему как к врагу. Хотя, как говорит Джин, у меня вообще нет врагов. Зато я враг для многих. - Я дам ее тебе, мой друг.А взамен попрошу только одно: не мешай мне. - Эрик… - наверное то, как я говорю его имя, заставляет его замолчать. Я и сам не знаю что со мной, что с моим голосом. Все уже прошло, ничего нет и ничего не вернуть: ни моих ног, ни улыбки Эрика, ни нашей дружбы, ни того, что было с нами и между нами… И все же, спустя столько лет, мне вдруг становится так жаль. Его, себя, многих других, которые страдают просто из-за того, что верят в собственную правоту.Он смотрит прямо на меня. В его взгляде нет отвращения или жалости, только печать бесконечной вины и усталости. И все же, несмотря на это, этот взгляд тверд. Ну может на секунду, совсем ненадолго, там мелькает что-то другое. Что-то, что я видел там много лет назад.Мой загородный дом, вечер, горящий камин, партия в шахматы… И серые глаза, холодно блестящие напротив. Теплые серые глаза. - Будущее за нами, Чарльз, не за ними. Они – уже история. – он чуть мотает головой. ?Нет?, не будем вспоминать. Не будем, не надо. Высокий, статный мужчина касается полей своей шляпы - жест столь аристократический, столь неподходяще джентльменский в наши неспокойные времена - касается, и уходит, оставляя меня одного. Видимо, уже навсегда.Уходящий Эрик не знает, что я все же успел увидеть кое-что в его сознании. Всего одна картина, однако такая четкая и ясная, словно это было вчера.Мой загородный дом, вечер, горящий камин, партия в шахматы… Темные волнистые волосы, розовые губы и голубые глаза.Мои глаза.