Часть 1 (1/1)
Сознание то возвращается, то вновь ускользает, утекает словно вода сквозь пальцы. Он лежитв объятиях рыцаря, прислонившись щекой к его груди, закованной в металл. Ветер рвет синий плащ, в который он завернут.
-Локсли…Он не отвечает, больно даже дышать. Облизав потрескавшиеся губы, он закрывает глаза.
-Локсли, ответь…пожалуйста…- в голосе рыцаря слёзы. –Не молчи…-Что…- кажется, одно это короткое слово раздирает грудь острыми когтями. Слёзы катятся по побелевшим щекам.
-Держись…не смей умирать…не вздумай!- голос сверху дрожит, срываясь в сдавленные рыдания. Он накрывает руку рыцаря своей слабой дрожащей ладонью. Дать понять, что жив…пока жив…Солнце заглядывает в окно крошечной комнатки. Он щурится, глядя на вошедшую фигуру. На рыцаре нет ничего кроме рубашки и штанов. В руках деревянная чаша с водой и полосы грубой небеленой ткани. Он улыбается, слабо, но удивительно нежно.-Гай…-Заткнись, идиот…Бога ради захлопни хлеборезку! Вспомни, что сказала старая ведьма, не говорить, не вставать, по возможности не двигаться.Тонкие пальцы нежно касаются ладони Гизборна, накрывая её, слабо сжимая.
Рыцарь убирает волосы с его лица, отворачивая своё, чтобы скрыть слёзы, вызванные этой лаской.
-Потерпи…я сделаю перевязку…Его движения отточены и в них ничего лишнего. Он осторожно разматывает бинты, открывая начавшие подживать раны от арбалетных болтов.-Гай…-Ты заткнешься, или мне вставить кляп в твою болтливую пасть?Ответная улыбка кажется почти детской. И в зеленых глазах столько нежности и любви, сколько никогда не было у Гая из Гизборна за всю его холодную, жестокую и неприглядную жизнь.Он приподнимает худое длинное тело разбойника, на миг прижимая его к себе, используя этот миг для того, чтобы отнять присохший к ране бинт и одновременно прижаться к виску разбойника мокрыми от слёз губами. Он почти физически чувствует боль Локсли, словноэто от него отдирают присохшие, окровавленные тряпки. Губы трогают пылающий лоб.-Ты весь горишь…сейчас…потерпи немного…Вода горяча и он достаточно быстро управляется с ранами, накладывает новые повязки и осторожно укладывает разбойника обратно на постель, укутывая двумя одеялами и поверх них медвежьей шкурой. Снова убирает упавшие на лицо волосы, наталкиваясь на взгляд огромных зеленых омутов, океанов тепла и любви.-Сейчас…принесу настой…старуха оставила, велела давать, если снова будет жар…- голос рыцаря скользит, разбиваясь хрустальными каплями.Тонкие пальцы неожиданно сильно сжимают его запястье. Он с дрожью смотрит , почти теряя сознание, погружаясь, утопая в омутах зеленых глаз.-Гай…поцелуй меня…Мир раскалывается хрустальным сердцем, разбивая последние обломки льда в его собственном. Почти упав на край постели, он склоняется над раненым. Слёзы текут и текут, капая на прекрасное лицо лесного божества.Его губы пахнут кровью и болью, но слаще них нет ничего в этом мире. Но он всё же отталкивает, почти отшвыривает Локсли обратно на постель.
-Не пытайся вставать, - его голос резок и груб. – Я принесу настойку.
Он почти выбегает из комнаты и захлопывает дверь, без сил прислоняясь к ней спиной. Его знобит, колотит так, что зубы лязгают. Голова кружится и дыхания почти не осталось. На губах всё ещё вкус чужих губ. Локсли…на мгновение мелькает мысль о том, что было бы лучше оставить его там, на Холме, но тут же эта мысль исчезает под волной иррационального ужаса.-Милорд, с вами всё в порядке?Он вздрагивает, глядя на подошедшего мальчишку-слугу. Этот паренек был пожалуй единственным в его жизни более или менее близким существом. Гай когда-то отбил его у орды выродков, решивших, что ребенок вполне подходит для их похотливых забав. С тех пор Гейр верой и правдой служил своему новому господину. Он был норманн, как и Гай, но его семья погибла, а дом был разрушен. Вот уже почти три года паренёк жил в Гизборне, присматривая за порядком. Промышлял в основном охотой, научившись весьма метко метать камни из пращи и стрелять из лука. Так что голодать ему не приходилось. Гай иногда приезжал, привозя необходимое для жизни. Эти приезды были счастьем для мальчишки.-Милорд, вы бледны…- тихо говорит Гейр, с сочувствием глядя на хозяина. –Если желаете, я принесу подогретого вина и…-Иди на кухню и свари бульон, да покрепче. У нас осталась оленина со вчерашнего. Как поставишь вариться мясо, ступай на охоту, нам нужно больше еды, и принеси так же ивовой коры.-Слушаюсь, милорд, - четко по-военному кивает паренёк, разворачиваясь и уносясь в темноту коридоров. Гай трясущимися руками проводит по волосам. Головокружение немного отпускает. Но неимоверно тяжело думать о том, что произошло. Рыцарь нехотя бредет в свою комнату, где находятся настойки и травы, что оставила старая ведьма. Мысль о том, что он проявил слабость перед этим…этим чертовым саксом…эта мысль невыносима.Уже в своей комнате он почти без сил падает на постель, устланную потертыми шкурами. Снова губы Локсли на его губах и от этого воспоминания горячей тяжестью наливается внизу живота. Не в силах совладать с собой, он прикусывает губу и судорожно рвет завязки на штанах, обхватывая обезумевшую плоть. От прикосновения по всему телу прокатываются судороги невыносимого удовольствия. Представить, что это Локсли, его губы, нежные, бесстыже распахнутые навстречу. Он стонет, всхлипывает, задыхаясь, откидывая голову далеко назад, так, что жилы на шее грозят лопнуть. Что угодно, только бы он снова не увидел его слабости…что угодно, только не выдать себя…того, как действуют на него взгляды зеленых глаз, улыбка на нежных губах. Он прокусывает губу до крови, когда волна немыслимого, почти нестерпимого наслаждения накатывает, терзая его тело и душу. А потом сходит, оставляя лежать обессиленного, мокрого от пота, на заляпанных семенем шкурах. Оставляя пустоту и усталость, и ощущение нереальности, неправильности происходящего..